Сентябрьский день был теплым и ясным. Я шел по аллее меж памятников и крестов, неторопливо, с наслаждением ощущая на лице легкий, совсем ещё летний ветерок и солнечные лучики, проглядывающие через чуть пожелтевшие листья.

Покой и тишина, тишина и покой. Умиротворенность и свобода. Свобода от бессмысленной суеты, что сопровождает нашу короткую жизнь, отравляет ее, превращает в нелепый и несуразный забег, где вместо финишной черты - кресты...

Впрочем, долой сантименты. Я углубился достаточно далеко, вокруг - никого. Пора заняться делом. Я оглядел теснящиеся ограды и начал присматриваться к табличкам. 1969-1992, слишком молодой, не пойдет. 1934-1991, любимой маме, бабушке и теще. С этой лучше не связываться. Наконец, я увидел то, что искал. Неухоженная могила без креста с одинокой табличкой. Фамилия, имя, отчество, это неважно, хотя нет, надо запомнить, Виктором звали. Хорошо, у меня с Викторами вроде пока нормально складывалось. 1954-1995, небось, успел нагрешить, касатик. Я опустился к могиле, положил на землю букетик и тихо произнес заветные слова. Ничего не шевельнулось, тишина, это хорошо.

Земля жестковатая, но ничего, справлюсь. Я достал из пакета старый детский совок с деревянной ручкой и вырыл ямку у изголовья рядом с оградкой. В целлофановый пакетик бросил горсть земли, извлеченной снизу, из прелой глубины. Затем вынул из кармана узелок и аккуратно сунул в прокопанную щель, аккуратно забросал землей и слегка утрамбовал. Положил на могилу несколько монет и тихо прошептал слова заговора.

Всё, дело сделано, можно идти. Я, не оглядываясь, поспешил назад, к выходу, осторожно выбирая путь между тесными рядами могил. Солнечные зайчики скользили по лицу, день был теплым, но меня бил озноб. Я чувствовал холод, ледяной холод и тоску. Всё как обычно, но, кажется, что-то не так. Будто чей-то взгляд, холодный и цепкий, сверлил мой затылок. Всё равно, не оборачиваться, ни в коем случае не оборачиваться.

Чёрт, вот это да! Я оставил на оградке той могилы свой пакет. Плохо, очень плохо. Ни в коем случае нельзя оставлять вещи на заговоренной могиле. Но и вернуться нельзя, никак невозможно, а то... Скрипнув зубами, я свернул на боковую дорожку. Надо подумать. Вернуться или оставить всё, как есть? Нет, оставлять нельзя. Надо возвращаться. Ничего, справлюсь, не такое бывало.

Я вернулся кружным путем, ощущая в висках нарастающую тревогу. Сердце стучало, будто только что пробежал стометровку. Впрочем, подходя к месту, я заставил себя успокоиться. Ничего они тебе не сделают, думал я, главное - идти без страха, тогда им не к чему будет прилипнуть. Я подошел к могиле и взял в руки злополучный пакет.

Почему нельзя оглядываться? Глупости, думал я. Бабьи предрассудки, их у нас хватает. Ничего, Витя, всё нормально, это снова я. Заговора на такой случай не было, поэтому я повторил обычные слова и пошел прочь. Что-то сверлило затылок, на этот раз, как показалось, глядя мне в спину с холодной иронией. Злой иронией.

Лишь за кладбищенским забором я, наконец, почувствовал облегчение. Подошел к машине и сел за руль. Руки не дрожат, порядок. Я включил зажигание, мотор завелся вполоборота, стасемидесятисильный двигатель успокаивающе заурчал. Всё нормально, Коля, всякое бывает. Ну, лоханулся чуток, что с того. Я посмотрел в зеркало заднего вида и прошептал слова, усиливая защиту. Ладно, поехали скорее отсюда, нечего тут торчать.

Я выехал на загородую кольцевую и завернул в лесок. Развел костер и бросил в него злополучный пакет, а потом ещё добавил воспламеняющей смеси, чтобы покончить с ним побыстрее.

Всё, дело сделано. Почти. Пора на работу.

Обеденный перерыв закончился, я опоздал минут на двадцать, но это не имело особого значения. Срочных дел в конторе не оказалось, меня никто не искал, а строгого соблюдения дисциплины у нас не требуется.

- Николай, тебя тут какая-то дама спрашивала. - мой сосед по комнате, Степан Петряков, радостно ухмылялся.

- Что просила передать? - поинтересовался я.

- Сказала, перезвонит. Голос немолодой, может, родственница?

- Может быть, - ответил я. Продолжать разговор не хотелось. Конечно, это звонила Рита, гадина, чтобы узнать, как всё прошло. Плохо получилось, но ее это не касается. Я потянулся к телефону и набрал номер.

- Привет, всё купил, можешь приехать забрать, - сказал я в трубку Рите.

- Как, нормально прошло?

- Нормально. - ответил я.

- Ой, спасибо, уже еду. Буду через полчаса. Ты меня знаешь, я отблагодарю, - голос Риты звучал радостно.

Да уж, отблагодаришь. Ты теперь у меня в долгу, скривившись, подумал я и положил трубку.

Степан удивленно смотрел на меня. - Что кислый такой? - спросил он, развалившись в кресле. - Может, после работы по пивку? А там как карта ляжет? - Степан довольно почесал толстый живот между пуговицами тесной рубашки. Его мятый пиджак висел на стуле, в офисе было душновато, а кондиционер не включали - осень, как-никак.

- Сегодня без меня. Родственница приехала, тетка, - ответил я.

- А-а... - понимающе протянул он. - Гостинцев, небось, привезла?

- Ага, привезла. - ответил я. - Слава богу, ненадолго. Пару дней и уедет. Тогда и посидим, ладно?

- Ладно, - сказал Степан. - Только у нас тут аврал намечается. Шеф новую тему взял, слышал?

- Это по медикам, что ли? - спросил я.

- Да, вроде по медикам. Надо кого-то пролечить как следует. - Степан отвечал за техническую часть нашей работы.

Фирма как фирма, в общем-то, не хуже других, и заработки неплохие. Правда, работа неспокойная, но где сейчас спокойно? Бизнес, конечно, специфический - сбор безнадежных долгов, техническая разведка и всё такое прочее. Никакого рэкета - всё легально, а то, что нелегально - в пределах установленных правил, так сказать. У нас был свой юридический отдел, свои каналы сбора информации, включая, конечно, связи в разнообразных контролирующих органах. Недаром многие парни пришли к нам, оставив государственную службу - кто в контрразведке, кто в органах, кто в налоговой. Да и грех не пойти - руководство на зарплату не скупится, а крыша - в общем-то, не хуже, чем у депутата.

Не брезговали здесь и нетрадиционными технологиями, хоть эта сфера велась здесь на дилетантском, если не сказать - любительском уровне. То и дело появлялись какие-то темные личности, всякие там экстрасенсы и городские маги. Меня это смешило, но я не раскрывался - лишь однажды, когда пришел к нам в офис один безызвестный профессиональный "целитель" - я почувствовал силу, но виду не подал. Да и он тоже, лишь зыркнул в мою сторону проницательным глазом.

Короче, я числился здесь при техническом отделе - клепали всякие штучки, подслушивающие устройства в сигаретных коробках, глушилки, передатчики, изредка - генераторы всяких полей, от которых жертвы впадают в депресняк и зачастую пускают себе пулю в лоб. Я эти вещи чувствовал, с работой по настройке справлялся отлично, за то и ценили.

Полчаса прошло, и я заторопился на встречу с Ритой. Она ждала меня в сквере, молодец, не опаздывает. Я передал ей конверт с целлофановым пакетиком внутри.

- Спасибо, дорогой, - обрадовалась Рита и сунула мне в руку другой пакетик. - Здесь то, что ты просил.

Она положила конверт в сумочку, на всякий случай, ещё раз обмотав его целлофаном. - Ну, теперь конец гаду. - прошипела она, сверкнув глазами. - Спасибо, выручил! - добавила она обычным голосом.

- Не благодари, - строго сказал я. - Не положено, сама знаешь.

- Да, конечно, извини, - виновато сказала она - Просто это личное. Достал он меня. Мою Ирочку, доченьку мою ненаглядную...

- Дело твое, не мое. Твой грех, не мой - ответил я по формуле. Молчи, дура, подумал про себя. Мне твои проблемы мне ни к чему.

- Ой, извини, сочтемся. - виновато ответила Рита. - Распсиховалась я чего-то, из-за простофили этого.

- Ладно, иди своей дорогой. Возьми себе свое, мне отдай мое.

Рита повторила формулу, и мы расстались.

Я пришел домой позже обычного. Развернул пакет, полученный от Риты, разобрал травы и материалы, разложил по баночкам, как положено. Потом включил телевизор и долго смотрел какие-то дурацкие развлекательные передачи, дожидаясь, когда, наконец, спадет напряжение. Да уж, день не удался, происшествие на кладбище не выходило из головы. Наконец, часа в два ночи поплелся спать, с опаской выключив свет, улегся на мягкую кровать, закрыл глаза.

Ну что, попался, касатик, прозвучал голос где-то под теменем. Витя, не бузи, строго сказал я. Голос захихикал. Попался, вражина. Нельзя тебе было возвращаться, дурак, что вернулся. И взляд, долгий холодный взгляд снова смотрел на меня, на этот раз не в затылок, а в упор, через сомкнутые веки. Я дрожал под теплым пуховым одеялом, не в силах согреться, чувствуя, как леденеют ступни, как цепенеют от холода мышцы. Этого ещё не хватало, подумал я, пытаясь прошептать непослушными дрожащими губами защитные слова.

Не поможет, голос в голове мерзко хихикал, а из-за призрачной спины кладбищенского покойника Вити проглядывало что-то по-настоящему грозное, темное и тяжелое, как черная дыра. Вот он, это он, берите его, кричал Витин голос, но черная пустота лишь тихо вздыхала, не шевелясь и не открываясь, рассматривая меня, как пустотелую стеклянную безделушку, пронзительным равнодушным взглядом.

Ты - мой, наконец, сказала тьма, и сразу же почему-то стало легче. Я чувствовал, как мое тело вспыхнуло черным огнем и исчезло, осыпавшись пеплом куда-то вниз, в пустоту. Боль, которую я давно научился терпеть. Но боль продолжалась недолго. Всё, что осталось - крошечная светящаяся точка моего призрачного я, одна-единственная мысль - я есть, окутанная темнотой, словно замурованная в стену из тверди, чёрной, как сама чернота.

Я не умру, думал я, улыбаясь несуществующими сгоревшими губами. Я не умру, я не боюсь тебя, тьма, потому что я тебе нужен.

Ты мне не нужен, ответила тьма равнодушно, сжимая в черных тисках всё, что осталось от меня. Я ощущал, как темнота проникает в мое я, пропитывает, как губку. Мне стало страшно. Страшно раствориться бесследно во тьме, исчезнуть навсегда, перестать быть. Я чувствовал, как тьма разрывает меня на множество частиц, каждая из которых - тоже я, ощущающее, живое, а потому кричащее во тьме от ужаса, от страха умереть, исчезнуть из бытия. Я почувствовал, как легко растворяются во тьме крохотные частицы того, что было мной, и смерть каждой из них становилась новым погружением в бездну ужаса и отчаяния. Я кричал, страстно желая, чтобы этот кошмар побыстрее закончился, пусть я исчезну, пусть меня больше не будет, но пусть прекратится бесконечный вой растворяющихся кусочков моего бытия. Сквозь неописуемый ужас и смертельный холод, безнадежность и отчаяние, сквозь оглушающий визг ледяного водопада, впадающего в хаос небытия, пустоты, несуществования, я всё же слышал Витин хохот. Всегда, слышишь, так теперь будет всегда, кричал он, и никто не придёт, не выпустит тебя отсюда, ведь ты никому не нужен, дурак, ведь те, кто родили тебя, давно горят в аду, но тебе даже ад заказан, ты и весь твой род теперь будет умирать вечно, вас будут выдирать из бытия, как сорняк, с корнем, медленно, неторопливо, непрерывно, вечно.

Я знал, мертвец говорит правду. Это будет продолжаться, пока кто-нибудь не выпустит меня отсюда. Но никто не придет. Никогда.

2. Сергей.

Я снова проснулся с головной болью, с трудом встал с кровати, пошатываясь от слабости. В ванной пришлось схватиться за умывальник, чтобы не упасть, когда голова закружилось и потемнело в глазах. Да что ж это такое, думал я, нормальный здоровый мужик, и вдруг превращаюсь в инвалида. Вчера на работе сорок минут тупо пытался составить элементарную экселевсую таблицу, а потом ещё пришлось заплетающимся языком, мучительно вспоминая слова, оправдываться перед начальством за очередной проваленный проект. Стыдно-то как, подумал я, но, в общем-то, мне было уже всё равно. Надо взять отпуск, с этой непрерывной изматывающей, уничтожающей головной болью я не боец. Я поплелся к телефону и набрал номер шефа. Тот высказал всё, что обо мне думает, но под конец успокоился и разрешил взять отпуск на две недели.

Потом приехала Ленка, вихрем пронеслась по коридору, чмокнула в щёку и отправилась на кухню громыхать кастрюлями. Я включил телевизор, бесконечный рекламный блок никак не кончался, но мне было всё равно.

- Помнишь, ты вчера обещал, что пойдешь к врачу? - крикнула Ленка из кухни, перекрикивая шум воды из крана. - Я договорилась, можно ехать хоть сейчас. Очень хороший специалист, у неё наш замминистра лечился.

Я промолчал. Когда приходится говорить, боль в висках усиливается, становится почти невыносимой, и к горлу подкатывает тошнота.

С трудом поглотив яичницу с салатом под Ленкиным неодобрительным взглядом, я разрешил ей уговорить себя насчёт визита к невропатологу. Ленка расцеловала меня в обе щеки и с обычным энтузиазмом немедленно отправилась к телефону договариваться о деталях. Вскоре она с триумфальным видом вернулась на кухню:

- Едем! Софья Петровна примет тебя через сорок минут.

- Как уже? - мысль о том, что прямо сейчас придется куда-то ехать через весь город, приводила в ужас. - Может, хоть после обеда? А то, знаешь, что-то мне нехорошо...

- Поехали сейчас же! - Ленка оставалась непреклонной. Пришлось одеться и уныло плестись за ней к лифту, а потом через весь двор - к синему Ленкиному Фиату-Уно.

Софья Петровна оказалась отнюдь не простым врачом, а чуть ли не замзавотделения неврологии в престижной больнице. Она стучала меня резиновым молоточком по коленям, заставляла следить глазами за ее пальцем, произвольно перемещающимся в пространстве, и из-за этого вскоре стало совсем погано. Муть в голове усилилась, я с трудом разбирал обращенные ко мне слова. Очень хотелось вернуться домой, поскорее покончить с этими нелепыми и унизительными процедурами, и пусть все меня оставят в покое, все, включая Ленку...

Но медицинские изыскания, похоже, только начинались. Мне сделали реографию сосудов, облепив шею множеством датчиков и присосок, потом компьютерную томографию, после чего пришлось сдавать какие-то анализы, и наконец, мы вновь вернулись в кабинет Софьи Петровны, причём пришлось ждать под дверью минут сорок.

- Что вам сказать, - доктор сделала выразительную президентскую паузу. - Вы себя запустили. Нервное истощение, кардионевроз, - она добавила ещё несколько терминов, которые я не в силах понять и запомнить, - в общем, вам нужно всерьез взяться за лечение, а то... - Софья Петровна строго посмотрела на меня и продолжила. - Я бы предложила вам койку в нашем отделении, но не вижу необходимости. Пока не вижу. Принимайте лекарства, вот рецепт, - она передала Ленке обильно исписанный листок с подписями и печатями. - Покажетесь через десять дней. И вот ещё, - она умолкла. - Общая картина такая, какая бывает при осложнении после тяжелой инфекции. Вы точно ничем таким не болели за последние полгода? Грипп, ангины, ОРЗ? - Я отрицательно покачал головой. Всё лето я чувствовал себя отлично, не то, что теперь. Не помню, когда в последний раз обращался к врачу, может, пару лет назад, когда уронил на ногу бетонную плиту, но это ведь к делу не относится.

- Тогда так. - Софья Петровна внимательно глядела на меня. - Недавно ко мне приходила молодая девушка с похожим анамнезом. Медикаментозное лечение, э-э, не дало результата. Я, конечно, не должна так говорить, да ладно... - она махнула рукой. - Вы крещёный?

- Да - ответил я с удивлением. Крестился несколько лет назад, скорее для порядку, чем из убеждений. Раньше надо было стать вначале пионером, потом комсомольцем, теперь - православным христианином, и нет нужды спрашивать себя, хочешь ты этого или нет.

- Хорошо. - Софья Петровна дала мне ещё одну бумажку. Съездите сюда, спросите, может быть, это поможет лучше лекарств.

Я взял листик, недоверчиво глянул на адрес. Какая-то церковь за городом. Ну дела, подумал я, уже и врачи церковникам промоушн устраивают.

- У вас невроз, - сказала докторша, будто оправдываясь. - В очень тяжелой форме. Будем вас лечить, конечно, это может занять несколько лет. Попробуйте, в вашем случае выбирать не приходится. - Она закрыла свою тетрадь, давая понять, что прием окончен. - Жду через десять дней, счастливо!

На обратном пути мы заехали в аптеку, Ленка настояла. За половину списка из рецепта пришлось заплатить чуть ли не сотню долларов, остальное посоветовали искать по городу.

- Завтра едем в церковь, - упрямо объявила Ленка. Я попытался сопротивляться, но вскоре пришлось сдаться под ее напором. Спорить не хотелось, голова болела, как с жестокого похмелья, только еще сильнее.

В половину второго я свалился в кровать, ощущая полнейший упадок сил. Ленка сочувственно посмотрела на меня, поцеловала в лоб и умчалась на работу, пообещав вернуться к вечеру.

Мне снились тяжелые удушливые кошмары. Во сне я бежал от кого-то, с ужасом ощущая, как последние силы покидают меня, и вот я уже не в силах поднять ногу, словно налитую свинцом, а хриплое дыхание за моей спиной всё ближе, и я боюсь обернуться.

В половину пятого меня разбудил телефон. Звонила Рита Евгеньевна, мать Иры, моей бывшей подруги, шипела в трубку угрозы и сыпала проклятиями . Я чувствовал себя виноватым перед Ириной, но не настолько, чтобы выслушивать истеричный бред оскорбленной мамаши. Да, нехорошо получилось, понимаю, но что поделать-то? Не ломать же свои жизни, ради чего, спрашивается, зачем? Впрочем, объяснять что-либо и оправдываться было бессмысленно, и я повесил трубку, а потом пришлось отключить и телефон.

На следующее утро Ленка повезла меня на вычитку. Что это такое и для чего оно надо - я не знал. Да и вообще, в церкви был-то всего пару раз, включая свое собственное крещение и венчание брата, которое, впрочем, не помешало тому развестись через пару лет не очень удавшейся совместной жизни.

Перед вычиткой Ленка поставила меня в очередь за свечками, а сама умчалась куда-то со свойственной ей неукротимой энергией. В очереди стояли человек пятнадцать, в основном, немолодые женщины, хотя попадались и мужики с опухшими лицами и ошалелыми глазами. Несколько раз очередь расступалась, пропуская таинственных взлохмаченных личностей неопределенного пола. Кто-то больно толкнул меня в бок, настойчиво и бесцеремонно.

- Дай пройти! Я одержимая! - сквозь пронзительную головную боль до меня дошло, что женщина тычет мне в лицо удостоверение из психоневрологического диспансера. Я посторонился, одержимая ринулась вперед, прокладывая путь через колышущуюся толпу.

К началу службы в небольшой церкви собралось человек двести, если не больше, так что помещение стало напоминать вагон метро в час пик. Вскоре перед алтарем появился священник, дородный краснолицый мужчина в очках и с окладистой бородой. Мы стояли посреди толпы ближе к задним рядам, - я категорически отказался прокладывать локтями дорогу вперед, и Ленке пришлось с этим смириться.

Священник уже начал проповедь, как вдруг неожиданно для меня, но не для толпы, из задних рядов послышался разноголосый вой, визжание, непристойные звуки и забористая ругань, какую можно услышать от грузчиков, несущих пианино на девятый этаж по узким лестничным клеткам советской планировки.

Так продолжалось часа два, пока длилась проповедь, из которой мне не запомнилось ни слова. Головная боль всё усиливалась, будто прямо в мозг кто-то сунул раскаленный добела железный прут, и теперь развлекался, ворочая им в моей голове. Воздуха становилось всё меньше, глаза застилала туманная пелена. Внезапно толпа зашевелилась, стоящие рядом люди принялись нагибаться, и, скрючившись в три погибели, выкрикивали слова, повторяя их за священником. В этой картине было что-то ритуально-языческое, древнее, как мир. Толпа кричала, и я кричал вместе с ней, чувствуя, как моя боль отступает, смешиваясь с чужой болью, становясь одной общей бедой, пульсирующей над толпой фиолетовым облаком.

Священник прекратил проповедь и вошел в толпу, его помощники несли за ним подносы с маленькими стаканчиками, и толпа принялась жадно пить святую воду, а в это время священник окроплял народ снаружи, щедро и основательно. Один за другим прихожане получали в лицо хорошую порцию жидкости, блестящей в свете свечей, как жемчужные брызги дождя, рассыпающейся тысячами крохотных радуг. Некоторые тут же начинали биться в конвульсиях, кое-кто падал на землю, под ноги теснящейся толпе. Одержимые бесами женщины из задних рядов катались по полу, выкрикивали низким басом проклятия, изрыгали изо рта пену и непристойные звуки. Я выпил свою порцию, получил заряд святой воды в лицо, но не скажу, чтобы эта диковинная процедура принесла хоть какое-то облегчение. Биться в конвульсиях не хотелось, но и голова не успокоилась, в духоте и сутолоке она разболелась ешё сильнее.

Наконец, всё кончилось. Мы с Ленкой вышли из церкви, и я отрицательно покачал головой, когда она попыталась затолкать меня к батюшке на личную исповедь. На сегодня хватит, твёрдо объявил я, и ей пришлось смириться.

Следующие несколько дней прошли без улучшений. Лекарства, которые пришлось пить горстями, казалось, лишь усиливали тупую беспросветную апатию. Я лежал в кровати, не пытаясь пошевелиться, и каждый звук, включая Ленкин и мой собственный голос, вызывал новую вспышку боли в голове. В пятницу Ленка, переполненная новыми знаниями и идеями из области экстрасенсорики и нетрадиционной медицины, потащила меня на очередной экзекьюшн.

Константин Михайлович, практикующий целитель и маг, оказался сухоньким старичком с мутноватыми рыбьими глазами. Бегло выслушав мой рассказ, он схватил меня за рукав рукой, напоминающей морщинистую куриную лапу, и, глядя в лицо, решительно произнес:

- Это кармическое. Плата. - старичок говорил плавным, слегка дребезжащим голосом. В прошлой жизни ты был римским легионером, помнишь? Тебя звали, - он закрыл глаза и сосредоточенно сжал губы, - Регус. Да, Регус, вспоминаешь? - он открыл один глаз и посмотрел на меня.

- Нет, - происходящее начало меня забавлять, несмотря на невыносимую головную боль и ком тошноты в горле.

- Ты много чего натворил. Однажды ты устроил погром в кельтской деревне, вместе со своим легионом. Проявил, э-э, повышенное рвение и неоправданную жестокость, да. Тебе напомнить, что ты сделал? Нет, не буду, ты сам подсознательно всё помнишь, отсюда твое нынешнее состояние.

Старичок поселил в моей душе сомнения. А вдруг это действительно правда? Кто может сказать, что было с ним до рождения и что случится после смерти? Вдруг, в самом деле, каждый из нас проживает не одну, а множество жизней? Ведь если это не так, если человек возникает из ничего и уходит в никуда, какой смысл в нашем существовании, в короткой и узкой тропинке между жизнью и смертью? Круги на воде, череда случайных ситуаций и поступков, автоматических запрограммированных реакций на внешние обстоятельства. Иллюзия свободы, эрзац воли, отзвуки химических процессов и электрических импульсов. Чем мы отличаемся от какого-нибудь автомата по продаже газированной воды, от собаки Павлова, от компьютера с операционной системой виндоуз-эн-ти? Да почти что ничем. Формой, вычислительной мощностью, архитектурой процессора, но не содержанием. Свободы воли не существует, а разум - насмешка природы над гипертрофированным самомнением ходячих калькуляторов.

Старичок, будто почувствовав, что мои мысли движутся в правильном русле, заметно оживился.

- Я могу вам помочь. Но, вы понимаете, всё имеет цену. Я могу договориться с ..., - он пробубнил короткую нечленораздельную фразу, - чтобы ваши грехи были сняты. Вы сами понимаете, они тяжелы, потому и цена будет ощутимой. Скажем, тысяча долларов. Завтра. Такая цена вас устроит?

- Я подумаю, - нет, думать тут нечего, разводит старичок, как лопуха, веселился я про себя.

- Подумайте, конечно. - старичок был серьезен. - Может быть, вы решите, что цена недостаточна, учитывая всё, что вы натворили. - он строго глянул на меня из-под кустистых бровей. - Но примите во внимание, у меня там, - он выразительно воздел глаза к потолку, - постоянная скидка, поэтому у вас есть возможность исправить карму на льготных условиях. Думайте! И помните, чем дольше вы будете тянуть, тем более высокую цену придется заплатить. Сегодня ко мне приходила пара, аналогичный случай, знаете ли. Это был их повторный визит, но вина усугубилась, бездействие - тоже вина, понимаете? - он бросил в Ленкину сторону пронзительный взгляд. - Потому и цена выросла вдвое.

На том старичок попрощался и провел нас в сумрачную прихожую. Напоследок он кинул:

- Не тяните. До завтра ваша вина не будет вас беспокоить. Но лишь до завтра. До свидания.

В лифте Ленка набросилась на меня, якобы я недостаточно вежливо обошелся со старичком, а потому должен быть счастлив, что есть шанс сравнительно дешево всё уладить. Но я был настроен иначе, и категорически отказался отдавать деньги первому встречному лохотронщику. Правда, мой скепсис длился недолго, примерно полчаса, а затем я с удивлением ощутил, что моя головная боль проходит.

До вечера я чувствовал себя совершенно здоровым и энергичным, даже попытался сесть за работу, но вскоре слабость и головокружение вернулись, заставив меня снова слечь в постель. Я долго сомневался, не следует ли в самом деле раскошелиться, до огненной боли в висках пытался вспомнить, кто же такой этот Регус и что он натворил в кельтской деревне. Под конец я понял, что это расшалившаяся фантазия снабжает меня натуралистичными сценами из жизни легионеров в подробностях, взятых из голливудовских фильмов "Клеопатра" и "Спартак". Я твердо решил выбросить старичка из головы.

Но Ленка не сдавалась. За четыре следующих дня я познакомился с целым пантеоном городских магов и народных целителей. Среди них были: дородные сельские матроны, проводящие манипуляции с сырыми яйцами над моей головой и что-то торопливо бубнящие; дипломированная египетская целительница с настоящим хрустальным шаром и серебряными зеркалами; известный эниолог с кастрюлей на голове и связками ножей, свистящими прямо перед моим носом; и, наконец, цыганка, пообещавшая снять порчу всего за пятьсот долларов с помощью дюжины черных свечей, сделанных на жиру бешеной черной собаки с добавлением предсмертного пота, собранного с простыни, на которой умирал православный священник. Цыганка казалась особенно убедительной. Она сказала, что знает, кто навел на меня порчу, и может навести в ответ всего за двести долларов. Правда, цыганка оговорилась, что здесь не обошлось без сильного черного колдуна, с которым она дела иметь не будет, но в том и нет нужды, потому, что делал он от третьего лица, которое и будет наказано. Я осмотрительно отказался от ответных действий, а по поводу свечей с потом священника, которые нужно сжечь в безлунную полночь перед перевернутыми образами, обещал подумать.

Лекарства не помогали, и, хотя невропатолог Софья Петровна не обещала немедленного результата, я заметно нервничал. Отпуск заканчивался, состояние не улучшалось. Порывшись в Интернете, я уяснил для себя, что все нервные болезни возникают либо в результате осложнений после тяжелой инфекции, либо от мнительности и самовнушения. Очевидно, моя проблема относилась не к осложнениям, и я стал всерьез выбирать между старичком и цыганкой. Глупость, конечно, но надо как-то убедить себя, что всё снова в порядке. Источник болезни где-то в подсознании, я был уверен, я чувствовал это.

Окончательно отчаявшись, я принялся лихорадочно думать, что ещё можно было бы предпринять. И тут я вспомнил, как знакомый с техстанции хвалился, что вылечил свою тёщу с помощью некой глубоко законспирированной "настоящей" целительницы, что вытащила его бедную родственницу буквально с того света и, о чудо, копейки за это не взяла.

Преодолевая апатию и головную боль, я принялся рыться в своих бумагах в поисках телефона техстанции. Бумажка нашлась среди груды листов, приготовленных к отправке в мусорный ящик. Я набирал номер без всякой надежды, но уже через минуту записывал адрес: Ореховый переулок, дом три, спросить Марью Степановну.

Буквально через час мы с Ленкой прочесывали означенный переулок в поисках дома номер три. Дом нашелся, это был небольшой старый частный домик, оплетенный виноградными лозами, с крошечной прихожей, наполненной разнообразными застарелыми запахами. На ступеньках вальяжно развалились несколько роскошных ангорских кошек, невозмутимо взирающих на нас с Ленкой. Марья Степановна, усталая худая женщина лет пятидесяти, встретила нас без энтузиазма.

- Проходите, - она провела нас в гостиную, увешенную иконами и немного аляповатыми картинами на библейские темы. В центре комнаты стоял журнальный столик, на нем - несколько бумажных листов а-третьего формата, расчерченных непонятными знаками и символами.

- Да, я вижу, - сказала она, когда я закончил описывать свое нынешнее состояние. Это проклятие. Сейчас мы узнаем больше. - она взяла чашку и зажгла свечу. - Проведите рукой над свечою, туда-сюда, вот так, хорошо. - я сделал, как она велела, эта женщина почему-то внушала доверие, не то, что старички с цыганками и дипломированные целительницы. Она наклонила свечу, чтобы воск капал в чашку.

- Смотрите. Это кладбище. Крест. Он что-то положил в могилу. Какой-то сверток. Там, скорее всего, ваша фотография и личная вещь - расческа, ручка, что угодно. Это плохо, с некромантией я справиться не могу, - призналась она. - Где могила, какая - не знаю, да это и не поможет. Колдун сильный, его не достать. Тем более, он делал по чьей-то просьбе, кого-то, кто взял последствия на себя. - она почти слово в слово повторила сказанное цыганкой. - Да не переживайте, все будет хорошо, - сказала она, глядя на побледневшую Ленку, и ободряюще улыбнулась.

- Значит так. Вернетесь домой - выбросите коврик перед дверью, на нем могильная земля. Лучше - сожгите. Когда будете жечь - скажете слова, я напишу какие. Хорошенько вымойте всю квартиру. Я дам вам воду, литра три, сейчас наговорю. И ещё - в семи церквах нужно заказать годовой молебен. В каждой. Это поможет, не сразу, но поможет. Вначале будет трудно. Если начнется рвота от воды - значит, тебе землю подсыпали в еду. Тогда совсем плохо, но ничего. Приедете ещё, я дам вам травы. Пойди завтра в церковь, поставь там свечку во здравие того, кто сделал. Что будет - увидишь. Ставь свечку каждый день, пока всё не станет нормально. Так вылечишься, понял?

Я кивнул. - Сколько мы вам должны? - спросил я.

- Нисколько. - спокойно ответила она.

- Как, вообще нисколько? -спросила Ленка с удивлением и разочарованием в голосе. Ох уж эти современные женщины. Усвоили законы рынка, твердо усвоили.

Мы вышли, я положил на тумбочку мятую двадцатку. - Спасибо, - сказал я.

Хозяйка кивнула. - Надо будет - приходите. - сказала она.

Мы вернулись домой и долго жгли в парке непослушный коврик. Потом мыли коридор и комнаты, правда, толку от меня было мало. Голова кружилась, в висках пульсировала тупая боль, которая не хотела отступать. Но я, наконец, почувствовал себя увереннее. Всё будет хорошо, это пройдет, думал я про себя. И правда, в эту ночь меня уже не мучали кошмары, не заставляли просыпаться каждые полчаса от отсутствия воздуха в легких.

Семь церквей мы объехали за день, и этот день выдался на редкость теплым для начала октября. Наконец, в последней церкви я решился. Взял свечку, поставил ее перед иконой, кажется, Николы-Угодника, и мысленно пожелал здоровья и долгих лет своему неизвестному противнику. Купленная в церковной лавке свеча неожиданно скрючилась и погасла. Я почувствовал, как мурашки бегут по моей спине, и, повернувшись, пошел к выходу.

Так продолжалось ещё несколько дней. Боль понемногу стихала, и голова кружилась меньше. Но свеча в церкви всё так же изгибалась и гасла, хотя, как мне казалось, я уже совсем искренне желал неизвестному черному колдуну здоровья и благополучия. Не то, чтобы я простил его окончательно. Но теперь мне стало ясно, что не так всё просто в этом нашем мире, который только кажется знакомым и понятным. Я должен его простить. И тогда зла станет меньше.

Однажды всё изменилось. Народу в тот день было мало, я стоял под центральным сводом старой церкви совершенно один, как вдруг... Что-то произошло. Золотой свет лился сверху, с высокого полукруглого потолка, сквозь узкие окна-бойницы или, может быть, он хлынул прямо из купола, мощными золотыми нитями, сотканными из тысяч маленьких ярких звезд. Звезды кружились золотистыми пылинками, и я почувствовал спокойствие и уверенность, каких не ощущал никогда. Это было торжественное спокойствие сбывшейся правды, вечной и неразрушимой. Мощь правды, которую в этом мире ничто, ни тьма, ни бездна, не в силах превозмочь. Луч коснулся моего затылка, и я почувствовал, как взмываю под купол, чтобы кружиться рядом со звездами, вместе со звездами. Я зажег свечу, она горела ровным спокойным торжественным пламенем.

3. Эпилог.

Было зябкое декабрьское утро, когда на рабочем столе Сергея зазвонил телефон.

- Сергей Павлович? - поставленным голосом спросила секретарша. - Соединяю с председателем правления.

- Сергей, тут вот какое дело. Ты проектом по соцстраху занимаешься, так? - голос Главного Шефа звучал озабоченно.

- Да, я. - ответил Сергей. - Какие-то проблемы?

- Ага. Не по телефону, зайди ко мне, хорошо? Я тебе представлю нашего консультанта. По специальным вопросам. Короче, ждем. - шеф положил трубку.

Сергей привычно схватил органайзер и двинул в приемную. Что бы это значило, думал он. Хотя, дело ясное. В жирном проекте захотели поучаствовать конкуренты, и теперь строили козни, Сергей это знал. Что же, организуем достойный отпор, не впервой...

Он зашел в приемную. Через полуоткрытую зеркальную дверь кабинета шефа Сергей увидел... Нет, этого не может быть.

Это он, понял Сергей.

Это он, понял Николай.

Они обменялись спокойными ровными взглядами. Никто из сидящих за столом не заметил, как глаза Сергея вспыхнули золотыми искорками. Никто не видел, как глаза Николая на мгновенье превратились в чёрные провалы, заполненные тьмой.

Ладно, живи, подумал Николай, и тьма в его глазах рассеялась.

Ладно, живи, подумал Сергей, и золотые огоньки в его глазах медленно погасли.