Это было самое начало серпня. Стояла всепроникающая летняя жара, и хотя вступительные экзамены уже закончились, а учебный год и не думал начинаться, в соседнем парке уже алели яркие георгины и пушистые астры, цветы осени. Ночи становились все холоднее, все пронзительнее и как-будто чище, а небо казалось почти хрустальным, глубоким и задумчиво-синим, и словно бы ждало чего-то. Может быть благодаря именно этому предосеннему небу звезды стали ближе и острее. И не смотря на ночной холодок, Рики оставляла распахнутым окно, или частенько сидела на подоконнике с кружкой горячего чая и свежим черничным вареньем, завернувшись в плед и глядя, как над горизонтом поднимается созвездие Ориона. Свет от маленькой свечи освещал ее профиль, тонкие пальцы, обхватившие кружку, и выхватывал из полумрака портрет молодого человека в маске, стоящий на мольберте посреди маленькой комнаты.
Она нарисовала его полгода назад. Это было так. Однажды, когда Рики с синющими кругами под глазами и дрожью в руках в бешеном темпе готовилась к экзаменам, несмотря на кофе и недоделанный проект, сон одолел ее под утро. И в это утро он впервые приснился ей, такой высокий, тонкий, пронзительный и печальный. Половина его строгого и будто бы застывшего лица была закрыта маской, белые длинные волосы были похожи на порывы снежного ветра. В тонких пальцах он держал белую розу, с которой медленно облетали лепестки Он не отрываясь смотрел на цветок, будто бы в нем была скрыта какая-то разгадка, или будто бы молчаливо его о чем-то спрашивая, но при этом не дожидаясь ответа. И лишь один раз в этом сне он поднял свои грустные глаза на Рики. Их взгляды пересеклись, как клинки шпаг, и она почти услышала этот крик от столкновения звонкой стали, и.... проснулась. Солнце нещадно било в глаза, от постоянного недосыпания болела голова, в горле першило. Но надо было идти, и Рики собрала волю в кулак, заставила себя встать и пойти
в Академию. Вернулась она уже после заката, измотанная, убитая и подавленная. Но, несмотря на такое плачевное состояние, не тратя ни минуты она прицепила к мольберту новый чистый лист и стала рисовать его. Эти большие глаза, тонкие губы, длинные волосы, цветок в руках - все то, что целый день стояло у нее перед глазами, напоминая о себе, будоража воображение. Тогда она чуть не придумала ему имя, но не успела произнести его вслух, утонув как в тумане, в подкравшемся сне рядом с незаконченным портретом.
Тогда она проспала сутки. Экзамены благополучно миновали, все забылось и затерлось, а портрет остался. Все такой же непонятный и от того пугающий, он стоял посреди ее комнаты, и Рики не решалась ни закончить его, ни спрятать куда подальше. Она словно боялась, что если спрячет его среди бумаг и пыли, ему будет от этого так нестерпимо одиноко, что он пропадет, уйдет в никуда, оставив после себя только чистый лист бумаги и ноющие под ложечкой воспоминания. Так портрет остался стоять посреди комнаты, еще незавершенный, похожий на силуэт, на который на секунду упал свет, и который за миг до этого скрывался в тени, и еще через миг опять уйдет в тень.
Ночью это ощущение становилось куда острее. Именно в такие ночи, наполненные тишиной до самых краев, и в то же время тревожные, несущие в себе ожидание близкой осени, Рике начинало казаться, что человек на портрете на самом деле живой, и сейчас смотрит на нее из полумрака. И может быть, так же, как она, пытается понять, о чем она думает, чего хочет, или как звучит ее имя, что она любит на завтрак.
Утро наводило свои порядки, и, зевая и потягиваясь на ходу, Рики проходила мимо портрета, останавливалась, вглядывалась в его едва уловимое выражение на застывшем лице, и недоумевала, как она могла подумать о том, что он действительно что-то видит своими нарисованными глазами. А потом как будто холодок пробегал вдоль лопаток, и в голову к ней закрадывалась мысль о том, что он все-таки исподтишка наблюдает за ней. Она яростно отмахивалась от этой мысли, обеими руками зарываясь в и без того торчащие в разные стороны вихры соломенных волос и, пританцовывая по комнате на цыпочках, собиралась на пленэр. Но, как всегда вешая на плечо объемную сумку и подхватывая на бегу большущую папку, уже стоя в дверях, она оборачивалась, и говорила:
- До вечера. Я вернусь поздно, но ты не скучай без меня, ладно?
Портрет никогда не отвечал. И скорее всего не скучал, как это свойственно портретам. Но она не могла сказать, что не ждала ответа, хотя сама мысль о том, что он может ответить однажды, выглядела для нее более фантастичной, чем дракон, приземлившийся на главную площадь столицы.
В то утро Рики как всегда встала поздно, и с трудом разлепляя глаза, побрела в душ, по дороге чуть не свернув планшет, опрокинув банку с водой, засохшую палитру, свечку с импровизированным подсвечником и пачку бумаг. Выйдя из душа с полотенцем на голове она огляделась, ойкнула и хлопнула себя по лбу. Портрет, непоколебимо стоящий посреди творческого беспорядка невозмутимо взирал на ее голые ноги.
- Доброе утро, - буркнула Рики себе под нос, и попыталась упорядочить окружающую действительность, вытерев лужу на полу и закинув бумаги на полку.
- Пф-ф-ф-ф-ф... Некогда убираться, прости. Нужны наброски Городской картинной галереи. Бо-о-о-о-льше набро-о-о-осков, - она сделала круглые глаза, потом фыркнула и рассмеялась.
- Подумать только, я разговариваю сама с собой. Если бы у меня был кот, я бы разговаривала с котом.