Опустив морду на передние лапы, пёс лежал посреди дороги и тяжело дышал. Бледно-розовый язык, вывалившийся из лохматой пасти, беспомощно свисал, густые слюни капали на шерсть и на горячий битум, усыпанный мелкой колючей щебёнкой. Жирный, недавно уложенный асфальт вокруг него был перепачкан коричневой кровью, от позвоночника, на несколько метров тянулись беловатые полоски кишок. Задних ног у пса не было, вместо ног рядом с ним валялась плоская тряпка мокрой шерсти, раздавленная колесами большегруза.
Лёха тяжело поднимался в гору. Болели колени, болела голова и очень хотелось пить. Он знал, что через два часа будет дома, где выпьет много-много холодной воды, залезет в тёплый душ, а потом ляжет в сухую кровать, откроет настежь окно и будет долго-долго спать. Не спал и почти не ел он уже два дня. Так получилось, что Лёха без денег и без связи оказался вдалеке от родного города и теперь вторые сутки добирался домой, где автостопом, где зайцем, а где - пешком. Но теперь все его злоключения позади, он шел по знакомой дороге и знал, что скоро и, как всегда, неожиданно появится из-за поворота маленький городок, в котором он вырос и прожил тридцать лет своей жизни. Он увидит знакомые улицы, покосившиеся шершавые заборы и трубы местного заводика. Жил Лёха один, жена ушла от него еще лет пять назад. Слава богу, детей наплодить они не успели и разошлись, в общем, тихо и почти без скандалов. Жену Лёха любил. Ну, значит не бил её и с пониманием относился к её частым женским капризам и выкрутасам. В молодости она была красивой девкой, мечтала о всяком разном хорошем, но с годами сильно сдала, разлюбила мужа, растолстела и заскучала. Ухала она, по слухам, в Москву, и Лёха ее после развода больше не видел и ничего про неё больше не слышал.
Пёс услышал Лёхины шаги, приподнял морду и попытался встать. Он не скулил, долгие годы жизни на улице научили его, что жаловаться на жизнь, когда тебе скверно - бесполезно и смешно. Сегодня пришло твое время умереть - умри и не трать силы на скулёж и жалобы.
Подступал теплый летний вечер, уже начинало темнеть. Подойдя к месту, где лежал пёс, Лёха остановился, посмотрел внимательно на его большую беспородную голову, на тяжело вздымающиеся, усиженные синими мухами, бока, и огляделся вокруг. Немного подумав, он вздохнул, развернулся и пошел назад, под гору. Больше всего болело левое колено, но это ничего, еще немного и он будет дома, где удобно положит ногу на кровать и даст ей отдохнуть. Нога - это ничего, это пройдёт.
Медленно спускаясь с горы, Лёха оглядывался и чего-то высматривал в придорожной пыли. Увидев, наконец, то, что искал, он двумя руками поднял находку и, крепко обхватив, пошел назад, туда, где лежал пёс. Идти было всё тяжелее и тяжелее.
Минут через пятнадцать он добрался до того места, где впервые увидел пса. Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами, бока его вздрагивали. Лёха подошел поближе и, подняв над головой тяжелый шершавый камень, прицелился. 'Только бы не открыл глаза', подумал Лёха. Он размахнулся и с первого же раза попал куда надо. Череп хрустнул, пёс дернулся и затих. Из-под камня на остывающий асфальт потекло что-то черное. Растревоженные мухи, недоумённо покружившись несколько секунд, с громким жужжанием опять облепили уже мертвого пса. Лёху стошнило чем-то горьким и жёлтым. Вытерев рот, он взял пса за переднюю лапу и потянул с дороги в канаву. Пёс оказался удивительно лёгким, как будто он был пустой. За ними тянулся темный след.
Выбравшись из канавы, Лёха бросил туда же липкий камень, посмотрел вокруг и зашагал дальше. Идти было еще два часа, становилось темно и надо было торопиться.