Эта история произошла давным-давно в одном маленьком королевстве. Государство то было самым обычным, как и многие другие в те времена. Только вот правили здесь очень необычные люди. О них и сказ. Слушай, да на ус мотай, как говорят.
Королева была прекрасна, как летнее утро, что день обещает добрый, да веру вселяет в души людские. Многих мужей сердца она покоряла одним лишь взглядом своим. А от прикосновения её рук нежных хвори да беды отступали. И любви её, казалось, не иссякнуть никогда. На всех хватит. В помощи никому не отказывала: ни вельможе, ни простому человеку. Как словом, так и делом. А взамен ничего не просила. Вот и тянулись к ней, как к спасительнице. За то ею восхищались, да берегли, как умели. Вот только в толк люди взять никак не могли, за что такому ангелу в мужья Бог послал неровню. Да вовсе, как и не человека. Нет, с виду то оно так и было. Молодец и есть. И хорош собою... Да только порою холодом от него веяло так, что и под солнцем передёрнет. Что за человек, мало кто знал, да знать мало, кто и хотел. А кому довелось, говорил после, что нет в сердце короля места жалости к оступившемуся. Не умеет, мол, али не хочет прощать. Кто разберёт-то? Гордость его да уверенность в справедливости и благости дел своих, и поступков по одной дорожке с безумием ходили да путались частенько, местами менялись. А уж ярость, с которой мог возненавидеть, врагов разила не хуже клинка острого. Так было али нет, проверять никому не хотелось. От греха подальше... Вот и ходили слухи в государстве, да за пределами его, что такие разные, да сошлись дорожки короля и королевы. Ей на беду, а ему не в заслугу. Только слухи слухами, а жили они душа в душу. И в горе, и в радости неразлучны были. И видели люди, что счастлива спасительница их, да и король улыбаться умеет и в веселье толк знает. А любовь их крепла день ото дня. На зависть языкатым да на радость добрым сердцами.
И вот от любви той, что сейчас только в книгах найти можно, родилась у них дочь. Светоч зеленоокий. Ласковая и нежная, озорная да смышлёная на года вперёд девчушка. Светилась она, будто звезда далёкая небесная. А улыбкой своей дарила надежду и счастье всем, кто был рядом. Чудо из чудес! Смех её озорной да взгляд хитрый, как майская гроза долгожданная, после которой в небе обязательно вспыхнет радуга искристая. Подарила дитя королеве-матушке белоснежные крылья. И теперь уж казалось, что поутру над землёй два солнца всходят. Каждый новый день для маленькой принцессы был полон приключений и открытий радостных. А с нею и король открывал для себя мир новый, неведомый.
Всё бы хорошо, да только и плохому место есть на свете... Для кого и без лиха жизнь пройдёт, как пуля просвистит, а кому напасти - испытание на веру, что камень в гору бесконечную толкать.
Отправился король как-то в лес на прогулку. Один пожелал - поразмыслить хотелось. Тревога в душе его крепла. За родных своих и любимых боязно с чего-то стало. А понять не может. Чувства те нежеланные всё глубже корни свои пускают в сердце. Так ехал король, да за дорогой следить и не думал. Вот и заплутал. Мест таких с роду не видал, всё незнакомо. А думал-то, что всё разведать поспел в округе. До самых границ выезжал-то частенько. В самой чаще непроглядной лесной оказался, уж и непонятно стало день, или ночь на дворе. Стал он дорогу искать к дому. Да разве же углядишь в таком мраке следы-то. Кругом сыро, что и костерка не разведёшь... Пригорюнился, вздохнул тяжело и стал подумывать, как быть. А тревога-то внутри всё яростней становится, злиться на себя король стал, что не внимателен был, не послушал жену, что друзей с собой верных не позвал... А милые голубушки его теперь переживать станут. Стал уж и корить себя, упрямца... Вдруг слышит голосок тоненький, да со скрипом:
- Никак заплутал, бестолковый?
Вскочил на ноги король, за меч схватился, закружил на месте да в темноту всматриваться стал.
- Кто говорит? Покажись немедля! Как смеешь так к королю обращаться?!
- Ох ты, так у нас тут особа царская! Так-так... Вот она я, позади стою.
Обернулся король, видит, стоит перед ним старуха в лохмотьях да с фонарём в руке. А свет от фонаря того тьму вокруг от силы на пол локтя съедает. Так что лицо незнакомки толком и не рассмотрел.
- Назови имя своё, та, что королю дерзить смеет. Ждут тебя плети за то. Не посмотрю, что старая.
- А манерам-то не обучен. Ну да ладно, нынче это и не в цене. А как зовут меня неважно. Ежели выбраться из леса хочешь, то помогу. Вот только с собой меня возьми, а то мне, старой, из чащи и через неделю не выйти самой.
От такого ответа у короля аж дух перехватило. Что с людом мелким стало. С королём, как торгашом базарным, разговор ведёт. Глянул он на старуху гневно, стиснул зубы, да руку на меч положил. А та подковыляла к нему, фонарь выше подняла да и усмехнулась.
- Эко тебя, милок, скрутило-то. Того и гляди зубы в порошок сотрёшь, а из ушей дым клубами повалит. Не гневайся на бабулю. Услуга за услугу. По рукам?
Не привык король к такому обращению. Да и помощи просить не привык. Вот только делать нечего. Ждут его дома... Быстрей бы... Согласился, усадил старую на коня своего, и стали они из леса выбираться. Ох, и намучила его старуха по пути песнями своими, шутками-прибаутками да расспросами непонятными. Злость и нетерпение внутри проснулись. Глупо-то как. А поделать ничего с собой не может. Крикнуть на старую так и хочется, чтоб хоть на миг замолчала. Выбрались они из чащи, наконец. А на небе только первые звёзды зажглись. А казалось, что вечность прошла.
- Вот спасибо тебе, милок. Хоть и невежа, а помог бабуле. Уж больно горяч ты. Совет дать хо...
Оборвал на полуслове её король раздражённо.
- Иди своей дорогой, старая. Благодарить не стану, уж больно языкастая ты.
Покачала головой незнакомка да и пошла себе. А король на коня вскочил и стрелой помчался к замку. Легче от мысли о доме стало ему, теплее. Вот так бы и доехал, да нет, - случайно заметил, что кошель с пояса пропал. Другой бы рукой махнул. А этот разъярился. Ах, воровка! Наказать старую надо по справедливости. Развернул коня и бросился в погоню. Быстро нагнал, старуха то никуда и не торопилась, мирно себе на валуне у дороги отдыхала, дух переводила. Спрыгнул король с коня подбежал к ней, схватил за руку и гневно сказал:
- Так-то ты, старая карга, за помощь благодаришь честных людей, зубы заговариваешь, а потом обкрадываешь. Как, золотишко королевское карманов не тянет?! Попросить могла, не жалко ведь, али по-другому не научена. Не договорил разгневанный король. Хлопнула его по лбу старуха ладонью. Замолчал тот, замер. Слова в горле застряли, пошевелиться не может. Тело не слушается. И сказала тогда незнакомка холодно:
- Почто винишь человека сперва да судишь без разбору. Веры в людей нет. Злобу и гнев свой усмирить не можешь, волчья ты душа! Вот тебе за то моя благодарность. Не быть тебе человеком боле снаружи, станешь зверем, какой внутри. А пока не испросишь моего прощения, пока души родные не увидят в тебе человека настоящего, что Богов благости и даров достоин, которые получил, так и жить тебе в шкуре звериной.
Сказала старуха, плюнула под ноги королю, погасила свой фонарь и растворилась в воздухе, как и не было. Спали с короля невидимые оковы, и в тот же миг обратился он в волка серого. А кольцо, что на безымянном пальце носил, стало ему ошейником золотым. Заметался король в страхе, конь его верный в испуге наутёк бросился. Попытался закричать несчастный король, да вместо крика человеческого из пасти клыкастой вой вырвался, ужас сковал его душу, а сердце от боли готово было вырваться из груди. Упал на землю без сил, да так и остался лежать, землю роя лапами когтистыми.
А королева тем временем уж не на шутку обеспокоилась, слуг своих верных на поиски мужа любимого снарядила. Гонцов по соседним государствам отправила. Пропал король. Страх и печаль в сердце её поселились, коих не ведала никогда. Утром весть пришла, что правителя в королевстве нет, а на пути из лесов глухих западных сыскали зверя странного - чуть живого серого волка. Золотом шея его обвита, да с королевской печатью. Убивать не стали, в замок привезли да у конюшен в клетке оставили... Не дослушала королева, побежала лестницами бесконечными да залами холодными, коридорами длинными, а уж по щекам слёзы горькие катятся, душа, как птица, из груди рвётся. Увидела волка того, в глаза его взглянула и замерла от ужаса. Имя своего возлюбленного выкрикивая, сорвала руками засов с клети, кинулась обнимать лесного разбойника, будто снимет это заклятие злое, станет он человеком снова. А люди вокруг шептаться уж стали. Кому что на языке вертится да в ухо соседу влетает. Поняли, что с государем сталось. Ох, и беда, ох и горе. За что напасти да испытания такие государыне их светлой? Короля за то винили неистово. Да молиться стали, что оставит его спасительница и достойного мужа себе сыщет...
Королева, в очах которой теперь уж луна холодная беспокойная поселилась, толки те да пересуды не слушала, а коли кто осмеливался молвить слово дурное про мужа её верного, могла и наказать без сожаления. И не узнать уж было лучезарную. Как-то со зверем-то живет, и дитё не боится с ним оставить, да на нянек и родню покрикивает, и смеяться стала в разы меньше. Да и смех тот сквозь слёзы. А Серый то за ней как тень по замку бродит, под ногами вертится, всех распугивает да по ночам воет.
Королева же и магов, и колдунов знакомых призывала, помощи просила да учёных мужей из-за моря выписывала... Да только никто не мог королю облик прежний вернуть. Лишь руками разводили да головами качали. А кто и браться не желал. Был он им уж никак. Кроме жалости испытать к королю уж ничего не могли да приговаривали с умным видом только, что должен король человеком внутри стать прежде. Может, тогда и спадёт заклятие ненавистное.
Сама королева своего возлюбленного излечить решила. Окружила его заботой, любовью и лаской своей пуще прежнего. Горела для него пламенем неистовым, светом чистым. Всю без остатка отдавала себя милому. Всё реже показывалась она на балах да на приёмах званных, а уж в городе и вовсе светоча видно не было. Одиноко людям без королевы стало. В сердцах их беспокойство поселилось, а надежды и мечты, словно листва с деревьев по осени ветрами холодными тоскливыми да безжалостными рвались. Для них она уже светить и вовсе перестала... Да только чем больше старалась королева для мужа своего, тем больше пропасть меж ними становилась. Словно из ума выжил король, зеркала все в своих покоях перебил, прятался днями по углам тёмным. А по ночам воем изводил да рвался из дворца, как ошалелый.
Не мог он вынести слёз жены своей, что по ночам видел. Винил себя в том, что страдать её заставил, крылья её белоснежные в огне своих страстей погубил. От того и прятался, от того и гнал прочь от себя, порыкивая. Так и становился ей чужим день за днём, помощи и стараний не принимая, в жалости к доле своей, как в тумане, плутая.
Отчаиваться стала королева, силы оставляли её. И уж боле не знала, что сделать может. Отчего сердце любимого не откликается, отчего гонит её, отчего понять не могут друг друга как раньше? И совета спрашивать стала, у людей простых помощи просить. Так отчаялась... И слышала в ответ одно, что зверя дикого понять человеку не возможно, что разные они, и жить должны каждый в своём мире. Так уж заведено на свете. Не нам порядки те менять. Слышал речи те король да скалился, так что бежали советчики, сломя голову, кто куда. Ярость кипела в нём. Так крикнуть королю хотелось, что человек он не меньше вашего, что и любить умеет, и сердце с душою, хоть и под шкурой волчьей, да имеются. Понял он тут, что судят его прежде, как он когда-то, что веры ему боле нет. И от того стыда за поступки свои не мог скрыться. Вспыхнул яростью и злобой к себе, да только злость ту удержать уж не мог...
Всех гнал прочь от себя, как безумный. Лишь маленькая принцесса в чувства его привести могла, успокоить. Ручным с ней становился да только скулил жалобно. Она-то его и без слов понять могла. Дар у детей есть, что взрослея, теряют многие. Им что слова, что мысли - всё видать, как на ладони. От того и счастливы так, и печали, и горести им нипочём... Сомнений не ведают да обманываться не станут, как есть мир видят. То ли не дар?
Шло время. Королеву всё чаще сомнения одолевать стали. В силы свои веру теряла день ото дня. Может ли она счастливым сделать милого своего? Так ли велико сердце её? Так ли сильна духом? Всё реже она стала навещать короля,- виною горькой от беспомощности преисполнилась душа её светлая.
Тут-то и случилась беда. Король, не ведая о муках своей любимой, принял то за предательство, не стерпел и однажды бросился на жену свою. Клыки сомкнулись на шее белоснежной. Видел он страх безумный и слёзы в глазах родной... А она под взглядом пламени яростного словно умирала, не силах поверить, что он это, тот, кого так любила и берегла. Чудом остановился король да с воем неистовым от ужаса, что сотворить мог такое, бросился прочь из замка...
Слёз королевы с того дня боле никто не видел. И не ведал никто, куда же король пропал. Да и не хотелось знать о том. Лишь по ночам было слыхать вой тревожный да жалобный за городскими воротами. На поиски его никто не выходил, судьбою его интересоваться было некому.
Заботою окружили правительницу и наследницу престола люди. Уж и гостей во дворце было днями полно, а по вечерам гулянья славные устраивались... Веселье и смех снова поселились в королевском доме. Маленькая принцесса радовала сердце матушки, согревала теплом душевным бескорыстным. Лишь иногда, и немногие, замечали, как по лицу улыбающейся королевы пробегала тень воспоминаний. Как дыхание её становилось тяжёлым, а в глазах тоска по милому и родному человеку блестела слезою одинокой. И уж тогда пуще прежнего королеву и в танце кружили, и делами государственными заваливали, и загадками невероятными озадачивали. О чувствах светлых, о любви, о радостях, счастье человеческом пел для неё теперь сладкоголосый менестрель, что рядом как по волшебству всегда оказывался. И каждый раз, когда слышался государыне вой далёкий звериный, играл он для неё без устали, успокаивал да убаюкивал море тревожное, что бурей в душе девы хотело разразиться.
Король же броди по лесам да болотам и никак покоя не находил. Простить не мог себе поступка своего, каялся, к богам с молитвами обращался да просил кары для себя самой ужасной. Совсем извёлся. Мысли путались, и казалось, что обезумил от горя. С невыносимой тяжестью вины своей засыпал и просыпался... Дикой ненавистью к себе преисполнился. И однажды, не выдержав мук тех, бросился со скалы в волны моря синего в надежде найти на дне его покой вечный. Да только на каждого из людей, хоть и в шкуре волчьей, у Богов свой замысел. Спасли короля рыбаки. Выходили пса лесного, да не с того, что печать видели его королевскую, да историю несчастного знали, не из милости да не из жалости. Свезли в лес, да и выпустили со словами: "Коли человеком рождён был, так и будь им, чего проще-то?". От слов тех, таких простых и добрых, что-то душе волка пробудилось, как росток слабый, на ветру затрепеталось. И не мог понять того чувства. Как сон прекрасный, оно ускользало от него.
И в один прекрасный день понял король, что была то надежда. Крепла в сердце его она день ото дня, и мир вокруг становился всё краше, и боле не было в душе короля места ненависти, ярости и недоверию. Жила там любовь настоящая, которой делиться с миром хотелось, да которая сил придавала, и даром великим была бесценным. Вздохнул король с облегчением и помчался туда, где сердце его навек осталось. "Домой!" - свистел ветер в ушах. "Домой!" - кричали птицы, "Домой!" - шумела листва... Вот уж и замок показался вдалеке, и первые хижины селянские встречаться стали. А король пуще прежнего припустил. Только и успевал люд, с дороги уходить, охая, да кулаками потрясая. А в душе короля радость великая, так и засмеялся бы, если б мог... Вот и ворота, и площадь городская, и рынок пёстрый, и улочки витые... Арка перед дворцом, стражники опешившие... Сад и озеро безумной красоты перед ступенями великолепного дворца, что на солнце куполами сияет...
"Папочка!" - услыхал король голос, сердцу милей которого в свете не было. Обернулся и застыл на месте. Не в силах поверить счастью своему. И в объятьях дочери своей растворился без остатка. И целовала та его без устали, и обнимала, и говорила, и плакала, и смеялась. Вот оно счастье!
Такой тут переполох поднялся! Стража подоспела, стоит да руками разводит, али гнать, али - нет? То ж печать не шее зверя королевская... На всякий случай за сетью к егерю послали... Во дворце крики слышаться, на улицу няньки да служки высыпали - множество великое. Обступили короля с принцессой, да подойти боятся. Только перешёптываются да переглядываются испуганно. Охают да ахают. Откуда взялся на нашу голову опять? Что королева скажет? Что теперь будет-то? Неужто заново всё. Мучить светлу головушку нашу будет? Уж и шёл бы себе с миром да жил тихонько, доживал век свой покойно... Слышал то король, да только не было ему боле дела до тех пересудов да толков смутных. Счастлив он был, кровинушку свою обнимая лапами неуклюжими. Знал, что человек, хоть и в шкуре звериной, и любить может по-настоящему... И любим.
Тут все смолкли разом, расступились, и появилась королева, взмахнула рукой, и как ветром сдуло всех. Посмотрела она на зверя, как на гостя незваного. И так холодно от того взора стало королю, как никогда раньше. Склонил он голову к ногам её и замер в ожидании. Королева молча взяла дочь за руку, повернулась и твёрдым шагом направилась во дворец. Так король и не пошевелился до самого вечера. Не веря тому, что случилось. А когда зажглись на небе первые звёзды, королева вновь предстала перед ним и заговорила:
- Нет тебе места больше в сердце моём, противен и ненавистен стал, видеть тебя глазам моим больно... Веры тебе нет. Уходи прочь. Из города гнать не будут, а ко дворцу не приходи, покой дочери и мой нарушать не смей. Забыли о тебе мы и счастливы. Ран старых не тревожь. Любовь моя другому отныне принадлежит - тому, кто ценит жизнь и человеком по праву зовётся. Словно плети, слова те королю сердце ранили. И скрыться от боли той невыносимой сил не было. И виделся ему в образе возлюбленной он сам, тот, что слабости и предательства никому не прощал. Глаза слёзы горькие застилали. Бросился волк бежать, а в ушах только и слышал: "Прочь, зверь, прочь!".
Три дня и три ночи король не спал, не ел и не пил. Словам тем жестоким верить отказывался. По городу бродил бесцельно да на площади, что к дворцу выходила, сидел, страже покоя не давал видом своим. Сторонились его люди. Кто просто обойдёт, а кто, смеясь, мог и пнуть, как бы ненароком.
А один добрый человек и работу предложил. Сказал как-то: "Овец моих стало всё больше пропадать. Выпас-то у самого леса. Никак, волки повадились". Сказал да осёкся. Виновато взглянул на короля, что сам, как разбойник лесной. А тот обижаться и не думал, фыркнул только да носом ткнул пастуха в ногу.
Так и стал король простому человеку служить да помогать в делах, каких мог. Каждый день исправно следил за овцами. А по вечерам сидел со стариком на крылечке хижины и слушал сказки доброго пастуха. И так спокойно ему становилось, казалось, что вновь человеком стал. Так и шли дни. По ночам король спал мало, всё его кошмары мучили, да память злая покоя не давала. Приходил он тогда на площадь городскую и сидел там до самого утра, надеясь хоть одним глазком увидеть ту, ради которой билось его сердце. А по выходным тащил старика на рынок, просил неуклюже купить какой гостинец и снести его дочери. Так и того стража гнала в шею... Так волк и жил...
А во дворце тем временем всё неспокойней становилось. Как призраки, что тревожат живых, к королеве приходили воспоминания о муже любимом, и тревога за него порою одолевала. И рвалось, хоть и всё реже, но с силою страшной сердце к нему, к родному. Бежала тогда к дочери своей королева. В объятьях её крепких сжимала, словно спрятаться хотела, защитить просила, от мыслей тяжких избавить. А принцесса ручонкой своей проведет по волосам матушки, ласково о любви своей прошепчет, да так нежно и трепетно, что и слезе место найдётся. И теплом своим согреет да успокоит, весёлым танцем раззадорит да песенкой рассмешит... Вот только замечать королева стала, что дочь об отце всё реже справляться стала. И злилась на него за то, и себя корила. И от таких мыслей тяжких скрыться хотела. Бросалась тогда в объятья куплетов страстных, где все о том было, по чём девичья душа так истосковалась. Вот так и жила королева, себя убеждая да другим надежду даря, что счастлива. А невзгоды все время исправит. Перемелется, мука будет...
Случилось как-то, что принцесса с няньками на рынок городской отправилась. Всюду красок превеликое множество, людей разных не меньше. Лавки товарами ломятся всевозможными. Ох, и закрутилась маленькая егоза юлою. Только и успевали служки её одёргивать. Да охали, из виду потеряв. Тут-то и повстречала принцесса того о ком, только сердце помнило. Увидала она волка серого среди толпы. Не раздумывая, бросилась к нему, прижалась что есть силы да заплакала. Домой завёт да приговаривает, что рядом быть должен, что поможет ему, что любит и тоскует матушка... И пытался король утешить её, слова тёплые сказать, что любит безмерно, что рядом будет всегда. Что матушке нелегко приходится, и знает она, как лучше... Что есть ещё на свете то, чего маленькой пока не понять. Да как не старался, только не может волк по-человечьи... Всё какой-то визг да лай жалобный из глотки звериной вырывается. Тихо стало на площади... Тут няньки-то и подбежали, в свистки свои засвистели. Принцессу успокаивать бросились, а волк и растворился среди прохожих, как и не было вовсе. Знал он, что будет после. Ни словом, ни рыком, ни делом он сердце своей возлюбленной пробудить ото сна зимнего не сможет... А потому и дожидаться не стал указа королевского. Попрощался, как смог, со своим другом верным, что не побоялся приютить да в помощи не отказал, поддержал в минуты трудные... И ушёл на закате.
К полночи добрался король до того самого места, где жизнь началась его волчья. Взглянул в небо да пожелал найти ту, кого осудил когда-то без разбору, на чью помощь злобой ответил... И только подумал, как у самого горизонта, над чёрною леса полосою вспыхнула ярко звезда неведомая. Понял король, куда путь ему теперь держать надобно, взглянул в сторону замка родного, обнял мысленно жену свою с дочкой да в путь отправился.
Шёл он семь дней и ночей. Лесами, полями да болотами пробирался к свету манящему. И дошёл-таки. Место было ему знакомо, много лет назад читал он о нём. То был курган, что хранил память о великих правителях, живших в этих землях тысячи лет назад. Взошёл он на его вершину и стал ждать терпеливо. Вот и ночь наступила, а звезда, что его вела, вдруг исчезла. Вглядывался король в небо звёздное, да огня того больше не видел, как не искал. Услышал он тут голос знакомый:
- Вот и свиделись, вашество. Никак сказать есть что, раз так встречи просил.
Подошла ведунья старая к королю да и уселась рядом.
- Фонарь-то мой какую службу сослужил, а? Ты слёз своих не стыдись - они-то самые что ни есть настоящие. Знаю всё о делах твоих. Есть от чего печалиться, как и радоваться. Ведаю, что не за себя просить пришёл, что помощи ждёшь. Да, братец, один в поле не воин. Помогу. А от чего человеку-то не помочь.
И только сказала старуха слова те, как в тот же миг принял король свой прежний облик. Взглянул он на руки свои, провёл по волосам, поднялся на ноги и вдохнул полной грудью прохладу ночную. Поклонился в ноги ведунье, прощения попросил, та в ответ улыбнулась, да и растаяла в воздухе. Окинул король взглядом курган величественный, опустился на колени, руки к груди своей прижал, склонил головушку и замер. Засветилось светом неистовым его сердце да ладонях оказалось, самоцветом бесценным обернулось. Протянул он его к звёздам, а сам в камень обратился... В туже секунду с небес спустился ворон огромный с пылающим взглядом. Трижды ударил он клювом своим по самоцвету. И раскололся тот на сотню частей. Схватила птица блестящий осколок из рук несчастного короля, взмыла в ночное небо и отправилась к той, что крылья свои прекрасные когда-то в пламени слепой ярости мужа утратила...
То, что пешему да конному в семь дней обходится, то для жителя небес в ночь обернётся. Добрался с рассветом до замка посланник необычный. Отыскал без труда покои королевские да и влетел в окно. Вздрогнула королева испуганно от внезапности такой. Бросил к ногам её ворон камень драгоценный и был таков. Лишь коснулась самоцвета того правительница, как сердце затрепетало в груди её от чувств, коих страшилась, да так забыть старалась. А в памяти образ оживал того, кого по-прежнему любила и ждала... Заплакала королева, камень тот в пылающий камин швырнула. Выскочила из покоев, к дочери бросилась. И целовала, и обнимала её. Покоя искала. Почему не оставит? Зачем мучает? Ведь нет у меня крыльев за спиною, и не было никогда. Нет ему счастья со мной. И сил любить, как любила, нет уж...
С того дня страже велено было всякую птицу чёрной масти на подлёте ко дворцу стрелять. А за мёртвого ворона так и вовсе золотом заплатят, не скупясь. Маленькая принцесса никак в толк взять не могла, от чего птицы так матушку прогневали.
На другой день маленькая принцесса поднялась до рассвета да тайком из дворца выбралась. В город отправилась. Ходила она, бродила по улочкам знакомым, да ещё пустынным. Дивилась, как площадь торговая оживает... Как вдруг тень огромная промелькнула по мостовой. Глянула она в небо и увидала огромного чёрного ворона, что ко дворцу летел. Бросилась принцесса за ним да кричать в след стала, что нельзя, погибель ждёт его там. Бежала что было сил, не разбирая дороги, да и налетела на прохожего, упала, и колено в кровь расшибла. Сидит на мостовой плачет, убивается. Склонился над ней незнакомец, успокаивать стал... А та всё твердит, что птица огромная ко дворцу полетела. А там стражники уж её поджидают, стрелы наготове. Помочь ей надо, остановить. Она же ничего не сделала - зачем же убивать. Улыбнулся незнакомец, сказал: "Непорядок!" Подхватил девчушку на руки да шагами огромными по ступеням к дворцовой площади направился. Да не успели они малость. Ворон огромный со стрелою в груди бездыханный на земле лежал. А в клюве его камень драгоценный сверкал. Так и не выпустил. Бросилась к нему принцесса. Плачет слезами горькими, осторожно на руки взять пытается. Подошёл к ней спутник её, по волосам рукою провёл, груди птицы диковинной коснулся да и говорит:
- Не лей слёз своих зря, дитя, жив ворон, сердце бьётся. Помоги лучше от стражников укрыть его в доме моём. Позабочусь, выхожу, а ты приходить станешь к нему да навещать.
Обрадовалась принцесса, помогла незнакомцу, как могла, да счастливая домой отправилась. Тайна теперь у ней своя была... В кармашке на груди у самого сердечка лежал камень дивный, что ворон ей раненый отдал.
Трижды солнце луною сменялось. И были те дни для принцессы самыми счастливыми. Ворон-то рядом с нею быстро поправлялся, словно и не было той стрелы, что грудь его пронзила. Старика-спасителя, правда, сторонился. Только рану давал глянуть.
В день четвёртый вернулся старик домой чем-то встревоженный. От волнения места себе не находит да комнатушку шагами всё меряет. Спросила его маленькая принцесса, что с ним приключилось. Рассказал ей тогда старец, что в корчме повстречал он охотника бывалого. Странную историю тот сказывал да дрожащей рукой кубки с вином горячим всё опрокидывал, словно согреться никак не мог. Мол, к северу от земель наших в семи днях пути пешего, в чаще лесной есть курган королей великих. Мало кто место знает, да есть такие. Частенько охотник в тех местах дичью доброй разживался без труда особого. Случилось там ему днями оказаться. И увидал он, что на кургане, на вершине самой, человек каменный появился, коленом преклоненный да к небу взором обращённый. А в руках его богатства несметные лежат! Полыхают огнём каменья бесценные. Захотел охотник тот поживиться, да только к кургану и подойти не смог: стерегут его тени злобные... От воя их страшного в жилах кровь стынет, да сердце биться от взгляда их отказывается. На силу ноги унёс. Да так улепётывал, что до замка не помнил, как добрался. Верить ему люд отказывался. Говорили, что вином уже второй день заливается, вот и тронулся от крепкого рассудком-то... Не успел старик историю до конца рассказать, зарокотал тут ворон беспокойно, крылья свои расправил огромные, с ноги на ногу переминается, к окну рвётся... Ветра нагнал, как в ненастье лютое... Прикрыл принцессу плащом старик да глаза сам зажмурил. А когда открыл, так не было уж ворона в комнате... Расстроилась принцесса, что не попрощалась с птицей чудной, да и только. Радовалась она, что в небо смог ворон подняться, - там его место.
А на следующее утро под окном своим нашёл старик камешек драгоценный, что огнём горел необычным. Точь-в-точь как тот, что маленькой его знакомке птица странная отдала... Часом позже пришла к нему девчушка зеленоглазая да чуть слёзы сдерживает свои. Рассказала она, что сон странный привиделся. А во сне том отца своего видела. Стоял тот пред матушкой её на коленях и руки свои к ней протягивал, а в них солнце горело настоящее... Тут-то и углядел старик на руке девочки перстенёк да с печатью королевскою. А как увидал, да так и сел мимо стула... Принцесса! Достал он из кармана камешек, что поутру нашёл, протянул его девочке без слов да улыбнулся.
Вот так принцесса и узнала, что друг-то её - тот самый пастух, что когда-то короля-волка приютил... И сон свой разумница поняла. И от чего матушка так бежала да пряталась, теперь уж знала. Как и цену камням тем, что ворон приносил изо дня в день... Вот только одного понять никак не могла. Отчего взрослым так тяжело и боязно веру хранить в силы собственные? Отчего чувства свои настоящие прячут друг от друга стыдливо да разменивают, не глядя, дары бесценные в подворотнях тёмных... Не мог али не хотел ей пастух старый на те вопросы ответ давать. Только вздыхал тяжело... Знала принцесса, что делать станет. Да никому о том не сказала...
Вот и день тот пришёл, когда ворон драгоценный камень последний донёс. Уселся он на крыше хижины пастуха. Стал ждать терпеливо. А принцесса тем временем из дворца в дорогу тайком собралась...
Как-то утром вышел пастух из дому, глянул на крышу, где ворон сидел днями и ночами, а того и след простыл. Улыбнулся старик, вздохнул с облегчением, пожелал дороги доброй сердцу смелому и стал готовиться гостей встречать...
А как звёзды небо украсили, случился во дворце переполох страшный. Наследницу сыскать никак не могут. Стражники по городу толпами бегают, допросы спешные бестолковые устраивают да каждый дом в городе обыскивают. Люд за стены замка на поиски принцессы высыпал... Так и до пастуха стража добралась. А тому и дела нет до вопросов их. Сказал только, что с королевой говорить хочет. Ох, и разъярились служаки королевские. Кандалами ему грозить стали да мечами своими бряцать. Говори, мол, ежели знаешь что! А коли нет, так сиди себе тихонько али с другими на поиски отправляйся. И без того забот хватает.
Прознала-таки королева, что старец один, пастух местный, повидаться с ней хочет. Сердцем почуяла важное. Мигом примчалась. В глазах огонь горит, белее мела лицом, дрожь в руках унять пытается... Проводил её старец в дом свой, усадил за стол да неспешно стал рассказывать... Всё, как было говорил, что знал да о чём догадывался. И про короля, и про ворона, и про каменья драгоценные, что приносил тот, и про маленькую принцессу...
Слёз в ту ночь много было, да все разные. И горькие... И те, что от счастья... Да только всё одно вода водою. Королева со старцем простилась словами добрыми да во дворец воротилась. Коня самого быстрого наготове держать велела. Ахов да охов слушать не желала... В покои свои старые поднялась, где показываться не желала после визита птицы странной. Да к камину подалась, куда подарок ворона выбросила. Угли старые да золу серую не спеша с усердием перебирать стала. Так и просидела она до петухов самых да нашла, что искала. В ладошке, сажей перепачканной, лежал самоцвет искристый, всеми цветами радуги в лучах солнца рассветного переливаясь. Улыбнулась королева, крепко камешек тот к груди своей прижала да еле слышно молвила: "Спасибо...".
А маленькая принцесса на лошадке серенькой с песенкой, чтоб не так боязно, ехала тропинками невидимыми да дорожками путанными к отцу своему. Долго ли коротко ли, а на исходе седьмого дня добралась она до места нужного. Увидела принцесса пред собою курган высокий, а на самой вершине его, под звёздами, что в небе одна за другой загорались, тень одинокую. Лошадка её верная нервничать вдруг стала да идти дальше отказывалась. Как у черты невидимой остановилась, страшась переступить границу неведомую. Успокоила её принцесса, мешочек с каменьями в ручонках своих махоньких сжала крепко и вперёд одна смело двинулась. И пяти шагов не сделала, как услыхала за спиною вой леденящий да рык свирепый. А не дрогнуло сердечко смелое, да только шаг твёрже стал... Поднялась к самым звёздам и увидела отца своего, в камень что обратился. Подбежала к нему со слезами, обнимать стала. Слова ласковые шепчет, и мешочек, что так берегла, торопливо развязать пытается. Вот и справилась с узелком, и камешки драгоценные засияли, заискрились. В ладони отца стала их бережно один за другим выкладывать. Опустел мешочек. Замерла принцесса в ожидании, что чудо случиться вот-вот... Зажмурила глазки. А когда открыла их, увидела, что стоит пред ней всё также отец в камне, а в ладонях его сердце самоцветное лежит. Да только не хватает в нём кусочка одного... Тут-то и узнала маленькая принцесса, что такое отчаяние, и почему людям так тяжело и боязно веру хранить в силы собственные. Плакала она горько, что слово своё не смогла сдержать. Обещала ведь помочь, да не смогла. А сердечко её с надеждой прощалось...
Так бы тому и статься, да только и чуду место есть на свете. Услышала маленькая принцесса колыбельную, что когда-то матушка с отцом ей перед сном пели. Такие родные и такие счастливые. А голос, что плыл меж звёзд, любую боль мог унять да сердечко её растревоженное успокоить. И столько в нём было любви и нежности, надежды и веры, что о слезах своих горьких позабыла принцесса. Увидала она матушку, бросилась в её объятия... И поняла, что всё под силу человеку, когда рядом бьётся сердце родное.
Королева вложила в ладони мужа своего самоцвет бесценный, что из рук семь дней и ночей не выпускала. Тут-то и сбылся сон маленькой принцессы. Засияло солнце в руках отца её. И от света того камень словно истаял. А отец, живой и невредимый, преклонив колено, то солнце своей возлюбленной жене протягивал. Коснулась она света того и к груди любимого прижала. И вновь забились сердца их воедино. И узнали они, Что есть счастье любви настоящей и кого за счастье то благодарить.