|
ПО ТУ СТОРОНУ СВЕТА
Пролог
- В Синем Бору поезд стоит всего минуту только, - кондуктор поднял в тамбуре вагона первого класса трап, чтобы дать возможность своим двум пассажирам спуститься по ступенькам на низкий станционный перрон. Как бы в подтверждение его слов, гудок локомотива-гидровоза громогласно взревел. Один из пассажиров, среднего роста мужчина в элегантном сером шерстяном пальто, явно столичного покроя, перед тем, как покинуть вагон, обернулся и протянул кондуктору золотой империал.
- Спасибо тебе, милейший, за гостеприимство.
Немолодой железнодорожный служащий с седеющими усами-бакенбардами некоторое время оторопело смотрел на монету, лежащую у него на ладони, а затем, словно спохватившись, мигом скатился вниз. Двое мужчин стояли на перроне, о чем-то тихо перешептываясь между собою. Тот, что давал чаевые, обернулся на звук его шагов, и как показалось старику, недовольно и даже с подозрением окинул его взглядом:
- Что-нибудь еще, милейший?
- Ваша Милость, - млея от робости, заговорил железнодорожный, - Ваша Милость, извините великодушно, но я ведь ничего особого... Зачем же такие деньги? Туточки почти на неделю моей зарплаты будет...
Локомотив издал второй гудок, лязгнула железом натянутая вагонная сцепка.
- Запрыгивай скорей в вагон, старик. - Вклинился в разговор второй мужчина, в бежевом чесучовом пиджаке с серыми пронзительными глазами и русой коротко остриженной бородкой. - Ты - сразу видно - хороший служака, честный, и сервис у тебя отменный. Было б по-другому, не получил бы монеты.
Служащий ухватился за поручень тамбурной лестницы и, обернувшись, сорвал с головы фуражку и неловко попытался изобразить поклон.
- Завсегда рады услужить, господа. Ежели что, изображу лучший сервис! Звать меня Пересветом Зеноновым. А по прозывищу Кулик я.
- Вот, что, Пересвет Зенонович, - обратился, к кондуктору человек в сером пальто - как к благородному обратился, по отчеству - если и вправду службу сослужить нам хочешь - тогда, коль кто спрашивать будет про нас, скажи: дескать таких не видал, ничего не знаю, не ведаю, усек?
- Дак ведь, конечно! Не видывал я вас, ничего не знаю! - Кондуктор еще раз отвесил поклон, с поразительной для его возраста ловкостью взлетел в тамбур и опустил трап. Состав медленно тронулся и покатился по рельсам, набирая ход.
Через полминуты перрон выскользнул из-под колес, мелькнула решетчатая конструкция станционного прожектора, коричневый от ржавчины ствол водонапорной башни, и пассажирский поезд сообщением Киев - Новый Порт со свистом вошел в зеленый коридор бескрайнего соснового леса.
Кондуктор еще долго не закрывал дверь, вглядываясь назад, в сторону станции, которую только что покинул его поезд. Странные люди, качая головой, думал он, тихие, и не смотря на то, что особы явно важные, явно ничем не примечательны. Тот, второй, сказал, мол, сервис отменный. Какой там сервис? Даже чаю не захотели, только разбудить просили в пять утра, когда к Синему Бору подъезжать. Сели в поезд еще в Москове, ночь переночевали и все. А что им, спрашивается, в Москове делать - птички-то, небось столичные - по всему видно? Старик еще раз покачал головой.
Станцию в Синем Бору сделали недавно - всего каких-то пятнадцать лет назад. До этого поезда с грохотом проносились мимо одинокой будки обходчика, которая и сама по себе очень часто пустовала: на соседней станции Вилкино, что находится в тридцати семи верстах на запад, не находилось охотников торчать в эдакой глуши по две недели. Места тут пятнадцать лет назад действительно были дикие: ближайшее селение, которое, собственно, и называлось Синим Бором, располагалось тремя верстами южнее железнодорожной магистрали и насчитывало всего сорок дворов. С тех пор селение разрослось не особенно, зато станция обрела несколько новых путей, крошечное депо с маневровым локомотивом, обслуживавшим ветку, которая вела на пять верст на север. Именно из-за этой ветки и решились поставить станцию в этом диком месте - теперь она обслуживала нефтяной прииск с буровыми установками да рабочий поселок душ эдак на полтыщи. Месторождение было богатое, мода на нефть, которая шла на изготовление новомодного ныне линолеума, а также бронепласта для боевых кораблей была в самом разгаре. Некоторые умельцы в Аквитании предлагали использовать нефть в качестве топлива для автомобилей, чтобы таким образом упростить их конструкцию, уменьшить габариты и удешевить производство последних, но здесь, в Сиберийском Союзе, никого не интересовала дороговизна водорода, а в соседней Великоруссии рычащий и воняющий петролем аквитанский монстр, который закупили специально для выездов в летней резиденции Императора в Вышеграде, не прижился в силу чрезвычайно чувствительного обоняния Императрицы, вследствие чего был даже издан специальный эдикт, запрещающий использовать в автомобилестроении двигатели, работающие на петроле. Тем не менее, прииск все время расширялся, а заодно с ним - и поселок. Поселок этот еще, правда, собственного названия не имел, да и как может иметь название скопление землянок на двадцать человек каждая, разбросанных то тут, то там безо всякого плана, отсутствие молельни и иных общественных мест.
Отсутствие последних жители поселка, впрочем, с лихвой восполняли во время своих набегов на станцию, которая к тому времени успела обзавестись двумя собственными питейными домами, постоялым двором и известным заведением, куда, несмотря на дикость этих мест, стекались в поисках заработка дамы легкого поведения (нефтяники работали по полугодовому контракту и деньги, причем немалые, у них водились). Синеборские жители, привыкшие к патриархальному укладу жизни, долго искоса глядели на пришлых "басурман", но все-таки не могли не заметить тех выгод, которые сулило им создавшееся положение, и вскоре к уже имевшимся на станции заведениям добавился маленький стихийный рынок, на котором земледельцы предлагали плоды своих трудов; оба кабатчика также охотно скупали у крестьян муку, мясо и овощи. Нынешней весной конъюнктура на рынке, в связи с тревожными вестями из-за границы, располагала к росту цен на продукты и сопутствующие товары. Крестьяне охотно меняли свою продукцию на спички, соль, мыло - на все то, что, по их мнению, стало бы дефицитом, случись - не дай, Бог! - война.
Пассажиры, сошедшие с поезда на станции Синий Бор, долго на перроне задерживаться не стали. Быстро окинув взглядом перрон (был пуст, что означало, что кроме них никто более на станции не сошел), мужчина в сером пальто кратко кивнул своему спутнику головой, и оба быстро прошли через крохотный зал ожидания, типичный для маленькой провинциальной станции где-то в Богом забытой глуши, на привокзальную площадь. Большую часть площади занимал вышеупомянутый рынок, представлявший собой три ряда тусклых фанерных прилавков под деревянными навесами с деревянными покосившимися лавками, краска с которых слезла еще, наверное, во времена наполеоновского нашествия. Рынок в данный момент по большей части пустовал (несколько в дым пьяных нефтяников, прикорнувших прямо на прилавках в тени навесов да с полдюжины мужиков угрюмого вида, разложивших овощи на рогоже).
Мужики шушукались между собою и бросали косые взгляды на кучера, опершегося на облучок подрессоренной двуосной коляски с колесами на толстых сплошных гумовых шинах. Кучер был личностью примечательной - плотно сбитый, кривоногий, ростом чуть более двух аршин шести вершков, он, тем не менее, плечами мог посоперничать с теми же квадратными крестьянами, которые бросали на него отнюдь не доброжелательные взгляды. Лицо его, смуглое и плоское, покрытое оспинами, с бросавшимся в глаза раскосым разрезом карих глаз, выдавало в нем тартарина - человека в этих краях пришлого, но манера его поведения явно указывала, что человек этот прекрасно знает местных жителей и их обычаи. Одет он был в красную рубашку без ворота, перепоясанную шнуром, поверх которой была накинута черная жилетка; плотные шаровары были заправлены в яловые сапоги, а голову венчала черная феска. Тартарин поигрывал кнутом, абсолютно не обращая внимания на своих недоброжелателей и напевал что-то себе под нос.
При виде двоих мужчин, вышедших из здания вокзала, он, не прекращая песенки, подкатился к ним, протягивая руки к чемоданам.
- Селям алейкум, Искандер-бей! - Поздоровался он с человеком в сером пальто, взял протянутые ему чемоданы, споро, вприпрыжку, вернулся к коляске, ключом, имевшимся у него на солидной связке отпер багажный рундук, аккуратно сложил туда чемоданы, закрыл рундук на ключ и повернулся к прибывшим в тот самый момент, когда они еще только подходили к коляске.
- Тарай-тала-тала-талалай, готовый ехать, - напевая, провозгласил тартарин, вскакивая на козлы и глядя, как его гости усаживаются в коляску.
- Это и есть твой таксомотор, Саша? - С иронией в голосе спросил мужчина в бежевом.
- В этих местах, Андрей Викторович, лучше найти невозможно, - ответил тот, кого назвали Искандер-беем, - зато посмотри, каков наш кучер. Уверяю тебя, о лучшем спутнике, чем этот, и мечтать нельзя! - И затем бросил вознице короткий приказ:
- Гони, Равиль!
- Алга, Юльдуз-хатун, алга!
Кобыла по имени Зорька покосилась на возницу влажным глазом, недовольно фыркнула, как будто высказывала свое мнение по поводу данного ей прозвища, однако коляска тронулась с места. Сзади послышался гул голосов, и кто-то крикнул:
- Погодь еще, Равилька! Ужо мы тебе добудем!
- Отчего же это мужики сердиты на тебя, а? - спросил у тартарина его пассажир в сером пальто.
- Лапти, сындыкбашлар! - Пренебрежительно отозвался тартарин. - Женить хотят, тара-ла-ла. Толстый тот, Ратайлом звать, - кучер махнул в сторону мужиков кнутом. - Грозится, свиноед, ребры поломать, коли не женюсь на доньке евойной, только скорее его ребра моей камчи отведают!
- Так ты - что, с донькой его побаловался? - Поинтересовался Андрей Викторович.
- Ай, бесмалла! - Покачал головою кучер. - Боятся они! Не одна ратайлова донька на сносях ходит. Пятеро молодух, еще незамужних, с брюхом. Кого винить? Ясно дело, тартарина!
Коляску тряхнуло на ухабе. Станция осталась позади. Грунтовая дорога с наезженной колеей вела через сосновый бор. По обочинам дорога густо поросла кустами ежевики, на которых начали набухать зеленые почки. Густой запах сосновой смолы щекотал ноздри. Примешивалось к этому запаху еще что-то, горьковатое, как оскомина на зубах, кислое и тягучее - что-то, что навевало смутную тревогу, заставляло сильнее биться сердце пассажиров, едущих в коляске. Мгновение спустя оба определили этот новый запах - запах пожарища. Не просто дыма - нет! Горящая древесина дает дым приятный, жгучий, он рождает ассоциации с готовящимся обедом, с теплом очага, а этот нес в себе едкую горечь, прель и страх. И, словно стараясь подчеркнуть напряженную атмосферу, кучер хлестнул кобылу вожжами и, полуобернувшись к своим пассажирам, начал рассказывать:
- Шайтан тут замешан, да простит Равиля Рахман эр Рахим. Одна беда - молодухи попорченные, а коли уж народ пропадать начинает, да усадьбы горят, почем зря, то сразу видна рука нечистого.
- Так уж и нечистого, Равиль? - Поддел кучера Искандер-бей. - Иль не гуляют молодухи с молодцами по сеновалам? Иль мир без лихих людей?
- Молодухи сами румяные с сеновалов приходят, да соломинки из кос украдкой тягают, да очи долу опускают, и не находят их бледными в лесу, непритомными с водорослями в волосах, будто у - как их вы зовете - русалок местных в гостях побывали. А что до лихих людей, так в здешних краях их отродясь не было, разве что пьянь местная - Саулка Шпак с голотой подзаборной, но никакой Шпак со своими собутыльниками никогда не помыслил бы о том, чтоб учинить такую вот массакру - кишка у них на такое тонка! Там второго дня - у Соляной балки - они, шайтанлар, никого не пощадили: мало, что дом пожгли, мужика да бабу и сына старшего на куски разорвали, так деток малых... я жолнером был, всякое видал, но такого... Нет, нечистый вырвался на волю в этих краях, да будет проклято имя его во веки веков!
Как бы в ответ на его слова подул прохладный ветер, который буквально за несколько минут нагнал с юга тучи. Небо посерело, и откуда-то издалека раздались раскаты грома. Равиль остановил коляску, спрыгнул с облучка и засуетился с поднятием откидного верха.
- Будет тебе, Равиль! - В голосе Искандер-бея послышался упрек. - Неужто ты в нечисть всякую веришь? Помнится мне, что ты плевал всегда на все эти байки, что старые жолнеры молодняку рассказывают.
- Стар стал, - вздохнул тартарин, и верх, клацнув зажимом, встал на место, - но око у Равиля зрит по-прежнему. Я был там - у Соляной балки. Я видел трупы. Злой человек ножом режет, из ружья стреляет. Таких ран там не было. Раны там оставлены зубами...
Дождь пошел без предупреждения. Не дождь- ливень. Хлынуло с такой силой, что Равиль промок, не успев накинуть на себя брезентовую армейскую плащ-палатку. Разряд грома саданул где-то совсем рядом так, что заложило уши.
- Волчьими? - Перебил его Андрей Викторович.
- Кабы волчьими, - оскалился Равиль. - Между клыками - вот столько! - Большим и указательным пальцем он показал расстояние между клыками. - Медведь мог бы, да не он это. Медведь когтями кромсает, а там следов от когтей нету. Кабы верил я в урусские байки, сказал бы, что то оборотень был. А дней двадцать тому, коров в лесу подрали, и укусы точно, как волчьи были, мужики местные в облаву ходили. Постреляли с полдюжины, на том и успокоились, даже не подумали, что волки по весне далеко в тайгу уходят - подале от жилья человечьего. А-а, шайтан, прости меня, Рахман эр Рахим!
Дорога версту шла по бору, затем сделала плавный поворот и вывела к берегу узенькой речушки, имевшей название Струйка. Через речку перекинут был бревенчатый мостик, достаточно широкий, чтоб на нем могли разминуться две телеги. Лес на этом берегу кончался. Далее шел песчаный откос, спускавшийся к темной, покрытой ряской воде, тихо струившейся на юго-восток, а на том берегу шелестел разнотравьем общинный луг.
Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Сквозь тучи заструились к земле окрашенные в розовое лучи. И засеребрилась, засверкала самоцветами луговая роса. Ветер, налетев с шелестом, прокатил по зеленому морю темные волны. И разогнал тревогу.
Коляска, скрипя рессорами, загромыхала по бревенчатому настилу моста, затем выехала на прибитый струями ливня тракт; брызнули в разные стороны из-под колес лужи. Лес, оставшийся за спиной, плавной дугой огибал луг и синел вдалеке с обеих сторон. Впереди, за лугом виднелись деревенские лабазы и избы. Лес смыкался в версте за ними, а за лесом, у самого горизонта громоздились вверх подернутые дымкой лесистые склоны Малого Камня.
- Чудесные у вас здесь места, - промолвил Андрей Викторович, развалившись на мягком диване коляски и полной грудью вдыхая воздух, благоухающий полевыми травами. - Ежели б не служба, ей богу, построил бы здесь домик, и зажил в свое удовольствие. Красотища!
- Никогда не думал, что тебя, горожанина до мозга костей, Андрей Викторович, - усмехнувшись, ответил Искандер-бей, - приведут в восторг обыденные пейзанские красоты. Ежели б не служба, говоришь ты... К сожалению есть кое-что еще...
Оба пассажира переглянулись.
Деревенька Синий Бор представляла собою одну единственную улицу, на которую выходили фасады добротных, крытых шифером крестьянских домов, сложенных большей частью из обожженного глиняного кирпича. Дворы были обнесены высокими палисадами из неструганных досок, окрашенных преимущественно в ядовито-зеленый цвет. Жили здесь зажиточно, но представление местных крестьян об эстетике оставляло желать лучшего. В моду, правда, вошли оградки для палисадников, сплетенные из сетки-рабицы, которую предприимчивые коммерсанты сбывали на станции местным крестьянам за баснословную цену. Тем не менее, почти каждый из обращенных на главную улицу домов мог похвастаться аккуратной оградкой перед палисадником.
За исключением нескольких стариков, щелкавших семечки на завалинке, да женщины с коромыслом, несшей домой воду из колонки, улица была пустынна. Коляска прогромыхала в самый ее конец, объехала единственное двухэтажное здание в деревне, в которой помещалась управа, и, свернув налево, задами дворов выехала на проселок, вившийся среди полей. Спустя пять минут, оставив слева маленький погост с покосившимися крестами-трезубцами, экипаж въехал во двор стоявшего на отшибе домика в три окна с открытой верандой. Из будки с лаем вылетел здоровый лохматый пес - белый с черными пятнами на голове и спине, но при виде Равиля, спрыгнувшего с облучка, радостно завилял хвостом и ткнулся в колени хозяина.
- Свои, Батыр, - потрепав пса по лохматой голове, Равиль наклонился к его уху и что-то зашептал по-тартарски. Пес гавкнул и попытался лизнуть хозяина в лицо.
- Милости прошу в дом, - пригласил своих пассажиров Равиль. - Переодеться можно в комнате, а я пока на веранде чай заварю.
- Некогда нам, Равиль, гербатою баловаться, - бросил на ходу Искандер-бей, - дело - главнее всего. Сейчас переоденемся, и - в путь.
- Торопиться не надо. Спешка выдумана шайтаном, да простит меня Рахман эр Рахим, а чай придает силы, - изрек Равиль с видом мудреца. - Не отказывайтесь. Идти шибко далеко.
Пять минут спустя оба гостя переоделись в охотничьи костюмы. Искандер-бей щеголял в серой шерстяной куртке поверх вязаной из тонкого махера безрукавки. Серые же бриджи были заправлены в коричневые кожаные краги с застежками. На голове красовалась кепи с длинным козырьком. Через плечо он небрежно перекинул патронташ со сверкающими медью утяжеленными зарядами для гладкоствольного штуцера, который он держал в руке. Его спутник, Андрей Викторович, в черном приталенном пиджаке с кожаными накладками на плечах, темно-зеленых брюках, заправленных в точно такие же краги, перекинул через плечо ремень двустволки-семилинейки, с которой без опаски можно было идти хоть на слона. Искандер-бей любовно похлопал ладонью по гладко отполированному ложу своего ружья, на стволе которого красовалось клеймо Императорского Тульского оружейного завода.
- Спасибо, что сохранил. Это ружье мне очень дорого. Сделано оно было под заказ в пятьдесят девятом году, а однажды спасло мне жизнь в трех тысячах верст отсюда на север. Тогда я еле избежал когтей белого медведя.
Равиль разлил из высокого чайника горячий терпкий напиток по пиалам, расставленным на низком столике, с которого он за мгновение до этого смел тряпкой пыль и опавшие пожелтевшие листья, и бодрящий запах чая, подхваченный утренним легким ветерком, защекотал ноздри людям, усевшимся вокруг стола на подушках, вынесенных любезным хозяином дома на веранду.
Пока гости допивали чай, Равиль успел распрячь и водворить кобылу Зорьку в стойло, забросить в ясли сена, переодеться и отвязать пса, который, радостно скуля и виляя хвостом, юлой закружился вокруг него.
Еще спустя совсем немного времени все трое углубились в лес по едва заметной тропинке, которую тартарин отыскал на задах дома, за маленьким, но аккуратным огородиком с еще совсем голыми грядками, если не считать тоненьких усиков чеснока, начавших проглядывать в его левом углу. Дом и огород не были обнесены забором - так, трое мужчин просто нырнули в кустарник, служивший естественной оградой усадьбы, где и отыскалась вышеупомянутая тропа в виде узкой полоски влажной земли, которая отвоевала свое пространство у громадных зарослей крапивы и чистотела, занимавших все пространство между ветвями дикого орешника. Батыр с важным видом трусил впереди, не обращая абсолютно никакого внимания ни на жалящую крапиву, ни на вившуюся вокруг мошкару, одуревшую от хлынувшего на землю долгожданного в третью десятницу цветня тепла - в этом году весна в здешних краях выдалась ранняя. Время от времени, он останавливался, поворачивал голову назад, и, высунув язык, глядел на людей - всем своим видом призывал людей поторапливаться.
Заросли орешника окончились метров через сто. Тропинка выбежала в неглубокий распадок. В высоте над путниками шелестели сосновые кроны. Здесь не было подлеска, лишь прелые иголки да валежник хрустели под ногами. На склонах кое-где виднелись бледно-красные шляпки сыроежек - достаточно редкое для весны явление, но, судя по сырости и резкому запаху прели, прошлым вечером здесь прошел мощный ливень. Толстый ствол упавшей сосны образовывал своеобразный мост, соединяющий оба склона лощины. Тропинка ныряла под него, и людям волей-неволей пришлось наклоняться, чтобы пройти под бревном.
Путь пошел под гору, тропа оборвалась. Сосны стали расти гуще, изредка перемежаясь с лиственницами, темные лапы которых неряшливыми гроздьями свисали до самой земли. Светлый до этого бор становился все темнее. И птичья разноголосица стала стихать: не слышно переливчатых трелей соловья, чириканья и посвистов пернатой мелочи, дальнего перестука дятла. Атмосфера снова стала тягучей и тревожной.
Равиль осмотрел местность и уверенно двинулся туда, где сосны немного расступались. Искандер-бей набрал грудь полную воздуха и тоже огляделся. Тени ложились справа от деревьев, а это означало, что их путь лежит на юг.
- До полудня нам надо успеть дойти до брода, - бросил на ходу тартарин, - так что идти нужно шибко. Алга, Батыр!
- А то начнется прилив, и переправляться придется вплавь, - сказал Искандер-бей.
- Что? - Перепросил Андрей Викторович.
- Так, ничего - мысли вслух, - ответил тот. - Бред какой-то! Какой прилив? В последнее время я сам не свой, Андрей Викторович. Я потерял покой. Меня что-то гнетет. Мне все время мерещится, что я это уже делал, что я делаю что-то не то, говорю что-то не то. Иногда приходят на ум слова, непонятные мне и в то же время до боли знакомые, как вот этот прилив, например. А сны - сны, от которых я просыпаюсь в холодном поту?
- Очень знакомые ощущения, Александр Святославович, - отозвался спутник Искандер-бея. - Это называется дежа вю. Нас всегда связывали с вами прочные нити, и весь комизм ситуации состоит в том, что мы соединены еще и безумием.
- Весь мир катится к безумию, - согласился с ним Искандер-бей, или иначе, Александр Святославович. - И, кстати, мы с вами здесь именно для того, чтобы разобраться в том, насколько далеко зашло это безумие, насколько глубоко проникла... тень в те края, которые еще вчера мы с вами считали родными и безопасными. И еще нам нужна помощь.
- Вы думаете, он сможет помочь? - Андрей Викторович поравнялся со своим другом, и теперь они шли бок о бок.
- Я очень на это надеюсь, - очень тихо ответил Александр Святославович - почти прошептал. - Если он не сможет, не сможет никто. Поверьте, Андрей Викторович, этот человек сумел понять или узнать нечто такое, о чем мы с вами даже помыслить не можем. Вы тоже когда-то знали его, хоть и не так хорошо, как я, и знали вы его совсем другим. Он изменился. До полной неузнаваемости. Единственное, что я могу вам сказать - так это то, что он обрел всю эту немыслимую силу и неподвластные нам знания через веру. Через истовую веру и раскаяние, доведенное до самоотречения. У него был пример - вспомните историю. Тобольский Праведник. Вот каков этот человек сейчас, вернее его зримая ипостась. Весь мир, однако, и сейчас вспоминает о нем, как о бездушном кровопийце.
Вы помните, что за времена были тогда, двадцать с лишним лет назад, когда мы оба с вами еще мальчишками были. Я помню артиллерийскую канонаду, помню налет дирижаблей на Владимир Волынский, дым горящих деревень, помню грязных, оборванных и голодных беженцев, запрудивших дороги, когда мы с семьей на нашем авто со всем скарбом бежали в Белград. Я помню боль и отчаяние на лицах всех этих людей, я помню белое, как полотно, лицо матери, когда она получила извещение о гибели моего старшего брата. И я помню надежду, которую чувствовали все мы, когда Сиберийский Союз объявил о посылке армии на Карпатский фронт. Именно сиберийцы не дали врагу пройти дальше, именно они подарили нам надежду на победу, а среди них он был одним из их лучших командиров. И мы победили. Но то было в каком-то другом мире, то была другая война. Сейчас же мир стоит на пороге новой войны, и война эта (как нам с вами не знать!) грозит быть самой страшной в истории. И мы с сиберийцами можем оказаться по разные стороны.
- Вы правы, - согласился Андрей Викторович и поежился. - Хотя, вынужден признаться, мне чертовски страшно.
- Мне - тоже, смею надеяться, что нас все же не выследили, - Александр Святославович повернулся к своему спутнику и, улыбнувшись, ободряюще похлопал у него по плечу, - но у нас нет иного пути. Смелее! Отступать некуда, значит - вперед! Дорогу осилит идущий!
Он вгляделся вперед.
- Наш провожатый, кажется, что-то нашел. Пойдемте, посмотрим.
Равиль стоял у зарослей и был явно чем-то встревожен - это было видно по его напрягшейся спине, винтовке, сброшенной с плеча, и по тому, как он настороженно вертел головою во все стороны. Батыр тоже нервничал: он вилял хвостом и делал круги вокруг хозяина.
- Что случилось? - Спросил, подойдя к нему, Александр Святославович.
- Не нравится мне все это, ой не нравится, Искандер-бей, - из речи тартарина, и странным образом из его речи исчез смешной акцент, тюркские идиомы, да присущие ему напевные прибаутки - теперь это был совсем иной человек, собранный, внимательный и сторожкий. В его поведении засквозили черты, присущие только одной профессии - профессии солдата.
- Смотрите, - Равиль присел на корточки у куста брусники и осторожно приподнял одну из верхних ветвей куста.
Ветка была срезана чем-то невероятно острым. И не одна она. Вся восточная часть брусничного куста была срезана, как под линейку. Обрезки ветвей валялись здесь же, под кустом. Равиль показал срез Александру Святославовичу.
- Хм, - только и смог произнести тот, - поглядите-ка на это Андрей Викторович!
- Интересно, - только и смог промолвить тот. - Я, конечно, не ботаник, зато вижу здесь явные следы техногенного воздействия. То, что срезало ветви, было необычайно острым, и я не знаю ничего, что хотя бы приближалось по остроте к этому неведомому инструменту. Обратите внимание на сок, который сочится со среза - дотроньтесь до него, и почувствуете влагу на подушечке пальца. Когда был сделан срез, как вы думаете, Равиль?
- Кожица с краев свернулась, - ответил Равиль, - а это значит, что несколько часов прошло.
- Так я и думал. - Андрей Викторович порылся в ягдташе и вынул оттуда лупу. - Вот, полюбуйтесь! Как будто вольфрамовой нитью резали! Растение до сих пор не отреагировало на рану и не закупорило свои поры, или как там они называются.
- Что же из этого следует? - Задал вопрос Александр Святославович.
- Хороший вопрос! - Хмыкнул Андрей Викторович. - А кому понадобилось в здешней глуши подрезать кусты инструментом, о котором даже я ничего толком не слышал.
- Это еще не все! - Вмешался в разговор Равиль. - Глядите сюда!
Место, на которое он указал, на первый взгляд было ничем не примечательно, но, подойдя поближе, остальные двое людей разглядели неширокую черную земляную полосу с белыми прожилками прели, оставленную на мягкой хвойной подстилке неким не слишком тяжелым предметом, который проволокли от куста к неглубокому излогу слева. След начинался в полуметре от срезанного брусничного куста и обрывался метров через семь - там, где местность начинала полого спускаться на дно овражка. Равиль поманил своих спутников рукой и, присев на корточки, показал на ряд небольших отверстий в земле эллипсовидной формы, шедших по обе стороны от следа. Расстояние между отверстиями, расположенными на одной стороне от следа на первый взгляд было менее метра, еще меньшим было расстояние между парою, образованной отверстиями по обе стороны следа - чуть более полуметра.
- Что бы это могло быть? - Задумчиво проговорил Александр Святославович.
- Не знаю, что это, - ответил Равиль, - но этого тут быть никак не должно. Это меня и тревожит.
Он взмахнул рукой, приказывая псу бежать вперед.
- Торопиться, однако, нужно. - Равиль взял винтовку на ремень. - Уже одиннадцатый час, а до брода еще верст десять...
Брод через речушку Каменку представлял собою плоские камни, которые выступали из пенящейся и бурлящей воды, стремительно несшейся на юго-восток. И не смотря на то, что в ширину речушка была едва пятнадцать метров, для того, чтобы пройти по этому своеобразному мосту, требовалась некоторая гимнастическая сноровка: плиты были сырыми от влаги, и при неудачном прыжке можно было оскользнуться и, в лучшем случае, окунуться в ледяную воду, или - того хуже - получить серьезную травму. Равиль перебрался на тот берег первым, с собакой на руках, что само по себе было достаточно рискованно - псина весила более пятидесяти килограммов. За ним последовали двое его спутников - Андрей Викторович, перебросивший через плечо полученную от Равиля винтовку, а за ним - Александр Святославович, который остановился у потока, чтобы смочить холодной водой лицо и попить бодрящей влаги.
Местность снова стала повышаться, причем достаточно круто - чувствовалась близость предгорий. Лес здесь перестал быть сплошным: там, где местность повышалась, образуя череду пологих холмов, все чаще попадались прогалины, покрытые зеленой, еще только набирающей сок травой, сквозь почву кое-где проступали наружу верхние части гранитных валунов. Солнце в зените пригревало основательно, и путь по открытой местности становился все более утомительным. Еще полчаса, и группа путешественников добралась до подножия каменного хаоса, верх которого в тридцати метрах по вертикали и в, бог знает, скольких метрах по вьющейся среди камней тропе, венчали четыре гранитных скалы почти четырехугольной формы. Справа каменный хаос обрывался в речку Каменку, которую они уже переходили ниже по течению, слева густые заросли шиповника воспрепятствовали бы любой попытке обхода - так, что путь оставался один - карабкаться вверх. Через двадцать минут, истекая потом и чертыхаясь, двое господ вслед за своим невозмутимым проводником, который, казалось, даже не запыхался, взобрались на ровную, усыпанную галькой, каменистую площадку размерами сорок на шестьдесят метров. Четыре скалы, словно огромные колонны, вытесанные из гранита неведомым исполином, ограничивали площадку с четырех сторон.
- Фух! - С облегчением вздохнул Александр Святославович, сбросив с плеча свой штуцер и ягдташ. Прохладный ветерок овевал его взмокший лоб. - Равиль, что - не было другого пути?
- Этот самый короткий, - ответил их проводник, - и самый интересный. Знаете, где мы? Это место по-тартарски зовется Батырдаг. Есть даже легенда про то, что где-то под этими камнями погребен древний богатырь-великан - один из тех, что раньше населяли эту землю.
- Много таких легенд гуляют в этой местности, и, возможно, не всеми ими стоит пренебрегать, кто знает?
- Камни, из которых сложена восточная стена, явно обтесаны, - подал голос Андрей Викторович, присевший на валун именно у этой самой восточной стены и с наслаждением вытянувший ноющие ноги.
- Это, конечно, все интересно, - заметил Александр Святославович, - но вы лучше посмотрите, какая красота! Вид просто бесподобный!
Он стоял на юго-западном краю площадки, и от сорокаметровой пропасти его отделял только низенький, наполовину искрошившийся каменный парапет. Внизу в окружении сосен журчала Каменка. Лес по ту сторону от нее шел до самых предгорий, мягким зеленым ковром покрывая их. Зеленые лапы предгорий почти плавно переходили в Уральский хребет, с этой стороны называемый Камнем, пики которого синели за горизонтом. Лес тянулся и на север и на юг вдоль хребта. На юго-востоке и на востоке в него врезались ярко-зеленые языки степи, сверкавшие в лучах солнца изумрудным блеском. И, как будто напоминая об этом, ветер переменил направление и задул с юго-востока, донеся до вершины каменного хаоса такой привычный для степи запах - горьковатый запах полыни.
Зашуршали по гравию шаги за спиной - Равиль.
- Совсем недалеко осталось, - сказал он и, вытянув руку, указал на юго-запад. - Вон там! Версты четыре.
Там, куда он указал, был все тот же сосновый лес. Ничто не указывало на присутствие человеческого жилья.
- Что ж, тогда сделаем небольшой привал, - предложил Александр Святославович. Равиль только хмыкнул.
Лучшее место для привала трудно было придумать, и Равиль, очевидно, не раз использовал его в этих целях в своих походах к горам. Вынув из заплечного мешка чайник, он набрал в него воды из родника, образовавшего кристально чистое озерцо в ложбине у южной скалы-колонны. Каменная стена у восточной колонны была закопчена в том месте, где трещина в скале образовывала почти идеальное место для кострища, и, судя по остаткам золы, в углублении, костер здесь разжигался неоднократно. Равиль оказался запасливым - отвернув несколько валунов, он вытащил оттуда вязанку дров для костра и почерневший от копоти металлический прут, и не прошло и трех минут, как чайник уже весело лизали языки пламени. Тем временем, их проводник вынул из мешка белый хлеб, копченую баранину, завернутую в вощеную бумагу, и огурцы с помидорами россыпью. Не забыл и про солонку. Андрей Викторович достал из своей сумки флягу и три серебряные стопочки.
Перекусив, выпив по три стопочки коньяку (Равиль был не слишком рьяным последователем Пророка Мухаммеда, и от выпивки тоже не отказался), путешественники передохнули пятнадцать минут и снова пустились в путь.
Тропа теперь шла под гору на юг, но крутость склона, практически полное отсутствие на склоне крупной растительности, за ветви которой можно было бы уцепиться для страховки, и галька, хрустящая под подошвами сапог, делали ее довольно опасной - в любую минуту можно было оскользнуться на камушках и рухнуть вниз. Всем троим нужно было ступать со всей осторожностью, движение группы замедлилось - так что, спуск с Батырдага занял времени даже больше, чем потребовалось, чтобы на него забраться. Батыр, на всех четырех лапах съехал по склону буквально за одну минуту и теперь поджидал их внизу, лаем выражая свое нетерпение.
У подножия хаоса снова отыскалась тропа, вившаяся через заросли кизила, густо обступившие каменное нагромождение. Откуда-то справа раздавалось журчание Каменки, но за густым подлеском ее самой видно не было. Густая тень шелестевших в вышине на ветру сосновых крон, под которые они нырнули, как только сошли с холма, принесла облегчение. Сначала тропа шла вдоль все еще невидимой реки, но потом звук журчащей воды стал постепенно удаляться, пока совсем не сошел на нет - видимо, русло Каменки совершило крутой вираж на восток, к горам.
Еще через двадцать минут похода скулящий Батыр пулей выскочил из-за кустов орешника впереди. Равиль рукой взлохматил шерсть на голове пса, успокаивая его, и жестом отослал себе его за спину, а сам скинул с плеча винтовку и осторожно двинулся к кустам, заслонявшим тропу впереди.
- Что там такое? - Встревожено спросил Андрей Викторович. - Медведь?
- Не знаю, - бросил через плечо Александр Святославович: винтовка была уже у него в руках, и он инстинктивно передернул затвором, проверяя, на месте ли патрон - тревога заразна.
Запах они почувствовали еще не дойдя до кустов - вонь страшная! Равиль окликнул их, и голос его, вроде бы, был спокойный. Батыр, все еще испуганно поскуливая, вился у них под ногами.
- Осторожны будьте, - крикнул Равиль, - когда ветки отгибаете, не измажьтесь!
Причину вони, они определили, когда оказались по ту сторону орешника: ветви кустарника покрывал толстый слой свежего белесого помета, весьма похожего на птичий, словно целая стая ворон испражнялась здесь. Александр Святославович мазнул пальцем по листу и принюхался.
- Гуано, - сказал он.
Андрей Викторович нервно хихикнул.
- Прилетел огромный нетопырь и нагадил у нас на дороге.
- И не только нагадил, шайтан, прости меня Рахман эр Рахим! - буркнул Равиль. - Вон, гляньте!
Чуть поодаль от тропы виднелось разорванное пополам тельце зайца, над которым с жужжанием роилась мошка. Андрей Викторович склонился над трупиком.
- Его разрезали, а не разорвали, - несколько мгновений спустя заявил он. - Как саблей или топором. Чем-то острым - нет, не таким острым, как в случае с кустом, но... Я отказываюсь что-либо понимать. Теоретически, это мог быть медведь - когти у него, что сабли, но почему он оставил свою жертву прямо на дороге, а не утащил куда подальше и не забросал валежником, как это обычно делают его сородичи. К тому же, это только предположение. Медведи на зайцев не охотятся. Больше некому... некому, кроме человека, но и тогда... зачем?
Зачем? Похоже, Равиль уже знал ответ на этот вопрос. Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций, зато в голосе явно прорезались нотки беспокойства.
- Нам нужно спешить, - сказал он. - Шибко спешить нужно!
- Тогда не будем терять ни секунды, - подхватил Александр Святославович, - веди!
До цели оставалось не более версты, и все трое проделали этот путь почти бегом, всего за пять минут. Больше не переговаривались - экономили дыхание. Равиль первым выскочил на лысый пригорок с одиноко торчащей на нем березой. Батыр с лаем кинулся куда-то вниз. Когда остальные двое достигли вершины холма, они увидели дом.
Дом стоял на вершине соседнего холма посреди большой группы сосен на синеющем фоне дальнего леса - бревенчатый одноэтажный теремок в три окна с миниатюрной печной трубой чуть выше конька и небольшой бревенчатой же пристройкой слева от фасада. Крытая просмоленными досками крыша, белые наличники окон, зеленые ставни на фоне невыкрашенного, потемневшего от времени дерева; крошечное крылечко под дощатым навесом с левой стороны; чуть поодаль от крыльца полдюжины домиков пасеки. Площадка перед домом вытоптана; вниз, к ручью, что протекает в излоге между холмами, ведет тропинка. Все это запечатлелось в глазах Александра Святославовича с фотографической четкостью. Потом все пришло в движение: появились краски, стал слышен шорох сосен на ветру, шевеление травы перед домом... Стоп! Не было там травы - одна голая земля! Так что же...
Все произошло в одно мгновение. Сильнейший порыв ветра дунул в спину Александру Святославовичу, и он чисто инстинктивно ничком бросился на землю. Тень на миг заслонила солнце, и у самого уха воздух со свистом рассекло острое лезвие, еще мгновение спустя откуда-то справа рявкнул карабин.
- А-а, шайтан, промазал! - С досадой крикнул Равиль.
- Что это было? - Поднимаясь с земли и отряхивая с себя землю, спросил Александр Святославович. - Где Андрей Викторович?
- Ай, не время сейчас, она сейчас воротится! - Крикнул Равиль. - А со спутником вашим обошлось, только его малость пришибло. Вон он лежит.
Александр Святославович присел и, озираясь во все стороны, стал судорожно вытряхивать из патронташа набои. Два блестящих бронзой цилиндрика со звоном стукнулись о камень под ногами. Два, решил он про себя, этого должно хватить, больше он зарядить не успеет. Бочком, на корточках, он пододвинулся к Андрею Викторовичу, который распластался на земле и не подавал никаких признаков жизни. Однако крови нигде не было видно. Все так же, озираясь, Александр Святославович оттянул воротник. Все в порядке - шея цела! Пульс? Под челюстной костью он нащупал пальцами пульсирующую жилку. Жив. Остальное - потом. На все это он потратил едва десять-пятнадцать секунд, а потом Равиль закричал - закричал так, как, наверное, никогда в своей жизни.
- Слева! Слева!
Александр Святославович перекатился на спине, встал на одно колено, вскинув к плечу винтовку, и приник к прицелу. Еще левее. Вот!
- О, Господи! - Вырвалось у него.
Солнце светило ему прямо в глаза, но даже того, что смог разглядеть он, оказалось достаточно. То, что надвигалось на него, было огромно и стремительно: огромные - метра четыре в размахе - перепончатые крылья с острыми, как сабля, когтями в верхней своей части и огромные уши на маленькой голове - черный контур, стремительно падающий на него в слепящих лучах солнца. Ждать было больше нельзя, и он нажал на спусковой крючок. Штуцер гаркнул, приклад ударил в плечо. Он не имел времени и возможности убедиться, попал он или нет: кубарем скатился с позиции, и сделал это достаточно вовремя - тварь взмахнула крыльями, чтобы притормозить падение, и удар перепонок едва не оглушил его. Сверху рявкнул карабин Равиля. Тварь закричала. Наверное, это означало, что Равиль на этот раз не промахнулся. Его обдало волной смрада, которая катилась перед чудовищем, а в следующий миг оно метнулось в небеса.
Александр Святославович бегом кинулся к своему другу. До того момента, как тварь снова пойдет в атаку, времени оставалось мало. За те несколько отведенных ему секунд, Александр Святославович сумел перетащить обмякшее тело Андрея Викторовича, под прикрытие группы валунов, невдалеке от того места, где укрылся Равиль. Взглянув на того, Александр Святославович еще раз смог убедиться, как старая солдатская выучка берет свое: Равиль был спокоен и сосредоточен, в данный момент занятый пристегиванием штык-ножа к своему токаревскому трехлинейному карабину.
Они не видели твари, но из-за деревьев раздавался пронзительный свист, который ни с чем нельзя было спутать. Чудовище делало очередной круг для захода на атаку. Секунды ожидания растянулись в минуты, а потом все началось сначала - тварь снова вынырнула из-за верхушек сосен со стороны солнца. С криком, она устремилась вниз, но этот заход оказался ложным, гигантское тело пронеслось над самой землей, а потом, заложив крутой вираж чудовище набрало высоту и снова ринулось вниз, но на этот раз слева - оттуда, где стрелков не мог скрыть валун. Александра Святославовича охватил приступ паники, и его ружье выстрелило намного раньше, чем нужно. Промах! Он плашмя кинулся на землю, пытаясь втиснуться в ложбину под валуном. Потом он со стыдом вспоминал это мгновение - ведь он подумал только о собственной безопасности, даже не подумав о том, что в данный момент Равиль оказался один на один с чудовищем. Фортуна, однако, оказалась благосклонна к их проводнику. В отличие от обоих господ, которые оказались его спутниками, тартарин прошел суровую боевую школу, которую начал еще зеленым рекрутом на Карпатском фронте; за героизм на поле брани был удостоен сиберийского орла "За храбрость" и солдатского знака Св. Георгия, которым его наградила Империя. Двадцать лет, отданные ремеслу солдата, сказались и сейчас. На фронте науку выживания осиливает каждый - каждый, кому посчастливится прожить достаточно долго, чтобы приобрести необходимые для этого рефлексы. К сожалению, до того момента, когда набирается необходимый опыт, доживали немногие, очень немногие. Солдатский инстинкт заставил Равиля поберечь патрон и, встав на колено, выставить вперед винтовку с пристегнутым штык-ножом.
Чудовище, видя блеск металла, попыталось затормозить, увернуться от удара, но расстояние было слишком мало, и единственное, что оно могло предпринять - это уклониться в сторону. Затрепетав перепончатыми крыльями, оно вильнуло влево от валуна, очевидно, испугавшись удариться о камень или пытаясь поймать ветер под крыло в месте, где поверхность земли шла под уклон, и совершая тем самым роковую для себя ошибку: уйди оно в другую сторону, и Равиль ничего не мог бы поделать, так как приклад был у него с правой стороны, и эффективного разящего удара не получилось бы.
Взмах крыла едва не свалил маленького человечка с ног, но тот сам вдруг опрокинулся навзничь, и, изо всех сил сжав ложе карабина рукой, сделал выпад. Хорошо заточенный штык вошел в двойную перепонку, затем с хрустом перерезал палец, и винтовку повело по инерции вслед за массой тела атакующего хищника. Равиль едва удержал в руках карабин. Треск раздираемой кожи и вопль раненого чудовища вывели из ступора Александра Святославовича, и тот, еще не вполне понимая, в чем дело, вскочил на ноги, судорожно пытаясь выудить пальцами из ячейки патрон. Чудовище завалилось на бок и, перекувыркнувшись через здоровое плечо, упало на спину, беспомощно забив о землю мощными крыльями и пронзительно крича. Равиль был уже на ногах и спокойно выжидал, целясь в туловище монстра. Все кончилось быстро. Карабин гаркнул, при оттягивании затвора со звоном выскочила дымящаяся стреляная гильза, Равиль сплюнул на ладонь еще один патрон, деловито зарядил его, щелкнул затвором и выстрелил еще раз в тело, бьющееся в слабых конвульсиях.
- Вот те на! - Выдавил из себя слабую улыбку Александр Святославович. - На такую тварюку, и всего два патрона.
- У нее только крыла большие, - ответил Равиль, - сама она, однако, весит не более восьмидесяти фунтов.
Тартарин посмотрел в сторону дома и зарядил еще один патрон в карабин.
- Вы оставайтесь здесь, присмотрите за вашим другом, а я - к дому. Там что-то неладно.
Александр Святославович не стал ему перечить: в данных обстоятельствах Равиль абсолютно правомерно оказался лидером - только у него из всех троих было достаточно опыта и выдержки, чтобы справиться с ситуацией. И плевать на сословные различия!
- Гляди только, будь, пожалуйста, осторожен. Там что-то перед домом шевелилось. - Крикнул он вслед Равилю. Тот, не снижая шага, кивнул головой - услышал.
Пытаясь унять дрожь в ногах - сказывалась непомерная доза адреналина, вспрыснутая в кровь, - Александр Святославович подошел поближе, чтобы повнимательней разглядеть поверженного монстра. Зоология никогда не являлась предметом его увлечений, но он мог с уверенностью судить, что то, что лежит перед ним - некий новый вид широко распространенного в тропиках семейства Pteropodidae, а, говоря по-русски - летучих лисиц. Нет, не новый вид, а просто порождение чьей-то безумной фантазии или злой воли - кто знает? - покрытое рыжей короткой шерстью с черными подпалами вокруг шеи животное превосходило своих мелких растительноядных и насекомоядных собратьев размерами почти в тридцать раз, мощные клыки явно были приспособлены для того, чтобы рвать плоть, выступающие в верхней части крыла большие пальцы были увенчаны острыми, будто специально заточенными когтями - не эти ли когти одним ударом разрезали пополам несчастного грызуна, трупик которого попался им сегодня на тропе? И что вообще мог делать такой монстр в южно-сиберийском сосновом лесу, на какую дичь мог охотиться, где гнездиться, с какими чудовищами спариваться? Вопросы, вопросы...
Александр Святославович считал себя человеком трезвого ума, в мистику не верил, однако зловещие, необъяснимые события последних месяцев, в самой гуще которых он оказался, время от времени заставляли его всерьез подумывать, а не замешаны во всем этом потусторонние силы?
За его спиной послышался стон. Он обернулся. Андрей Викторович с гримасой боли на лице щупал себе затылок. Их взгляды встретились.
- Я не пропустил ничего интересного? - попытался сострить Андрей Викторович.
- Наверное, ничего существенного, за исключением того, что нас пыталась убить сия милая зверушка, - поддержал его тон Александр Святославович. - Как вы себя чувствуете?
- Бывало и лучше.
- Идти сможете? Меня очень волнует, как там Равиль и наш хозяин.
- Попробую, - Андрей Викторович поднялся на ноги, опираясь рукой о валун за спиной. - Вполне. Только голова немного кружится, да в затылке ломит. Ничего, доковыляю.
- Александр Святославович подал ему его двустволку, которую Андрей Викторович использовал в качестве костыля.
Оба поспешили, насколько это было возможно, вниз по склону, постоянно вглядываясь по направлению к дому. Они видели Равиля, который, успел к этому времени энергично разобрать аккуратно сложенный дровяной штабель под крышей пристройки и раскидать дрова перед домиком, затем нырнул в дверцу и выскочил оттуда полминуты спустя со стеклянным сосудом в руках, а еще несколько секунд спустя начал поливать жидкостью землю и дрова перед домом. Потом он исчез из поля их видимости, так как оба оказались у подножия холма, на котором стоял дом, но дым, поваливший оттуда минуту спустя, сказал о том, что там, на холме, бушует пламя. О том, что там творилось, Александр Святославович не имел ни малейшего представления, но на всякий случай зарядил штуцер и по примеру Равиля зажал зубами запасной патрон. Перевалив через скат, он вдруг замер. Ветер гнал дым в сторону от него, и перед его глазами предстала ужасающая картина: огонь уже не лениво лизал, а на глазах пожирал разбросанные по двору дрова. Но среди дров было еще кое-что: корчились в огне черные тела гигантских змей. Дым вдруг переменил направление, и в лицо Александра Святославовича дохнуло смрадом горелой плоти.
Из-за дыма к ним метнулась человеческая фигурка. Равиль. Не говоря ни слова, он схватил обоих под руки, и буквально оттащил от огня. Вовремя. Одна из "змей" - дымящееся черное тело длиной в три сажени и в два аршина в обхвате - вдруг, расшвыривая горящие дрова, метнулось туда, где только что стояли люди. Удар был настолько силен, что земля содрогнулась, в воздух со скоростью снарядов взметнулись земляные комья, камни, еще дымящиеся головешки. "Змея" больше не двигалась - только конвульсивно подергивалась. Другие твари перестали шевелиться - помимо атаковавшей, всего их Александр Святославович насчитал еще две. Они лежали посреди тлеющих головешек и не выказывали никаких признаков жизни. Все трое осторожно приблизились к кострищу, и Александр Святославович прицелился в длинное змееобразное тело, чтобы выпустить для страховки в него пулю.
- Не нужно, не стреляйте Саша! - Негромко проговорили откуда-то сбоку.
Голос принадлежал высокому седовласому человеку, с аккуратно подстриженной седой же бородой, принадлежавшему, очевидно к той породе людей, возраст которых довольно трудно определить. Этому человеку в равной степени могло бы быть и шестьдесят, и даже восемьдесят: высокий и гладкий, почти лишенный морщин лоб, глубоко посаженные голубые глаза, длинный аристократический нос с горбинкой и узкие, волевые губы, очерченные аккуратной полоской седых усов и бороды. Одет он был в льняную рубаху, выпущенную поверх холщовых мужицких штанов, заправленных в самые настоящие лапти. Он стоял на крылечке домика, опершись рукой о дверной косяк, и внимательным взглядом изучал явившихся к нему гостей.
- Все уже кончено, - сказал он, - и Равиль правильно догадался, что нужно было делать, а пулю тратить - дурное! Пуля его не убьет.
- Что это было, пан Станислав? - Спросил Александр Святославович.
- Что? - Старик пожал плечами. - Страх людской. Страх и глупость. Прошу в дом, там и поговорим.
- А что же с этими вот делать? - Андрей Викторович кивнул в сторону зажаренных "змей" и по глазам хозяина понял, что сморозил глупость.
Пан Станислав рассмеялся - задорно, по-мальчишески.
- А ничего. Само все утрясется. Идемте, господин Волин.
Андрей Викторович удивленно вскинул вверх брови.
- Вы помните меня? - Спросил он.
- У нас же общие друзья, - хитро прищурился пан Станислав, кивая головой на Александра Святославовича.
Крохотные сени вели в единственную комнату с печью-голландкой, меблированную весьма скромно: узкая койка, сейчас аккуратно, по-армейски, заправленная, стол у среднего окна, три табурета да этажерка в три крошечные полки, заставленная книгами. На стенах ни шкур, ни оружия, которые впору бы пришлись избушке лесника. Сами стены не белены, лишены обоев - голые бревна - но на всем этом россыпью - старые фотографии в рамочках под стеклом - те, которые хозяин дома пожелал оставить как память о прошлом.
Пока хозяин дома заботливо прикладывал компресс к затылку Волина, Александр Святославович всмотрелся в лица из прошлого, смотрящие с черно-белых пластинок. Нет, пан Станислав, в отличие от многих отшельников, не отказывался от своего прошлого, не считал, что жизнь праведника нужно начинать с чистого листа, стыдливо забыв о том, что было стерто с доски. Да и праведником он себя никогда не считал.
Вот большое фото - сидят трое: молодой офицер с погонами капитана в мундире сиберийских егерских войск, справа от него элегантная дама, одетая по последнему писку моды шестидесятых годов прошлого века, в светлой шляпке с вуалеткой, в платье с высоким кружевным воротом, воланами на плечах и плотно облегающим торс низким лифом. На коленях у офицера - светловолосый мальчик лет пяти, сосредоточенно глядящий большими глазами в объектив камеры. Жена и сын. Александр Святославович знал эту историю. Сын, Бронислав, закончил Томское артиллерийское училище. Пошел добровольцем в Сиберийский Экспедиционный Корпус во время 2-й Отечественной войны. Геройски воевал. Участвовал в Могилевской наступательной операции "Багратион". Там и погиб. В представлении на посмертное награждение орденом Станислава с мечами значилось: огнем подчиненной ему батареи обеспечил поддержку наступавшей 14-й отдельной пехотной бригады в полосе прорыва, отсек заградительным огнем кавалерийскую дивизию неприятеля, которая пыталась совершить фланговый маневр, каковой, в случае успеха, грозил неминуемым разгромом тылов наступающей армии; вследствие этого, вызвал огонь артиллерийских батарей противника на себя... Эта элегантная дама, пани Агнесса - мать Бронислава, не простила своему мужу того, что тот не воспрепятствовал сыну идти на войну. Лавры героя войны генералу-бригадиру Станиславу Потоцкому не помогли - они развелись в мае семьдесят девятого года. Пани Агнесса оставила родовое имение сиберийских Потоцких в местечке Бражечка, что под Тобольском и отбыла на север, в родной Пшеслав лечить свое горе на горном воздухе, куда временами сквозь Виленский перевал дышит туманами Студеное Море. Пан Станислав свое горе лечил по-другому: он отказался от высоких постов в Военном Министерстве, которые предлагались ему, подал в отставку и уехал в свое имение. Справного помещика из него не получилось: он, отдалившись от дел, захандрил: забросил переписку, пил водку, стрелял птиц в своих угодьях, хозяйство он целиком и полностью возложил на своих приказчиков, а те потихоньку обкрадывали его. Ему было все равно.
Долгих пятнадцать лет.
Прекрасный сад, гордость графов Потоцких, жемчужина зауральского края, посмотреть которую съезжались со всех сторон, и из-за Камня тоже: из Империи и из Речи Посполитой, постепенно стал приходить в запустение. Засорились фонтаны, зацвели ряской пруды, где выращивали вкуснейшего королевского карпа; заросли дорожки; кусты никто не подстригал; клумбы заросли бурьяном. А ему было на все наплевать. Александр Святославович усмехнулся. Пятнадцать лет назад он, еще только делающий первые шаги чиновник морского ведомства, впервые повстречался с легендарным генералом Потоцким. Хозяин дома встретил его на крыльце двухэтажного особняка с коринфским портиком и колоннами, некогда служившего образцом для подражания не только для провинциальных землевладельцев, но и - столичной аристократии, а ныне обветшавшего, требующего серьезного ремонта. Растрепанный, одетый в засаленный халат человек, с полопавшимися капиллярами на белках глаз, под которыми набухли здоровенные мешки, совсем не вязался с образом великого военачальника, которого - чего уж там? - чаял увидеть молодой человек во флотском мундире, приехавший с неофициальной миссией по поручению одного из давнишних приятелей пана Станислава в Имперском штабе морского флота. Миссию его, естественно ждало фиаско. На генерала махнули рукой: дескать, нечего уже ожидать от законченного пьяницы.
А потом случилось... Он никогда не рассказывал о том, что же на самом деле произошло с ним, что заставило его отбросить всю предшествовавшую жизнь, титул, чины, связи и знакомства, покинуть свое родовое гнездо, где родились, жили и умерли семь поколений Потоцких, теплой липневой ночью генерал, одетый в крестьянскую одежду, покинул имение, не предупредив никого, не отдав никаких распоряжений, не сказав никому прощального слова. И пока родственники спорили о своих правах на наследство, а их адвокаты бились с тяжбами в судах, генерал никак не давал о себе знать. Тяжбы к рассмотрению не принимались на том простом основании, что не истек трехлетний срок ожидания. А потом, когда срок действительно стал подходить к концу, из Саровой Пустыни пришла весточка от новоявленного послушника. Но это совсем уже другая история...
- Равиль, что там? - Это Андрей Викторович высунулся в открытое окно, держа на затылке компресс. Ответа не слышно. Слышен лай Батыра.
- Скажите ему, чтобы немедленно заходил в дом, - голос хозяина, пана Станислава, - опасности уже нет.
Следующее фото. Просторное помещение. Четверо офицеров, трое в мундирах цивильной службы, еще двое в штатском. На переднем плане невысокий молодой человек в мундире коллежского регистратора с устрашающего вида конструкцией на треноге. Толстый цилиндрический кожух, облегающий ствол, деревянное ложе с прикладом, в приемнике сверху - продолговатая обойма с зарядами. В нижней части фотокарточки порыжевшая от времени чернильная подпись, по-каллиграфически аккуратная: "Испытания БТК. Осень, 7469-й год".
Знаменитый БТК-11. Молодой человек в цивильном мундире, очевидно, и есть тот молодой конструктор Калашников, чья фамилия обозначена литерой "К" в аббревиатуре - соавтор знаменитого Токарева. Слово быстрострел - так предложили создатели называть свое детище - не прижилось, на войне называли его пулемет, но в аббревиатуре оно сохранилось. Несмотря на то, некоторые мелкие недоработки не позволяли назвать оружие достаточно надежным, БТК, тем не менее, сработанный под унитарный трехлинейный патрон, отлично показал себя во 2-й Отечественной и привел к огромным изменениям в тактике боя, вызванным необходимостью перейти от плотно сомкнутого батальонного строя к разреженной цепи.
Ухмылка судьбы: член приемной комиссии - будущий герой войны генерал Потоцкий (на фотографии второй слева) резко раскритиковал БТК, говоря о нем, как о негуманном оружии, как о "железном монстре о трех ногах", несовместимом с понятием воинской чести. Не в этом ли кроется тайный смысл того, что нынешний пан Станислав, который терпеть не может оружия и всего, связанного с ним, оставил эту фотографию на месте?
И еще один - самый большой из всех - фотопортрет. Двое крупным планом на фоне степи. Один из них, естественно, пан Станислав, другой - человек, узкое лицо которого с высоким лбом, обрамленным седыми волосами и орлиным носом известно, конечно, далеко за пределами Сиберийского Союза. Творец побед союзников во 2-й Отечественной войне. Константин Рокоссовский. Командующий Экспедиционным Корпусом Сиберийского Союза во время войны. После нее принял приглашение от короля Владислава III и занял пост военного министра Речи Посполитой.
В сенях затопали, раздался лай Батыра. Александр Святославович оторвался от рассматривания фотографий.
Хозяин скрылся за занавесочкой сбоку от печи - переодевался. Волин сидел за столом у окна и разливал из фляги по стопкам коньяк. Равиль достал из печи шанежки, от которых шел густой запах вишневой начинки, и поставил их на стол. Минуту спустя появился и сам пан Станислав, уже переодетый в дорожное платье, сел на услужливо подставленный Равилем табурет.
- Ну, голубчики, подкрепимся и - в дорогу!
- Словно ничего и не бывало. - Проворчал Волин. - Боюсь, о том, что мы здесь, уже известно.
Пан Станислав только крякнул.
- Ну уж нечего нюни распускать, юноша! То, что вы видели - всего лишь предупреждение. Нам не нужно быть беспечными - вот какой урок вы должны извлечь из происшедшего, а не заниматься рефлексиями по поводу того, что уже прошло! - Грозный голос пропал - пан Станислав сменил тональность. - Андрей Викторович, голубчик, то, что вы видели - лишь слепая стихия, мечущая протуберанцы из недр земных, вот и мы с вами оказались в зоне одного из таких протуберанцев. Поверьте, атака на вас, и погром у меня на дворе - вовсе не результат целенаправленных враждебных действий нашего с вами врага. Протуберанец пришел и ушел. Сейчас опасности нет, и в ближайшем будущем не предвидится.
Александр Святославович и пан Станислав переглянулись.
- И все же вам следует уходить отсюда, - сказал Александр Святославович.
Пан Станислав вздохнул.
- Да, мне следует уходить отсюда, - согласился он. - Время ожидания закончилось. Мне нужно будет увидеться кое с кем. Спутница сдвинулась со своего места и начала свое путешествие. Возмущения в эфире не лгут. Тот протуберанец, с которым вы сегодня столкнулись - только начало. По мере своего путешествия, Спутница будет раздирать эфир все больше и больше, и хаос начнется сочиться в наш мир сквозь вновь открытые щели. Другие еще раньше столкнулись с последствиями такого проникновения. Собственно, поэтому вы и здесь, господа.
Волин протянул пану Станиславу стопочку коньяка, но тот жестом руки остановил его.
- Я уж лучше ромашкового чаю попью. Равиль, будь добр, принеси с печки чайник - он уже горячий.
- В своем письме, - начал Александр Святославович, - вы сделали намек на то, что эти другие - очень интересные люди. Кто они?
- Всему свое время, Саша - усмехнулся пан Станислав. - Я обещал вам удивительные открытия, и этот, полный событий, день еще не подошел к концу. Ты - рациональный и современный человек, который до недавнего времени не верил в чудеса. Теперь, мне кажется, вы уже начали разуметь, что есть еще много всего недоступного пониманию современных мудрецов.
- Есть многое, о друг Горацио, - вставил Волин, и слова эти как-то странно подействовали на Александра Святославовича, эхом отдались в его голове: мелькнули перед внутренним взором люди, события, пейзажи, никогда им доселе не виденные.
Это наваждение длилось всего мгновение, но он, глянув в глаза пана Станислава, словно прочел в них отражение только что увиденного. Пан Станислав постучал пальцами по столешнице, раздумывая.
- Тебе придется поверить в сказки, Саша, - наконец проговорил хозяин. - И в переселение душ тоже. Я могу тебе помочь с тем, о чем ты просил, но, пожалуйста, спроси сам себя, а нужно ли тебе это? Ведь после ты станешь совсем другим человеком. Подумай над моими словами, и сегодня вечером после того, как мы уладим наши дела, ты дашь мне ответ.
- Хорошо, - ответил Александр Святославович. - Я обязательно подумаю. Где нам назначили рандеву?
* * *
Место для встречи было выбрано довольно таки странное - небольшая скалистая площадка размерами в двадцать на тридцать саженей в трех верстах от дома пана Станислава невдалеке от подножия Белой горы, венчавшей восточный отрог Камня. Площадку окружали со всех сторон высокие густые сосны вперемежку с лиственницами, вдобавок ко всему, густой подлесок из черники очень затруднял подходы к ней. Батыр смело ринулся напролом сквозь кусты, но людям пришлось искать узенькую тропу, что вела вверх по склону на площадку - настолько узкую, что ветви высоких кустов хлестали по лицу. На голом месте они представляли прекрасную мишень для неведомых злоумышленников, о чем не преминул заметить в достаточно экспансивной манере Равиль. Пан Станислав только улыбнулся в ответ на это. Александр Святославович, однако, был настроен серьезно. Сегодняшние приключения вкупе с необъяснимыми, а от этого еще более зловещими событиями, которые привели его в это место, сделали его едва ли не параноиком, шарахающимся от собственной тени.
- А действительно, пан Станислав, не слишком ли вы доверились вашим загадочным друзьям?
- Успокойтесь, друг мой, - спокойно ответил бывший генерал. - Я нахожусь в контакте с ними вот уже около восьми лет и могу вам сказать, что они настолько далеки от наших с вами дел, - Александр Святославович не мог не заметить ударение, какое сделал пан Станислав на местоимении "они", - что вероломства ждать от них не приходится, а вот польза от наших контактов - немалая. Вспомните хотя бы бронепласт, который сделал наши корабли - корабли Союза и Империи - почти неуязвимыми для снарядов вражеских кораблей, а линолеум? Все эти изобретения появились всего каких-то пятнадцать лет назад, а вызвали целый переворот в некоторых областях промышленности и военного дела. Это они дали нам свои изобретения - не даром, конечно, но все же сделка оказалась даже выгодней для нас.
- Вы хотите сказать, что где-то в этих краях скрывается группа никому не известных ученых-гениев? - С сомнением в голосе спросил Волин.
Пан Станислав весело рассмеялся. Видимо, никакие угрозы, никакая опасность, никакие переживания не могли сломать веселого нрава этого человека.
- Нет, Андрей Викторович. Я уже говорил Александру, а теперь повторю и вам: на сегодня запас чудес, которыми я собираюсь с вами поделиться, еще не исчерпан. Впрочем, вы сами все увидите. Только, - его голос вдруг стал необычайно строгим, как у гимназического учителя, намекающего нерадивому ученику о розгах, что мокнут в ведре в уголке, - имейте в виду, не удивляйтесь слишком тому, что увидите, оружие с плеча не снимайте, и даже думать не смейте делать хоть какие-либо угрожающие движения. Уразумели? А ты, Равиль, привяжи-ка лучше своего пса к одному из деревьев, что у нас за спиною - на всякий случай.
Тревога отошла на задний план, она не исчезла, нет - просто затаилась в дальнем уголке сознания до поры, до времени. Водя глазами по зарослям черники на противоположном краю поляны, Александр Святославович присел на корточки.
- Владимир Карлович предупреждал меня, чтобы я не слишком удивлялся всему, что увижу, - сказал он. - Я же, конечно, целиком и полностью относил все эти слова на ваш счет, пан Станислав - я ведь наслышан о ваших удивительных способностях. Признаюсь, эта поездка пришлась мне весьма кстати. В своем письме я не уточнял всех деталей, но обратиться к вам меня побудила все нарастающее у меня беспокойство за собственное душевное здоровье. Я не говорю о событиях глобального масштаба - таких как странный переворот в Хине или война между Карфагеном и Аквитанией, которая по всей видимости, грозит перерасти в войну общемировую, каких еще не бывало на свете; меня волнует совсем другое - я вдруг с некоторого обрел способность предсказывать события недалекого будущего... нет - не так! Я вижу, что должно произойти, я почти вещественно ощущаю это, как будто это уже происходило со мною - это действительно похоже на воспоминания: они довольно нечетки, в них есть пробелы, и даже места и люди в них могут носить иные имена. Тем не менее, я почти всегда могу локализовать место и время события. Кульминацией моих новых способностей стало событие, что случилось со мною три с половиной года назад, когда имперская делегация, в составе которой был и я, встречалась с Первым Консулом и членами Госсовета Сиберийского Союза, я, глядя на Консула Годунова вдруг медленно начал терять сознание. Происходившее вокруг меня стало меркнуть, звуки приглушаться, а потом, я вдруг снова услышал голос Годунова, зрение вернулось к мне. Я вдруг оказался в совсем другом помещении, но не удивился этому, я знал, что сейчас зима, хотя не мог повернуть голову, чтобы бросить взгляд в окно. Годунов в костюме довольно странного покроя сидел за столом на фоне трехцветного бело-красно-синего флага Сиберийского Союза перед странным устройством и читал заранее подготовленный текст о своей отставке, назначении на пост исполняющего его обязанности, и о назначении даты выборов на должность Первого Консула. Я бы, наверное, никогда не узнал бы его, если не его громоподобный голос: там передо мною сидел значительно постаревший Годунов, выглядевший очень усталым и больным, но я точно знал, что вовсе не болезнь заставляет этого человека подавать в отставку. А потом все кончилось - так же внезапно, как и началось. Душная волна откатила, и я, в холодном поту, - снова на месте. И вот через полгода я узнаю, что Годунов досрочно подает в отставку, Генеральная Ассамблея и Сенат принимают ее, а весною победу на выборах празднует мало известный политик, отставной морской офицер из Петрограда Невского. Увидев его лицо, я понял: это тот, человек, кого тот, нездешний, Годунов оставил своим преемником на посту.
- Тебя пугают твои новые способности? - Вставил пан Станислав.
- Да, конечно, но не они сами по себе пугают меня больше всего. Дело в том, что вот уже полгода я вдруг с тревогой ощущаю, что происходящее в мире начинает все более расходиться с моими видениями. Вот это и пугает меня более всего! Я мучаюсь мигренями. Я устал, пан Станислав, я хочу покоя.
От сидения на корточках у Александра Святославовича быстро затекли ноги, он встал, чувствуя, как маленькие иголочки впиваются в икры.
- Я понимаю - покой нам только снится, - после паузы продолжил он. - Особенно, когда вокруг заваривается такая вот каша. Я знал, что граф фон Штуттгофф в конце концов пожалует ко мне с подобным предложением. Он - один из немногих в правительстве Империи сохранил трезвый взгляд на вещи и остался верен былым идеалам. Тогда я еще не подозревал всей серьезности создавшегося положения, но я уже полгода назад смог узреть надвигающийся кризис. Ни при каком раскладе, однако, не видел я, что Империя сможет презреть давний союз со своей бывшей колонией и переметнуться на сторону врагов. Мои видения или кошмары - называйте их, как хотите - не давали мне намека на подобный поворот событий. И я - один из стоящих на вершине власти, по долгу своего положения вынужден буду ковать оружие против своих друзей. Я всерьез подумываю об отставке.
- Владимир Карлович не один такой, Саша, - серьезно ответил пан Станислав, - ты еще не подозреваешь, сколько у вас с ним единомышленников в вашем же правительстве. Но люди есть люди. Они боятся вслух высказать свои мысли, когда враждебная вам партия захватила все ключевые посты и навязывает двору свое мнение. И самая страшная штука состоит, что у вас под носом начинают исчезать люди, несогласные с преобладающим мнением. Не имея возможности свалить самого министра фон Штуттгоффа, правящая партия убрала всех людей в Морском Министерстве, на которых он мог бы опереться. Странно - не правда ли Саша? Будучи остзейцем, Владимир Карлович, тем не менее, является во всем правительстве единственным открытым противником намечающегося союза между Великороссией и Тевтонией. Его уже оставили в полной изоляции, и на этом его противники не остановятся. Они начали тотальную слежку за всеми, кого подозревают в просиберийских настроениях. Боюсь, ты уже тоже попал в поле их зрения. А после встречи с графом вероятность этого возросла. Когда ты отправился сюда, кое-какие люди, о которых ты даже не подозревал, побеспокоились, чтобы прикрыть твои тылы. И если слежка действительно имела место, то уж они позаботились о том, чтобы сбить ее со следу.
- Спасибо, пан Станислав. Как говорится, помощь пришла с неожиданной стороны. И это значит также, что я был прав в своих опасениях. Я все время чувствовал, что кто-то подбирается ко мне, но относил свои ощущения за счет своей паранойи. Но вы-то, пан Станислав! Вы-то! Как вы, отшельник, который бежал от мира, знаете все это? Я, грешным делом, думал, что вы - человек, который занят исключительно мыслями о Боге.
- А я о Боге никогда не забываю, Саша. Только настал час, когда отсиживаться вдалеке, когда весь свет катится в пропасть - преступно. Все это время я пытался отгородить себя от суетности мира, но вот суетный мир сам настойчиво постучал мне в окошко, и мне волей-неволей приходится снова вспоминать о том, что на свете существуют злоба, зависть, ложь и предательство - прости меня, Саша за высокопарность стиля. Я не пророк - куда мне, недостойному, судить о намереньях божьих, но я ко всему прочему - страж равновесия. А равновесие есть едва ли не главная забота небес - тут верующие в Будду недалеки от истины. С осени прошлого года равновесие стало нарушаться, и я обратился за помощью к своим духовным братьям по всему свету. Большинство согласилось со мною: настало время действовать.
Александр Святославович умолк, переваривая информацию. Его симпатии определились давно - не будь этого, он никогда не пошел бы на абсолютно незаконную сделку, которую ему предлагал граф фон Штуттгофф. Владимир Карлович был его первым патроном в морском ведомстве, когда он, еще только начинающий флотский офицер начал делать карьеру государственного чиновника. Именно с его легкой руки, Александр Святославович поступил в Академию Главного Штаба, а по ее окончанию стал куратором закупок для военного флота в Министерстве вооружений. Нет, не просто благодарность двигала им в момент, когда его старый покровитель и друг пришел к нему с несколько необычной, как он сам выразился, просьбой. Александр Святославович просто знал, что поступает правильно; что, помогая фон Штуттгоффу, он помогает благому делу. Все, за что стоял этот человек, было правильным и естественным; он как бы олицетворял собой офицерскую честь и совесть. У них состоялся короткий разговор при свечах. Фон Штуттгофф был с ним откровенен: он рассказал ему, что его сиберийские друзья просят его помощи в организации сделки с некими торговцами оружием, предлагающими принципиально новое оружие. Специалисты уже испытали образцы этого оружия и остались очень довольны его действием. Торговцам нужна нефть. На закупку ее нужны деньги, которых у сиберийских друзей фон Штуттгоффа нет. План таков: граф передает Александру Святославовичу деньги из своих секретных фондов, Александр Святославович проводит их в министерстве как средства для закупки нефти для флота, потом встречается с посредником и своим непосредственным участием улаживает сделку. Определенная часть оружия прямым путем идет во флот Империи. А потом Александр из уст самого же вице-адмирала узнал, кто будет этим самым посредником, и удивлению его не было предела. "Der Altmann noch wißt alles űber die Krieg, sehr besser denn wißt er die Teosophie. Darum das kann ihm einem prima Gottssoldat machen", - на прощанье проговорил фон Штуттгофф. Александр Святославович не смог сдержать улыбку. Слова, целый век назад сказанные Фридрихом Ницше, как нельзя лучше соответствовали ситуации.
А пан Станислав оказался-то каков? Нет, Александр Святославович нисколько не сомневался в искренности обращения бывшего генерала - его прошлые и настоящие поступки доказывали это, но вот, что еще понял он - так это, что генерал Потоцкий никогда не мог и не сможет стать настоящим отшельником - вернее, не имел для этого шанса. Бог или фатум уготовили совсем иную участь этой энергичной натуре, прирожденному лидеру. Да, иного и быть не могло! Пан Станислав - нечаянно, а может быть и намеренно - оговорился, и этих слов оказалось для Александра Святославовича достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Пан Станислав, как оказалось, был одним из руководителей тайного общества - эдаких новых масонов - цели которого были не вполне ясны, методы - абсолютно неизвестны. Были ли они заговорщиками? Вполне. Но мог ли Александр Святославович судить их? Не зная ни целей, которые они преследуют, ни средств, которыми они обладают, ни методов достижения вышеуказанных целей? Тем не менее, он был глубоко убежден в том, что для этих людей средства, применяемые для достижения цели, отнюдь этой цели не оправдывают, в отличие от тайного ордена доминатов Игнация Лойолы, чей девиз, как известно, в том и состоял, что во имя торжества Святой Церкви годятся все средства и способы. Однако помнил он еще и о том, что ирония судьбы как раз и состоит в том, что, какими бы благими намерениями ни руководствовались любые тайные общества в начале своего пути, в конце концов происходит подмена цели: благосостояние такого общества как хранителя святых идеалов начинает ставиться во главу угла, и уже никого не заботит, какими средствами это достигается.
- Кто-то приближается, - вдруг проговорил Равиль.
Волин, чутко прислушивавшийся к звукам леса, протестующе фыркнул.
- Как ты услышал? Я тут уже пятнадцать минут уши на макушке, и ни звука!
- Не я, - спокойно ответил Равиль, - Батыр. До этого он метался на привязи, недовольный, а сейчас - слышите? - притих. Так он делает, когда чует кого-то незнакомого.
- Равиль прав, - отозвался пан Станислав, стоявший до этого с закрытыми глазами, обращенный куда-то внутрь себя. - Я чувствую их приближение. Они тоже уже знают о том, что мы здесь.
- Пан Станислав, простите меня за излишний скептицизм, - подал голос Волин, - но я все не могу понять, каким образом вы связывались все это время с нашими таинственными оружейниками. Ведь нету же у вас здесь радиотелеграфа, в самом деле!
- Нет, радиотелеграфа у меня нет, - ответил пан Станислав. - Да и бесполезен он в данном случае. Да вы сами сейчас увидите. Увидите и поймете. Ждать осталось недолго.
Ожидать действительно пришлось недолго. Прежде, чем кусты кизила на той стороне площадки зашуршали, Батыр сзади испуганно залаял и затих. Четыре фигуры вынырнули из зарослей в сгущавшихся сумерках. Все четверо при виде встречавших остановились, как вкопанные в тени деревьев, и, казалось, пристально всматриваются в стоявших на поляне людей. В облике всех четверых было что-то странное, а от этого пробегал по спине холодок. Термин "ксенофобия" вряд ли был знаком Александру Святославовичу, не смотря на всю его образованность - его придумали люди в каком-то ином мире, с совершенно отличным мироощущением; здесь же ни предпосылок, ни реальных оснований для возникновения такого термина и областей знания, связанных с ним, не существовало. До сих пор. А сейчас те несколько человек, что стояли на поляне, ощутили на собственной шкуре то, для чего еще не было подобрано слова.
Александру Святославовичу потребовалось полминуты, чтобы определить эту странность, и причина ее была вовсе не в малом росте гостей. Пропорции тел четырех существ, стоявших перед ним были нечеловеческими. Это не бросалось сразу в глаза, но задним числом угадывалось по тому, как они двигались. В движении непропорционально длинных по сравнению с человеческими, рук и непропорционально коротких ног угадывалась вертикальная симметрия. Бочкообразные туловища было чрезвычайно массивными даже по человеческим меркам, хотя рост самого высокого из четверых едва достигал двух аршин.
Еще более удивительной была одежда гостей. Облегавшие черепа остроконечные шапки - очевидно, кожаные - с ушными клапанами, оставлявшими, тем не менее, вырез для больших для человека ушей с заметными острыми кончиками. Глаза были закрыты чем-то похожим на водительские очки, сидевшие на широких, похожих формой на сливы, носах. Все четверо имели роскошные рыжие усы и бороды, заплетенные в косички. Одеты все четверо были примерно одинаково - в нечто наподобие туник, отливавшие серебристыми отблесками, словно сделаны они были из рыбьей чешуи. На их коротких кривых ножках надеты были штаны из того же материала. Довершали гардероб сапоги-чулки с очень тонкими, но вероятно, прочными подошвами без каблуков. У троих из них за спинами рюкзаки, очевидно, тяжелые.
Несколько мгновений спустя пришельцы сняли с глаз очки, обнажив большие, почти круглые глаза почти без белков.
За спиной Александра Святославовича послышался вздох Волина:
- О, Боже Единый! Что... Кто это?
- Шайтанлар из-под горы, - вполголоса сиплым от страха голосом проговорил Равиль.
"Надо же, - подумал Александр Святославович, - крылатой твари не испугался, а тут..."
Сам же он попытался скрыть охватившие его чувства и насколько мог, ровным голосом обратился к пану Станиславу:
- Это и есть ваши оружейники, пан Станислав, не так ли? В таком случае вам следует познакомить нас.
Пан Станислав усмехнулся.
- У вас всех отменная выдержка. Я, признаться, ожидал реакции несколько более бурной. Эти... люди принадлежат к народу харрогир - так они себя называют. В переводе это означает "люди камня" - Он выдержал короткую паузу. - А насчет знакомства, кстати сказать, они с вами уже познакомились.
- Каким это образом? - Не выдержал Волин.
- Все дело в том, - с улыбкой произнес пан Станислав, - что их зрение несколько отличается от нашего. Я не силен в физической науке, но наши друзья видят некие тепловые лучи, исходящие от любого живого существа, неповторимые для каждого живущего, словно эти новомодные отпечатки пальцев. Именно эти цвета и являются для них именами. Вот сняли они очки и прочли наши имена.
- А в очках они их прочесть не могли? - Волин был настойчив.
- Нет, что вы, очки тепловых лучей не пропускают! У них считается очень нескромным снимать эти очки на людях - для них это, что для нас раздеться!
- Ага! Они, значит, нас за приличных людей не считают! - Разошелся Волин.
- Будет тебе, Андрюша! - Цыкнул на него Александр Святославович.
Пан Станислав расхохотался.
- Вы же, господа, сами настолько нескромно разглядывали наших гостей, что же еще им оставалось делать? Так что именно наша сторона нарушила протокол, и это - целиком моя вина. Признаюсь, выпустил из виду данное обстоятельство.
За все время этой перепалки, четверо гостей стояли, не шелохнувшись, наблюдая за людьми, а когда пан Станислав повернулся к ним, тот, что стоял вторым слева, выступил вперед и достаточно громко произнес.
- Сахк харр"т беорр-у, - он ткнул пальцем в Волина, - ак хафирра ц"асакх хас"т беорр-у"укх.
- Беорр"унгар ап"Беорр"арранг, предводитель наших гостей, говорит, что ошибся, прочитав имя господина Волина, как Успокаивающий сине-зеленый. - Перевел пан Станислав. - Однако минуту назад он понял свою ошибку, вас Андрей Викторович на самом деле зовут Резкий сине-зеленый, который перетекает в зенитную синеву. Его же имя в переводе на русский язык означает: "Изумрудный с оттенком желтизны, сын Огнисто-желтого. В обозначении оттенков цветов их язык не в пример богаче нашего.
- Йакх, - бородач по-человечески кивнул головой. - Беорр-у"укх хас"т дэррэ ум.
- Беорр"унгар ап"Беорр"арранг говорит, что у вас очень редкое имя.
- Спасибо, - сказал, улыбнувшись, Волин. Александр Святославович хихикнул.
- Прежде, чем начать переговоры, пан Станислав, - начал Александр Святославович, - мне хотелось бы узнать, какое положение занимает уважаемый Беорр-унгар ... гхм
- ап Беорр-арранг, - подсказал из-за спины Волин.
- Да, спасибо, Беорр-унгар ап Беорр-арранг. Каковы его полномочия?
- Положение Беорр-унгара ап Беорр-арранга примерно соответствует вашему, Александр Святославович, - он - главный оружейник убежища Барьера. На их языке это называется Синий Каморничий Тайных Хранилищ. Он также член Высшего Совета Девятерых Посвященных народа харрогир, а это, хочу отметить, значит, что он имеет право самолично принимать решения связанные с делами гильдии оружейников и горных мастеров.
Предводитель карликов подошел вплотную к пану Станиславу и что-то негромко пророкотал ему на ухо, все время тыча пальцем в сторону Александра Святославовича, и он увидел, как странно при этом взглянул на него бывший генерал, который волею судеб стал отшельником. Пан Станислав кивнул головой в знак понимания и обратился к Александру Святославовичу.
- Видно, придется мне сей час же разъяснить вам, господа, зачем я заставил вас проделать столь долгий путь сюда. И то правда, в любом ином случае вам вовсе не пришлось бы ехать для совершения сделки, но сей случай особый, и ваше личное присутствие было обязательно.
- Что касается технической стороны, то я... - Начал Александр Святославович.
- Да, конечно, техническая сторона сделки была урегулирована еще в Белом Граде, - перебил его пан Станислав. - К вам приезжал наш посредник. Спешу сообщить, что деньги были переведены на счета одного коммерческого банка на Готланде. Наши люди уже закупили сто двадцать тысяч бочек нефти и ждут от меня сигнала начать перевозку.
Но главное - не это! Уважаемый Беорр"унгар хотел посмотреть на тех людей, что дадут ему нефть. Хотел удостовериться, те ли это люди.
- Что это значит? - Спросил Александр Святославович и требовательным тоном добавил. - Объяснитесь, пан Станислав.
- У харрогир имеется легенда, и даже не легенда, а записанное в скрижалях предсказание их великого мудреца Беорр"ухарра, сделанное им еще на заре истории харрогир - то есть по нашим меркам, непредставимо давно. В человеческой истории Беорр"ухарра можно сравнить разве что с мифическими Прометеем греков или Вёлундом свевов с той лишь разнице, что этот мудрец - личность абсолютно историческая. В скрижалях подробно описаны все деяния этого родоначальника цивилизации харрогир. Он дал харрогир огонь, он познакомил их с началами ремесел и горной добычи, он дал им письменность, законы и еще многое-многое другое. Имя его почитается у всех харрогир, что разбросаны по всему свету - от Камня и до диких гор Халогаланда.
- И вы в это верите, пан Станислав? - Вмешался Волин. - Мы же с вами образованные люди. Один человек или... карлик, или гном - не знаю - не может научить своих сородичей сразу стольким умениям. Такая личность может быть фигурой только мифической, собирательной.
- Согласен с вами, господин Волин. С одной поправкой. В тех же самых скрижалях написано, что аррагир дали Беорр"ухарру все знания, которые он затем передал свои соплеменникам.
- И кто такие, эти аррагир? - Спросил Волин.
- Точного перевода я дать вам не могу - в речи харрогир огромную роль играют интонационные паттерны, которые влияют на значения слов и на грамматические категории. Слово "роггир" на их языке означает "люди". Всех остальных разумных существ, не принадлежащих к их роду, как нас, например, они называют "раггир". Слово "ар" на их языке...
- Арр! - Громко произнес Беорр"унгар, до этого молча наблюдавший за разговором людей и, воздев вверх руки, устремил взгляд ввысь.
- Ага, "небо", - сделал вывод Волин. - У ваших харрогир жестикуляция очень напоминает ту, что принята у нас.
- Да, вы почти угадали. "Ар" изначально означает "верх" или "потолок", "завеса" - ведь в пещерах и подземных ходах, где живут харрогир, именно каменные потолки заменяют им небо. Для обозначения же нашего неба они не стали придумывать другого слова. Очень удобно, особенно если учесть, что беорр-ар означает ярко синий, переходящий в белый.
- Люди неба, - медленно проговорил Александр Святославович. - Ангелы? Боги?
Пан Станислав неопределенно покачал головой.
|