Хмельного за свою жизнь бабка Моргачиха выкушала в общей сложности не менее одной кружки. И не более. По молодости пригубляла иногда в компаниях, для приличия, чтоб отстали. А после перестали и приставать.
А вот самогонищу она выгнала столько!.. И при этом не требовала ни условий труда, ни соцкультбыта, опиралась целиком на собственные силы, коих было ещё изрядно, судя по размаху: вся изба была битком забита шипящими и смердящими ведёрными и двухведёрными бутылями. Круговорот дурной воды совершался с непреложностью смены дня и ночи: с одного края созревшие бутыли опорожнялись в перегонный куб, с другой они же пристраивались в общий ряд уже с новой начинкой.
Соответственно, в ночь-полночь можно было без малого сомнения торкнуться в тесовые ворота и без промедления получить каждому своё: кому флакон своедельного, кому словес тачку - в зависимости от того, кто стучался, свой или чужой.
Конспирация соблюдалась железная. На призывный стук в избе отворялось ставенка на крохотной амбразурце с видом на ворота, и при свете солнца или лампочки Ильича, если дело проистекало ночью, являлся строгий старушечий лик. Опознание производилось мгновенно: клиентуру Моргачиха знала лучше участкового. Ни паролей, ни условных стуков старица не признавала - только личная удостоверенность. Ни с кем из посторонних без трёх рекомендаций от доверенных лиц она не вступала ни в какие отношения.
Признав своего кормильца, поилица прямо из избы дёргала хитромудрый шкворень, открывалась противотанковая калитка, и удостоверенное лицо ступало во мрак бревенчатых сеней. Сзади него снова клацкал калёный шкворень, и через малое время в темноте отворялась ещё одна амбразурца - в ней, как фотокарточка без уголка, торчала всё та же Моргачиха и настороженно ждала, когда вылетит "птичка". Ходок совал в амбразуру потную "птичку" с мятыми крыльями и получал по таксе...
Удаление проистекало в обратной последовательности. Только такая конспирация обеспечивала бабкино статус-кво. И ещё отсутствие нареканий на зелье: горело оно всегда, как керосин. Это было главное его свойство, остальное никого не интересовало: "Хоть из пулемёта, лишь бы с ног сшибало..."
Моргачиха попеременно клала поклоны образам со святыми ликами и портрету генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёву Михаилу Сергеевичу: именно его идея широкого отрезвления народных масс и его Полусушёный Указ обеспечили ей безбедную старость. " Дай бог тебе доброго здоровьица и долгих лет, Миша! - молилась на него бабка. - Давно пора было навести порядок в питейном деле!. Что б я делала, коли не ты? Всю-то основу моей жисти ты и заложил!"
Основоположник с пятном на темени одобрительно помалкивал.
Популярность Моргачихи в округе напрочь затмевала авторитет участкового Стрыгина. Как у Моцарта с Сальери: композитора знают и ценят немногие знатоки, а отравителя знают все. Может быть даже и Моцарта-то знают только из-за Сальери...
Стрыгина из-за Моргачихи склоняли на всех совещаниях, а после сатирической публикации в газете на него стали из-за всех углов показывать пальцем: вон идёт тот самый участковый Стрыгин, который Моргачиху ловит вторую пятилетку подряд!
А как её изловишь, каргу подпольную, если уголовно-процессуальный кодекс вместе с комментариями она вызубрила лучше самого Стрыгина! Окопалась в своём "блиндаже" чёрт знает во сколько накатов так, что не вдруг-то на неё наедешь. Не гранату ж в неё кидать...
А бабы окрестные верещат дурниной: ослобони от этой поилицы-споилицы поганой! А как? Косвенных улик - вагон и маленькая тележка. А прямых - тю-тю...
Вот так-то.
Брали чертовку и штурмом. Местное отделение милиции под сенью прокурорского ордера тщательно готовило операцию в самой строжайшей тайне. А когда первые эшелоны нападающих на своих собственных плечах ворвались в крепость, дело шить было не из чего: горы пустых бутылей да мешок из-под сахара в углу. Зелёные поленицы пустых же бутылок навевали сострадательные мысли о необеспеченной старости, а горстка колотого сахара в старомодном буфете сиротливо пылилась ещё явно с карточных времён. А ведь даже в подпольи тогда рылись и бревенчатые стены простукивали...
Сама Моргачиха возлежала на рослом одре домашней выделки и шёпотом творила молитву. На святотатцев и не глянула.
Детективы готовы были с досады кусать собственные уши и плакали без слёз. Ушли, затаив на всякий случай в сенцах одного маленького, но удаленького сержанта...
Долго тот метался тогда, пытаясь вырваться на волю...
Такого надругательства Моргачихе не спустили. Налёт повторили в сверхсекретном порядке. Выждали, когда бабка выползла из своей крепости на базар, и кинулись в атаку на крепость, пустив впереди бульдозер. Противотанковая калитка рухнула под напором стали и внутрисгораемого огня, группа захвата ударила в штыки: заскребла монтажками по толстолистовым ставням, ломами заковыряли входную дверь... И добились-таки искомого. В избе гулко ахнуло,атакующих смело волной дыма и пара их проёма. А когда смрад рассеялся, в избе нашли горы битого стекла, залитые вонючим потопом, даже с потолка зачем-то лилась тухлая болотная жижа... К делу всё это пришить было нечем.
Крику было: в столице услышали. Газеты, радио, телевидение вопияли о милицейском беспределе в провинциальном городке, о страданиях престарелой Моргачихи и правах человека...
Со Стрыгина едва погоны не сдуло.
С помощью изнурённых трезвостью горожан Моргачиха быстро восстановила разрушенное хозяйство. Ореол великомученицы-троеручницы, выдернувшей себя из геены огненной за свои собственные космы воссиял вокруг неё. Ряды кормильцев у поилицы множились неисчислимо. Отполированный шкворень неустанно отбивал чечётку, отбрасывая блики на шерстистые лица ходоков...
И всё же нашлась проруха на старуху. То, что не смог сделать местный сыск, сделал маленький мальчик Шура Букин и его товарищи.
Шурик в десять лет отроду не мог подозревать о существовании уголовно-процессуального кодекса, а о том, что клин вышибают клином, уже знал. Хотя и не мог судить: хорошо это, или плохо. Крошка сын просто полицезрел в очередной раз объевшегося зельем папашу и укорил его:
-Два раза грохнулся об дорогу, пока от моргачихинского заплота до нашего вихлялся! А всего-то пятнадцать моих шагов...
-Ты!.. Это!.. Щенок Собачий!.. Яйца курицу!.. - пытался выговороить родитель, но утомился, выстраивая фразу, и без видимого перехода перешёл из одной нирваны в другую: обесточился...
А Шура Букин взял рогатку, набил карманы отборным гравием и залез на чердак. С пятнадцатишаговой дистанции снять какую-то паршивую лампочку Ильича над соседкиным заплотом было делом двую выстрелов: один пристрелочный, второй в цель. А высадить досмотровое оконце, отворяющееся на призывный стук очередного ходока, было вовсе плёвым делом - чвырк!.. и обрызганная осколками бабка захлопнула смотровую ставенку, дёпнув за тросик изнутри. А ходок, получив два "холодных" и один "горячий" по оттопыренному карману, взревел на весь проулок... Ароматная струя потекла по его гачам в сапоги...
С этого момента светлые мечты Моргачихи о нескончаемом пришествии разбились о печальную действительность.
Почему она не пошла жаловаться в милиция, было понятно и козе, которая в тот день осталась без выпаса. Только выпустила-было бабка её в потайной ход, обрушился на безвинное животное каменный град из-за окрестных заборов. Невольная подельница скакнула назад и заблеяла. Моргачиха в утешение скормила козе полпачки ростовского беломора, та съела, но не утешилась и заплакала шибче. Избалованное существо не испытывало подобного потрясения за всю свою скотскую жизнь ни разу. Коза рыдала и рыдала в голос, и так надоела бабке душераздирающим беканьем, что та вспылила и стукнула любимицу по рогам.
Коза расплакалась окончательно.
В конце-концов Моргачиха догадалась поднести козе пойла, куда влила толику огненного зелья. Несчастное животное запило горе и скоро успокоилось. А потом и развеселилось не на шутку: загнало хозяйку за печку и ну её шпынять! Игриво, конечно, но чувствительно. Моргачиха возроптала: да где это видано, где это слыхано!.. и так далее. А коза резвилась себе. Пришлось поднести дуре ещё шкалик, после чего та уснула...
Дело приняло неожиданный оборот: по избе колотил непрекращающийся камнепад, бабка ярилась в бессилии, выйти на волю не могла, ходоки разом иссякли...
Так прошёл день. Другой...
Ничего не менялось. Моргачиха затосковала.
-Господи! - пала она под образа. - Яви волю твою!..
Писанный бог печально зрил на суетную приверженницу и молчал. Он много повидал на веку своём: казни стрелецкие, козни боярские, бунты холопские, колодников, в оковах нескончаемо шествующих. Приходилось годами валяться в закутах непотребных и за сребренники продаваемым быть, и пропит тоже был не единожды...
Что мог сказать он, бессловестный, бабе громогласной?
Молчал.
А житьё моргачихино пошло суровое. Перекрёстный огонь окрестных пацанов, именуемых тут "ушанами", не оставлял вокруг избы и с напёрсток мертвого пространства. Ходоков моргачихиных останавливали на дальних подступах к логову очень плотным камнепадом, а стоило возопить, тут как тут участковый Стрыгин: кто? Что? Зачем?..
Осада не снималась и ночью. Партизанское движение охватило всю округу, за право первого выстрела в цель вспыхивали потасовки. Отцы-родители пытались подавить стихию, вышло ещё хуже - участковый стал дневать и ночевать в переулке...
Стратегическая пауза затягивалась, тень грозы зависла над серыми заплотами.
К Моргачихе подкрался ужас.
Товарные запасы в избе громоздились до потолка, а сбыт не вырисовывался. Кризис перепроизводства кричал из всех углов битком осамогоненной избы: рынков!.. рынков!.. рынков!..
Но мир был уже поделен. Крепость ещё удерживалась Моргачихой, всё остальное контролировали ушаны. Они были маленькие, но их было много, и они ещё не научились бояться, да и нечего было им бояться...
Моргачиха впервые в жизни растерялась, совершенно не зная, что предпринять.
Кошмар стал бытом.
Самогонщица потерянно слонялась по межбутылочному пространству, и не могла сообразить, чем бы заняться. Всё валилось из рук. Попробовала пересчитать деньги в многочисленных кубышках, досчитала до стодвадцать третьей тысячи, и тут помешала коза Манька: подошла и сожрала ком ассигнаций...
Моргачиха дала козе в рыло и попробовала отнять деньги, но та уже сглотнула их. Тыщ несколько сглодала, тварь, в один момент! Моргачиха нервно взрыднула, спрятала добро от сволочной сожительницы подальше и поискала, чем бы вытянуть её покрепче вдоль хребта. Но только замахнулась литой резиновой калошей, Манька вскричала и сделала выпад рогами в сторону хозяйки. Моргачиха успела ухватиться за рога, и они долго боролись - кто кого... Победила Моргачиха: коза была изрядно пьяна и не устояла перед трезвой силой, завалилась набок.
Животное спивалось. Утром Манька просыпалась, зло смотрела на хозяйку и нецензурно блеяла. Моргачиха ожесточалась, кричала на козу, и всё без толку: та вопила и вопила, пока старуха не наливала ей в тазик водицы с зельем. Коза опохмелялась, быстро шалела, улыбалась и норовила обмусолить бабкино лицо зханозистым языком. Надоедала хуже горькой редьки. Моргачиха, осерчав, влила ей в таз с водой сразу три бутылки бронебойной - самогонки тройного перегона, изгоняемой для особо доверенных кормильцев по особому заказу...
Манька от таза не отошла. Пила, падала, просыпалась, опохмелялась снова, пела, плясала, куражилась и вновь падала... Моргачиха даже позавидовала ей: залила бельмы и горя ей мало...
Своё горе давило совершенно невыносимо: да когда ж это кончится!? Она что - пропадать тут должна!?
Однажды бабка в ярости выскочила из избы в сени и замерла у противотанкового заплота. По брёвнам защёлкало пулемётное тра-та-та, жуткая мысль о притаившимся рядом Стрыгине со товарищи парализовала волю. Моргачиха вернулась в избу, устало передвигая чугунные ноги, опустилась на половик рядом с козой. Мыслей не было. Была одна неясная, нескончаемая тяжесть, придавившая тело и остановившее в нём жизнь...
Моргачиха дотянулась до бутылки "бронебойной", налила в крышку от бидончика и ... выпила.
Горло обожгло, как серной кислотой, дыханье перехватило. Бабка зачерпнула воды из ведра, запила пожар, утёрла выдавленные зельем слёзы, снова села рядом с Манькой.
В животе незнакомо потеплело, даже как-то приятно сделалось... Сама не зная, зачем, бюабка налила ещё крышку "бронебойки" и выпила...
В ушах зазвенели весёлые комарики, межбутылочное пространство смотрелось уже вполне уютным, родимым уголком. "Ишь ты, как весело горлышки бутылочные поблёскивают! - отметила старая. - Что им не блестеть, сама, поди мыла!.."
Товар у неё всегда имел товарный вид, не то что у некоторых... Не зря именно к ней косяками мужики ходят!
"Ходили". - Куснула едкая мысль.
- Это мы ещё посмотрим! - вслух возразила Моргачиха. - Верно я говорю, Маня!?
Маня спала.
-Да ты что, козья морда, дрыхнуть сюда приехала!? - возмутилась бабка. - А ну, вставай, шалава! Пить будем! Гулять будем!..
Она схватила Маньку за рога и ткнула спящей мордой в таз. Коза взбрыкнула, отворила очи: смотрела тупо.
-Здорово, Маня! - обрадовалась Моргачиха. Подруженька моя бессловестная! Обиделась? Да пёс с имя, деньгами! Ну, съела и съела - надо же человеку закусить чем-то! Сейчас мы с тобой сгоношим царский стол!..
Она не вставая дёпнула ручку близстоящего холодильника.
-Всё путём, Маня! Всё как у людей! Всё наше с тобой!..
Коза покивала, наклонилась к тазу, похлебала.
-Правильно, Маня! Так-то оно полегше будет! - одобрила хозяйка.
Она налила ещё крышщку "бронебойной" и выпила. Достала из холодильника початую банку маринованных помидоров, одну помидорину скушала сама, другою протянула Мане. Маня закусила. Поднялась на слабые ноги, сунула рога в студёное нутро холодильника.
-Ешь, родная, ешь! - погладила подругу Моргачиха.
Коза откушала того, другого, остановилась на селёдке: схрумкала её вместе с обёрточной бумагой.
-Молодец! - заулыбалась бабка. - Понимаешь толк!
Ей стало весело. Боже, куда только пропала тоска недавняя! Оказывается, не всё так плохо в подлунном мире! Можно сказать, тут даже очень прекрасно!
-Когда б имел златые горы и реки полные вина!.. - запела бабка хорошим, моложавым голосом.
И то сказать - шестьдесят семь - разве ж это годы!? Эх, бабочки, что б вы понимали в возрасте! Только сейчас, можно сказать, и поняла, в чём жизнь!.. А что ж это вы примолкли, соседи-соседушки!? Куда подевались!?..
Моргачиха распахнула дверь в сенцы. На улицу...
Град камней косым дождём прошёлся по заплоту, Моргачиху не тронул.
-Вылазьте из своих нор! - провозгласила Моргачиха. - Люди вы, иль нелюди!?
Она вернулась в избу, распахнула окна-двери, заблажила:
-Всё отдал я б за ясны взоры, и ты владела бы мной одна!..
В соседних избах затеплились огни, заскрипели двери, голоса послышались.
Первым вышел сосед слева, Степан Букин. Посмотрел подозрительно на ярко освещённую моргачихинскую цитадель, недоумённо буркнул:
-Ты что базлаешь среди ночи, старая? Рехнулась?
-Степан! - обрадовалась Моргачиха. - Подь сюды! Приложись, родимый, к бронебоечке! - Она воздвигла на подоконник сразу несколько бутылок, набулькала полный ковш и пртянула Степану.
Тот подошёл, принял ковш, укорив:
-Куда ж ты столько набухала!
Однако выпил далеко за половину.
-Ничо вы устроились среди ночки тёмной! - послышался через дорогу голос Михаила Сыромукова. - Как в кине, прям...
-Минька! - загрохотала Моргачиха. - К нам!
С другой стороны выдвигался уже Сергей Ухарев, кто-то ещё...
Удивлялись мужики несказанно, с интересом поглядывали на соседку, будто впервые её видели, но вопросов лишних не задавали.
Скоро возле моргачихинской избы "дым стоял коромыслом". Мужики степенно прикладывались к "бронебойке", обсуждали событие.
В это время участковый Стрыгин носился в ночи, поднимая милицейские силы на сокрушение внезапно выползшего из цитадели противника...
Три пээмгэ, как нахлёстанные, пронеслись по спящим улицам города и заскакали на диких колдобинах Переулка. К этому времени пыль у моргачихинской итзбы достигла невидимых небес, плясали уже все, кто ещё держался на ногах. Ошалевшая Моргачиха вошла в раж и оглашала окрестности рёвом:
-Всех спою!.. Всем спою!.. И-и-и-иэх!.. Гуляй, родимые!..
Неизвестно, кто первый крикнул: "Менты!". Моргачиха замерла в немыслимом коленце. Подпрыгивающие на кочках уазики в свете уличных фонарей смотрелись зловеще и безнадёжно...
Бабка простояла несколько страшных мгновений, потом очнулась, как бы вспомнив важное нечто, метнулась в избу.
Полку с "бронебойной" батареей она обрушила в мгновение, и тут же бросила в хлынувшие потоки зажжённую спичку. Товар не подвёл: огненные снопы вылетели из окон. Рухнувшая под порог Моргачиха взвыла волчицей, но тут же вскочила. Подняла двухведёрную бутыль "бронебойки" и грохнула её в шеренгу таких же. И только тогда выкатилась на улицу...
Милиционеры бежали к крепости, бросив машины в непроходимых колдобинах. Моргачиха прыгала под окнами своей пылающей избы и вопила:
-Пропадать, так с музыкой!..
Ошеломлённые событиями мужики бестолково гуртились поодаль, кто-то побежал за вёдрами.
Изба пылала, как керосиновая лавка.
Улик не стало. Они ушли в безветренную ночь вместе с огненным столбом и самой крепостью. Милицейская рать отгоняла любопытных ребятишек, а когда прибыли пожарники, тушили уже голвёшки, да на всякий случай поливали соседние заплоты.
Соседки увели Моргачиху и пахнувшую палёным козу к себе. Пытались унять разгулявшуюся бабку, но всуе. Была она совсем пьяна и норовила снова и снова спеть полюбившиеся строки: