За три дня до конца света. Если верить тому индейцу, который две тысячи лет назад усердствовал над календарем майя. Хотя, может статься, у него там на папирусе просто места не хватило. И ему какой-нибудь раздолбай сказал, чтобы он не заморачивался, мол когда еще наступят те времена, а потому ставь точку пожирнее, и пойдем-ка вмажем по стаканчику текилы. Но теперь вот, минули годы, и всем втемяшилось, что апокалипсис на носу. Неизвестно, как это случится. Астероид врежется в планету, или грянет потоп, или мы поубиваем друг друга атомными штуковинами, не в этом дело.
Хотел бы я спросить у тех парней, мнение которых для меня веско, как бы они провели концовку жизни. На что бы потратили время. Но загвоздка в том, что половина чтимых мной людей уже упокоилась вечным сном, а скажем, до Мика Джаггера или до Игги Попа мне не добраться. И тогда я подумал, мне уже столько лет стукнуло, что я мог бы сам уразуметь, как получше прикончить остаток дней. К тому же, если честно, вряд ли я последую чьим-то советам. Разве что сам господь явится ко мне и всучит скрижали с десятком заповедей. Да и то, пожалуй, я отложу их в стороны. Потому что я и ту истину осознал, что прав лишь тот, кто полагается на свои собственные мозги.
Мне 56 лет, я преподаю американскую литературу в местном колледже, и у меня четыре месяца не было секса. Если вы думаете, что я старый пердун, озабоченный похотью, то ошибаетесь. То есть, насчет того, что у меня каждые восемь минут мысли о сексе, вы правы, а вот по поводу немощного старца не угадали. Я из тех ребят, которым глубоко ненавистны попадающиеся дряхлые одногодки. Мерзкое напоминание о возрасте. Бывает, что точно также стыдишься соплеменников за их пакостные поступки. К примеру, когда кто-нибудь из них мочится на угол респектабельного музея. Поэтому на планете, чьи дни сочтены, я заделался космополитом. Мне начихать на все эти расовые заморочки, в них нет никакого смысла.
Началось это еще в ту пору, когда я поступил на филологический факультет, и нас первокурсников отправили на работу в табачный кооператив. В том месте, где мы поселились, было два барака. И так вышло, что толпа сама по себе разделилась на два лагеря по расовому признаку. В одном бараке жили казахи, а во втором все прочие нации. Мне судя по всему надлежало очутиться среди первых, но я не сыграл по тем правилам. Если бы я подчинился им, то почувствовал бы в этом некое принуждение. И потому кинул свои вещички во втором бараке, рядом с кроватью одного немца. В общем-то это не вызвало разборок, я вроде как примирил все конфессии.
Так вот, меня устраивает, как я выгляжу. Пару раз в неделю я играю в хоккей на открытой площадке, и этого хватает, чтобы держать себя в форме. Кроме того, я придирчив к своему лицу, и если увижу на нем морщины, то иду к своему косметологу, чтобы справиться с предательскими знаками. Не странно ли, что кое-кто сходит с ума, наткнувшись на царапину автомобиля, и отмахивается от складок на собственном теле. То есть я могу сказать без выпендрежа, что могу подцепить молоденьких девчонок, и они точно не угадают моих лет. Просто в какой-то момент, когда ты понимаешь, что не можешь прикидываться юнцом, надо перейти в новую реальность, стать умудренным и респектабельным, вроде Джеймса Бонда.
И все же отсутствие секса на протяжение четырех месяцев тяготило меня. Последний раз мне выпала близость в конце мая с Ниной, библиотекаршей колледжа. Как все девушки в двадцать семь лет она мечтала выйти замуж. Я пообещал ей сотворить ритуал, который в точности исполнит ее заветное желание. Мы сидели голышом на тахте в моей квартире и пили пиво, любимый напиток бога Одина. Затем я велел Нине держаться рукой за мой фаллос, будто за антенну, связующую нас со Вселенной, в то время как сам нарисовал на ее лодыжке рунический знак на замужество. В конце священнодействия мы совокупились, потому что мой нефритовый стержень в ее горячей ладошке восстал и его тоже надо было приладить к делу. К моему удивлению Нина через месяц сочеталась браком с полицейским, хотя я ни секунды не верил, что это подействует.
И вот прошло лето, не знаю даже на что, я угробил время, но точно не на девчонок. Когда у тебя долго нет секса, ты проходишь три стадии: смятения, еще большего смятения и, наконец, спокойного созерцания, когда ты уже не кидаешься на первую попавшуюся самку, а предпочитаешь что-нибудь эстетически приятное, как сраный гурман. При всем том, невольно закрадывалась мысль о пресловутом звоночке о старости, возвестившем о наступлении того предела, после которого тебе никто не даст. Казанова в пятьдесят шесть лет был смешон и несчастлив в любви. Но я не желал повторить судьбу типа, никогда не игравшего в хоккей, и с которым я навряд ли бы нашел общий язык.
Между тем я согласен с утверждением, будто все проблемы человека связаны лишь с неудовлетворенной сексуальной потребностью. Я бы не стал искать смысла в жизни, если бы трахался налево и направо. У меня прежде бывали такие периоды, и помнится, что проходили они весело. В общем сопоставив эти доводы с грядущим концом света, я решил с завтрашнего дня изменить свою жизнь. Понятно, что для этого придется пойти на радикальные меры, как говорится, хочешь быть конем, привыкай к седлу. То есть, коли ты вознамерился научиться новой игре, прими ее правила.
Все эти мысли роились в моей голове, пока я шел по тротуару в южной части города. Было около четырех часов пополудни, и солнце освещало округу бледно-желтым светом, словно в картине Босха. Я был воодушевлен и чувствовал себя малым, прибывшим в столицу, чтобы завоевать ее. У меня даже походка изменилась, стала вроде той, что у афроамериканцев, идущих в куртке с капюшоном по гарлемской улице. Неожиданно сзади раздался шум автомобиля. Он не притормаживая, промчался мимо и окатил меня грязной водой из лужи. Что-то липкое плюхнуло мне на голову. Я попытался рукой убрать этот сгусток, но он довольно прочно склеил волосы. Настроение упало. Иногда хватает мелочи, чтобы разом перевернуть твое мироощущение. Неподалеку было кафе, где подавали пиво, и я завернул туда.
Народу в заведении было мало. Лишь в глубине зала сидели трое, мужчина лет сорока и две девушки по бокам от него. С того момента, как я вошел, мужчина не сводил с меня глаз, будто увидел старого знакомого. Но я его не признал, может быть он раньше слушал мои лекции в колледже. Я заказал у бармена кружку пива и сел у окна.
- Привет! - мужчина стоял подле меня и широко улыбался. Зубы у него были ровные. - В сторону комильфо. Нам надо погутарить.
- Я честно говоря, не припомню...- я не был резок, но тем не менее дал понять, что не кидаюсь в объятия первому встречному. Не сомневаюсь, что есть такая вещь, как личное поле у каждого человека. И когда в него бесцеремонно вторгаются, я чувствую себя некомфортно, меня вскрывают, точно консервную банку. Кого бы я подпустил поближе, так это какую-нибудь девятнадцатилетнюю фею, но этот тип совсем не походил на волшебницу.
- Отбрось сомнения, приятель. Ты уже помечен Азазеллой, - он протянул руку и снял с моей головы небольшой окатыш. Потом он слепил из него шарик и кинул на стол. Тот покатился, сверкая зеленым светом, и упав на пол, растаял будто снежок.
- Ты сияешь, как рекламная вывеска париков, - мужчина сел напротив меня. Это был загорелый брюнет, из тех, кого снимают в ковбойских фильмах. Я на мгновение ощутил себя клоуном, а как иначе, если кто-то видит, что твои волосы горят разноцветными огоньками. Это малость поубавило мою спесь.
- Не переживай, брателло! Твою иллюминацию видят только ребята из нашей коммуны. И я уполномочен объявить тебе, что ты посвящен. С чем тебя и поздравляю.
Он был дружелюбен, как медбрат в приемном покое психбольницы.
- Какое посвящение? Я никуда не напрашивался.
- Осади коней, Маркус. Я тебе все растолкую.
- Я не Маркус.
- Теперь будешь Маркус. Захотел изменить жизнь, измени все. Имя, одежду, мысли, свое прошлое. Маркус лучше, чем Аристофан. Само сочетание букв создает иную структуру вокруг тебя, и это приведет к новому отношению окружающих. Половина знаменитостей, прежде чем начать свою карьеру, сменила имидж.
- Арман, ты скоро? - капризно позвала одна из девиц.
Мужчина повернулся к ним:
- Подожди, у меня дела! - отвечал он властно, без того добродушного тона, каким разговаривал со мной. Затем он крикнул бармену:
- Дружище, еще два коктейля моим сестренкам!
Арман посмотрел на меня с некоторой холодностью во взгляде:
- Тебе уже нет ходу назад. И не потому что, на твоей голове сидит зеленая плесень и мало-помалу перекраивает нейронные проводки в мозге. Просто ты сделал те полшага, которые перевели тебя в незнакомое место. Там все иначе. Точно так же девушка, ступившая в подворотню, уже не принадлежит себе, она становится добычей хулиганов, хозяев той подворотни. Или семнадцатилетний парнишка, попавший в армию и взявший винтовку, теперь не найдет снисхождения у врага и взятый в плен будет обезглавлен, хоть сотня родственников станет упрашивать о помиловании их дитя. Человек, прыгнувший в пропасть, никогда на ее край вернуться не сможет. Ты, Маркус, принят в нашу коммуну, благодаря собственному неуемному желанию, и отныне несешь на себе не только радости, но и тяготы нашей жизни. Надеюсь, радости будет больше.
- Никто не говорил мне ни о какой коммуне.
- А зачем? Это само собой разумеется. Вора, который залез в чужой карман, никто ведь не предупреждает в тот момент о тюрьме, куда он вскоре угодит. И если ты решил отдаться полностью любовной стезе, то, значит, обречен оказаться в нашей общине. Как если бы человек, захотевший играть в футбол, не может обойтись без других игроков.
- И сколько же вас там...игроков?
Тут Арман нахмурился. Я бы сказал, что тень печали легла на его мужественное чело.
- Нас двести. Нас всегда двести.
- Выходит, я - двести первый.
- Нет. Ты заступил на место выбывшего. Я же сказал, тяготы тоже.
У входной двери звякнул колокольчик. Вошли три парня в кожаных куртках, штанах и армейских ботинках. Что-то вроде байкеров. Арман внезапно вытащил из кармана лыжную шапочку и напялил ее мне на голову.
- Прикрой свою райскую поляну.
- Ты же говорил, никто не видит..
- Эти видят!
- Они наши?..
- Не совсем.
Он схватил меня за руку и поволок вглубь зала, к черному выходу. В ту же минуту троица вооружилась автоматами и начала палить в нашу сторону. Девушки завизжали и сразу примолкли, несколько пуль попали в их тела.
Мы выскочили в темный коридор, где Арман остановился и пригвоздил меня к стене:
- Не шевелись!
- Нас же прикончат!
- Доверься мне.
Послышались шаги, и мимо пробежали три фигуры. Последний из них споткнулся о мои ноги и выругался.
- Н-да, ноги еще не дошли, - усмехнулся Арман.
- Что это значит? Почему они нас не заметили?
- Торсионные поля, кореш. Мы переметнулись из одной частотной полосы в другую, стали как бы привидениями. Эта зеленая штука на твоей голове, еще не тому тебя научит. А вот ноги пока не успели взяться. Ничего, через пару минут и они исчезнут.
- Что же, я навсегда останусь призраком?
- Нет, можешь перевоплотиться прямо сейчас. Просто пожелай этого, будто просыпаешься. Наши комики уже далеко.
- Как ты можешь? Ведь они только что убили твоих подружек.
- Ах, да! - Арман поморщился.
- 'Ах, да'? Господи, не прошло и минуты, как их застрелили. Неужели тебя это не трогает?
Арман двинулся к выходу:
- Пойдем. Конечно, я скорблю. Но насколько сильно я бы сейчас переживал, случись это год назад? Знаешь о парадоксе Зенона, с какой песчинки начинается куча. Так вот для меня куча начинается с первой песчинки. Прошлое словно улетевший ветер, секунда - и нет его. Научись жить только настоящим.
- Но тогда где же место состраданию, памяти об ушедших?
- Поверь мне, им это не нужно. Даже больше - их это напрягает. Когда опять станешь привидением, ты многих усопших повидаешь. Спроси - они подтвердят, что эти вечные мысли живых об умерших корежат их поля, точно удары электрическим током. Оставь их в покое, так же, как я оставил в покое своих подружек. Самое отвратительное зрелище - человек, погрязший в прошлом, будто в отхожей яме.
Мы вышли на улицу, тихую как сон младенца. Позади остались два трупа, впереди три громилы с автоматами, а мы шли посередке, словно на прогулке в детском саду.
- Признаться, я не хотел всего этого...- говорю, - погони, мертвецы. Да, я подумывал кое-что поменять, небольшой косметический ремонт.
- Поздно, старичок. Ты уже в их картотеке. Тебя будут искать, потому что ты в нашей команде.
- Да кто вы такие? Кто этот Азазелло?
- Садись, - Арман указал на столик в летнем кафе. У подошедшей официантки он заказал два кофе, и я видел, как он погладил ее бедро. Но девушка лишь улыбнулась и преданно посмотрела ему в глаза.
- Тебе многое придется узнать, - Арман задумчиво посмотрел вдаль на реку, точно воскрешая события допалеозойской эры. Так оно и вышло.
- В нашей экспедиции было около тысячи человек. Мы усердно культивировали вашу планету, пока дело не подобралось к первобытному строю. Примерно так. Мы не ожидали, что здешние женщины будут так красивы и притягательны. Их было много. Мужчины убивали друг друга. И тогда кое-кто из нас начал совокупляться с женщинами. Первым был Азазелло. Он приходил к ним, когда они спали. Возвратившись, он рассказывал удивительные вещи. Это был экстаз и восторг. Потом к нему прибились другие и я тоже. Помню, та девушка, ей было лет шестнадцать и она жаждала близости. Я пришел к ней, вроде как во сне, и она позволила себе все, что породила ее бурная фантазия. Это был исступленный танец двух голых тел. Я понял, что обречен, не смогу жить без этого. И когда Азазелло объявил, что переселяется на Землю, насовсем, чтобы алкать и любить эти божественные создания, с ним ушло двести человек, я в том числе. Нашему командиру Будалису, это не понравилось. Он неплохой мужик, но мы нарушили кодекс. С тех пор он ведет на нас охоту. Половину из тех ребят он уничтожил, но мы неизменно восполняем наши ряды. На их место приходят... наши дети.
- Постой! Что же...я ваш потомок?
- Сын земной женщины и одного из нас.
- Чушь! Чтобы моя мать спуталась с кем-то на стороне.
- Непорочное зачатие, друг мой. Так это у вас называется. Правда, вы знаете только об одном случае.
- Иисус?
- Бедный юродивый, возомнивший, что может изменить людей. Его подружка, Магдалина, была лакомый кусочек. Мы говорили ему, чтобы он угомонился, наслаждался жизнью в объятиях Мэгги и других девочек. Но ему втемяшилось в башку представляться мессией, нравилось, что другие смотрели ему в рот. Будалис его распял.
- Будалис? Будда, Аллах, Иисус?
- Если хочешь, то еще и макаронный бог впридачу. Все это ваши выдумки. Это всего лишь командир экспедиции.
Арман отпил из чашечки:
- Кофе дрянь, в нем больше пота негров, которые его собирали, чем самого кофе. Тоже бессмысленная трата времени - эти сельские работы.
- Надо ведь кому-то хлеба печь и железо ковать.
- А ты бы согласился таскать камни с одного места на другое, и на завтра - переносить их обратно. И так изо дня в день.
- Но ведь это не разумно.
- Тот же парадокс Зенона. С какого занятия возникает необходимость. Большинство людей на Земле таскают камни, сами не понимая что это идиотизм. Охранники, водители персонального автомобиля, работники офисов, чиновники. И никто не остановится в смятении, что транжирят драгоценные часы жизни. И только перед смертью норовят порадоваться бытию, когда уже и тело и чувства не те.
- В чем же потребное занятие?
- В любви и радости. Банальная истина. В ежечасном празднике. Тебе Маркус, осталось пять тысяч дней. Не очень-то много, на самом деле. Проживай каждый из них, как последний, как драгоценный камень, вынимаемый из потайного сундучка. Каждый день - новая женщина. Ни одна из них не похожа на другую. Наслаждайся, ибо это и есть то разумное, что стоит делать. Вы даже из поклонения богу сделали дурацкую профессию, монахов, кардиналов. Молитесь по шесть раз в сутки. Миллиарды людей досаждают господа своим нытьем и всерьез полагают, что он займется ими. Мы тоже создали свое божество, женское тело. Только я-то своего бога вижу каждый день и познаю его, а вашего бога никто не видел.
- Что же, мне бросить свою работу?
- А в чем твой промысел?
- Американская литература. Веду семинар о нескольких писателях.
- Я могу вести семинар о том, как красиво утро или сад в закатных лучах. Но разве можно анатомировать совершенство. Это некрофилия, профессор.
- Куда же мне податься?
- Настоятелем женского монастыря или порноактером. В любом случае выбери то, что тебя будет кормить, и одновременно отвечать твоему призванию. Теперь это твоя профессия. Если кто-то помешан на цветах, он должен идти в сад. Нравятся книги - двигай в библиотеку. Хочешь быть с девочками - иди туда, где их много. Оптимальный вариант - остров, на котором ты и сотня неприкаянных девушек. К сожалению, это трудно устроить, хотя помню, что в пятнадцатом веке одному нашему парню это удалось. Как говорится, есть десять причин для того, чтобы жить. Одна из них секс, остальные девять не нужны.
Что бы он там не пел, я был удручен. Мало хорошего в том, что какие-то типы жаждут твоей смерти. До сих пор врагов у меня не было.
- Ты неуязвим, - сказал Арман, глядя в мое подавленное лицо, - тебя выручит способность исчезать в любой момент. Неплохо иногда побывать невидимкой.
- Как это делается?
- Просто пожелай этого, когда приспичит. Подходящий настрой и медитация. Кроме того, ты стал обладателем сногсшибательных ферромонов. Вряд ли кто устоит перед запахом сладострастия. Небольшие бонусы для тех, кто выбрал поприще любви. И впридачу годы твоей жизни несколько удлинятся. Это уже благодаря хромосомным уловкам.
Теперь понятно, почему официантка его не отшила, клюнула на аромат гавайской сигары или чем там от него несло.
- Ну, что ж, брат, - Арман протянул мне руку, - я вроде бы ввел тебя в курс дела. Отныне ты будешь один, то есть в окружении нимф, но по большому счету один. И в этом одиночестве таится своего рода отличие от смертных. В нем твоя сила. Мы разбросаны по всему миру, кое-кого, к примеру Мика Джаггера, ты знаешь. Иные живут не высовываясь. Но суть едина - мы знаем в чем смысл мироздания и следуем ему. Прощай!
Он махнул кистью, словно отгоняя назойливую муху, и похоже, забыл обо мне в ту же секунду.
Я встал и пошел по улице, старый маленький профессор с нацеленными на него дулами пистолетов. По крайней мере, таким я видел себя со стороны.
В подъезде дома на четвертом этаже я столкнулся с Анной, девочкой из соседней квартиры. Ей лет шестнадцать, но на вид все двадцать. Она наклонилась к замочной скважине и возилась с ключом. Короткое бежевое пальтецо открывало ее полноватые бедра в прозрачных чулочках.
- Здравствуй, Анюта, - сказал я бархатным голоском, откуда что берется.
Она повернула ко мне свою милую головку в вязаной шапочке. Меж пухлых губ был виден язычок, прижатый от рвения зубами. В зеленых глазах не было видно большого ума, одно плутовство и похоть. Так мне казалось.
- Добрый ве-ечер, - протянула она и поправила локон, выбившийся из-под шапочки, - вы не поможете мне с ключом.
- Конечно, солнышко, - ответил я и дружелюбно провел рукой по ее упругой попке. Аня прижалась боком к моему паху. Все как бы ненароком.
Я взял ключ и провернул его в замке. Дверь открылась мягко, как в банковском сейфе. Похоже, призыв о помощи был надуман.
- Спасибо, - сказала Аня шепотом.
Я поцеловал ее в щеку, ближе к губам, и снова провел рукой по девичьей спине:
- Всегда готов к услугам, милая!
Лицо ее горело. Она посмотрела на меня снизу вверх взглядом усмиренной собачонки и медленно зашла в квартиру. Наверное, действовали мои ферромоны. Я чувствовал возбуждение в теле. Настроение мое поднялось, как перед игрой в хоккей. Немного же надо для воодушевления, всего лишь симпатия молоденькой девочки.
Я вошел в свое скромное обиталище. У меня в комнате нет ни телевизора, ни книг. Только компьютер и тахта. Тому парню, который придумал интернет, я готов поклоняться. А ведь этот Бернерс-Ли почти моего возраста. Меня порой тоска берет, когда я представлю, что вот мы были сверстниками и до какого-то времени я ему ни в чем не уступал, а потом он делает рывок и изобретает хреновину, которая заменяет и библиотеку и кинотеатр. А мое тщение заключено лишь в том, чтобы сохранить юношеский облик и соблазнить пару сотен малолеток. Мизерно и глупо, если разобраться. Наверное Азазелло и его братва для того и нужны, чтобы поддерживать в минуты сомнений на избранном пути.
И еще эта заковыка с моим рождением. Я и раньше чувствовал, что дело здесь нечисто. Папаша вечно цеплялся к матери насчет меня. Уж очень ему было не по нутру, что я и внешне и своим отчуждением отличался от прочих детей. Теперь понятно, что тут не обошлось без вмешательства какого-нибудь демона любострастия. И мои склонности - это дань наследственности. Ну, так и быть посему.
Я принял душ и подивился тому, что волосяной покров на ногах и руках малость сгустился, как газонная трава после дождичка. В зеркало на меня глядел брюнет с потаенной печалью во взоре. Интересно, можно ли преодолеть изначальную, заложенную природой неврастению и свойственную Козерогам интравертность. Я сделал парочку глубоких вдохов и представил себя бас-гитаристом какой-нибудь рок-группы перед концертом. В настроении появилось что-то бесшабашное, словно в студенческие годы, когда ты надирался в стельку и готов был вскарабкаться на третий этаж женского общежития по ветхой простыни. И тогда я решился.
Вначале исчезли руки, будто заволоклись туманом. Затем пропало все тело. Я не видел себя в зеркале, отражалась только пустая душевая. Я вышел в комнату и прижался к стене, за которой жила Анюта. Меня влекло туда, как мальчишку к первой женщине. Запах девичьей плоти волновал меня. Я чувствовал себя маньяком, демоном, способным на любое преступление ради собственной прихоти. Неожиданно руки мои провалились в стену, точно в вату. Я едва не упал и, чтобы удержаться на ногах, сделал пару шагов вперед. Ничто не помешало мне. Я очутился в чужой спаленке.
Аня лежала на кровати прямо передо мной. Она еще не спала. Взгляд ее блуждал по потолку, из приоткрытого рта неслись легкие стоны. Ночнушка была задрана до подбородка. Маленькая блудница мастурбировала. Я лег меж ее раздвинутых ног. Когда пальцы Анюты спустились к бедрам я поцеловал их. Аня в приступе исступления схватила меня за волосы и прижала мое лицо к своему паху. Странно, что она не удивилась присутствию невидимого существа, но что с того, если оно доставляло ей блаженство. Я подполз повыше и вложил в ее ладонь свой возбужденный орган. Аня лишь едва глянула в мою сторону, и не увидев никого, принялась гладить член и нацеловывать его. Светлая ее головка двигалась вверх и вниз, наверное, в такт с пульсом Вселенной. Затем она села на меня сверху и принялась скакать, сопровождая каждое движение стонами.
Внезапно зажегся верхний свет. В спальню вошла женщина. Анюта мигом откинулась к спинке кровати, прикрывшись простыней, но все так же держа в руке мое возбужденное орудие.
- Что за шум, Анна? У тебя кто-то есть? - подозрительно спросила Светлана, мать девочки.
- Никого..- глаза Анюты сверкали. Ее ладошка гладила мой член, как любимую игрушку. Я не выдержал. Анна почувствовала это. Она не мигая смотрела на мать.
- Веди себя прилично! - мать еще раз оглядела комнату. Я встал с кровати и бесшумно исчез сквозь стену. Напоследок я увидел, как Аня недоуменно смотрела то на руку, то на место подле себя.
В ту ночь я спал без тревог. Так спят дети и животные. Осознание гармонии мира и моего места в нем убаюкивало лучше транквилизаторов. Я понял, что миг пребывания на планете не стоит изводить на каторжную колготню, в то время как тебя ждет развеселый поезд с огоньками и песенками и надо всего-то вскочить на его подножку. Ничто не могло быть лучше тех минут, что я провел с Анной. И разве не эти мгновения экстаза имел в виду Азазелло, или кто он там был, населяя Землю и напутствуя сотворенных: любите и размножайтесь. Он ведь не подразумевал под этим игру в пинг-понг или тяжелую индустрию.
20 декабря 2012 года.
Утром проснувшись я первым делом захохотал. Смех был иной раз фальшивым, но однако куда более важным, чем гимнастические упражнения. Мне нельзя было допустить ни одной упаднической мысли в голове. Затем я включил погромче "Green river", и вихляя задницей, как старая проститутка, пошел на кухню сварить яиц всмятку. Позавтракав и побрившись, я оделся, накинул старую, но удобную куртку с китайскими узорами на рукавах и вышел из квартиры. Одновременно со мной из соседней двери появились Светлана с дочерью.
- Пока, мам, - крикнула Анюта и побежала вниз по лестнице. Я с жадностью смотрел на ее трущиеся друг о дружку бедра.
- Она совсем еще ребенок, - сказала мать. Сегодня ее обычно высокомерное лицо было искривлено пошлой улыбочкой. Видать, поддалась чарам моего запаха. Я увидел ее обрюзгшее тело, и оно не нашло во мне подходящего отклика.
- Милая девочка, - ответил я и прошел мимо.
В колледже я двигался по коридору той же пружинной походкой, что и накануне. Есть куча вещей, которые переделывают тебя. Манера сидеть в кресле, смеяться, тембр голоса. Та музыка, что играет в твоем плеере. И то чудовище, которому ты позволяешь поселиться в твоем сознании и держать в страхе. Мысленно я вытащил пистолет и расстрелял зеленого монстра, что заполонил мою внутреннюю обитель. Выпустил в него всю обойму, так что болотной жижи из гнусного пугала натекло до черта, и пришлось смывать ее виртуальным брандспойтом.
В моей аудитории сидели студенты, человек двадцать. По большей части девушки. Я подумал, что нет резона менять работу, тем более что она была мне не в тягость. Читать книжки и затем рассказывать о своих впечатлениях, нельзя считать чем-то обрыдлым. Это было сродни удовольствию, такому же, как наблюдение за восходом солнца на берегу речки в предгорьях Фудзиямы.
Я присел на краешек стола и начал:
- Друзья, сегодня я бы хотел поведать о творчестве Глэдстоуна, малоизвестного писателя из Оклахомы. По сути его и писателем-то назвать трудно, потому что он автор всего одной повести 'Дамский угодник'. Но сами понимаете, что если какой-нибудь умалишенный вымарает своими безумными бреднями сотни листов бумаги, они не сделают его профессионалом. Таланту же достаточно четырех строчек, чтобы его признали. И вообще, самый лучший поэт работает где-нибудь на автозаправке, не подозревая о своем даре. Глэдстоун написал одну книгу, но по моему разумению, она гениальна, и ему нет нужды доказывать свою состоятельность кипами новых рукописей.
Девица в первом ряду закинула ногу на ногу и покачивала туфелькой, нацеленной в мою сторону. Я знал эту студентку. Ее звали Татьяной. До сих пор я и помыслить не мог о том, чтобы сойтись с ней. Вокруг нее вечно крутилась стайка воздыхателей. Я лишь замечал ее смазливое личико с большим ртом, красивую грудь в нескромном декольте какой-то распашонки. Не возжелать ее мог только тип с отшибленным мозгом. Надо сказать, что в своем новом обличье, да еще после секса, который всегда придает уверенности, я был настроен на близость с этой самочкой. Тем более, что ее мерно покачивающаяся туфелька и взгляд, направленный на мою ширинку, говорили о сходном желании.
- Поэзия уступает прозе, так же как песенка - опере, - продолжил я, - Рифма скрадывает огрехи стишка, в то время как в рассказе уже в первом предложении видна сила автора. Нельзя научиться умению выдержать стиль, ритм и композицию произведения. Это похоже на музыку или рисунок, и требует таланта. Не случайно Хэмингуэй часами простаивал перед картинами импрессионистов. Графоманы всего лишь информируют о событии, как уличные сплетники или инспекторы полиции. То с чем легко справится любой хроникер. Настоящий же писатель пропускает некую тему через свою душу и ошеломленный ее тайной сутью, выражает в гармонической форме. Слова - это ноты и соединенные неряшливо выдают какофонию, но не мелодию. Настоящее творчество заметно с первой строки. И если она написана плохо, выкиньте книгу в мусоропровод. Главное стиль, а не сюжет. То есть, конечно, верхом совершенства было бы сочетание и формы и содержания, как в библии. Но мало кто может достичь этой вершины. Разве что Глэдстоун. Ему 38 лет, и его повесть была написана не из желания выкобениться перед публикой, но из внутренней потребности исповедаться, как это бывает при психотерапии. Автобиографическая история о том, как герой ухайдакал годы своей жизни на соблазнение и ничего не добился в карьере. И вот он стоит в уголке на встрече со своими удачливыми сокурсниками и говорит себе: не сравнивай и будет тебе счастье. Он делал то, что приносило ему радость, и не это ли чувство есть мерило успеха. Заслуга Глэдстоуна в его приверженности стилю. Ни у кого я не видел такого точного нанизывания слов, будто в волшебном пазле. Пожалуй, это врожденная способность. Вот в чем секрет стоящего рассказа: душевное томление вкупе с катарсическим выплеском.
Я разглагольствовал еще с полчаса, и все это время квантовые волны Татьяны и мои сплетались в единый страстный клубок. Что есть человек, если не источник этих волн, которые исходят из него, словно щупальца медузы. И ни одна женщина не может быть верна, потому что она не властна над своим полем, в подходящий момент схватываемым случайным мужчиной.
Когда лекция закончилась, Татьяна подошла ко мне. Я знал, что так произойдет.
- Вы не подскажете, профессор, где можно найти книгу Глэдстоуна? Я бы хотела написать по ней реферат.
- У меня есть один экземпляр. В моем кабинете.
Мы вели игру под названием 'Давайте уединимся в какое-нибудь укромное местечко и перепихнемся'. Слова не имели смысла. Я мог сказать что-нибудь вроде: - Медитация - есть подражание смерти, - и это означало бы, что мы должны взяться за руки и бежать во все пятки ко мне в кабинет, где и предаться безудержному сексу. Что мы в общем-то и сотворили.
Я закрыл дверь и впился губами в сочный рот Татьяны. Мои руки залезли под ее юбку и нащупали тонкие ободки стрингов. Я стянул их с нее, и она помогла мне, сгибая ноги в коленях, словно нетерпеливая лошадь перед скачками. Для меня самое приятное тактильное ощущение, тело молоденькой девушки. А именно гладкость, упругость и прохладность бедер. Я то грубо сжимал их в своей ладони, то нежно ласкал. Кроме того, меня возбуждала доступность запретного, некая вседозволенность, когда разница в возрасте не мешает обладать девицей, вопреки мнению общества. Всегда хочется плюнуть на порицания толпы, выскочить из их границ, словно свободному демону. Глаза Татьяны были прикрыты. Вся она была сосредоточена на моем орудии, который держала обеими ручонками. Когда он приобрел крепость эбонита, я грубо развернул девушку к столу и вошел в нее. Секс походил на убийство. Только во время сношения мужчина может воплотить свою тягу к душегубству. Татьяна вскрикивала при каждом ударе и краем глаза следила за моим лицом. Страх и наслаждение смешались в ее взгляде. Почувствовав оргазм, я на мгновение упорхнул куда-то в космос и увидел сидящего в кресле Армана. Он курил сигару и улыбался мне этакой понимающей улыбочкой.
Я вернулся домой, все так же ощущая приятную легкость в теле. И фокус был не в привнесенной кем-то благодати, а в том, что я просто переключил свое внимание в настоящее, не тревожась ни о будущем, ни тем более о прошлом. Оковы бесплодной озабоченности спали, и тело чудесным образом возродилось.
Я принял теплую ванну, наслаждаясь силой мышц и бархатистостью кожи. Невольные прикосновения к члену возбудили его. Он торчал над пенистой гладью воды, нацелясь в меня головкой, вершину которого увенчивала улыбка Джоконды. Вот откуда Леонардо срисовал знаменитую ироническую усмешку своей модели. Мудрый старик тоже любовался своим похабным отростком. Я вспомнил об Анне. То есть, ее как бы лакомый образ неусыпно сидел в моем подсознании. Это было не любовью, а страстью. Я превратился в демона. По имени Маркус.
Мокрый и настороженный, словно тигр крадущийся к лани, я выскользнул из ванной и приблизился к заветной стене. Ничто не могло удержать меня от того, что составляло суть моей жизни. Я прошел сквозь стену.
Моя прелестница лежала в кроватке и смотрела какой-то пошлый журнал с фотографиями знаменитостей. Я приблизился к ее ножкам и начал целовать маленькие ступни, затем мои губы поднялись выше, к коленкам и гладким бедрам. Аня вздохнула и откинула одеяло. Ее тело было обнаженным. Я возбудился и вошел в нее. И в тот момент, когда девушка была в экстазном забытье, я захотел большего. Секс с невидимкой был неполноценным, будто игра фантазии. Я решил открыться, явить свою плоть девочке. Анюта крепко обнимала меня, ритмично двигая тазом навстречу моим чреслам. Ее руки мало-помалу начинали чувствовать мою кожу, пот. Ноготки оставляли царапины на спине. И вот я появился, тяжело придавливая тело девочки. Это не смутило блудницу, она пристально смотрела в мои глаза. Господи, разве не для соития и только для него не создана женщина! Надо же было мне помянуть это имя всуе!
- Замри, нечисть, и сдайся! - кричала мне под самое ухо Светлана. В руке ее блестел крест из белого металла, размером с монтировку.
И вот что. Я ни черта не мог исчезнуть, словно завороженный этим металлическим отсветом. Потом появились трое ребят в кожаных куртках. Они связали меня, дали нюхнуть из флакончика какой-то дряни, и я отключился.
21 декабря 2012 года.
Комнатка напоминала следственный изолятор, такие я видел в кино. Яркий свет. Я сижу голышом, привязанный к стулу. Напротив меня скучающий плотный мужчина. Он презрительно смотрит на меня.
- Я не намерен тратить время на объяснения, это по большому счету не имеет смысла, - голос у него, надо сказать, приятный. Ему бы новости читать на телевидении. Правда, то что он добавил, вовсе не ласкало слух: - Нынче вы будете уничтожены. За грехи свои, прелюбодеяния и прочие гадости.
- Это и есть конец света? - спрашиваю я, точно на каком-нибудь интервью.
- Да. Только для вас. Все, что вы видели до сих пор, упоминания об апокалипсисе, всемирной гибели, это предназначено только для вашей персоны. Никто на земле слыхом не слыхивал об этой напасти. Каждому в свой час.
- Понятно, - говорю.
Я и раньше подозревал кое-что подобное. То, что вся моя жизнь есть только мое представление, в котором однажды появились радио, компьютеры, интернет. С моей кончиной все исчезнет. И появится заново у кого-то другого. А может у него все сложится иначе, крестовые походы, войны, убийства.
- Мы не звери, - сказал Будалис. Наверняка, это был он, - вы всего лишь покинете свою бренную оболочку. А вашу душу, энергетический код мы сохраним и со временем пристроим куда-нибудь в подходящее тело. Хотите 'Кагор', замечательное вино?
- Да, пожалуй.
Я глотнул бархатистого сладкого напитка. Настроение поднялось, ни страха, ни сожалений. Я не собирался каяться или просить пощады. Да, и стоит ли горевать человеку, который нашел свое предназначение, следовал ему, пусть и напоследок, перед тем, как закрыть занавес в своей инсценировке.