Мой папаша не очень-то утруждал свою память всякими там знаменательными датами, в том числе и днями рождений собственных четверых детей. По крайней мере в нашей многолюдной семье никогда не устраивали торжеств только потому, что кого-то из домочадцев угораздило вылупиться на белый свет в некий гребаный день. Папаша считал, что есть дела и поважней, к примеру работа на руднике, где он и вкалывал с утра до вечера. Если в доме появлялся велосипед, то не как подарок, а как вещь, необходимая семилетнему пацану наряду с носками или школьным ранцем.
И потому я надолго запомнил часы, врученные мне на девятнадцатилетие. Я тогда учился на втором курсе медицинского института и прикатил домой на зимние каникулы. Папаша подал мне коричневую коробочку и тут же уткнулся в телик. Часы были марки "Слава" с 26 камнями. Окошко циферблата показывало день и число недели.
-Спасибо, папа,- говорю я - мне позарез нужны были часы с секундной стрелкой. Подсчитывать пульс.
Но он только отмахнулся. Нельзя сказать, что у нас с ним были нежные отношения. Скорее я ловил себя на том, что он испытывал ко мне чувство соперничества. Так как оно бывает между братьями, но не между отцом и старшим сыном. Когда-то он научил играть меня в шахматы, но стоило мне начать обыгрывать его, и наши поединки прекратились. И еще он вроде как переживал по поводу моего маленького роста, вечно ставил меня перед зеркалом и сравнивал, насколько его макушка выше моей. Но в выпускных классах я вымахал сразу на шестнадцать сантиметров, и походы к зеркалу не возобновлялись. Может статься, он охладел ко мне, потому что в его стычках с матерью, я всегда брал ее сторону. Встревал в их раздоры и просил его угомониться.
Как бы там ни было, часы мне были по нраву, прослужили много лет, и что странно, я никогда не мог их потерять. Где бы мне ни приходилось бывать и в каком бы виде я не посеял их, они неожиданно объявлялись рядом. Бывало на побережье после веселой ночки прошаришь весь песок и не найдя их, плюнешь на поиски, сядешь в автомобиль и вдруг чудесным образом увидишь их на заднем сиденье.
После института я вернулся в отчий дом и устроился на работу в реанимационное отделение. Поначалу наши палаты были оснащены скудно, то есть там вообще ни черта не было, кроме стоек для капельниц. Единственным способом проследить за больным оставалось, что называется держать руку на пульсе, поглядывая на свои верные часы. Понятное дело, что не всех удавалось спасти и толика больных упокаивалась с миром. У кого-то в тот момент частый и нитевидный пульс пропадал напрочь, у иных наоборот редкий пульс ударов двадцать в минуту сходил на нет, дыхание останавливалось, и очередной бедолага приказывал долго жить. Выходило так, что всякий раз, когда я констатировал летальный исход, часы становились неизменным свидетелем и словно бы проникались смертным душком. Иногда они спешили на пару минут в сутки, но это было терпимо. Лет через восемь моей практики я обнаружил другую странность. Часы стали путать дни недели. Если я дежурил в пятницу и делал вечерний обход, то в окошечке циферблата щелкало и выскакивала надпись с воскресением.
И вот что. Самое поганое в нашей работе это процедуры, связанные с мертвым телом. Надо оформлять историю болезни, перевозить труп на каталке в морг на виду у пациентов, объявлять родственникам умершего о его кончине и затем откачивать их. Мороки не оберешься, коли кому взбредет в голову отчалить на тот свет. И каждый врач, как мог тащил агонизировавших несчастных до пересменки, пичкая их сильнодействующими препаратами и вставляя трубки во всевозможные дырки в холодеющей плоти. Многое можно было бы отдать, чтобы знать наверняка, доживет ли твой подопечный до прихода напарника или нет.
С недавних пор я знал. День недели, который выскакивал на часах, совпадал с днем смерти тяжелого больного. Часы не врали и раз за разом подтверждали мое наблюдение. Больше я не изводил себя ожиданием неизвестности, был спокоен, как клистирная груша, между тем как мои коллеги наживали гипертонии и язвы. Ясно, что я никому не сказал о моем открытии, иначе бы меня подняли на смех.
- Доктор, такому-то плохо,- звала меня медсестра, и я медленно выходил из ординаторской, спокойно шел по коридору, лениво указывал на флакон подходящего раствора и знал, что мои часы назначили этому паралитику срок не в нынешнюю ночь.
Помнится в то лето на выходные мы с компанией отдыхали за городом на местной турбазе. Все текло своим чередом, если бы меня не смутила одна малость. Часы ни с того ни с сего показали среду 28 июня, отсрочив кому-то приговор на три дня. Я не дежурил и печься мне было не о ком. Правда, меня заботило состояние отца. Он был плох последнее время, сосуды мозга были никудышные, что пару раз приводило к инсультам. И тем не менее я свел все к случайности, к сбою в механизме часов. Когда я вернулся домой, отец был уже в коме. Судя по всему ему уже ничто не могло помочь. В среду он скончался.
Когда у моей мамы завелся камень в желчном пузыре, я решил подстраховаться и увез ее в приличную клинику. Операция по уверениям хирурга прошла успешно. В подтверждение он всучил мне удаленный конкремент черного цвета размером с шарик от пинг-понга. Я выкинул его в реку. Маме было семьдесят три года, она имела сносное здоровье и вовсе не собиралась отдавать богу душу. Несмотря на это часы мои были безжалостны. В один поганый денек они перескочили на неделю вперед. Я помчался в клинику. Маму перевели в реанимацию. Выяснилось, что при первой операции была совершена техническая ошибка, после чего желчь натекла в брюшную полость и выела внутренности.
- Это просто казус. Несостоятельность холедоха. Такое бывает... в одном случае на миллион, - сказал мне тот тип, лечащий врач.
Никто не ручался за благополучный исход. Через семь дней мама умерла от перитонита.
Пару лет все шло тихо-мирно, боль от утрат притупилась. В отпуск я поехал в международный горный лагерь. Моими соседями по номеру отеля оказались симпатичные ребята с Кавказа, мы неплохо коротали время. В один вечер мы играли в преферанс, прихлебывая пиво. Часы лежали на прикроватной тумбочке и в редкий промежуток тишины, когда мы оценивали карты, раздался щелчок.
- Чего это они? - спросил один из игроков.
Я посмотрел на циферблат. Стояла дата завтрашнего дня, хотя до полуночи было далеко.
Утром меня разбудил звонок мобильного телефона. Какая-то женщина на расстоянии в три тысячи километров неестественно спокойным голосом сообщила мне, что мой брат попал в аварию, и сейчас его тело находится в морге.
- Почему в морге? - спросил я - Почему не в больнице?
Мой младший брат, успешный бизнесмен, ехал на такси в аэропорт. Водитель то ли прикорнул за рулем, то ли не увидел в тумане грузовичок, с которого развешивали баннеры. Машины столкнулись. Брат получил удар в левый висок, и умер на месте.
Наша семья потеряла трех человек, но жизнь продолжалась. По большому счету никому не было дела до прошлого. Я познакомился с милой девушкой, которая согласилась стать моей женой. У нас родился сынок, в котором я души не чаял. Толковый мальчишка. Мы часто проводили время вместе, играли в футбол, смотрели одни и те же фильмы. Тридцать лет минуло с тех пор, как я заполучил свои часы. И в один сентябрьский день они щелкнули, точно зубы голодного волка, и назначили чью-то кончину на субботу. В этот раз я решил не полагаться на судьбу. Запер двери дома, усадил жену и ребенка на диван и уставился на часы. Желтый ободок позолоченного металла стерся. Секундная стрелка замедляла бег по кругу, каждое ее движение отдавало в моей голове. И потом до меня дошло. Я понял, чей конец предрекли часы. Я взял громадный молоток, почти кувалду, и разнес их к чертям. Что-то еще шевелилось в механических останках, но после второго удара все стихло. Никто бы там и колесика не нашел.
|