Собственно сама статья (текст статьи я даю курсивом, свои комментарии и оценки других критиков - обычным текстом):
Александр АЛЕХИН
ЕВРЕЙСКИЕ И АРИЙСКИЕ ШАХМАТЫ
Содержание.
АРИЙСКИЕ И ЕВРЕЙСКИЕ ШАХМАТЫ
ЧАСТЬ I.
Ласкер совершил плагиат по отношению к великому Морфи...3
Шахматная драма Европы...5
Способны ли евреи как раса к шахматам?...6
'Блестящие' партии против слабых соперников... 6
Воспитанный в ненависти к 'гоям'...7
Он не хотел поддаваться влиянию соперника...8
ЧАСТЬ II.
АРИЙСКАЯ АТАКУЮЩАЯ ИДЕЯ...11
'Игра в два отверстия' умерла раньше Рети...12
Бедная шахматная Америка...12
Шахматный феномен Капабланки...14
Решающей является матовая идея!...18
ЧАСТЬ III.
ЕВРЕЙСКИЕ ШАХМАТЫ ПОВЕРЖЕНЫ...19
Морфи - человек, который слишком рано родился...19
Андерсен - жертва жертвы... 20
Чигорин - первая жертва международной плутократии...21
Пильсбери - человек, который родился слишком поздно...22
Сопротивление Алехина еврейским шахматам...24
Арнольд Нимцович - претендент на титул чемпиона мира...25
Д-р Эйве - игрушка в руках евреев...26
Можно ли надеяться, что со смертью Ласкера - смертью второго и, по всей вероятности, последнего еврейского чемпиона мира по шахматам - арийские шахматы, которые из-за еврейской оборонительной идеи пошли по ложному пути, вновь найдут дорогу к всемирным шахматам? Позвольте мне не быть в этом вопросе слишком оптимистичным, ибо Ласкер пустил корни и оставил нескольких последователей, которые смогут нанести мировой шахматной мысли еще немало вреда.
Большая вина Ласкера как ведущего шахматиста (не хочу и не могу о нем говорить как о человеке и "философе") имеет много сторон. После того как он победил с помощью своего тактического умения Стейница, бывшего на 30 лет старше (впрочем, это было забавным зрелищем - наблюдать за обоими изощренными тактиками, которые пытались внушить шахматному миру, будто они являются великими стратегами и первооткрывателями новых идей!), он ни одной минуты не думал о там, чтобы передать шахматному миру хотя бы одну собственную творческую мысль, а удовлетворился тем, что издал в виде книги серию прочитанных им в Ливерпуле лекций под заголовком "ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ В ШАХМАТАХ".
ЛАСКЕР СОВЕРШИЛ ПЛАГИАТ ПО ОТНОШЕНИЮ К ВЕЛИКОМУ МОРФИ
В этих лекциях, в этой книге Ласкер описал у великого Морфи его идеи о "борьбе за центр" и об "атаке как таковой". Ибо шахматному маэстро Ласкеру была чужда сама идея атаки как радостной, творческой идеи, и в этом отношении Ласкер был естественным преемником Стейница, величайшего шута, которого когда-либо знала шахматная история.
Что, собственно, представляют собой еврейские шахматы, еврейская шахматная мысль? На этот вопрос не трудно ответить: 1) материальные приобретения любой ценой; 2) оппортунизм, доведенный до крайности, оппортунизм, который стремится устранить всякую тень потенциальной опасности и поэтому раскрывает идею (если это вообще можно назвать идеей) "защиты как таковой!". С этой идеей, которая в любой разновидности борьбы равнозначна самоубийству, еврейские шахматы - имея в виду их будущие возможности - сами себе выкопали могилу. Потому что при помощи глухой защиты можно при случае (и как часто?) не проиграть - но как с ее помощью выиграть? Пожалуй, можно бы было на этот вопрос ответить так: благодаря ошибке соперника. А что если эта ошибка не будет допущена? Тогда стороннику "защиты любой ценой" ничего другого не останется, как плакаться, жалуясь на "непогрешимость" соперника.
На вопрос о том, как оборонительная мысль пускает корни, ответить не вполне легко. Во всяком случае, в Европе между наполненными огнем и духом матчами Лабурдонне - Мак-Донелл и появлением Андерсена и Мэрфи был период шахматного упадка, глубочайшая точка которого приходится, пожалуй, на матч Стаунтон - Сент-Аман. Этот матч закончился победой Стаунтона, и тем самым этот англичанин завоевал себе законное место в шахматной истории XIX века. В те самые минуты, когда я пишу эти строки, у меня перед глазами лежит книга Стаунтона, посвященная первому всемирному международному турниру, состоявшемуся в 1851 году в Лондоне и выигранному гениальным немецким мастером Андерсеном. Результат этого соревнования, который по существу олицетворял победу наших агрессивных боевых шахмат над англо-еврейской концепцией (в 1-м туре Андерсен разгромил польского еврея Кизерицкого), "теоретик" Стаунтон в своей книге для английской публики отнес его к чисто случайному стечению обстоятельств. Он, Стаунтон, якобы чувствовал себя нездоровым, так как перегрузил себя организационными делами турнира, и т. д. и т. п., то есть обычный, очень хорошо знакомый оправдательный лепет! Поражение же, которое Андерсен нанес Стаунтону, представляло собой нечто гораздо большее, нежели исход борьбы между двумя шахматными мастерами: это было поражением англо-еврейской оборонительной идеи, нанесенной ей немецко-европейской идеей наступательной борьбы.
ШАХМАТНАЯ ДРАМА ЕВРОПЫ
Вскоре после этой победы Андерсена Европа пережила шахматную драму: гений столкнулся с еще большим гением из Нового Орлеана. Сама по себе эта драма еще не переросла в трагедию, ибо игра Морфи в шахматы была игрой в шахматы в полном смысле этого слова. Но, во-первых, Морфи вскоре после своей блестящей победы сошел с ума и тем самым был потерян для шахмат, а, во-вторых, Андерсен так и не смог оправиться после поражения от Морфи и в 1866 году, не проявив особого боевого духа, уступил шахматный скипетр еврею Стейницу. Чтобы ответить на вопросы, чем, собственно, был Стейниц и почему он заслужил играть в наших шахматах ведущую роль, необходимо, как ни странно, ближе рассмотреть вопрос ШАХМАТНОГО ПРОФЕССИОНАЛИЗМА. Дело в том, что в любом жанре искусства - а шахматы, невзирая на то, что в их основе лежит борьба, являются творческим искусством - существует два вида профессионалов. Прежде всего, это те, кто приносит своему делу в жертву все остальное, что дарует человеку жизнь, лишь бы иметь возможность посвятить себя предмету своей страсти. Таких "жертв искусства" невозможно осуждать за то, что они зарабатывают свой хлеб насущный тем, что является смыслом их жизни. Ибо они в избытке дарят людям эстетическое и духовное наслаждение. Совсем иначе обстоит дело у другого, можно смело сказать, - "восточно-еврейского" типа шахматного профессионала. Стейниц, по происхождению пражский еврей, был первым из этого сорта и быстро, слишком быстро, создал свою школу.
СПОСОБНЫ ЛИ ЕВРЕИ КАК РАСА К ШАХМАТАМ?
Имея тридцатилетний опыт, я бы ответил на этот вопрос так: да, евреи чрезвычайно способны к использованию шахмат, шахматной мысли и вытекающих из этого практических возможностей. Но подлинного еврейского шахматного художника до сих пор не было. В противоположность этому я хотел бы, упомянув только тех, кто был на самой вершине, перечислить следующих творческих представителей арийских шахмат: Филидор, Лабурдонне, Андерсен, Морфи, Чигорин. Пильсбери, Маршалл, Капабланка, Боголюбов, Эйве, Элисказес, Керес. "Еврейский урожай" за тот же исторический период весьма скуден. Кроме Стейница и Ласкера заслуживает некоторого внимания деятельность следующей группы (в исторической последовательности): В период декаданса, в период царствования Ласкера (1900-1921) - отметим три имени, а именно Яновский, Шлехтер и Рубинштейн.
"БЛЕСТЯЩИЕ" ПАРТИИ ПРОТИВ СЛАБЫХ СОПЕРНИКОВ
Постоянно живший в Париже польский еврей Яновский был, пожалуй, типичнейшим представителем этой группы. Ему удалось найти во французской столице мецената в лице другого еврея, голландского "художника" Лео Нардуса. Тот в течение 25 лет не выпускал Яновского из рук. Кто-то в США показал этому Нардусу несколько партий Морфи, связанных с жертвами. После этого Нардус начал молиться только на Морфи и требовать от своего подопечного Яновского только так называемых "красивых партий". Что ж, Яновский поневоле создавал "блестящие партии", но, как вскоре выяснилось, только против более слабых соперников.
В игре с подлинными мастерами его стиль был таким же деловитым, сухим и материалистичным, как и у 99 процентов его собратьев по расе. Серьезным соперником он для Ласкера никогда не был, и тот побеждал его с легкостью.
В этой связи уместно указать на одну из особенностей "таланта" Ласкера, а именно - избегать опаснейших соперников и встречаться с ними только тогда, когда они вследствие возраста, болезни или потери формы становились для него неопасными. Примеров подобной тактики предостаточно, например, уклонение от матчей с Пильсбери, Мароци и Таррашем, принятие вызова последнего только в 1908 году, когда о победе Тарраша уже не могло быть и речи. Отметим и короткий матч со Шлехтером в 1910 году; ничейный результат этого соревнования был задуман как приманка для более длительного и соответственно оплаченного матча на первенство мира. Вопрос о Шлехтере поэтому заслуживает особого внимания, поскольку в галерее еврейских шахматных мастеров этот человек стоит в значительной степени особняком.
Шахматист без воли к победе, лишенный честолюбия, всегда готовый принять предложенную ничью, он получил от Ласкера прозвище "шахматиста без стиля". Наилучшей иллюстрацией отрицательного влияния чемпиона мира Ласкера является именно то обстоятельство, что эта лишенная темперамента и стиля "шахматная машина" в период с 1900 по 1910 год добилась наибольшего числа побед в турнирах.
ВОСПИТАННЫЙ В НЕНАВИСТИ К "ГОЯМ"
Третьим еврейским конкурентом Ласкера был мастер из Лодзи Акиба Рубинштейн. Будучи воспитан в строго ортодоксальном духе с талмудической ненавистью к "гоям", он уже с начала своей карьеры был, одержим тем, чтобы истолковать свою склонность к шахматам, как своего рода "миссию". Вследствие этого он, будучи молодым человеком, принялся изучать шахматную теорию с такой же страстью, с какой он мальчиком впитывал в себя талмуд. А происходило это в такой период шахматного декаданса, когда на мировой шахматной арене царствовала так называемая венская школа (видевшая секрет успеха не в победе, а в том, чтобы не проигрывать), которую основал еврей Макс Вайс и которая пропагандировалась еврейским трио: Шлехтер - Кауфманн - Фендрих.
Не удивительно, что Рубинштейн, который в этот период все же имел лучшую дебютную подготовку, чем его турнирные соперники, сразу же после своего появления на международной турнирной сцене начал праздновать впечатляющие победы. Самым значительным его успехом, пожалуй, был дележ 1-го места с Ласкером в Санкт-Петербурге в 1909 году, в памятном турнире, на котором я в 16 лет присутствовал в качестве зрителя. С этой вершины и последовало сначала едва заметное, а затем становившееся все более явным падение Рубинштейна. Хоть он и изучал неустанно теорию, хоть он и достигал благодаря этому частичных успехов, тем не менее, ощущалось, что эта учеба все-таки превосходит возможности его хоть и способного к шахматам, но в остальном весьма посредственного мозга.
Вот так и случилось, что я, попав после четырехлетнего советского опыта в Берлин, встретил там Рубинштейна, ставшего гроссмейстером только наполовину и человеком только на одну четверть. Его мозг становился все более затуманенным частично манией величия, частично манией преследования.
Примером может служить следующий анекдот: в конце того же 1921 года благодаря усилиям Боголюбова в Триберге был организован небольшой турнир, в котором участвовал и Рубинштейн. Как это принято, по окончании каждой партии она анализировалась ее участниками. Однажды при таком анализе (я был директором турнира) я обратился к Рубинштейну с вопросом: "Почему вы в дебюте избрали этот ход? Он ведь наверняка не столь хорош, как тот, с помощью которого мне несколько месяцев тому назад удалось победить Боголюбова и который мы с вами совместно проанализировали".
ОН НЕ ХОТЕЛ ПОДДАВАТЬСЯ ВЛИЯНИЮ СОПЕРНИКА
"Да, - ответил Рубинштейн, - но ведь это чужой ход!", Короче говоря, в этот период только его шахматы что-либо значили для него. В последние 10 лет его деятельности (1920-1930 гг.) он, хоть и сыграл несколько хороших партий, хоть и добился кое-каких успехов, тем не менее все сильнее страдал манией преследования. В последние 2-3 года своей шахматной карьеры он, сделав ход, сразу же буквально убегал от шахматной доски, сидел где-нибудь в углу турнирного зала и возвращался к доске лишь после того, как его соперник делал ответный ход. Свое поведение он сам объяснял так: "Чтобы не поддаваться влиянию соперника". В настоящее время Рубинштейн находится в Бельгии, но для шахмат он мертвец навсегда.
Рижский еврей Аарон Нимцович относится скорее к эпохе Капабланки, нежели к эпохе Ласкера. На его инстинктивную антиарийскую шахматную концепцию странным образом - подсознательно и вопреки его воле - влияла славянско-русская наступательная идея (Чигорин!). Я говорю подсознательно, ибо трудно даже представить себе, как он ненавидел нас, русских, нас, славян! Никогда не забуду краткого разговора, который был у нас с Нимцовичем в конце турнира в Нью-Йорке в 1927 году. На этом турнире я его опередил, а югославский гроссмейстер проф. Видмар уже неоднократно побеждал его в личных встречах. Из-за этого он страшно злился, однако не посмел оскорблять нас непосредственно. Вместо этого он однажды вечером завел разговор на советскую тему, глядя в мою сторону, сказал: "Кто произносит слово СЛАВЯНИН, тот произносит слово РАБ*". Я ответил ему на это такой репликой: "Кто произносит слово ЕВРЕЙ, тому к этому, пожалуй, нечего и добавить".
Нимцович приобрел в определенных кругах репутацию "глубокого теоретика", главным образом благодаря опубликованию двух своих книг, которым он дал заглавие: "Моя система" и "Моя система на практике". По моему глубокому убеждению, вся эта "система" Нимцовича (помимо того, что она отнюдь не оригинальна) покоится на неверных предпосылках. Ибо Нимцович делает не только такую ошибку, как попытка достичь синтетического конца при аналитическом начале, а идет еще дальше в своем заблуждении, основывая свои анализы исключительно на личном опыте и выдавая шахматному миру результаты этих анализов за синтетическую правду в последней инстанции. Пожалуй, кое-что правдивое, кое-что правильное в учении Нимцовича все же есть. Но авторство этого "правильного" принадлежит не ему, а другим, как старинным, так и современным мастерам. Поэтому здесь происходил сознательный или подсознательный плагиат.
Правильной была, во-первых, идея борьбы за центр. Но это понятие ввел Морфи, а проиллюстрировали его не только блестящие достижения Чигорина, но и победы Пильсбери и Хараузека. Правильными далее были, во-вторых, и, в-третьих, такие прописные истины, как целесообразность захвата седьмой горизонтали, а также то, что использование двух слабостей соперника лучше, чем использование только одной...
И вот с помощью таких банальностей Нимцовичу удалось создать себе в Англии и в Нью-Йорке (но не в Америке, ибо еврейский город Нью-Йорк и Америка, слава богу, не идентичны) имя шахматного литератора. Вот такими были те немногие истины, содержавшиеся в его книгах. Наряду с этими истинами там было, однако, и много ложного, и это ложное явилось результатом его шахматной концепции. Ибо все, что у него было хоть сколько-нибудь оригинальным, несло в себе отрицающий все творческое трупный смрад. Примеры: 1) его идея "лавирования" есть не что иное, как разновидность уже известного выжидания ошибки соперника по Стейницу и Ласкеру; 2) идея "избыточной защиты" (преждевременной защиты предположительно слабых пунктов), опять-таки чисто еврейская, препятствующая духу борьбы. Иначе говоря, страх перед борьбой!
Сомнение в собственных умственных силах - впрямь печальная картина интеллектуального падения! С этим скудным литературно-шахматным наследием Нимцович и сошел в могилу, покинув немногих последователей и еще меньшее число друзей (не считая его собратьев по расе).
Житель Прессбурга** Рихард Рети имеет перед шахматами те несомненные заслуги, что он довел идею Нимцовича об избыточной защите до абсурда. Дело в том, что он перенес теорию контроля над слабыми пунктами даже в дебют, независимо от того, как соперник будет развивать свои силы. Ему казалось, будто это достигается фианкеттированием обоих слонов. Рихард Тайхман, немецкий гроссмейстер с необычайно тонким чувством шахмат, назвал это двойное фианкетто "игрой в два отверстия". Все яснее становится единство разрушительной, чисто еврейской шахматной мысли (Стейниц - Ласкер - Рубинштейн - Нимцович - Рети), которая в течение полувека мешала логическому развитию нашего шахматного искусства.
=======
* Непереводимая немецкая игра слов. По-немецки слово СЛАВЯНИН звучит как СЛАВЭ, слово РАБ - как СКЛАВЭ, причем в обоих случаях ударение на первом слоге, поэтому эти слова очень схожи по звучанию. (Прим, переводчика).
** Прессбург - прежнее немецкое название Братиславы. (Примеч. переводчика)
ПОСКОЛЬКУ СТАТЬЯ НЕПОЛНАЯ, Я ВЗЯЛСЯ ОТЫСКАТЬ НЕДОСТАЮЩИЕ ФРАГМЕНТЫ.
АРИЙСКАЯ АТАКУЮЩАЯ ИДЕЯ
Подобно "Системе" Нимцовича, труд Рети "Новые идеи в шахматной игре" тоже был встречен большинством англо-еврейских псевдоинтеллектуалов весьма благосклонно. Особенно сильное впечатление на этих людей произвёл придуманный Рети абсурдный лозунг: "Нас молодых (ему тогда уже было 34 года!) интересуют не правила, а исключения!". Если эта фраза вообще имеет какой-нибудь смысл, то расшифровывается она следующим образом: "Нам (собственно говоря, мне) слишком хорошо знакомы правила, действующие в шахматах. Их дальнейшим изучением пусть занимается посредственное шахматное стадо. Я же, великий мастер, посвящу себя исключительно тонким, филигранным работам и покажу очарованному миру блестящие исключения с моими собственными, всё проясняющими комментариями". Шахматный мир, отравленный невежественными (в фашистской редакции последнее слово заменено - еврейскими) журналистами с готовностью проглотили этот дешевый блеф, эту бесстыжую саморекламу. Громким эхом прокатился радостный крик евреев и юдофилов: "Да здравствует Рети, даздравствуют суперсовременные, неоромантические шахматы!" Игра в два отверстия умерла раньше Рети.
Рети умер рано, будучи сорокалетним. Но его идея "игры в два отверстия" умерла ещё раньше тихой бесславной смертью. Нынешние представители выжидательной шахматной мудрости не последовали за Рети и предпочли подражать более старым примерам (Стейниц, Рубинштейн). Так, пражанин Соломон Флор в шахматном отношении является продуктом частью боязливой оборонительной идеи Стейница, частью святой веры во всесилие изучения дебютов и эндшпилей, что было свойственно Рубинштейну. Разница тут только в том, что в отличие от Рубинштейна Флор физически и психически здоров и поэтому, вероятно, ещё продержится некоторое время на шахматном Олимпе.
Ройбн Файн, житель Нью-Йорка, восточно-еврейского происхождения, бесспорно разумнее Флора. За счет еврейской общины Файн воспитывался в коммунистической школе и поэтому находился если не под шахматным, то уж наверняка под политическим влиянием идей сегодняшней России.
Поэтому он и агрессивнее других еврейских мастеров как по характеру, так и по игре в шахматы. Тем не менее его общая шахматная концепция чисто традиционна: никакого риска. Своей цели он стремится достичь сравнительно новым способом: не путём выжидания или обороны, а путем БОЛЕЕ ГЛУБОКОГО ИЗУЧЕНИЯ ДЕБЮТНЫХ ВАРИАНТОВ. Чтобы улучшить свои шансы в практической игре, он, например, взялся за модернизацию старинного английского учебника Гриффитса и Уайта. При этом ему пришлось проработать тысячи и тысячи дебютных вариантов. Превосходя по уровню знаний современной теории прочих участников АВРО - турнира 1938 года, он, ко всеобщему удивлению, добился там частичного успеха, который вряд ли когда-нибудь повторится.
Бедная шахматная Америка.
Следует упомянуть ещё двух современных еврейских мастера: Решевского и Ботвинника. Восточно-eврейский вундеркинд (было уже столько вундеркиндов этой расы во всех сферах искусства, почему бы хоть разок не появиться еврейскому шахматному вундеркинду), Самуил Решевский с 5-летнего возраста систематически используется своими тоже еврейскими импресарио. Но в тот период (1919-1922) во всех опьянённых военной победой демократических странах денег хватало на любой аппетит. Не удивительно, что Решевский, которому сейчас где-то около 30 лет, за это время не только американизировался и принял гражданство США, но и приобрёл состояние, доходы с которого могли бы позволить ему заниматься шахматами, давшими ему всё, как чистейшему любителю.
Ко всеобщему удивлению выяснилось, что взрослый Решевский, приезжая в Европу, ведёт себя как шахматный профессионал наихудшего типа и прибегает при этом к самым нечистоплотным трюкам.
Если Решевский, как утверждают некоторые, действительно является олицетворением сегодняшней шахматной Америки, то остается только сказать: бедная шахматная Америка!
Советский мастер Ботвинник при развитии своего стиля испытал ещё более сильное влияние молодой русской школы, чем, скажем, его американский собрат по расе Ройбн Файн. Инстинктивно склонный к шахматам типа "БЕЗОПАСНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО", он постепенно вырос в мастера, который хорошо умеет пользоваться наступательным оружием. Достигнул он этого своеобразным и характерным путём: им двигали не наступательная идея или идея жертвы, а - как это ни парадоксально - стремление с помощью атакующих возможностей обеспечить себе ещё большую безопасность. Только благодаря хорошим знаниям, только благодаря исключительно прилежному изучению, во- первых, новых дебютных путей и, во-вторых, техники атаки и техники комбинационных жертв старых мастеров Ботвиннику удалось усовершенствовать свой первоначальный стиль и придать ему определённую разносторонность. Что он сегодня силён, очень силён, не подлежит никакому сомнению. Иначе он бы не смог - при том высоком уровне развития шахмат в сегодняшней России - выиграть с большим отрывом пять или шесть раз подряд чемпионаты этой страны. С его очевидным превосходством над соперниками может сравниться разве что серия убедительных побед, одержанных дома и за границей чемпионом Германии Эрихом Элисказесом. Тем не менее большинство партий Ботвинника производит впечатление сухих и бездушных. Это вполне объяснимо, ибо ни в одном жанре искусства даже самая совершенная копия не может вызвать таких чувств, как оригинал. Шахматы Ботвинника, что касается атаки, являются именно дешевой копией старых мастеров. Всё же по сравнению со всеми перечисленными шахматистами Ботвинника можно считать исключением.
Чрезвычайно поучительным является пример экс-чемпиона мира Капабланки. В своей родной Гаване он считался вундеркиндом (в 12 лет он выиграл чемпионат Кубы). В начале своей карьеры он был страстным мастером атаки с комбинациями, прямо-таки в стиле Морфи. Он стал бы кумиром не только латинского шахматного мира - им он в течение некоторого времени действительно был, - но и всего шахматного мира, если бы его совсем ещё молодым человеком не послали с Кубы учиться в Колумбийском университете в Нью-Йорке. В этой еврейской столице Капабланка усвоил профессиональные методы шахматных янки. Подавляя в себе недюженный тактический талант, он уже в 18 лет заставил себя рассматривать шахматы не как самоцель, а как источник приобретения средств к существованию. Еврейский принцип "БЕЗОПАСНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО" он довёл до крайности. Но прирождённый шахматный талант Капабланки был так велик, что им восхищались именно как "художником защиты". Он был ещё и достаточно умён, и поэтому в своих трудах пытался кое-как оправдать негативный характер оборонительных шахмат с помощью псевдостратегических концепций. Всё же в партиях Капабланки даже в период его чемпионства время от времени проскальзывали огненные блики подлинного духовного озарения - видимо, подсознательная реакция его подавляемого шахматного темперамента. В наши дни это происходит у него всё реже и реже. Так и случилось, что они оба, еврей Ботвинник и латинянин Капабланка, в конце концов попали на несвойственные им пути. Для нашего искусства и для борьбы с оборонительными тенденциями в шахматах шахматное существование их обоих бесспорно полезно, ибо они являются теми исключениями, которые подтверждают правило.
Исключение? Да, действительно исключение. Ибо в наших шахматах есть ещё и псевдоисключение, псевдохудожники, которые используют арийскую атакующую идею для удовлетворения своей профессиональной жажды к деньгам. Типичнейшими представителями этого направления, пожалуй, являются уроженец Вены, поселившийся сейчас в Стокгольме еврей Рудольф Шпильман, и живущий сейчас в Лондоне еврей из Лейпцига Жак Мизес. Шпильман бесспорно обладает тактическим талантом. Он уже в начале своей карьеры понял, что за его талант широкая публика лучше всего заплатит в том случае, если ему удастся создать себе ореол "блестящего специалиста в области жертв". И подобно тому как четверть века спустя Файн и Ботвинник изучали дебюты и законы атакующей игры, так и Шпильман занялся гораздо более простой проблемой, а именно внешней техникой игры с жертвами. Надо признать, что ему после долголетней практики удалось достичь в выбранном направлении некоторых успехов. Примерно 3 года тому назад он даже позволил себе (лексика не характерная для Алехина) опубликовать книжонку под названием "Теория жертвы", в которой исследуются всевозможные разновидности шахматных жертв, за исключением той единственной, которая отличает настоящего художника, а именно интуитивной жертвы. Столь же далёк от истинной идеи жертвы шахматный мастер и журналист Мизес, который ранее буквально засыпал тогдашнюю немецкую печать своими "блестящими достижениями" в этой области. Он, например, опубликовал в редактируемом евреем Барухом Вудом Бирмингемском шахматном журнале "Chess" в качестве самого выдаюшегося достижения свой выигрыш у Барделебена (Бармен, 1905).
До сих пор я много говорил о еврейской оборонительной концепции и лишь немного об арийской атакующей идее. Уместно осветить последнюю яснее. В качестве введения важно вспомнить о характерном, хотя и совершенно неправильном представлении о шахматах. В 30-х --40-х годах прошлого столетия после метеорного взлета Лабурдонне наступила заметная тишина. Сильнейшим шахматистом мира считался - вероятно, по праву - англичанин Говард Стаунтон. Его игра, которая, к сожалению, оказала некоторое влияние на современников, была столь монотонной, скучной и бедной идеями, что не приходится удивляться тому убийственному приговору, который вынес шахматному искусству гениальный Эдгар По в детективной новелле "Два убийства на рю Морг". В самом начале повествования, кстати, без всякой необходимости, Эдгар По пишет: "Расчёт ни в коем случае нельзя идентифицировать с анализом. Например, шахматист очень хорошо умеет считать, не прибегая к анализу". В этом смысле шахматы в сильной степени переоценили. Я не собираюсь писать монографии об анализе как таковом, но позволю себе делать своего рода предисловие к нижеследующему необычному рассказу.
"Я волен заявить, что высшая человеческая способность, способность к умственной работе, в большей степени развивается при помощи скромных шашек нежели с искусственно усложнёнными шахматами. В последней игре разнообразие и особенности ходов различных фигур выдают за признак её глубины, упуская из виду тот факт, что в шахматах очень большая роль принадлежит степени внимательности соперника. Достаточно вниманию на мгновение ослабиться, как совершается ошибка, подчас роковая ошибка. В девяти случаях из десяти шахматную партию выигрывает не более сильный игрок, а более внимательный. В шашки, где ходы фигур совсем просты, просмотры происходят намного реже. ... неоднократно уже обращали внимание на то, что государственные мужи, известные своим незаурядным умом, отдавали игре в вист предпочтение перед шахматами. И в действительности нет никакой другой игры, которая в такой же степени стимулировала аналитические возможности мозга, чем вист. Самый лучший шахматист среди всего христианства всегда будет лишь самым лучшим шахматистом. В то время преимущество в висте является предпосылкой преимущества во всех тех сферах, где ум должен сражаться с умом."
РЕШАЮЩЕЙ ЯВЛЯЕТСЯ МАТОВАЯ ИДЕЯ!
Довольно! Эти цитаты убедительно доказывают, что гениальный сочинитель "Ворона", блестящий автор "Эврики" и "Диалога между Моносом и Уной" в данном случае либо сам грубо ошибся, либо по неизвестным причинам сознательно вводит в заблуждение своего читателя. Шахматы нельзя сравнивать ни с одной игрой за столом, а именно по одной принципиальной причине, которая накладывает на шахматы отпечаток искусства. Другие игры при этом не унижаются, но ставятся на свои места. Принципиальная разница между шахматами и любыми другими играми, целью которых является завоевание пространства, материала и т.д., состоит в том, что шахматам присуще нечто совсем особенное, а именно - матовая идея. В начале шахматного поединка соперники тоже стараются выиграть друг у друга пространство и материал. Но как только появляется матовая идея, то есть мысль о том, как окружить главную вражескую фигуру, то для осуществления этой идеи оправданы любые жертвы времени, пространства или материала. Поэтому шахматы полезны, поэтому они так привлекательны, потому что - подчас подсознательно - напоминают нам о человеческом стремлении к идеалу, о радости самопожертвования ради идеи. И поэтому шахматы вызывают эстетические чувства, поэтому и торжествует в них чувство красоты, что внутренний дух шахмат соответствует присущему нам стремлению к самопожертвованию. Про какую другую игру можно хотя бы приблизительно сказать то же самое?
Нет, никакой Эдгар По при всей его гениальности не может хоть как-нибудь обосновать - не говоря уже доказать - равное право всех названных им игр на существование! Ещё слабее у Эдгара По сравнение с вистом. Это сравнение неудачно именно потому, что при названной карточной игре человеческий мозг вынужден работать совсем иначе, чем в шахматах. Шахматы это боевая игра данного момента и будущего - как только ход свершился, можно и не думать о том, что было на доске раньше. В то же время в бридже (чтобы ограничиться этой самой современной карточной игрой) для того, чтобы слыть хорошим игроком, надо помнить не только состав каждой взятки, но и все карты, вышедшие из игры. А что касается мнимого "анализа", то из-за очень большого числа возможных сочетаний в бридже он действительно не возможен. Поэтому нападки, которыми американский писатель подвергнул шахматы, прошли мимо цели. Всё же он заслуживает того, чтобы быть упомянутым как знамение времени.
Часть III. ЕВРЕЙСКИЕ ШАХМАТЫ ПОВЕРЖЕНЫ.
Развитие арийской шахматной идеи неразрывно связано с великими именами и человеческими судьбами её носителей. Я хотел бы назвать здесь - помимо примитивных в высоком смысле слова художников Филидора и Лабурдонне - имена десяти мастеров, которые за последние 100 лет имеют большие заслуги перед арийской шахматной идеей Пол Морфи, Адольф Андерсен, Михаил Чигорин, Гарри Нельсон Пильсбери, Френк Маршалл, Х.-Р.Капабланка, Ефим Боголюбов, Макс Эйве, Пауль Керес и Эрих Элисказес. Впрочем, можно бы было добавить ещё несколько имен, например, Мароци, Харузек, Видмар. Это завело бы нас слишком далеко, поэтому для нашей темы достаточно десяти вышеупомянутых имён.
"Анна Каренина" Льва Толстого начинается такими словами: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему". Как это ни странно, но эта фраза применима к спортивной и творческой судьбе десяти избранных шахматистов, о которых здесь пойдет речь. Четверо из них, принадлежащие к старшему поколению, действительно пережили очень большие трудности, остальным шести судьба отпустила нормальную жизнь. Драматически сложившиеся судьбы четырёх пионеров арийской шахматной идеи можно охарактеризовать следующим образом:
Морфи - человек, который слишком рано родился. Да, слишком рано - не для шахматного мира, который восхищался его гением, а для самого себя и как художник и как человек. Ибо ранний отказ Морфи от шахмат следует приписать бесспорно невыносимой для него мысли о том, что он, хоть и не профессиональный игрок, рассматривается своими современниками именно как профессионал и только таким его ценят и чествуют. И постоянное затуманивание его мозга в сильной степени объясняется его ощущением неудачно сложившейся, посвященной "игре" жизни. Морфи, конечно же, сыграл великолепные партии и ввёл некоторые новые принципы, например, принцип борьбы за центр. Но его теоретическое наследие всё же невелико. Как знать, до какого совершенства он довёл бы свою игру, если бы "не стыдился" её. Как иначе всё было бы, если бы он жил в наши дни, в которые даже международная шахматная федерация оказалась вынужденной санкционировать шахматный профессионализм. Можно отметить, что консульский чиновник Капабланка никогда в жизни не отказывался извлекать материальную выгоду из своего шахматного таланта. Морфи и в самом деле появился на свет на 50 лет раньше.
АНДЕРСЕН - ЖЕРТВА ЖЕРТВЫ
Если трагедия гениального американца была творческой и человеческой трагедией, то в основе пережитого Андерсеном кризиса, помешавшего ему в качестве первого немецкого чемпиона мира на долгие годы завладеть международной шахматной сценой, лежали скорее спортивные причины, После того как Андерсен в 1851 году в Лондоне опередил всех своих соперников, он встретил в лице Морфи (тот сам потом стал жертвой комплекса неполноценности) человека, который сыграл роковую роль в судьбе Андерсена. Счет матча - +7 - 2 в пользу американца - произвёл на Андерсена, как следует из его писем того времени, совершенно потрясающее впечатление. Он даже зашёл так далеко, что объявил 2 свои победы случайностью, а своего соперника непобедимым. Как показал объективный анализ партий матча, это утверждение Андерсена не соответствовало истине. Морфи, пожалуй, действительно был сильнее, но в Париже, где игрался матч, Андерсен был явно не в форме и почти не оказывал сопротивления. Никогда раньше и никогда позже он не был так беспомощен.
Одно можно утверждать с определённостью: после того как Морфи покинул шахматную сцену, Андерсен бесспорно был сильнейшим шахматистом мира. И все же случилось невероятное: в 1866 году Андерсен проиграл в Лондоне (обратите внимание на рыцарство Андерсена, который всегда был готов играть за пределами своей родины, т.е. в условиях, более благоприятных для соперника), правда, с разницей всего лишь в 2 очка, намного более молодому Стейницу, которого вся еврейская и англосаксонская община торжественно объявила бесспорным чемпионом мира.
Андерсен не переживал это своё случайное поражение, его шахматное честолюбие после поражения от Морфи угасло. Он ещё прожил некоторое время, добился нескольких успехов, но о борьбе за первенство мира больше уже не думал.
И так уж случилось - я говорю это, будучи глубоко убежденным в своей правоте, - что величайший игрок комбинационного плана всех времён в результате исторической случайности сделал возможной победу идеи, вызывавшей у него крайнее отвращение и ставшей в течение более полувека одним из активных средств еврейской пропаганды.
ПЕРВАЯ ЖЕРТВА МЕЖДУНАРОДНОЙ ПЛУТОКРАТИИ
В то время как первый профессиональный чемпион мира Стейниц не позволял ни кому эксплуатировать себя, а наоборот, в пору своего расцвета стремился сам эксплуатировать шахматную общину, его соперник Чигорин постепенно стал КРЕПОСТНЫМ частью народившегося русского капиталистического общества, частью уже опытной европейской и американской плутократии.
Именно КРЕПОСТНОЙ, а не раб, ибо он получал от "господ" всегда ровно столько, чтобы как-то прилично жить, но не столько, чтобы он чувствовал себя по-настоящему свободным, свободным в своём творчестве, в пропаганде шахмат, даже в выборе своих соперников. После матча с очень одарённым, но уже тяжело больным Цукертортом Стейниц сам объявил себя чемпионом мира и присвоил себе право -- впрочем, ещё одно доказательство невероятной еврейской наглости -- впредь самому выбирать себе матчевых соперников.
В первый раз, в 1889 году, выбор Стейница пал на Чигорина, причём по целому ряду соображений. Во-первых, русский мастер в этот момент пользовался заслуженной славой самого боевого шахматиста среди современных ему мастеров.
Однако в это самое время Чигорин страдал тяжелой депрессией. Он был рад вырваться из угнетавшей его дух атмосферы тогдашнего Санкт-Петербурга. Поэтому было нетрудно договориться с ним о приемлемых финансовых условиях.
И, наконец, Стейниц уже хорошо изучил чигоринский стиль и пришёл к выводу, что он, Стейниц, сейчас превосходит Чигорина если не в шахматно-техническом, то в психологическом аспекте. Итак, гениального Чигорина дважды приглашали в Гавану, чтобы доказать невозможность для арийцев нарушить шахматную гегемонию евреев. Во 2-м матче не всё шло у Стейница гладко, он победил всего лишь со счётом 10 : 8 и в решающей партии должен был проиграть. Но всё хорошо, что хорошо кончается: снова победил Израиль.
Следует отметить, что несколько лет спустя, в Гастингсе-1895 Чигорин играл значительно лучше, нежели в матчах со Стейницем. Но о шахматной короне он уже не мечтал, ибо титул сильнейшего перешёл к значительно более молодому Ласкеру. Последние годы жизни Чигорина хотя и не были драматичными, но всё же очень грустными. У него было всё меньше жажды жизни, всё меньше честолюбия. За несколько недель до своей смерти он сжёг любимую шахматную доску - наверняка не из протеста против шахмат как таковых, а из протеста против тех, кто помешал ему довести своё искусство до предельно возможных вершин.
Пильсбери - человек, который родился слишком поздно.
Мастер из Бостона Пильсбери был после Морфи бесспорно величайшим шахматным дарованием США. Однако жизненные пути Морфи и Пильсбери были совершенно различными: в то время как Морфи медленно, тихо и безрадостно погасил свечу своей жизни, Пильсбери стремился к тому, чтобы свеча его жизни непрерывно горела с обеих сторон. "Вино, женщины и не безвредные песнопения, а крепкие сигары" - вот жизненный принцип Пильсбери. И это всё вместе с сеансами одновременной игры вслепую, игрой в вист и опять-таки партиями вслепую в шашки. Так как я сам в состоянии давать сеанс вслепую на рекордном числе досок, то читатель может мне поверить, что такие постоянные эксперименты Пильсбери с психической точки зрения были выше человеческих сил. Поэтому не удивительно, что Пильсбери - хоть он блестяще победил в Гастингсе, хотя у него есть эпохальные открытия, хотя у него был самый лучший счёт в личных встречах с Ласкером - никогда не был для Ласкера серьёзным конкурентом в борьбе за чемпионский титул.
Как всё могло быть иначе, вступи Пильсбери на шахматную арену на 5-6 лет раньше! Тогда было бы несложно организовать матч между ним и жившим в Америке Стейницем, и Пильсбери как более молодой имел бы все шансы этот матч выиграть. Его победа освободила бы нас на четверть века от еврейских шахмат.
Пильсбери умер в 34 года мучительной смертью. И всё же он мог умереть с сознанием того, что его краткая шахматная карьера была чрезвычайно полезной с точки зрения пропаганды шахмат в США. С его приемника Френка Маршала, который более 25 лет удерживал титул чемпиона США, начинается список спокойно творящих, сознательно или подсознательно преданных арийской творческой идее современных мастеров. Чрезвычайно агрессивный по манере игры, хороший и потому успешный боец, он скоро стал чрезвычайно популярным среди своих земляков. Тогдашний чемпион мира Ласкер воспользовался периодом спада у Маршалла, чтобы сыграть с ним матч на первенство мира. Результатом, конечно же, снова была еврейская победа, но на сей раз последняя. Ибо то, что не удалось Маршаллу, много лет спустя совершил Капабланка. В 1921 году он сумел освободить шахматный мир от еврейской нечисти в этом бесспорно его историческая заслуга. К сожалению, Капабланка воспользовался своим титулом ради самообожествления, что оттолкнуло от него самых близких друзей. Всё же как шахматная личность он весьма велик, и выпуск на Кубе почтовой марки по случаю его 50-летия (1938) является лучшим доказательством того, как популярен он у себя на родине.
Общие тенденции оставшихся значительных мастеров нашего столетия - Боголюбова, Эйве, Элисказеса, Кереса - описать несложно. У них они, в принципе, такие же, как у Маршалла и Капабланки: 1) стремление к упорядоченной, спокойной личной жизни; 2) интенсивная и плодотворная пропаганда шахмат у себя на родине или в странах, которые они выбрали себе для жительства. Так, например, новые немецкие шахматы не были бы на сегодняшней исключительной высоте, если бы не неустанная деятельность сперва Боголюбова, а затем Элисказеса. Без Эйве расцвет шахмат в Голландии немыслим, и едва ли кто-нибудь в мире говорил бы о маленькой Эстонии, если бы в ней не родился Пауль Керес.
Алехин в оппозиции к иудейским шахматам. (разные версии переводов; в Содержание..., взятом из другого источника главка называется "Сопротивление Алехина еврейским шахматам").
Это не удовольствие писать про самого себя. Но моя шахматная деятельность в течение последней четверти века настолько тесно связана с темой данной серии статей
что я не могу не напомнить о некоторых фактах, вытекающих из моего отрицательного отношения к еврейскому влиянию в шахматах.
Моё более тесное знакомство с еврейством восходит к тому времени, когда я в мае 1921 года прибыл в Берлин. В то время паршивый торговец сигарами довоенного времени Каган превратился в шахматного издателя и шахматного мецената.
В годы мировой войны Каган сделал блестящий "гешефт", что и дало ему такую возможность. В то время когда я прибыл в Берлин, этот человек регулярно организовывал турниры, участники которых на 90 процентов были евреями.
Его особым любимцем тогда был Рубинштейн. По указанию Кагана Рубинштейн вызвал тогда на матч нового чемпиона мира Капабланку, который тотчас же выразил согласие этот вызов принять. Так как я после длительной изоляции в России не знал истинного соотношения сил и был склонен недооценивать силу Капабланки, то я принял для себя решение сделать по-спортивному всё возможное, чтобы не допустить матча Капабланка - Рубинштейн. Чтобы достичь этого, нужно было продемонстрировать моё превосходство над Рубинштейном. Поэтому на все мои значительные турнирные успехи Гаага-1921, Лондон-1922, Карлсбад-1923, Баден-Баден-1925 меня вдохновляла "антирубинштейновская идея", и цель эта была сравнительно быстро достигнута. Несмотря на согласие Капабланки, после турнира Карлсбад-1923 все специалисты перестали считать Рубинштейна полноценным соперником Капабланки и на турнир Нью-Йорк-1924 его даже не пригласили. Так я покончил с Рубинштейном. Но вскоре для арийских шахмат появилась новая опасность в лице другого восточного еврея Арона Нимцовича.
Если я в данном случае говорю об опасности, то это ещё не означает, будто еврей из Риги когда-либо имел хотя бы один шанс против Капабланки. Но даже "почетное поражение", при способности Нимцовича к саморекламе, пошло бы еврейским шахматам на пользу. Поэтому чемпионские планы Нимцовича следовало расстроить подобным же образом, как ранее это было сделано с Рубинштейном. Поэтому на важных турнирах Земмеринг-1926, Нью-Йорк-1927, Кечкемет-1927 я играл под знаком "антинимцовической" идеи". После того как я опередил Нимцовича на всех этих турнирах, он был вынужден взять свой вызов обратно. Одна деталь этого вызова мне запомнилась: это визитные карточки, которые он себе к этому времени заказал и которым, собственно говоря, место в собрании курьёзных редкостей. На визитных карточках было написано "Арнольд (это даже для еврейских ушей благозвучнее, чем Арон!) Нимцович, претендент на титул чемпиона мира".
После того как в 1927 году титул чемпиона мира перешёл ко мне, Нимцович больше не пытался на него претендовать.
Мое третье и пока последнее усилие против еврейского шахматного натиска я совершил значительно позднее, причем несколько необычным образом. На эту тему больше разговоров не было, и, конечно же, их не могло быть на моих матчах с Боголюбовым. Оба матча носили сугубо спортивный характер, и решающую роль в них сыграли умение и спортивная форма соперников. В обоих случаях судьба была благосклонной ко мне, но даже если бы результат этих матчей был иным, я не воспринял бы это трагически. Титул попал бы в надежные руки.
Д-р Эйве - марионетка в руках евреев
Лишь во время первого матча с д-ром Эйве в 1935 году передо мной неожиданно снова встал еврейский вопрос. Разве мог я предположить, что спокойный, деловой и спортивный ариец Эйве позволит целой еврейской клике использовать его в качестве марионетки. И всё же невероятное тогда стало фактом: матч проводился оргкомитетом, состоявшим исключительно из евреев. Меня уговорили взять в секунданты еврейско-голландского мастера Самуэля Ландау, который в решающий момент матча якобы "по личным причинам" бросил меня на произвол судьбы. Техническим руководителем матча был назначен личный секретарь Эйве, житель Вены Ганс Кмох, женатый на еврейке. Нетрудно представить, какой "объективности" я мог от него ждать.
И поскольку я проиграл матч, отстав от соперника всего на одно очко, то берусь утверждать категорически, что если бы я своевременно распознал тот особый дух, которым сопровождалась организация матча, Эйве никогда не отвоевал бы у меня титул даже на самое короткое время. Во время матча-реванша в 1937 году также было приведено в движение всё шахматное еврейство. Большинство еврейских мастеров были задействованы в пользу Эйве в качестве корреспондентов, тренеров и секундантов. К началу этого 2-го матча у меня уже не было никаких сомнений: мне предстояла борьба не с голландцем Эйве, а со всем шахматным еврейством. Моя убедительная победа (+10, - 4) на самом деле стала победой над еврейским заговором.
При этом, однако, я хочу категорически подчеркнуть, что мои шахматные сражения никогда не носили личного характера, а всегда были направлены против шахматно-еврейской идеи. И последний из перечисленных матчей вёлся мною не против Эйве как человека, а против того, кто - будем надеяться, что только временно - подпал под еврейское влияние и был использован евреями для своих целей.
Что же будет дальше с мировым шахматным первенством? Конечно, в наше быстротечное, полное неожиданностей время, трудно предсказывать что-либо определённое. Возможно, что Капабланке удастся снова отобрать у меня титул сильнейшего. Ведь он по-прежнему шахматист очень высокого класса. Только вряд ли от этого будет польза для шахматной жизни, ибо он недолго сможет отстаивать этот титул против молодых сил.
С другой стороны, будет очень полезным для мировых шахмат, если чемпионом мира станет, например, Керес или Элесказес. И если один из них действительно станет сильнейшим, то я восприму это без всякой зависти. Кто же наилучший из них обоих? У Кереса очень привлекательный стиль, напоминающий Морфи, но шахматы Элисказеса шире; они производят впечатление шахмат мирового класса. Неужели это всего лишь случайность, что Элисказес победил эстонского гроссмейстера как в 1937 году в Земмеринге, так и в 1939 году в Буэнос-Айресе?
(с)
------------------
...С ПОСЛЕДУЮЩИМ РАЗОБЛАЧЕНИЕМ.
Как уже многократно доказывалось эта статья - компиляция из нескольких работ Алехина о шахматах, с заменой слов, вырыванием из контекста, передергами и прочими чудесами.
Писал ее сам Алехин или редакторы поработали за него? Не принципиально. Все кто вырос по эту сторону железного занавеса или хорошо знает историю России прекрасно понимают как это делается. Пишут письмо "не читал, но осуждаю", собирают подписи...
Редакторы этой работы трудились спустя рукава. Одна вставка названия главы про Арийские наступательные шахматы в середину текста про Рети уже доставляет. Рассказывая о американских шахматистах они впендюривают между делом материал о Ботвиннике... Лажают так, что видно с аэроплана!
Разорван материал о Рубинштейне.
Конкретные примеры:
Алехин жестко критиковал выжидательно-оборонительный стиль в шахматах, в том числе присущий и не-еврею Капабланке ("стремление Капабланки к атаке достигло "мертвого пункта"). В статьях такие "оборонительные" шахматы переиначены в "еврейские" или "иудейские".
Допускал он и антисоветские высказывания ("агенты Кремля", "советская клика"). Опять же перестановкой слов получается "еврейские агенты", "еврейская клика").
Под зачистку Алехина попал голландец Эйве:
О причинах первого проигрыша Эйве в 1935 г. Алехин пишет: 'Матч проводился оргкомитетом, состоявшим исключительно из евреев. Вообще, организация матча с переездами - это удар по более возрастному чемпиону. Но возникает вопрос: а зачем Алехин соглашался? И да. Переезды по всей Германии (иначе невозможно было собрать призовой фонд) не помешали Сан Санычу разгромить Боголюбова.
С чего бы это? Личные отношения у них были корректные, как шахматист Эйве, хоть и сторонник позиционного учения Стейница, отличался активным стилем... "Игра Эйве отличалась логичностью и точным расчётом вариантов. Эйве был известен как сильный тактик(!!), а также знаток дебютной теории" (вика). Острое комбинационное зрение - сильнейшая сторона Пятого Короля.
Скорее всего это личная неприязнь на подсознательном уровне? Известна меткая и слегка язвительная характеристика Алехина своего победителя: "Это тактик, решивший любой ценой стать стратегом". Но ведь получилось?
В 1927-м году, готовясь к битве с Капой в Буэнос-Айросе, Алехин провел тренировочный матч с Эйве из 10 партий. Испытывали новый контроль (2,5 часа на 40 ходов), сделанный специально под быстродействующего кубинца. Матч выиграл Алехин (+3-2=5), но лишь победив в последней партии.
Многие предсказывали ему победу чуть ли не во всех 10 партиях, но все оказалось сложнее. Уже тогда д-р Макс показал свою силу, став неудобным соперником для будущего чемпиона.
(у многих великих есть такие "черные бестии" - Корчной для Таля и Спасского, например).
В Ботвиннике уже тогда Алехин видел грозного соперника. В отличие от большинства западных коллег, у Михаила Моисеевича в рукаве находился мощный козырь. Он имел полную финансовую поддержку советского правительства, поэтому матч между ними очень возможно и состоялся... но вмешалась война!
"Советский мастер Ботвинник при развитии своего стиля испытал ещё более сильное влияние молодой русской школы, чем, скажем, его американский собрат по расе Ройбн Файн. Инстинктивно склонный к шахматам типа "БЕЗОПАСНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО", он постепенно вырос в мастера, который хорошо умеет пользоваться наступательным оружием. Достигнул он этого своеобразным и характерным путём: им двигали не наступательная идея или идея жертвы, а - как это ни парадоксально - стремление с помощью атакующих возможностей обеспечить себе ещё большую безопасность.
Тем не менее большинство партий Ботвинника производит впечатление сухих и бездушных. Это вполне объяснимо, ибо ни в одном жанре искусства даже самая совершенная копия не может вызвать таких чувств, как оригинал. Шахматы Ботвинника, что касается атаки, являются именно дешевой копией старых мастеров. Всё же по сравнению со всеми перечисленными шахматистами Ботвинника можно считать исключением".
Похвалил как облаял?.. или раскритиковал как воскурял фимиам?..
Дело в том, что советские шахматисты и их "патриарх" Ботвинник как раз являлись наследниками всего лучшего в отечественной школы шахмат: смелая борьба за инициативу, комбинации и тактические удары, борьба по всей доске.
Да, стиль Ботвиника скорее позиционный (поэтому он так долго и продержался в элите), но активный(!) и (пожалуй) уже универсальный. Время универсалов (Спасский, Фишер) окончательно придет в 60-е, но почти все короли отличались именно способностью вести борьбу в разноплановом ключе.
Доказательство - приз за красоту Михаилу Моисеевичу за комбинацию в партии против Капабланки (АВРО -1938)
От такой красивой комбинации да еще против признанного мастера защиты и сам бы Алехин не отказался!..
Именно Ботвинник искал за черных дебюты, которые боролись не за уравнение, а шли дальше - направлены на перехват инициативы. Для этого надо создавать ДИНАМИЧНЫЕ позиции.
Именно Ботвинник включил в арсенал борьбы психологический прессинг - накручивал себя в неприязни к очередному противнику. Тем самым запустив механизм овер 9000 ненависти к соперникам; королями такой жесткой игры станут Фишер, Карпов, Корчной, Каспаров...
Алехин очень уважал Ласкера, Нимцовича, того ж Ботвинника... апчом неоднократно написано в его статьях ДО 40-го года!
О Ласкере:
Вспомним самого Алехина, который неоднократно восхищался игрой Эммануила Ласкера. Вот два фрагмента. Первый относится к 1934 г., когда в Цюрихе Ласкер был, наконец, обойден чемпионом мира и, что важнее, выиграл единственную партию у 65-летнего старика. Алехин с восхищением пишет в турнирном сборнике (эти слова он произнес и на заключительном банкете): "Эммануил Ласкер был моим учителем. Без него я не был бы тем, кем я стал. Нельзя представить шахматное искусство без Эммануила Ласкера".
После Ноттингема Александр Алехин писал: "Я считаю для себя почти невозможным критиковать Ласкера - так велико мое восхищение им как личностью, художником и шахматным писателем. Я могу только установить, что Ласкер в свои 67 лет, благодаря своей молодой энергии, воле к победе и невероятно глубокой трактовке вопросов шахматной борьбы, остается все тем же Ласкером если не как практический игрок, то как шахматный мыслитель. Ласкер должен служить примером для всех шахматистов как нынешнего, так и будущих поколений"
http://www.litmir.net/br/?b=131512&p=163
О Нимцовиче:
'Истинное представление о Нимцовиче, как о художнике и философе шахмат, может получить только тот, кто знаком с его книгами. Его последняя книга особенно интересна. В ней он иллюстрирует многочисленными примерами свою стратегию, которую он разработал в целую систему'.
О своем великом сопернике Капе:
" Подавляя в себе недюжинный тактический талант, он уже в 18 лет заставил себя рассматривать шахматы не как самоцель, а как источник приобретения средств к существованию.
Не совсем так:
В сентябре 1913 года он поступил на дипломатическую службу в министерство иностранных дел Кубы в должности Чрезвычайного и полномочного посла правительства Кубы во всём мире, который позволял ему совмещать дипломатические поручения и поездки на турниры. Капабланка оставался на службе в МИДе до самой смерти.
Дипломатическая синекура позволяла Капе безбедно жить и ездить по турнирам.
Да, Хосе-Рауль неплохо "наварился" на матче с Алехиным в 27-м (даже проиграв, Капа получил большую часть из призовых 10.000 $... гонорар чемпиону + часть проигравшего). Но только раз. Если бы Капе нужны были призовые - он бы мог играть чаще. Если не в матчах за звание, то в турнирах.
Еврейский принцип "БЕЗОПАСНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО" он довёл до крайности. Но прирождённый шахматный талант Капабланки был так велик, что им восхищались именно как "художником защиты".
Так уж получилось, что талант Капы носил позиционный характер. Бывает.
Достижение Капы - 8 лет без поражений (1916-24).
Он был ещё и достаточно умён, и поэтому в своих трудах пытался кое-как оправдать негативный характер оборонительных шахмат с помощью псевдостратегических концепций. Всё же в партиях Капабланки даже в период его чемпионства время от времени проскальзывали огненные блики подлинного духовного озарения - видимо, подсознательная реакция его подавляемого шахматного темперамента.
Капабланка, играющий на атаку - это ФИШЕР!☺ Хотелось бы посмотреть на это великолепное зрелище. Но у каждого великого игрока свой стиль...
А вот послевоенное заявление Алехина (датировано декабрем 1945 года), которое приводит известный шахматист, историк шахмат и писатель В.Панов в своей книге "300 избранных партий Алехина":