А вот, скажите, пожалуйста, дорогой мой друг, имеете вы представление, чем и как зарабатывает себе на жизнь философ? Нет, я не говорю сейчас о тех из наших знакомых, которых, чего греха таить, не так уж и мало, о тех, кто не прочь порассуждать о смысле жизни за бутылочкой и хорошей закуской. Не о них речь! Я сейчас говорю о дипломированных профессионалах.
Вот, допустим, выпустился юноша с философского факультета универа, и пошел работать по распределению. Каждое утро к девяти является он на работу, садится с десятком таких же яйцеголовых за стол и битых восемь часов (с перерывом на обед, разумеется!) думает думу. О разных там аспектах бытия, о мироздании, о боге, о морали и этике и т.д., и т.п. За что десятого числа каждого месяца получает вознаграждение, в народе именуемое попросту зарплатой, а двадцать пятого, соотвествено, аванс.
Рабочие места, для создания нужной атмосферы, оборудованы диогеновыми бочками. То тут, то там растут в кадках оливы и жарят с потолка лампы, в точности такие, как в солярии. Имитации античного греческого солнца для. Пол в одних помещениях сплошь засыпан мелким белым песком, аккуратно уложенным в барханы, среди которых там и сям торчат всевозможные купины, как вы догадываетесь, в большинстве своем неопалимые. А в других комнатах высятся голубовато-синие рериховские скальные уступы, покрытые инеем, и дует из кондиционера холодный ветер.
Так что ли? Нет, конечно! Вся эта фантасмагория притянута за уши и не имеет к реальной жизни современных платонов, гегелей и шопенгауэров никакого отношения. Не так давно одна моя юная родственница поступила на философский, и я после некоторых расспросов убедился, что все гораздо прозаичнее. Как оказалось, выпускники данного уважаемого факультета работают где угодно, лишь бы не требовалось никаких узкоспециальных знаний и профессиональных навыков.
Впрочем, если быть точным с точки зрения академической , нужно сослаться на мнение по данному вопросу, изложенному в исторической справке о философском факультете на сайте нашего универа. Там написано, что оный философский факультет создан с целью воспитания кадров для преподавания философии в учебных учреждениях нашей с вами горячо любимой Родины. Вот такой вот замкнутый круг, вот такой вот, понимаешь, Уроборос. Их учат для того, чтобы они в свою очередь учили тех, кто будет учить следующих. И так без конца. Наука ради науки.
Вы скажете: "Нет!", и будете абсолютно правы. Их, философов, учат для того, чтобы они учили всех остальных нас, бестолочей, загнивающих в своем философском невежестве. Нас - это нефилософов, то бишь. Потому как, какая же это математика (физика, медицина, приборостроение, юриспруденция, военное дело и т.п.) без философии? Можем ли мы в своих профессиях обойтись без знания закона единства и борьбы противоположностей, а? А без декартовского метода отрицания? Разумеется, нет!
Ладно. Все это лирика, просто так, для затравки. Что называется, к слову пришлось. А рассказать я хотел вот такую вот правдивую историю, в которой, как вы догадываетесь, главным героем является именно философ.
Звали его Иван Савостьянович Касатовкин, и был он профессором кафедры философии нашего медицинского института. Кафедра непрофильная, отсюда и соответствующее отношение к предмету и его носителю. Дядечка Касатовкин был уже немолодой, но и не какая-нибудь там старая развалина. Соблюдал себя. Одевался Иван Савостьянович в добротный костюм-тройку, летом - светлый, а зимой, соотвественно, потемнее. Галстуки повязывал красивым узлом. И благоухал изрядным французским парфюмом. В общем, личность на первый взгляд (впрочем, и на второй тоже!) весьма симпатичная, и я бы сказал, импозантная. А самое главное, Касатовкин был одним из немногих на кафедре, чьи лекции можно было слушать. И иногда даже получать от этого определенное удовольствие. Самые нудные и сложные философские построения Иван Савостьянович умел так раскрасить и преподнести, что студенты сразу забывали про сон (вечный наш лекционный спутник), а девчонки, обычно далекие от высоких материй, те так вообще слушали Касатовкина, раскрыв свои хорошенькие напомаженные ротики. Одним словом, соловей был наш Иван Савостьянович, что и говорить!
Вот. И была у него одна фишка, один такой конек, оседлав которого еще на заре Перестройки, Касатовкин так и не слезал с него долгие годы. А именно. Попросили как-то Ивана Савостьяновича какие-то его очень дальние знакомые из вновь образованного... м-м-м... с позволения сказать, учебного заведения, названия которого я сейчас уже и не упомню, что-то вроде "Академии Розенкрейцерского Зороастризма" (тогда таких плодилось без счета, что плесени под ванной в коммуналке). Так вот, попросили его подготовить и прочесть цикл лекций, посвященных... Эх, как бы назвать сей предмет? Ну, не мудрствуя лукаво, назовем так, как это сделал сам автор. Цикл лекций, посвященных некоторым аспектам прикладной демиурги. Во как! Лихо? То-то же!
Иван Савостьянович, будучи человеком порядочным и добросовестным, настоящим профессором, да к тому же еще и голодным профессором (вспомните-ка перестроечные годы!) подошел к делу со всей ответственностью. Рассмотрел предмет со всех возможных сторон, подвел под него научную базу. И - выдал...
Строилось все на небезызвестном принципе дуализма в природе, и по большому счету очень сильно смахивало на научный креационизм. Есть, мол, Первозданный Хаос, Первоматерия, Первичный, так сказать, Бульон из мезонов, нейтрино, атомов и бог весть из чего еще. Это с одной стороны. А с другой, имеется Мысль, под действием которой этот самый Хаос структурируется, приобретает упорядоченный характер, и рождается привычная нам материя, от самых простых до причудливо сложных форм.
Идейка, прямо скажем, не свежачок, нечего и говорить! Обнюхана и облизана со всех сторон. И тем не менее, с доказательной базой слабовато. Материалисты, те так вообще ее за чистый абсурд держат. Но, боже мой, кого сейчас интересует мнение этих зануд! Господин Маркс со своим верным санчопансой Энгельсом за последние сто лет набили русскому человеку такую оскомину, что никакой божественной амритой из полости рта не смоешь!
Знаете, когда начинают учить молодого альпиниста, ему говорят, мол, парень, когда идешь по скальной стенке, всегда имей минимум три точки опоры. Две ноги - одна рука, две руки - одна нога. Никогда не упадешь! Касатовкин в своих построениях оперся на дуализм всеми четырьмя конечностями, да и пятую точку прислонить тоже не поленился. И на этом зыбком фундаменте стал возводить этаж за этажом сложнейшее и великолепное, ажурное здание своей теории, которую мы не так давно легкомысленно обозвали прикладной демиургией. Вернее, это он сам обозвал... Да, ладно, не суть.
Короче говоря, ладно, дуализм - так дуализм. Пипл готов был хавать, и следовательно платить бабос. А спрос, как известно, рождает предложение. И Иван Савостьянович поднатужился, освежил в памяти Аристотеля с Декартом, и выдал шоу в полном соответствии с законами жанра. Внутренне посмеиваясь над учебной группой из десятка домохозяек, презревших ради Высокого и Вечного свои святые обязанности по кормлению и поддержанию, Касатовкин заливался соловьем. Аргументировал - веско, апеллировал к первоисточникам, посылал в аудиторию вопросы, вовлекая слушателей в дискуссию. Одним словом, щедрой рукою бросал и бросал зерна высокого креационизма в тучный, но довольно слабо распаханный чернозем, заранее содрогаясь в предвосхищении паноптикума, каковой обещали дать скорые всходы.
Мне было бы очень непросто описать все изыски касатовкинских чтений (ведь я же не философ!), если бы не счастливая мысль, посетившая меня: лично сходить и послушать Ивана Савостьяновича. Поэтому я дальше попросту приведу кусок своего конспекта, и у вас, дорогой читатель, будет возможность самому составить представление, о чем идет речь. Единственное, что еще нужно перед тем сказать. На эту лекцию в одном из городских колледжей я, после непродолжительных поисков, попал сравнительно недавно. И затеял я этот поход под влиянием впечатления, каковое оказала на меня история, ради которой я взялся марать бумагу, и которая, разумеется, еще впереди. А пока - обещанный конспект.
-... Мысль материальна. Мысль способна непосредственно изменять окружающую действительность, создавать и разрушать живые и неживые объекты. Для этого носитель мысли должен обладать несколькими ключевыми психическими способностями.
Во-первых, Фантазией, позволяющей придумать то состояние изменяемого объекта (объектов), в которое он (они) должны перейти в результате Изменения. Другая сторона этого же аспекта - Креатив, то есть создание чего бы то ни было на пустом месте, или, если угодно, из Хаоса. Что сложнее, первое или второе, изменить существующее или создать новое, еще очень большой вопрос, который зависит от многих причин, и в первую очередь от "мозгоустройства" Криэйтора. В первом случае, казалось бы, проще оттолкнуться от существующего объекта и получить его изменение, убрав одни свойства и добавив другие. Однако же именно само существование этих самых изначальных свойств, делающих объект тем, чем он нам представляется, а также и само свойство психики стабилизировать такое сочетание свойств объекта, и представляет существенную проблему при попытках изменить объект.
С другой стороны, создавая объект из хаоса, Криэйтор (креативщик, создатель, творец, демиург - называйте, как хотите) обречен на создание объекта, так или иначе уже знакомого и имеющего свойства (по крайней мере, большинство из них), известных создателю. Подобное действие очень напоминает изменение уже существующего объекта с той только разницей, что в первом случае он существует реально и существовал ранее сам по себе, независимо от воли Криэйтора, а во втором он как бы синтезируется de novo на основании ментальной матрицы, хранящейся в памяти создателя. Совсем другое дело, - и это нужно считать высшим пилотажем, - когда создатель выдумывает нечто совершенно новое, с незнакомыми свойствами. И здесь Криэйтору бывает крайне сложно удержаться от банальной и даже пошлой эклектики. Сочетать несочетаемое, доводить подобное до устойчивого равновесия и тем паче до внутренней гармонии - есть великий талант, искорка которого дается от рождения. Раздуть ее в пламя - это уже суперзадача для хорошего Наставника. Но об этом после...
Говоря об Объекте, мы подразумеваем все, что угодно, способное быть. И, как следствие, не быть - тоже. То, чего не было, не способно перестать существовать. Он (Объект) - есмь. Это как Слово со свойствами Существительного, окруженное бахромой из Прилагательных и Наречий. Но до тех пор, пока рядом не встанет Глагол, объект обречен находиться вне реального мира. Именно Глагол проявляет Объект. Но и об этом поговорим попозже.
Идем далее. Следующее необходимое свойство Криэйтора - способность к Визуализации. Да-с, Визуализация... Выше мы говорили о Фантазии. Придумать мало! Нужно увидеть объект во всех его подробностях, тонкостях, царапинках и шероховатостях.
"Я помню все твои трещинки". (Напевает на мотив Земфиры). Да, Симанько? Не отвлекайтесь!
Увидеть Объект так, чтобы повернув любым боком, не натолкнуться при этом на пустоту. Помните, как Карлсон из мультика заглядывал за телевизор, пытаясь понять, откуда в нем появляются поющие головы? Вот об этом и речь! Плохая Визуализация такая же плоская, как экран телевизора. Объем, фактура, наполнение!
Визуализация - это первый шаг от Фантазии к Реальности, связующая нить между ними, если угодно!
Термин "визуализация", традиционно используемый для обозначения рассматриваемого действия, не совсем полно характеризует это самое действие. В связи с тем, что человек (за исключением тех, кто страдает врожденной слепотой) основную массу информации об окружающем мире получает благодаря зрению (Visus), то он и привыкает мыслить зрительными образами. Иными словами, что? Правильно: ви-зуа-лизи-ро-вать! Гораздо реже можно встретить индивида, мыслящего тактильными, вкусовыми или обонятельными абстракциями. Обонятельные образы - вообще очень специфическая вещь! В отличие от всех остальных типов чувствительности, только обоняние напрямую замкнуто на древние области головного мозга, так называемый палеокортекс, и вероятно, ближе всего находится к мышлению архитипическому. Но это тема совершенно другого разговора. Сегодня для нас важно понять, что Визуализация, как инструмент Творения, тем эффективнее, чем большее число характеристик визуализируемого объекта она охватывает. Не только трехмерный зрительный образ, но и его запах и консистенция. А еще есть модели поведения Объекта в физическом мире, во времени... О, великое множество разных нюансов!
Но далее. Концентрация.
Вместе с Визуализацией Концентрация выполняет роль цемента, скрепляющего воедино элементы Творения, придающие Объекту устойчивость, стабильность в реальном мире. Концентрация - это как клей, приклеивающий Творение к реальности. Правильнее было бы сказать, "вклеивающий в реальность", в том смысле, что концентрация закрепляет Творение внутри самой реальности. Происходит это не так, как закрепляется муха в янтаре. Это, как вы понимаете, закрепление статичное, что нередко означает "мертвое". Нас же интересует стабилизация динамическая. Чем сильнее клей, тем быстрее одно приклеится к другому. Концентрация - это способность Криэйтора удерживать в нерушимой морфологической и функциональной целости и сам творимый Объект, и его взаимосвязи с реальностью так долго, сколько необходимо, чтобы Объект стал неотъемлемой частью данной реальности.
И, наконец, Воля... Не надо хихикать, Коломейцева! Воля - это не гламурный подонок, которого вы видите каждый вечер на своем любимом телеканале. Воля - это важнейший инструмент Творения, одна из главных черт Криэйтора, его козырный туз, ферзь во вражеском поле. Непреодолимое намерение создать - вот что такое Воля! И не путайте ее с Концентрацией. Некий минимум Воли дается человеку от рождения. Однако ее можно тренировать, накачивать как мускулы, при помощи упражнений...
Так, ну, похоже, слова всех вас уже утомили. Поэтому давайте сделаем переключение со слухового анализатора на зрительный...
Порывшись в карманах халата, профессор с гордостью извлек и торжественно водрузил на лабораторный стол яркий разноцветный пластиковый цилиндр длиною дюйма три. Положив руки ладонями вниз по обеим сторонам цилиндрика, он поднял глаза на аудиторию и обвел слушателей испытующим взглядом.
- Как по-вашему, что это такое?
Минуту над залом висела напряженная тишина, а потом неуверенный голосок откуда-то с галерки предположил:
- Мыльные пузыри?
Касатовкин взял цилиндрик в руки, покрутил перед глазами, как бы желая удостовериться, что он достал из кармана именно то, что хотел. И затем снова поставил его на стол:
- Нет, Зеленцова! Это не мыльные пузыри. Это материалы и инструментарий к вашей завтрашней лабораторной работе. (На галерке хихикают).
Яркий цилиндрик снова очутился в руках профессора. Встряхнув его несколько раз, он открутил крышечку в верхней части, к внутренней стороне которой был приделан тонкий стерженек, оканчивающийся овальным кольцом. Когда профессор извлекал его на свет, за кольцом потянулось белое, все в мелких радужных пузырьках, облачко.
Аудитория возмущенно-непонимающе загудела. Мол, ага, не пузыри, ври больше! Профессор сделал успокаивающий жест левой рукой, другую с зажатым в ней мыльным кольцом элегантным жестом артиста-эксцентрика поднес к губам и с удовольствием подул. На воле очутился целый рой новорожденных пузырей и пузырьков, разлетающихся во все стороны и неспешно плывущих к первому ряду. Еще мгновение назад их не существовало. Была лишь аморфная масса, просто мыльная вода. Но вот началось. Что-то подготовило их рождение, вводя будущие пузыри в их промежуточную ипостась, в имаго, в двухмерную фазу. Еще мгновение - и выдох Творца создал форму, существующую теперь уже в трехмерном пространстве. И эти формы, каждая из которых несла в себе частичку дыхания своего Создателя, получили дар самостоятельной жизни, и движения, и смерти.
Пузыри летели, переливаясь всеми цветами радуги, одни быстрее, другие - чуть медленнее. Какие-то сгинули сразу. А иные лопались, только достигнув первых рядов, и оставляли после себя мокрые пятна лавках, крышках столов, на волосах и щеках улюлюкающих студентов. Длинноволосая тоненькая девушка в цветастом сарафане, быстро и ловко вспрыгнув на свое сиденье, подставила ладонь пролетавшему повыше нее большому пузырю, и усадила его себе на руку, как большого трепещущего крыльями махаона.
- Стоп, замри! - воскликнул профессор, вытягивая свой подрагивающий от волнения указующий перст на девушку. - А теперь все посмотрели на Симагину!
Аудитория зашуршала подошвами, захлопала крышками столов. Шеи вытянулись в сторону, куда указывал палец Касатовкина. Отлетел под потолок удивленный вздох, негромкий шепот родился и умер где-то в углу.
Победно оглядев застывшую аудиторию, профессор медленно изменил направление своего указателя, воздел его перед носом наподобие восклицательного знака.
- Лекция окончена! - сказал он тоном человека, триумфально завершившего нелегкий, но почетный труд, и которому к сказанному добавить абсолютно нечего. Взял со стола свой потертый кожаный портфель и, не прощаясь, вышел из аудитории в боковую преподавательскую дверь...
Ну, каков, а? Красавец, ведь правда?! Просто мастер устного слова, Ритор с большой буквы "Р"! Изложение четкое, стройное, внятное. Аллегории и гротеск! А каков контроль аудитории! А ведь лет-то Касатовкину уже - ого-го! Когда я студентом на его лекциях в преферанс резался, ему тогда уже за полтинник перевалило. А с той поры почти двадцать лет прошло, как корова языком слизнула. Да, бежит время...
Интересна эволюция Ивана Савостьяновича, как апологета прикладной демиургии. Я думаю, сейчас без обиняков, по праву можно назвать его таковым, учитывая пройденный Касатовкиным многолетний путь на этом поприще.
Сначала, читая свой лекционный курс, Касатовкин постоянно испытывал сильнейшую неловкость. Немолодой уже человек, проживший жизнь, имевший четкие устоявшие взгляды на Природу, как на явление сугубо материальное, и нимало не сомневавшийся в этом убеждении, профессор расценивал свой философский эквилибр как нечто постыдное. Он ощущал себя мерзким обманщиком детей, бессовестным профанатором, чуть ли не предателем истинной своей науки. Успокаивался только тем, что с академической точки зрения ни одна из догм о мироустройстве не может считаться доказанной. И хотя никто из коллег ни одним словом не упрекнул его за эту халтуру (ему скорее даже завидовали, в Перестройку трудно было найти приработок, а кушать хотелось всем и желательно каждый день), все-таки Иван Савостьянович какое-то время комплексовал в типичной русско-интеллигентской манере.
Но годы шли. Острие пики, которой совесть протыкала филейные места Касатовкина, постепенно затупилось. После Академии Розенкрейцеров (или как ее там?) появились Школа Вселенского Дао, Институт Астрального Карате и Университет Трансцендентальной Йоги имени Рабиндраната Тагора. Они передавали Касатовкина друг другу, как драгоценную эстафетную палочку. Еще бы! Заслуженный профессор, доктор философии, не хвост ослиный! Бывали особо удачные месяцы, когда "Практическая демиургия" читывалась одновременно в нескольких местах.
Лекции постепенно оттачивались, обрастали новой фактурой, почерпнутой из громкоименных первоисточников, что добавляло лектору весу, а самой лекции убедительности. Со временем появились чуть ли не методические рекомендации с конкретными приемами и техниками. А почему бы и нет, собственно говоря? Современная психология давно сформулировала принципы воспитания креативной личности. Оставалось только нужным образом преломить эти знания под необходимым углом и отразить в избранном контексте. И не было ничего удивительного в том, что слушатели Касатовкина, сумевшие адаптировать полученные знания применительно к своей жизни, получали просто потрясающие результаты, выражавшиеся в изменении их собственной судьбы и судьбы их близких. Человек, обученный создавать в своей голове четкий образ желаемой цели (например, успешно функционирующий бизнес), концентрироваться на ней длительное время, в конце концов, получает желаемый результат. Это и стало происходить с некоторыми из "студентов" Ивана Савостьяновича, что естественным образом прибавляло ему популярности и востребованности.
Со временем вышла первая книга профессора Касатовкина "Основы практической демиургии", через пару лет - уточнения к ней, а еще через год уточнения к уточнениям. Появился читательский отклик из глубинки. Как-то сам собою возник блогг в интернете, и даже какое-то подобие фан-клуба. Знаете, есть такое выражение "широко известен в узких кругах"? Так это как раз о Касатовкине. Ну, сами посудите, кто знал какого-то профессора философии какого-то там мединститута? А тут, можно сказать, пришла известность. А вместе с нею и кое-какие деньги.
Была, однако, у медали и оборотная сторона. Так как лекции Ивана Савостьяновича касались, аспектов, мягко говоря, нетривиальных, львиную долю интересующихся, искавших контакта с Касатовкиным, составляли люди под стать вопросу, весьма специфические. От экзальтированных молодых особ, которые все как одна не от мира сего (по крайней мере, они сами в этом глубоко убеждены), до клинических случаев прогрессирующей шизофрении на грани руинирования сознания. Профессор Касатовкин, как уже, наверное, успел понять мой терпеливый читатель, был личностью как минимум неглупой, а что более вероятно, неординарной. И он, разумеется, нашел способ избавляться от этих назойливых "контактёров". Первых он просто-напросто ориентировал на свои самые дорогие курсы. Одно из двух: либо вовсе отстанут, убоявшись цены, либо за такие деньги можно и самому потерпеть пару недель. Вторых же отшить было гораздо сложнее. Но тут на помощь приходили старые институтские связи, локализованные на кафедре психиатрии. К особо надоедливому психу в один прекрасный момент на дом заявлялись два дюжих архангела, все в белом, и предварительно вкатив ему изрядный досидж аминазина, на две ближайшие недели закрывали страдальца на общем коридоре Пряжки. Не у всех болезных с первого раза возникала правильная ассоциативная связь, и по выходу они принимались за старое. Эпизод с архангелами повторялся до тех пор, пока рефлекс не закреплялся в нужном виде.
В общем, жизнь шла своим чередом вплоть до того момента, о котором я и хотел рассказать и к которому, наконец, подобрался вплотную.
В одну прекрасную ночь, если можно назвать прекрасной ночь, когда ты сладко спишь в собственной постельке и видишь во сне обнаженную Анжелину Джоли, а в самый неподходящий момент у тебя над ухом начинает трезвонить мобильник. Так вот, однажды в такую прекрасную ночь Касатовкина разбудил звонок телефона. Обычно он выключал мобильный на ночь, дабы не донимали звонками особо настырные начинающие демиурги. А тут забыл...
С трудом вынырнувший из своего сна Иван Савостьянович несколько мгновений отупело глазел на мерцающий в темноте экранчик телефона. Пятый час утра! Это ж, какому гаду неймется?! Но Касатовкин, как человек интеллигентный, не мог просто нажать кнопку отбоя. Пришлось ответить.
- Алло, - голос профессора со сна был глухой и хриплый. - Кто это?
- Профессор! Профессор, это вы?! - кричал в трубку юношеский тенорок.
- Да, я. - Касатовкин начинал раздражаться. - Говорите.
Супруга Ивана Савостьяновича Серафима Егоровна издала возмущенный звук, этакий вздохоскрип, долженствующий означать триллионы проклятий на головы всех звонящих по ночам, и натянув на голову подушку, отвернулась к стене. Касатовкин, дабы не усугублять, сел на кровати, нашарил ногами на темном полу тапочки и вышел на кухню, все еще прижимая трубку к уху. Из телефона неслись бессвязные радостные восклицания, суть которых сводилась к изъявлению величайшего удовольствия звонящего от того факта, что он не ошибся номером и слышит-таки, и лично разговаривает с "самим Касатовкиным". Не дожидаясь, пока иссякнет этот горный поток славословия, профессор, слегка повысив голос, решительно прервал собеседника:
- Юноша, кто вы такой и что вам угодно? На всякий случай напоминаю, что на дворе четыре часа ночи.
Трубка замолчала. Прошло не менее минуты, прежде чем в ней заговорили снова.
- Простите великодушно, дорогой Иван Савостьянович! - голос юноши звучал виновато и потерянно, и можно было поклясться, что в нем слышны слезы, - Я... Я как-то совсем не подумал... Видите ли, я с Дальнего Востока, из Тенгура, а у нас сейчас... Впрочем, не важно. Я виноват, простите. Я позвоню попозже...
Он говорил так сконфуженно, что Касатовкин с легкостью представил себе его красную от стыда физиономию, с глазами, наполненными хрустальной влагой.
- Ну, ладно-ладно, - успокаивающе проворчал профессор. - Что у вас там стряслось.. в Тутуре?
- В Тенгуре. Я... Понимаете... - мямлил молодой человек, - Мне так неловко!.. Такой человек!... А я! Посреди ночи!... Позор... Нет, Иван Савостьянович, можно я попозже позвоню?
- Так! - рявкнул в трубку окончательно проснувшийся Касатовкин. - Ну-ка, возьмите себя в руки и четко скажите, что случилось.
Какое-то время юноша молчал, видно, собираясь с духом. И потом выпалил:
- Профессор, я сделал это! Создал! У меня получилось!
- Чего "сделал-создал"? Что "получилось"? Не понимаю, выражайтесь яснее, молодой человек. Как вас зовут, кстати?
- Мир!.. То есть, нет, меня зовут Кирилл. А создал я Мир! Все делал точь-в-точь, как вы написали. Потренировался, и... И у меня вышло!... Вы просто гений!.. - юноша опять чуть не сорвался на восторженный визг.
- Погодите, Кирилл. Какой еще "мир"? Вы о чем? - Касатовкин с досадой начинал понимать, что звонит ему очередной псих.
Впрочем, помимо психов была среди его слушателей и читателей еще одна категория, досаждавшая Ивану Савостьяновичу куда больше, чем сумасшедшие, но, слава богу, куда менее многочисленная. "Юноша бледный со взором горящим", - так называл их Касатовкин, увлекавшийся в молодости русскими символистами.
Дело в том, что основную массу его слушателей на всевозможных циклах и курсах составляли дамы разных возрастов. Побежденные логической стройностью касатовкинских теорий, попавшие под очарование его бархатного голоса, великовозрастные в своем большинстве студентки крайне редко задавали профессору всякие "неудобные" вопросы. Мало кто из взрослых здравомыслящих людей, слушавших Ивана Савостьяновича, воспринимал всерьез демиургические идеи. Скорее, это походило на такую игру: вот есть абстрактные понятия, которыми можно оперировать, как фишками на игральной доске, а вот и правила, по которым нужно эти фишки двигать. А ну, кто сумеет это сделать покрасивше? А кто быстрее? Но на этом - и все. Иными словами, мало кто допускал, что следуя рекомендациям и методикам Касатовкина и в самом деле возможно создать что-то из воздуха. В худшем случае особо доверчивым казалось, что они просто не в силах соответствовать всем требованиям, предъявляемым к личности криэйтора. А посему нечего и ждать от себя каких-то там чудес созидания.
Но иногда на лекции каким-то ветром заносило молодого паренька, в голове которого витали всякие романтические бредни, мечты о далеких галактиках, вневременных путешествиях и о кольцах всевластия. Подобные фантазии в сочетании с кипучей энергией молодости и ее же неискушенностью создавали тот самый типаж, который был столь неудобен для Касатовкина. Неудобство состояло в том, что рано или поздно, послушав Ивана Савостьяновича, юноша подступал к профессору, как народ ко Христу, и задавал банальнейший вопрос, напрашивавшийся сам собою. "А когда, о, Учитель, смогу я сам совершить чудо творения?". Отвертеться от такого вопроса было сравнительно легко. Начиная от любой сентенции, незавуалированный смысл которой сводился к сакраментальному "Когда рак на горе свистнет", и вплоть до "Ты не готов еще, о, мой юный подаван!". Гораздо сложнее все выглядело, когда такой молодой человек, в околобожественном экстазе от собственной дерзости, просил самого Ивана Савостьяновича совершить любое, пусть самое махонькое, чудо по его выбору.
Нет, хороший философ, тем более целый профессор, всегда найдет, что сказать аудитории. Оплетет ее словесными парадоксами, заманит в лабиринты парадоксальной логики, да там и оставит... Но видит бог, Касатовкину это не доставляло никакого удовольствия!
И вот сейчас все указывало на то, что Кирилл как раз такой "юноша бледный" и есть. И Касатовкин пока не мог сообразить, как бы ему побыстрее избавиться от докучливого собеседника, и отправиться спать. А Кирилл, видно, справился с прострацией от того, что разбудил "Великого и Ужасного", и уже тараторил в телефоне вовсю.
- Я все сделал, как вы написали! Я раз сто, - нет! - двести раз прочитал вашу "Практическую демиургию". Это великая книга!..
Касатовкин на своем конце провода досадливо поморщился. Уж он-то знал истинную цену своему опусу.
-... Я старался, очень старался. Сначала у меня ничего не получалось. Ну, совсем ничего! Очень долго, где-то год...
Касатовкин про себя: "А, ну-ну. Целый год? Ого! Это же очень долго!". И вслух:
- Ну и?...
- И - получилось! - казалось, юноша от восторга сейчас захлебнется. - Вот только сегодня! Нет, вчера... То есть, нет, ночью... Да черт с ним, не важно!...
- Да что получилось-то? - профессор начал терять терпение. - Знаете, молодой человек, я очень рад, что вы достигли желаемого результата. Что бы там у вас не вышло, я вижу, вам это очень нравится. И я, поверьте, этому весьма рад. Продолжайте в том же духе. За сим позвольте откланяться. Мне хотелось бы еще хоть часок поспать перед работой.
И уже совсем было собрался дать отбой, когда голос Кирилла в трубке буквально взмолился:
- Профессор! Иван Савостьянович, умоляю, еще хотя бы одну минутку! Мне очень нужна ваша помощь! Прямо сейчас! Я ничего не понимаю, но чувствую, что дело не терпит отлагательства.
- Хорошо, ровно одна минута.
- Величайшее вам, просто огромнейшее спасибо! Я быстро... Так вот, я создал... Мир! Представил его себе во всех подробностях, до мельчайшей детали, все как вы учили. Ну, "фантазия, визуализация"... Да, вы лучше меня все помните! Сконцентрировался. Правда, пришлось очень тяжело: я боялся упустить настрой, и сидел в медитации целых два дня!..
"...И дух его метался над водой", - саркастически подумал Касатовкин, а вслух произнес, чувствуя, что нашел-таки возможность поставить юношу на место и закруглить разговор:
- А-а-а! Вот где была ваша ошибка! Недостаточная концентрация. Даже сам господь бог Саваоф, и тот отдыхать изволил только на седьмой день.
Молчание.
- Да? Вы так думаете?
- Ну, конечно, дорогой мой! - Иван Савостьянович уже мысленно потирал ладошки и повернулся, чтобы идти обратно в спальню, под теплый бок Серафимы Егоровны. - Но знаете что? Не отчаивайтесь! - сказал он самым доброжелательным тоном, на который был способен, - Поработайте еще, почитайте книгу, помедитируйте. И самое главное, не торопитесь! Слышите? Не торопитесь. А потом попробуйте снова, и у вас обязательно получится. Ну, все, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - автоматически повторил за ним Кирилл. - А что?...
Но Касатовкин не стал дослушивать. Радуясь, что так легко отделался от очередного "юноши бледного", просто нажал на кнопку и разъединился.
В пять-тридцать телефон, так непредусмотрительно не выключенный Иваном Савостьяновичем, зазвонил снова. Касатовкин, провалившийся к тому времени в фазу глубокого дельта-сна, никак не мог пробудиться, и проснулся только когда рассвирепевшая Серафима Егоровна пребольно ткнула его локтем под ребра. Ошалевший от такой подачи, профессор еще целую минуту таращился во тьму, совершенно не понимая, что происходит.
- Иван!!! Иттить твою двадцать! - возопила Серафима, - Да выключи ты, наконец, этот клятый телефон!
Бедный Иван Савостьянович, до которого начал доходить весь трагизм его личной ситуации (утреннего скандала с супругой явно уже было не избежать), схватил трезвонящую мобилку с яростью тигра, у которого из-под носа утаскивают кусок мяса.
"Ну, если опять этот Кирилл!", - в бешенстве думал профессор, - "К черту интеллигентские сопли! Скажу ему все, что я о нем думаю!... ". И нажал кнопку.
- Да!!!
- Профессор, простите! Это опять я, Кирилл...
- Послушайте, вы, жалкий недоучка, лишенный ко всему прочему какого-либо такта и просто банальной человеческой совести! - рычал в трубку Касатовкин, - перестаньте мне звонить, черт бы вас побрал! Создавайте, что хотите, но оставьте меня в покое!!! Вы слышите?!
- Д-да, - проблеял в конец потерянный Кирилл, - Но...
- Никаких "но"! Никаких "но"! Вам понятно?!
- Д-да... Но что же мне делать? - голос юноши наполнился паникой. - Мой мир!.. Мне кажется, что ему чего-то не хватает! Он..., - Кирилл запнулся, подбирая нужное слово, - нестабилен...
Юноша, уязвленный его тоном, похоже, начал догадываться об истинном отношении Ивана Савостьяновича и к нему, Кириллу, и ко всей демиургии в целом.
- Вы что, мне не верите? - пролепетал он в телефон.
- Нет, малохольный вы идиот, не верю! Нет никакой демиургии, ясно вам?! - прогрохотал напоследок Касатовкин. И не дожидаясь ответа, дрожащими от ярости пальцами содрал с телефона заднюю крышку, вытащил батарею и зашвырнул ее в дальний угол кухни. Следом полетела ни в чем не повинная мобила.
Иван Савостьянович достал из кухонного бара чистую стопку, доверху налил коньяком и одним духом выпил. Потом шумно выдохнул, постоял пару минут неподвижно, глядя, как за окном занимается рассвет.
- Чертова работа, - пробормотал он едва слышно. И пошел досыпать.
Поздним утром Иван Савостьянович восстал ото сна с чугунной головой. Ночные звонки не проходят бесследно. Да и возраст, опять же! Покряхтывая от головной боли, он поплелся в туалет. На кухне негромко бормотал телевизор, и звякала ложечка о стенки стакана. Серафима Егоровна собиралась вывозить внуков на дачу, по этому поводу встала сегодня раньше Касатовкина.
Она прекрасно слышала у себя за спиной его шаги, но не обернулась. Решила подержать мужа в черном теле, отыгрываясь за загубленный сегодняшний сон.
Вот профессор, не здороваясь и не заводя разговора, малодушно нырнул в уборную. Вот зажурчала в умывальнике вода. Потом в ванной все стихло, и позади Серафимы по направлению к чайнику прошлепали мужнины тапки. Иван Савостьянович достал свою кружку, насыпал в нее пол-унции растворимого кофе и три ложки песку. Затем налил кипяток и стал размешивать. Все эти звуки, ставшие за много лет их супружества такими же привычными, как кольцо на безымянном пальце, Серафима Егоровна отмечала автоматически.
И вдруг позади нее все стихло на целых пять минут. Затем раздался звон упавшей и разбившейся об пол кружки. Серафима Егоровна, пылающая праведным гневом (вот же, черт безрукий!), обернулась к Касатовкину, чтобы как следует приложить его ласковым словцом. И уже набрала полные легкие воздуха, да так и не произнесла ни слова. Профессор стоял, некрасиво раскрыв рот и выпучив глаза. Он не отрываясь, смотрел куда-то поверх жениной головы. Проследив его взгляд, Серафима Егоровна уткнулась в небольшой плоский телевизор, закрепленный кронштейнами на стене.
На экране шла картинка, как будто снимали с большой высоты, с вертолета или самолета. Серо-зеленое мохнатое одеяло тайги, сплошным ковром покрывавшее все поле зрения от горизонта до горизонта, в самом центре кадра было разорвано огромной уродливой оспиной. Посреди девственного леса зияла гигантская воронка диаметром в несколько сот метров. От ее края постепенно убывая вглубь тайги, царил кромешный лесоповал, дьявольский бурелом. Как будто вернулся вдруг кто-то из давно почивших титанов и забавы ради причесал лес частой гребенкой. Вповалку лежали и кое-где горели огромные вековые стволы. То там, то сям из завалов поднимались клубы дыма, застилая багрово-красное закатное солнце. С противоположной от оператора стороны воронки висел над покореженным лесом бело-сине-оранжевый вертолет МЧС.
За кадром в режиме наложения из студии тревожно вещал голос диктора:
- ... взрывом в Хабаровском крае, разметавшим строения в поселке Тенгур. Мощность взрыва, произошедшего сегодня около шести часов утра по московскому времени, оценивается специалистами около десяти килотоннв тротиловом эквиваленте, что соответствует, например, любомуиз двух мирных ядерных взрывов, произведенных в Советском Союзе в 1973 и 1974 годах западнее города Стерлитамак. Заряд, сброшенный "Энолой Гей" в 1945 году на Хиросиму, был всего лишь в два раза больше. В связи с отсутствием в Тенгуре сколько-нибудь значимых в стратегическом отношении объектов, а также предприятий, связанных с производством взрывчатых веществ, в пресс-службе Управления ФСБ по Хабаровскому краю заявили о низкой вероятности столь масштабного теракта. Возможная причина, а также объем причиненного ущерба устанавливаются выехавшими на место происшествия специалистами различных служб и ведомств. Но уже сейчас имеются предположения, в том числе высказываемые именитыми учеными, что мы стали свидетелями зарождения новой легенды. Легенды о Тенгурском метеорите...