|
|
||
В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае — точно так же необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно затеряться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движения животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого никогда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности.
Сколько это продолжается? Шесть лет? Десять? Пятьдесят?
Бесконечный запой, головная боль и пронизывающая тошнота. Вчера забрали Михея. Из дома, пьяным вусмерть. Говорят, на следующий день помер. Тела не привозят — цинк кончился. Священников забрали. Церковь оцепили.
Оброк еженедельный. Отдавать нечего, откупаешься мебелью. Тех, кто отдал все, раздевают и увозят в направлении столицы.
Сколько у нее было сыновей?
И постоянный мерный гул снарядов.
Коридоры, измазанные побитой голубой краской. Двери, пропуска, замки, шлюзы. Лаборанты в засаленных халатах, сосредоточенные и потерянные. Лестницы вниз, скрипящие лифты. Темные коридоры, светлые коридоры, ответвления, лампы непрестанно гудят. Опять двери, двери, двери...
Шум и поскрипывание неизвестной аппаратуры раздавалось откуда-то сверху. Снизу раздался удар, будто обрушилось что-то многотонное. За шлюзом — вакханалия звуков. Обрывки человеческих разговоров, крики, выстрелы, музыка, смех, шепот, шум всех ветром. Звуки проникали в мозг, в нутро, звучали изнутри и извне, вмешивались в мыслительный процесс, сбивали с толку...
— Николай Макарович, за воздушным шлюзом — цель нашего визита. Перед этим — формальный осмотр, — прервал размышления сопровождавший.
Он открыл шлюз. Внутри — обширная комната, звуки все усиливаются. Унизительный осмотр. Стабилизация давления. В голову ударило, Николай Макарович пошатнулся.
— Прошу сохранять спокойствие.
Толстая металлическая дверь отворилась.
— Ну, собственно, ради чего все это затевается. Гордость института!
Огромный шахтный ствол. До противоположной стены — метров сто. Далеко внизу переливающееся, сверкающее всеми цветами нечто. Громкость и многообразие окружающего достигло предела, в ушах лишь бесконечный писк. Николай Макарович ухватился за перила и посмотрел вниз.
Сфокусировать взгляд невозможно. Каждая точка рождается, живет и умирает, погребаемая вновь родившимися. Все бесконечно мало и бесконечно велико. Геометрические фигуры складываются в хаос, хаос упорядочивается в математические аналогии. Все правильно и все до отчаянности неверно. Видение — сфера, Николай Макарович в партийном костюме, маленький красный значок сверкает на воротнике, стоит на поверхности. Сфера бесконечна, но обозрима со всех сторон. Николай Макарович уменьшается, сфера растет, потом растворяется, заполняет все сущее, но все еще в поле зрения. Мгновение — и она бесконечно уменьшилась, сжалась в ничтожество, в точку. Николай Макарович бесконечен, растворен в потоке. Николай Макарович заполняет все сущее.
Возвращение сознания. Внизу все то же. По плечу хлопает научный сотрудник:
— Ну ничего, отдышитесь, это всегда так.
По платформам вдоль стен расхаживают люди в халатах, по углам помещения стоят солдаты в полном облачении. Лиц не разглядеть.
— Что-ж, я знаю, вас немного посвящали в курс дела, но я, как заместитель заведующего проектом «Галикарнас-43», расскажу чуть более подробно, — начал сопровождающий, — имя раскрывать я не имею права, как и все работники института, если есть вопросы — можете обращаться по номеру на халате. То, что вы видите перед собой — объект «Геродот» или, как неформально сложилось в институтской среде, «Исторический бассейн», продукт более чем вековой работы — вначале союза, затем федерации — в рамках вышеназванного проекта. Слаженный труд историков, физиков, математиков и Партии. Если коротко — кристаллизация исторической субстанции, иначе — физическое воплощение коллективного бессознательного, я же буду называть просто «масса истории». Начиналось все в тридцатых годах, когда после объединения трех секретных имперских научно-исследовательских центров образовался наш институт — НИИ исторических исследований имени Нергал-шарр-уцура. Под строгим надзором ВЧК была сформирована первая научная группа проекта «Галикарнас-43», созданная для каталогизации наработок еще царских ученых по кристаллизации бессознательного. Упустим научные подробности и долгий, унылый процесс расшифровки и бесконечных ошибок. В пятьдесят четвертом удалось получить первую частицу истории — пару миллиграмм страданий и человеческой смерти на ходынском поле. Любая кристаллизация событий советского периода была строго запрещена, довольствовались малым. Дальше — больше. Кровавое воскресенье, фронты балканских войн, первой мировой. Субстанция нестабильная, тогда больше половины сотрудников либо скончалась, либо по психбольницам разъехалась. Ценнейшие, гениальнейшие ученые. Но не об этом. Вы не переживайте, сейчас стабилизировать научились, негативного последствия на человека почти нет, а к осознанию Вечности привыкните скоро.
В первое время получалось взять лишь пробы страданий. Чем больше эмоций, тем лучше, а люди существа ранимые. К восьмидесятым накопилось пару грамм почти чистейшей человеческой смерти. Любое приближение к объекту почти гарантированно убивало на месте, а выжившие после контакта завидовали умершим. Затем рывок, новые ЭВМ, новые методы, ворованные западные разработки. Темпы нарастали, постепенно перешли к менее негативным событиям — митинги, народные воодушевления, исторические личности, брожения народов. В перестройку сняли мораторий на советскую историю, и полилось. За неделю несколько килограмм тягучей, податливой истории. Торжество человека, подчинившего нематериальное!
Стало понятно, что прежние катакомбы не вмещают весь персонал проекта, а историческая масса не влезала в прежние емкости. Стали копать. Минус тридцать четвертый этаж, бассейн непредставимо большого объема, уходящий еще на двадцать этажей вниз. Потом развал, денег нет. Работали по инерции. Люди уходили, остался персонал лишь для мониторинга объекта. До девяносто восьмого застой, переходящий в деградацию.
С двухтысячных финансирование возросло до доперестроечных лет. Потом удвоилось. Завезли персонала, расширили подземную часть института. Раскопали шахту еще на десяток другой этажей. Несколько тонн в день! Кристаллизовали всю историю России, до Рюрика. Заглянули дальше, туда, куда традиционная историческая наука не осмеливается. Миллиарды судеб, жизней, переживаний. Геноциды прошлого, великие империи, катастрофы, катаклизмы — вся Евразия здесь. Научились собирать недалекое прошлое — каждый день Федерации дает примерно тонну субстанции.
Ну вот, на сегодняшний момент — это предел наших возможностей. Около тридцати тысяч лет истории Евразии. По сути, все прошлое здесь — в этой шахте. Заглядывать назад бессмысленно, все стерто, все в настоящем, — заместитель повернулся к Николаю Макаровичу, — следующая часть нашего диалога не может быть озвучена, мы все прекрасно знаем. Процедуру начнем ровно в полночь, ваша речь ожидается за пятнадцать минут до. Вам предоставлены партийные апартаменты, вас сопроводят.
Опять бесконечные коридоры, лифты, гул установок.
Партийная кровать, партийное кресло, картины, помпезность, лепнина, позолота. Гербы на каждой стене. Приглушенность и мерзкий, приевшийся запах бюрократизма. Николай Макарович сел за обитый бархатом стол и достал папку с кратким описанием проекта.
«Строго для партийного пользования. Уровень допуска: А0».
Только сейчас к нему пришло осознание собственной важности. Высочайшая фигура в Федерации! Уровень допуска А0, о существовании которого знают лишь три человека в государстве. Открытие гостайны вселенского масштаба!
С полчаса он сидел, глядя в одну точку. Изнуряющий перегон по заржавелым путям Метро-2. Бессонные сутки, бесконечные осмотры и верификации личности, допросы, допросы, допросы. Разговоры с высшими лицами через секретные каналы, мандраж перед прикосновением к неизвестному, сокрытому.
Принесли поесть. Еда для высшего руководства. Тот же пафос, та же вычурность. Стоимость одного паштета — тридцать недельных оброков.
Он пролистал до последних страниц. «Приложение 1. Протокол Немозина».
«...показали, что частицы объекта не подчиняются ни одной из современных моделей строения материи. Их спектры невозможно зафиксировать, а взаимодействие с ними происходит лишь через ментальную связь коллективного бессознательного человечества и сознания вышедшего на контакт ученого. Тем не менее, субстанция подвержена влиянию, хоть и аномальному, гравитации, барионной материи и некоторого электромагнитного излучения. За время существования проекта было предпринято бесчисленное количество экспериментов по нейтрализации частей объекта, включая поиск античастиц, воздействие сверхвысокочастотного излучения, космические исследования, критические состояния, сверхвысокие температуры, экстремальные условия. В конце концов было обнаружено, что в небольшой экспериментальный термоядерный взрыв в непосредственной близости от образца полностью уничтожает образец как в пространстве, так и во времени. Никаких теоретических объяснений за долгие десятилетия исследований обнаружено не было. За время экспериментов с частями объекта «Геродот» были безвозвратно уничтожены следующие исторические события».
Следующие несколько страниц вырваны.
«Протокол Немозина может быть запущен лишь после ввода всех требуемых кодов в пятнадцати ведомствах высшего руководства Федерации. После последнего подтверждения протокол входит в активную фазу и отменен быть не может. Протокол выполняется по процедуре, изложенной в Приложении 2».
Второго приложения Николай Макарович не обнаружил.
В дверь постучали.
— Войдите.
Дверь открыл человек в нестандартной для института одежде.
— Получасовая готовность. Пройдемте.
Николай Макарович стал считать. Коридор, лестничный пролет, коридор, поворот налево, поворот направо. Лифт, неизвестно сколько этажей вверх. Необычный гудящий коридор. Внезапно холл с мраморными колоннами и знаменами Федерации. Мраморная лестница вверх с красным ковром. Наверху — огромный зал на двести-триста человек. В горле встал ком.
Партийные выступления — вещь привычная. Стоишь, читая с суфлера бессмыслицу, написанную на особой форме языка, когда смыслы значат ровно противоположное, а связь между предложениями несущественна или отсутствует вовсе. Периодически поглядываешь в зал. В зале — кислые, уставшие лица таких как ты, осознающие происходящее. Незримая круговая порука между всеми присутствующими. Абсурдный танец под присмотром туши убитого бога.
Но тут — иное. Впервые за свою жизнь Николаю Макаровичу предстояло прочитать текст, имеющий смысл. Впервые за долгие годы своей политической карьеры ему предстоит совершить действие, которое будет иметь последствия. Впервые люди вокруг него будут знать, что они делают и зачем. Впервые его будут слушать.
Он взошел за кафедру. Проверил микрофон. Окинул взглядом зал. Сотни лиц, и ни одного неравнодушного. Все смотрят на него одного, смотрят с интересом и увлечением. Николай Макарович начал речь:
«Сотрудники Научно-исследовательского института исторических исследований имени Нергал-шарр-уцура! Без преувеличения можно сказать, что я от лица всего федерального руководства обращаюсь к интеллектуальной и научной гордости Федерации. Тысячелетняя история института и вековая история проекта «Галикарнас-43» вела нас к этому эпохальному событию, которое определит весь ход дальнейшей истории человечества. Сегодня, в стенах этого зала, на наших глазах будет совершена победа человека над временем, над пространством и над самим собой. Сегодня мы вступаем в новую эру существования человечества — эру бесконечного счастья и неоспоримого благополучия. Сотни миллионов людей Федерации проснутся в новом мире, увидят вокруг себя новых людей, людей будущего. Каждый гражданин посмотрит утром в зеркало, и увидит там не человека, а пост-человека, человека без прошлого, у которого есть лишь будущее. Будущее яркое и лучезарное, полное житейских радостей необремененного историей существования. Мы решительно стираем с листа все ошибки и недочеты прошлого, чтобы построить все вновь, опираясь на сильный и надежный фундамент чуткого федерального руководства.
Когда остальной мир будет прозябать на Земле, неся тяжелую ношу прошлого, мы, люди Федерации, налегке пойдем семимильными шагами. Очистив себя, мы примемся очищать оставшуюся часть суши. Полувековой специальной военной операции на территории Республики будет положен конец, ибо не станет ее начала. Народ Республики, угнетаемый руководством собственной страны, пойдет нам навстречу, а за ним потянутся и другие народы Европы. Очистив Землю, мы устремим взгляд к звездам, ибо здесь нас уже ничто не будет задерживать.
Сейчас, с помощью этой установки, мы запустим последнюю фазу протокола «Немозина». Каждая частица объекта «Геродот» будет уничтожена безвозвратно. Не станет прошлого. Человек, освободившись от бремени, вспорхнет вверх. Долгие десятилетия мы по крупицам собирали частицы этого человеческого проклятия — памяти прошлого. Вспомните, как ваши предшественники тратили долгие годы на то, чтобы кристаллизовать пару миллиграмм субстанции. Сейчас, совместными усилиями Партии и института, мы дошли до двух тонн в сутки!
Около пятидесяти тысяч лет истории, все в шахте института, куда заложена добрая часть ядерного потенциала страны, испарятся в небытие.
Я имею честь пригласить сюда руководителя проекта «Галикарнас-43» для исполнения торжественной процедуры».
Николай Макарович, вместе с безымянным руководителем, сотрудником под номером ноль, подошел к незамысловатой установке. Десятки тумблеров, переключателей и светодиодов, и лишь одна кнопка, закрытая на три замка. Руководитель достал из переднего кармана связку ключей, открыл три крышки. Достал магнитную карту, приложил, кнопка стала мигать. Приложил глаз к сканеру, кнопка стала мигать чаще. Дактилоскопия всех отпечатков — кнопка сменила цвет. Наконец, очередь Николая Макаровича.
Трясущимися руками он достал причудливый ключ. Вставил в особый боковой разъем. Провернул трижды. Ввел тридцатидвухзначный пароль. Кнопка загорелась ярче.
Николай Макарович еще раз посмотрел на сидящую в зале публику. Жадные взгляды устремлены в его сторону. Кто-то привстал, кто-то трясется. Он снова подошел к кафедре:
«В считанные секунды случится событие, которое сотрет с лица человечества позор прошлого, и даст дорогу новой цивилизации. Слава Федерации!».
Николай Макарович привычно вскинул правую руку вверх, как он делал это тысячи раз до, на бесконечных партийных съездах и собраниях, делал формально, брезгуя и отвращаясь. Впервые он почувствовал всю мощь этого жеста. В нем загорелся огонь коллективного, огонь ярости и многочисленных усилий его страны. От осознания величия Федерации по телу пошли мурашки, и Николая Макаровича передернуло.
Сотни людей в зале вскинули руки в ответ. Руководитель нажал кнопку. Пол затрясло. Мгновение — и все затихло.
Николая Макаровича грубо схватили под руки. Лиц не разглядеть, молча толкают и заставляют идти быстро. Завели в какую-то подсобку, натянули мешок. Дышать тяжело и потно, неприятно до невозможности. От абсурдной связи и пропасти между двумя событиями Николай Макарович опешил. Вот он значимый и величавый, случается нечто вселенского масштаба — и его уже грубо хватают и обращаются как с врагом народа. От сытой партийной жизни, столичного детства и непыльной работы в Кремле он не мог представить подобного отношения к себе, и, не зная, что делать в такой ситуации, негромко закричал. Его легко ударили чем-то твердым. Николай Макарович кричать перестал.
Опять ведут. Пинают под ноги. Кругом темнота, ступать страшно. Пару раз больно ударился.
Куда-то завели. Руки отпустили. Николай Макарович снял мешок. Окружающий свет ослепляет. Вокруг зеленый побитый кафель, ни окон, ни дверей. Сзади негромкий щелчок. Хлопок. Вспышка.
— Последний этап процедуры протокола «Немозина» завершен, — доложили по рации.
Сотрудник номер ноль подошел к кафедре. Проверил микрофон.
— Протокол «Немозина» приведен в исполнение. Ура, товарищи!
Зал взорвался аплодисментами.
На границе с Республикой — тишь да гладь. Обстрелы прекратились. Огромные котлованы медленно наполняются трупами. Морозный утренний воздух сентября, туман в окопах и воронках снарядов. Растительности нет, земля испещрена ранами.
Очень тихо.
В лицах погребающих — решимость и спокойствие.
Войска Республики уходят домой.
Оцепление с церкви сняли. Иконы растаскивают на дрова и сусаль.
Проснулась легко. Голова впервые перестала болеть. Нет тошноты. Удивительная легкость, будто гору с плеч сняли. На улице необычная тишина, ржавое золото ранней осени.
В столице — внеочередной день города. Грандиозный салют в цветах Федерации.
|