Роды продолжались пятый час. Я сидел в коридоре, стены которого были выкрашены бледно-зеленой краской, на небольшом пошарпанном табурете у единственного акушерского кабинета районной больницы с счастливой улыбкой. Пол первенца до конца не был известен — до райцентра ездили всего один раз на четвертой неделе беременности, и потому мы с Марфой порешили дать имя лишь после рождения, не подбирая его заранее.

Вдоль одной из стен больничного коридора шло большое панорамное окно, через которое был виден роскошный лес с вековыми деревьями, кроны которых полностью скрывали небосклон, отчего весь подлесок, устланный гигантскими папоротниками, был погружен в зеленовато-желтые сумерки. Удивительно, что предыдущие часы ожидания я даже не поворачивал голову в сторону окон, будучи в неведении о существовании прекрасного мира, от которого меня отделяло лишь несколько сантиметров стекла. Я встал с табурета, уселся на подоконник и прислонился лбом к стеклу, чтобы получше разглядеть это чудесное зеленое царство. Приглядевшись, я обнаружил великое множество пестрых цветочков, скрывавшихся под листьями папоротника. Мелкие белые устилали землю, словно первый снег, когда над ними на тонком стебельке возвышались ярко-синие тюльпаны с фиолетовым отливом...

— Георгия Фурсанова в 33 кабинет, — проговорил уставший воодушевленный голос акушера из динамиков коридора.

От неожиданности я опрянул от окна. Удивительно, на мгновение я даже потерял ход времени и позабыл о самом главном. Я слез с подоконника и открыл дверь кабинета — на кровати, окруженная медицинским оборудованием лежала счастливая Марфа, держа в руках кричащий сверток. Доктор, все такой же счастливый, протянул мне руку без перчатки.

— Поздравляю! Мальчик — богатырь! Четыре тысячи грамм! — сказал он.

Вдруг краем глаза в окне я увидел скачущую по веткам белочку в чудесном, отливающем золотом мехе. Ее пушистый хвост гладко огибал ветки сосны, и от быстроты ее движения складывалось ощущение, что все дерево окружено золотистой гирляндой. Я снова вернулся к окну.

— Прошу прощения, товарищ Фурсанов! — где-то со спины окрикнул меня голос акушера.

Белка, изящно прыгая с ветки на ветку, заманивала меня все глубже в чащу. Я нашел в одном из окон приличного размера дыру, небрежно прикрытую пакетом, и аккуратно просунув ноги, протиснулся сам.

— Товарищ Фурсанов! — кричал голос из окна.

Ступать было удивительно мягко — вся земля была покрыта разноцветным мхом — от голубого до глубоко зеленого. Я снял туфли, чтобы лучше ощутить природный ковер, и пошел вглубь леса.

Белку я давно потерял из виду, и сейчас тщетно старался отыскать ее. На одном из ярко-алых бутонов розового куста я заметил чудесного вида жука, красиво отливающего на лучах солнца. Он был похож на бронзовку — такой же металлический изумрудный панцирь, но куда крупнее и наряднее. Я аккуратно подходил к кусту, когда жук поднял сверкающие закрылки и с низким гулом поднялся в воздух. Я попытался схватить его, но он ловко уворачивался, улетая дальше в чащу.

Я перешел на бег, намереваясь поймать его, чтобы получше рассмотреть чудесный панцирь.