Снова, вам добрый вечер, если вы ещё живы. Смертельная тоска надвигается на все живое и не живое. Дикие орды, священного хаоса завоевывают отдаленные уголки разбитого человеческого разума и устанавливают не свергаемую власть голубовато-зелёной скуки.
Страшная тошнота подбирается к больному горлу и пройдет совсем немного лет, как эта рвота вырвется наружу и заполонит все вокруг, сметая своим не истощаемым напором, памятник человечеству. Но, все равно, потом будет хаос, все равно, будет так же, как и сейчас. Ни будет ничего, и в то же время будет все, как и было. А мы будем сидеть у осколков низложенной перед нами империи Мира, и страдальчески улыбаться блаженному счастью, непримиримых страданий. Дальше, а дальше всё. Своими, полу ослепшими от ядовитых слез глазами, мы увидим Бога, окруженного легионами тьмы и света, слившихся воедино, смотрящего на нас с радостной ухмылкой истончающей доброе злорадство. Он что-то пробормочет, насчет своей политики, но мы его не услышим, ибо наши барабанные перепонки, будут разорваны, возгласами нестерпимой радости от вида подходящей смерти. Ад запустеет, придет в упадок, и его покинут все, не слушая яростных воплей стоящего на дверях Асмодея. Выбравшись на поверхность, они увидят сгоревший под пламенем добра, кипарисовый лес, и их глаза ослепнут, а тела покроются язвами, кровоточащими и зловонными. Но вид их никому не доставит радости, ведь в последние мили секунды Апокалипсиса, никто не задумается о превратности их уничтоженной судьбы. А, когда реки обагрятся, лучами взрывающегося солнца, а горы завоют при виде этого зрелища, устав вселенной рухнет, погребая под своими обломками души всех тех, кто еще не пал ниц перед собственным страхом. Потом, запахнет гарью и серой, землю вывернет наизнанку и жестокое сердце изумрудной планеты последний раз всхлипнет и, сжавшись, уже никогда не разожмется. А, над эпохальной тишиной, как раздражающий мысли звук, будет литься яростно-громкое жужжание пчелы из червонного золота, которая потеряла свой лотос и уже никогда его не найдет. Разверзнутся в последний раз небеса и последняя кара, падет на последнее существо, чтобы оно своим ненужным присутствием не нарушало святого действия последней эры.
Это будет вечно, добро не победит, а зло не проиграет. Змеиное сердце, все-таки затрепещет, где-нибудь в другом месте замученной, средневековыми пытками, вселенной и новая жизнь, робко залепечет о том, что она уже взошла на алтарь своей собственной смерти, и готова принять вечные муки, во имя искупления, грехов обволакивающего её мира. И, конечно, она потерпит поражение, и ее альтруизм не остановит руку фанатичного Жреца, прокалывающего её, ещё молодую и невинную душу. Нет жизни после смерти, есть, только смерть, после жизни. И эта истина, которую нам с успехом доказывает небо.
Аминь! Мать его так!
Надо бы дать какую-то рецензию ко всему выше изложенному, но делать этого, я не буду. Пусть это останется, как и было: скотской, грязной, глупой и ужасно бредовой молитвой, восхваляющей, черт знает что, и поющейся в ничью честь. Но все-таки, это гимн смерти и панихида жизни, как бы мне ни хотелось не верить в это.