И тут в голову пришла мысль отправиться на кладбище.
Вообще-то уже было поздно, мне хотелось спать и кушать, но обычно, если Виккиту приходила в голову какая-то очередная идейка, то можно было попрощаться со спокойствием на ближайшие несколько часов. Все зависело от того, как быстро его осенит чем-то новым. Странно, но в тот вечер, когда мы выходили на улицу, я был почти уверен, что он сегодня не предложит обводить мелом свои контуры, лежа на асфальте; обворовывать зоомагазин для похищения черепашек или мышек; вызывать дриад, стоя у дерева, или еще что-нибудь похлеще, как бывало каждый раз во время наших прогулок. Дома, у него или у меня, мы находились в относительной безмятежности, если не учитывать его периодического застывания над заинтересовавшей книгой или оцепенения, если он начинал вслушиваться в уличные шумы или шорохи темноты. Однажды он рассказал, как просидел на остановке полчаса, слушая классный индастриел с необычными ударными, доносившийся из окна, пока не понял, что это был шум машин, а не чья-то мощная стереосистема.
Но в этот вечер он быстро расставил хрустальные бокалы моей прабабушки в гамму си-минор (я это все-равно не оценил за неимением слуха), поводил взад-вперед вилкой, повыстукивал мелодии, а потом поволок меня на улицу.
Мы решили пройтись пешком по центру, людей уже почти не было, и Виккит периодически останавливался перед антикварными магазинчиками, подолгу ощупывая взглядом понравившуюся вещь. Я не разделял его тяги к облезлым, на мой взгляд, старинным столикам или сундукам, но интересно то, что он, не зная стоимости, интуитивно чувствовал самые дорогие предметы.
- Пойми, что у этих вещей есть образ, они живые. Ты только представь себе, сколько видела старая мебель! Вся сегодняшняя мебель обезличена, пусть даже эксклюзивная, в том смысле, что еще ничего не видела. И, по правде говоря, вряд ли увидит. Может быть, и у нее со временем появится душа, но не такая, а механическая, она появится только потому, что уже пора, только от старости. Матричная душа.
Виккит любил эти слова - матрица, matrix, охотнее всего применяя их по отношению к еде в МакДональдс. К еде у него было вообще какое-то необычное отношение, - он не мог заставить себя поесть в кафе или ресторане, объясняя это брезгливостью; мысль о том, что с кем-то пришлось бы пить из одного стакана, бутылки или есть одной вилкой вызывала у него тошноту. И непонятно было, что же он вообще ест с удовольствием, так как мяса он не ел, но не из принципиальных соображений, - ему была безразлична теория об убитых животных, - просто он не любил его вкус, а запах рыбы вызывал у него отвращение. Когда я зачитывался Сорокиным, он чуть было не выкинул мою книжку, прочитав один из самых безобидных рассказов - "Лошадиный суп". Я пытался его успокоить, не поняв, чего это обычно невозмутимый Виккит так распсиховался. Я даже приводил в пример высказывание Ерофеева о том, что от настоящей литературы должно тошнить. Но он наорал на меня, сказав, что, во-первых, я переврал - там было сказано о том, что читать должно быть противно, а во-вторых, обвинил в безвкусии и повышенном аппетите на несъедобное. Не знаю, что мне было более неприятно - обвинение в безвкусии или эта проклятая цитата, но он всегда помнил все мелочи из прочитанного, и это меня немного уедало.
Впрочем, это была единственная серьезная размолвка. Обычно я с энтузиазмом вникал в его штучки, находя их забавными, и никогда до конца не задумывался - что же такое его обостренное восприятие. Иногда мне казалось, что он просто выбрал себе чудаковатый стиль для того, чтоб удивлять людей, пока не понял, что он рассматривает окружающих как неизбежную, но необходимую мебель в духе модерн, абсолютно не думая о впечатлении, которое производит на людей. Не окажись никого рядом, исчезни все вдруг, он бы, я думаю, не особо удивился, занимаясь разглядыванием новых существ или чего-нибудь еще, анализируя и предугадывая действия окружающих его пока неизвестных предметов со стопроцентной точностью.
Мы прошли пешком до конца длинной улицы в центре, не заворачивая на этот раз в закоулки, потом я, чтобы позлить его, купил огромный многослойный гамбургер, но он слишком хорошо меня знал и только ехидно улыбнулся. Мы оказались в конце долгой улицы, завершавшейся своеобразной развилкой - с одной стороны находился двор среди старых домов, поставленных в виде буквы П, с другой - маленькое кладбище.
Мы прошли во двор и сели на лавочку.
- Ты вечно так странно куришь, как будто не затягиваешься, - сказал я просто так, хотя знал, что он затягивается глубоко, но очень быстро и как-то нервно.
Виккит, как обычно в подобных ситуациях, не счел нужным ответить, разглядывая двор и насвистывая "Чижик-пыжик". Чуть прищуренные в момент раздумий глаза и почему-то нахальное выражение лица придавали ему сходство с молодым уголовником, казалось, что он сейчас сплюнет сквозь зубы и достанет откуда-то начатую бутылку водки и недокуренный бычок.
- Ты обращал внимание на то, что все старые дворы имеют одинаковый запах? - и, не дожидаясь моего ответа, продолжил. - Все равно, в какой стране ты окажешься, но запах не меняется. Это то же самое, что старая мебель.
Он всегда высказывался подобным образом, зная, что я поймаю идею. Ограничивался наброском слов, легким эскизом, а иногда даже замолкал, не выразив мысль до конца. Если честно, то и говорил он не очень хорошо, запинался, речь была неровной, сумбурной, но я неизменно удивлялся обилию образов и фишек, невзрачных на первый взгляд, но которым он придавал почти мистическое значение. Он умел раскладывать по полочкам своей памяти разнообразные впечатления, ассоциации, запахи, которые накапливал во время прогулок.
- Самое главное вовремя почувствовать время, когда пора возвращаться домой. Брожение по улицам без цели, без маршрута дает каждую секунду непрерывный поток замечательных штуковин; твоя цель просто идти, не задумываясь о пути. Заметил что-то, тронувшее тебя, - забери с собой. Это может быть все что угодно, - начиная от прикольного школьника с рюкзаком до попы и заканчивая звоном полуразбитого колокола в маленькой церквушке. Но не переусердствуй, обилие впечатлений дает противоположный эффект. Тебе все лучше и лучше, каждое новое наблюдение приносит все больше восторга, тебе кажется, что дальше будет еще круче, что все только началось, но на самом деле все закончилось в ту минуту, когда ты так подумал. Как наркотик, как обещание, которое не выполнили. Вдруг понимаешь, что все это абсолютно не интересно, что ты переполнился до краев. Такой вот прыжок в ледяную воду.
Виккит разорвал фильтр докуренной сигареты на волокна и спросил:
- Ты давно был на кладбище?
Я неопределенно пожал плечами, совсем не удивляясь неожиданному вопросу.
- Пойдем?
- Ну ладно, пошли...
- Да нет, не сейчас, а ночью.
- Ты что, могилы собрался раскапывать?
- Ага, кресты ворочать... Не, я серьезно, просто мне давно интересно, почему кладбище ночью внушает такой страх.
- Ха, можно подумать, тебе не будет страшно!
- Не знаю, может и будет. Но если бы я был в этом уверен, то не предложил бы.
Я пожал плечами. Меня сейчас больше заботила неуемная муха, которая как персональный ангел выделывала круги над моей головой. Попытка незаметно поймать ее в пригорошню расплавилась от взгляда Виккита, он вечно обходил всех муравьев и букашек на дороге, по каким-то своим принципам не желая их давить.
- Не пепели! Ничего я с ней не сделал!
- Ну, ты как? Или боишься?
- А гамбургер за храбрость купишь?
На самом деле я думал, что будет страшнее. Самым неприятным оказался момент, когда мы перелезали через закрытые ворота. Но когда пошли по дорожке вперед, ничего особенного. Правда, назад я не оглядывался. Виккит молчал. На середине проходила дорожка, разделяющая кладбище на две половины, а впереди, за стеной, как-то неожиданно, словно глаз циклопа, подмигивал светофор. Я сразу обратил внимание, что на той половине, которую мы еще НЕ перешли, почти возле каждой могилы горели свечи. Но вторая половина была темной. Нет, я не испугался, но это было как-то странно.
- Вик, почему там не горят свечи? - произнес я бодро.
- Заткнись. Ты мне лучше скажи, что здесь делают эти лейки?
Я поглядел направо и увидел на разделяющей тропинке гроздь больших зеленых леек. Мне они показались настолько абсурдными, что я не выдержал и пошел к выходу. Перелезая через ограду, я порвал брюки на колене. Виккит стоял и смотрел на меня ледяным взглядом.
- Ты здесь ночевать собрался? - психанул я, выведенный из себя его непроницаемым лицом, - давай, перелезай быстрей.
- Смотри, как прикольно, - нас с тобой разделяет только оградка, а на самом деле... Ну, может, толкнешь какую-нибудь символическую мысль по этому поводу? - и он противно засмеялся.
- Слушай, вылảзь отсюда!
- Успокойся, малышка, я даже куплю тебе заслуженный мерзкий гамбургер.
Я развернулся и пошел в сторону остановки. Он скоро меня догнал, и, не говоря ни слова, мы стали пялиться на автобусное расписание.
- Все, пошли пешком, из-за твоего кладбища мы прозевали последний автобус.
Идти было где-то около часа. Мы молча тянулись вдоль дороги по направлению к дому. У меня сломалась зажигалка, а подкурить было не у кого. Все немногочисленные ночные прохожие, которые попадались на глаза, всегда оказывались на другой стороне улицы.
- Давай перейдем дорогу, - предложил я.
Виккит только хмыкнул.
Мы прошли до следующей остановки, но навстречу, опять по другой стороне, прошли пару человек, и никого по нашей.
- Что за чертовщина! - я даже разозлился.
- А ты до сих пор не понял?
- Что?
- Ну то, почему они идут по другой стороне. Мы с тобой остались за оградой и думаем, что продолжаем бродить по городу, на самом деле зависнув на той середине между половинами кладбища.
Я почувствовал дикое желание дать ему по морде:
- Если кто и остался за оградой, то это ты!
- А почему ты уверен, что перелез? Ты можешь это как-то доказать?
- Я не собираюсь тебе ничего доказывать, меня иногда утомляют твои мистические штучки. Если ты считаешь, что остался там, - пожалуйста, но меня сюда не приплетай! Я лично уверен, что перелез, у меня даже дыра на колене из-за этого проклятого забора!
- Если ты в чем-то и прав, то только в заборе, - тихо произнес Виккит и посмотрел на мои разорванные джинсы.
Точнее, на колено.
Дырки не было.
- Ну? Понял?
Я беспомощно оглянулся и в мягком свете мерцающих свечей увидел только носики зеленых леек, нацеленные на меня как дула маленьких пузатых танчиков из Детского Мира. У меня был такой, я потом обменял его на грузовик у мальчика с площадки. Песочница - Если не отдашь лопатку, врежу ведерком по уху! - Обе-едать! Ко-оленька, обе-едать!!
(Я про себя сказал спасибо, что мой желудок пуст. По правилам этикета при блевании на кладбище рот полагается вытереть батистовым платочком.)
- Я бы, конечно, мог тебя попугать, сказать, к примеру, что я дух умершего парня, или придумать еще что-нибудь в этом роде; и ты бы поверил. Но на тебя и так слишком подействовали эти лейки. Помнишь тот фильм, "Swordfish"?
Я вспомнил - и тотчас же понял, что он собирается выудить из своей памяти.
Ты слышал когда-нибудь о Гарри Гудини? Он не был похож на фокусников, он был артистом. Он мог заставить исчезнуть слона посреди театра перед тысячами людей, и знаешь, как ему это удавалось? С помощью сбития с толку: что видит глаз, что слышит ухо, то велит и мозг.
Я прибил все-таки ту надоедливую муху и подкурил от своей целой зажигалки. Виккит качал ногой и глядел, как немолодая женщина во дворе развешивает мокрое белье.
- Да, все дворики имеют похожий запах, - протянул Вик, разрывая сигаретный фильтр на волокна.
Потом мы одновременно кинули взгляд в сторону старинного кладбища, переглянулись и встали с полинявшей лавочки.