Кинутый окурок красиво описывал узоры на фоне темного пространства за окном. Он еще немного постоял, бессмысленно глядя в окружающий пейзаж. Из квартиры донеслись привычные стоны Евфимии.

Он вошел. После свежего воздуха на балконе запах гноя, кала и гнили особенно явственно ударил в нос. Невероятная желтизна: желтые обои, желтая лампа в разводах, дававшая тусклый желтый свет.

Евфимия лежала в груде грязных, пропитавшихся телесными выделениями пледах на прохудившейся панцирной кровати. Он прокрутил в голове последовательность действий: перевернуть Евфимию, размотать старые бинты, сменить судно. Обмыть гнойные конечности, постирать старые бинты, обмотать новые. Седьмой раз за сутки. С отвращением вспомнил ужасные крики, сопровождавшие каждую процедуру. Не хотелось. Под отчаянные стоны ушел на кухню.

На столе бутылки с бормотухой непонятного мутно-красного цвета. Сделал двенадцать глотков. Невероятная головная боль.

Посидел с полчаса под мерное тиканье часов.

Вернулся в комнату с Евфимией, начал снимать бинты под пронзительные полуживотные крики. С каждого обнаженного куска тела сочился желтоватый гной. Собрал бинты в охапку, ушел стирать.

Кран давал ржавую мутную воду. Поочередно окунал каждую тряпку в таз. Со временем вода загустела. Развесил постиранное на веревки, набрал таз воды, кинул тряпку.

Поочередно обмывал конечности. Крики стали громче. Взял судно и таз, вернулся в ванную.

Слил все в решетку на полу. Особенно крупные куски струпий и непонятных уплотнений отказывались проходить в маленькие дырки решетки. Пришлось протолкать. Взял с веревок еще влажные бинты.

Принялся обматывать под все усиливающиеся крики. Как можно плотнее замотал шею и лицо. Кричать стала тише. Заколол конец иглой.

За окном светало. Ушел на кухню, попытался уснуть. Не вышло. Невероятная головная боль.