Аннотация: Есть у Канцлера Ги песня "Единственный враг", короткий сонгфик на нее был подарком веселому и чуточку сумасшедшему парню... но, вдруг, история раскрылась и я увидела странный мир... мне понравился...
Четверо в пустом придорожном трактире. Со двора доносится многоголосый шум, бряцанье железа и стук копыт по сухой земле, но здесь, кроме них - никого. Не скрипят половицы верхнего этажа, не снуют служанки, даже хозяин не кажет носа из-за плотно запертой двери на кухню. Четверо: старик в неприметном дорожном платье с колодой карт в холеных руках, мальчишка в форме лейтенанта королевской гвардии скорчившийся на табурете у входа и двое молодых мужчин, за столом с остатками снеди. Брюнет сидя дремлет, изредка усмехаясь то ли собственным мыслям, то ли песенке, которую напевает блондин. Тот лежит на лавке, закинув босые ноги на стену, и перебирает гитарные струны.
- Предай их всех - останься верен себе... - поет он. Последний звонкий аккорд будто подбрасывает лейтенанта.
- Чего мы ждем?!
Крик повисает в пустоте, никто даже не поворачивает головы в его сторону. Разве что становится слышно, как шелестят карты да бьется о стекло масляной лампы большая ночная бабочка. Бьется, с непонятным, нелепым упорством, не замечая сияния солнца за распахнутым окном. А еще, где-то недалеко, гулко рокочет гром и треск грозовых разрядов так же нереален под безоблачно-синим полуденным небом.
Лейтенант сломанной куклой опускается на табурет, больше не поднимая взгляд от пола. Карты в руках старика разворачиваются пестрым веером, едва не рассыпаясь, когда особенно сильный треск молнии эхом отдается в холмах.
- Херберт? - блондин заинтересованно прислушивается к затихающим раскатам.
- Похоже, - лениво отвечает ему брюнет.
- Любопытно, сколько ему заплатили? Я слышал казна Сельвии пуста, а эта война доконает их. Или его так же надули, как и нас, накормив обещаниями? - блондин обращается к затянутому паутиной потолку и вдруг резко поворачивает голову: - Что скажете, господин советник?
Старик невозмутимо тасует колоду.
- Скажу, что вы получите все и сполна, господа. - Мягкая улыбка придворного застывает под пристальным взглядом брюнета. Уголки губ старика судорожно кривятся, но черноволосый опускает ресницы, обрывая контакт.
Блондин снова перебирает струны, заставляя гитару стонать почти человеческим голосом.
- А там веселье идет вовсю, - бормочет он, чутко принюхиваясь к принесенному ветром запаху гари. - Эти приторные нотки сложно спутать с чем-то... У смерти особый аромат.
Мальчишка лейтенант громко скрипит зубами, до крови вонзая ногти в ладони. Кажется, время течет иначе, там, за стенами, в перекрестье солнечных лучей и здесь, внутри пыльной комнаты с ненужной тусклой лампой под потолком.
Звон оборванной струны не прерывает мелодию, только с лица брюнета постепенно сходит дремотная расслабленность.
- Первая линия.
Блондин смеется продолжая играть. Рвется вторая струна.
- Быстро, однако.
Третья, четвертая...
- Пора!
Блондин, отбросив умолкшую гитару, не вставая с лавки, лежа натягивает ботфорты и начинает петь, скаля в ухмылке зубы.
"Моя трагедия комедий балаганных смешней,
И потому безумно мне дорога:
Я научился находить себе прекрасных друзей,
Но не могу найти по силам врага..."
Они идут к выходу, отодвинув вскочившего лейтенанта будто табурет. Старик, закончив тасовать карты, раскладывает пасьянс. Короли, рыцари в сияющих доспехах, шикарные дамы послушно ложатся на грязный стол придорожной харчевни.
Застыв в дверном проеме, лейтенант, не отрываясь, смотрит вслед двум безумцам, что неторопливо шагают по дороге навстречу проигранной войне. Пылает в недостижимом зените солнце, звенит гитарными переборами ветер, разнося над долиной голос певца, заглушая, растворяя в песне вопли отчаяния и боли, лязг схватки, мольбы и проклятья. Блондин, обернувшись, откидывает с бледного лба снежно-белую прядь, насмешливо сверкнув алыми глазами, подмигивает лейтенанту.
"Среди завистливых ничтожеств и пустых болтунов
Скажи хотя бы, разглядеть тебя как?
Я вновь блуждаю в буреломе из обманчивых снов -
Ищу тебя, о мой единственный враг!"
- Почему? - шипит лейтенант. - Зачем они нам?
- Затем, что каждый из этой парочки стоит двух, а то и трех сотен, таких как мы, - спокойно отвечает советник короля.
"Сто подлецов и двести трусов мой тревожат покой,
Но быть врагом, однако, надо уметь!
А ваши кости просто хрустнут под моею ногой,
Вам принеся вполне бесславную смерть!"
- Но...
- Помолчи, дай дослушать. - На губах старика мелькает довольная улыбка, в раскладе на столе не остается открытых карт, пасьянс закончен.
"Устав скучать у края ямы и держаться в седле,
Я озверел от неумелых атак;
Я по следам бегу упрямо, припадая к земле -
Ищу тебя, о мой единственный враг!"
Вздрагивает в последний раз оплавленная земля, тошнотворно сладковатый дым сползает на дно долины, затягивая высохшее русло реки, ее мираж еще держится в раскаленном воздухе, вот только, косые солнечные лучи окрашивают призрачную воду в цвет спекшейся крови. Они идут по той же дороге обратно к трактиру. Шатаясь словно двое подвыпивших гуляк. Несколько раз брюнет падает, но упорно поднимается на ноги подстегиваемый хриплым, сорванным голосом блондина.
Они почти дошли. Почти...
Остановились, опираясь друг на друга, переглянулись и захохотали...
"Мне рассмеяться или плакать - я еще не решил;
Без сожаленья не проходит ни дня.
Я извиваюсь, словно змей, в оковах собственных сил:
Ведь не родился тот, кто сломит меня!"
Их расстреляли в упор из арбалетов, болтами, выточенными из сердцевины дуба. Королевские гвардейцы с трясущимися от страха коленками и фанатичным блеском в глазах.
А юный лейтенант, отшвырнув арбалет, скорчившись, сидел на обочине, мотая головой в тщетной попытке заглушить голос ветра.
"Меня всесильем при рожденьи Господь Бог отравил,
А я страдаю как последний дурак;
Я умираю в пустоте неразделенной любви -
Я жду тебя, о мой возлюбленный враг!"
***
Странный мир
***
Эхо усиливает дрожащий голос, но от этого становится только хуже - он слишком ломок для власти над гулкими просторами древнего зала. Как его обладатель слишком мал ростом и золоченая скамеечка лишь подчеркивает, что ноги короля не достают до земли на целых три пяди. Все слишком: щуплая фигурка едва заметная под драгоценной мантией, толпа советников по обеим сторонам трона, стража вдоль стен и страх пропитавший воздух.
- Я не могу согласиться! Я...
- Вы...! Позвали нас, Ваше Величество. - Человек, посмевший противоречить королю, знает, как обуздать дворцовое эхо. Каждое слово свинцовой каплей падает с высоты, шелестом змеиной чешуи обвивает колоны, его услышат все, даже те, кто топчется в тревожном ожидании за запертой дверью.
- Мы, откликнулись.
И это "Мы..." - слетевшее с губ одинокого гостя вызывает невольную дрожь, тенью вырастая у него за спиной. "Они" пришли на зов, зная, что здесь некому встать у них на пути. Теперь, некому...
- Я просил совета! - в отчаянии кричит юный король.
- Вы получили его, - спокойно отвечает гость. - Отмените отцовский Эдикт, и чаши весов придут в равновесие.
- Но, как, отмена запрета на колдовство спасет нас от монстров порожденных магией? - Мальчик растерянно вертит головой, ища поддержки у мудрых советников. Совет безмолвствует, а голос гостя мягкой волной обволакивает тронный зал.
- Кто лучше башмачника починит сапог и лучше рыбака поймает рыбу? Верните миру привычный порядок, Ваше Величество.
- И отдать Ковену магов королевство и корону? - с недетским сарказмом спрашивает сидящий на троне.
Гость качает головой.
- Зачем Ковену ободок желтого металла, или обведенный на карте клочок земли, если сам воздух пропитан магией? Вдохните его, Ваше Величество.
Король испуганно сжимает зубы, пытаясь не дышать, это удается недолго и слезы бессилия катятся по его щекам.
- Я... - переводя дыхание, чуть слышно шепчет мальчик, оставшийся один на один со своим кошмаром, - Я должен подумать.
Огненный лепесток за стеклом неподвижен до совершенства, будто в насмешку над трепещущим от сквозняка пламенем свечей. Однако хозяину кабинета плевать на контраст вычурного старинного канделябра с дешевой новомодной лампой, ему нужен свет, чтобы разобрать чужой почерк. Он трет покрасневшие глаза, и ерошит пятерней волосы, пытаясь прочесть спрятанное между строк. Тихо скрипит отворяемая дверь, вошедший склоняется в почтительном поклоне:
- Ваша Светлость...
- Я двадцать лет Светлость и пять из них ты гонял меня по фехтовальной площадке, награждая иными титулами, - раздраженно ворчит хозяин кабинета, кивая на стул. - Садись и читай.
- Что читать? - покорно вздыхает вошедший.
- Протоколы допросов.
- Я не палач, - молодой человек в запыленном, пропахшем лошадиным потом камзоле брезгливо кривит губы.
Тот, кого он назвал Светлостью, медленно поднимает голову. В ярком свете отчетливо видны ранние морщины на лбу и жесткая складка меж нахмуренных бровей.
- Я тоже. Пока... А ты, если хочешь сохранить свой пост...
- Какому бедолаге прикажете передать полномочия? - развязано перебивает его собеседник. - Должность капитана ночной стражи прекрасный подарок будущему смертнику. Вчера мы потеряли двоих, сегодня...
- Герхард, уймись.
И такая усталость звучит в короткой фразе, что капитан сникает.
- Все скверно, Дитмар?
- Ну... - задумчиво тянет сиятельный герцог Хельнский, ставя дыбом и без того растрепанную шевелюру, - мы в полном дерьме!
Капитан, хмыкнув, пододвигает себе стул.
- Столица гудит, мол, Ковен требует отменить Эдикт...
- Не просто отменить, друг мой, а стереть, изъять из всех сводов, - герцог щелчком тушит одну из свечей, - будто его и не было.
Угрюмо глядит на черный обрубок фитиля.
- Они знают, что требуют. Нельзя использовать то, чего нет, а создавать заново, не каждый решится.
Удар кулака сминает бумаги, и капитан едва успевает поймать покатившуюся со стола лампу.
- Если согласимся - время вернется вспять, - уже спокойней продолжает герцог. - Будто по трижды клятому волшебству, вернутся прежним владельцам: земли, титулы, кубышки с золотом...
- Головы на плечи, - мрачно хихикает капитан. - Некому возвращать, Ваша Светлость, никого не осталось, одна мелочь бесталанная по глухим деревенским углам, в том и беда.
Что-то во взгляде старого друга заставляет его умолкнуть, проглотив ставший поперек горла комок.
Негромкий стук в дверь, барабанной дробью разрывает тишину.
Дождавшись, когда гвардеец тенью выскользнет из кабинета, герцог вскрывает конверт, извлекая клочок дешевой, серой бумаги. Мгновение, и на девственно чистом листе проступают косые строчки с витиеватыми завитушками, еще мгновение, и от записки остается горстка пепла.
- Чтоб я сдох! - выдыхает капитан. - Ты успел прочесть?
Вместо ответа герцог набрасывает поверх шитого серебром камзола вытертый солдатский плащ.
- Поехали!
- Дитмар, - с порога окликает его приятель. - Я за тобой хоть в бой, хоть в бордель, но куда на этот раз, хотелось бы знать?
- Мне тоже... Шляпу не забудь.
- Значит, к бабам! - Грубый смех отдается в коридоре и застывший в карауле гвардеец провожает уходящих завистливой гримасой.
По переулку гуляет ветер и облезлая, тощая кошка. Двое вояк из городской стражи останавливаются перед лавкой старьевщика.
- Сопрут, как пить дать, - ворчит рослый крепыш, привязывая лошадей к вмурованному в стену кольцу. - Или сожрут, как стемнеет. Лучше, пусть уж, сопрут.
- Не все ли равно, - пожимает плечами его спутник. - Так и так, обратно пешком придется идти.
- Не скажи, жалко ведь животинку. Вобщем я, если что, следом бежать не стану и в обиде не буду, - почти кричит капитан, в расчете на возможных слушателей. - Слово даю!
- Герхард, заткнись, умоляю, - сквозь зубы шепчет герцог, оглядываясь по сторонам. - Вся столица уже в курсе нашей тайной вылазки.
- Не извольте беспокоиться, Ваша Светлость, - вкрадчивый голос заставляет обоих слегка дернуться. - И лошадок ночные твари не тронут, и любопытные носа не сунут к моим дорогим гостям. Милости прошу, входите.
Из полумрака лавки тянет прелым тряпьем и плесенью, закатное солнце, глядя через порог, придает сломанным прялкам и колченогим комодам странно-живой облик, отбивая желание углубляться в пыльный лабиринт. Капитан, плюнув под ноги, решительно заходит первым, собирая на шляпу всю паутину, предназначенную безумцам, рискнувшим сунуться в эту берлогу. Шустрый силуэт мелькает впереди, указывая дорогу и одолев последнюю преграду из тяжелого гобелена, капитан застывает, не веря глазам.
Жарко пылает огонь в очаге, разгоняя по углам осеннюю сырость, два кресла с кружевными салфетками на изголовьях уютно придвинуты к изящному столику, свечи белого воска щедро льют свет на книжные полки и массивный дубовый стол с малахитовым письменным прибором.
А маленький румяный человечек в парчовом жилете, чередующий подобострастные поклоны взмахами пухлых рук, совершенно не вяжется с образом старьевщика.
И капитан следит за его суетливыми танцевальными па в полной прострации. Лучше владеющий собой герцог лишь равнодушно кивает в ответ на бесконечное:
- Ах, какая честь!
Опустившись в кресло, он терпеливо ждет конца представления.
- Ваша Светлость желает вина? Белого, красного? Ах, какая жалость, не угодил... Тогда перейдем к делу.
От резкой смены интонации у капитана по спине сыплет холодом, рука тянется к эфесу палаша.
В памяти почему-то всплывает сцена: плачущая белокурая малютка, подобранная патрулем на ночной улице, с порочной улыбкой бывалой шлюхи вонзает клыки в шею капрала, пока тот гладит ее по кудрявой голове. Может потому, что подобная улыбка мелькает на губах старьевщика, в ответ на рефлексы капитана.
Меж тем, неправильный до жути старьевщик уверенно садится напротив герцога.
- Ваш предшественник редко баловал меня личными визитами, все норовил прислать слуг. Глупый поступок, юность порой мудрее в таких мелочах. Так, чем могу быть полезен короне или лично Вашей Светлости?
Герцог молча достает сложенный лист бумаги, медлит, прежде чем отдать, а, отдав, заметно каменеет, будто в ожидании удара.
- Хм, скорбный список лучших из лучших, - пальцы старьевщика ласкают выписанные столбиком имена. - Так что, Ваша Светлость, желает узнать об этих давно сгинувших чародеях? Бесследно сгинувших, должен заметить.
- Все!
-Ах, всего они и сами не поведали бы, никто просто так не уходит за пролив. Вам ведь известно, что проточная вода обрывает магический след? А за голову кое-кого из них на материке была обещана кругленькая сумма. Так что всего - увы и ах, крупицы разве, слухи, сплетни...
Мерзавец явно наслаждается, наблюдая за перекатом желваков на герцогских скулах.
- К примеру, об Альтресе не знаю почти ничего. Темная личность, книжный червь, считал - магия вырождается в миру, все искал древнюю силу, сокрытую в гримуарах. На люди не показывался, но переписку вел - вороны ручные стаями кружили, а библиотеку собрал - иные его собратья от зависти готовы были удавиться. И куда все подевалось, ума не приложу.
Старьевщик снова меняет маску: наивный блеск глаз, доверительный наклон к собеседнику. И капитану, со стороны, начинает, теперь, мерещиться кот, играющий с мышью.
- Он ведь кой-какие свитки прямо из-под носа у Ковена увел, ни золота, ни крови чужой не пожалев. Что в них ценного - гадать не стану. Скрытный был, себе на уме.
Вот, Краух - второй в списке - попроще. Эликсиры варил, зельями баловался, три лаборатории сжег, одни головешки оставались, а самому, как с гуся вода. Прежний король, ныне покойный, сильно зол на него бывал, боялся, как бы сумасшедший столицу по ветру с дымом не пустил. Только, Краух, в казну не скупясь, отсыплет, в деньгах шельмец никогда не нуждался (где только брал?), и за старое. Что сварить хотел? То ли эликсир бессмертия, то ли иную какую тинктуру - тоже не скажу.
- Мало от меня проку, - покаянно вздыхает торговец сплетнями и тянет, тянет паузу...
- Дальше, - коротко бросает герцог.
- А что, дальше? - Пухлые пальцы разглаживают лист. - Ах, эти...? Фейт и Дарен. Боевые маги - страшная парочка.
- Чем именно?
Старьевщик, странно усмехнувшись, подносит листок к свече и, глядя, как тают в огне имена, говорит:
- Судя по всему, Вам не доводилось видеть их в деле. Особенно в том, последнем. Сам я там не был, но наслышан... Они прекрасно дополняли друг друга. Слепящее белое пламя и черная бездна. Уверен, заплати им не мы, а Сельвия - очертания границ были бы совершенно иными. А так, нет больше дерзкого соседа - есть вассальное княжество, смиренно платящее дань. Пожалуй, их гибель многим правителям подарила спокойные сны.
Достав из кармана платок, он тщательно вытирает руки от пепла, давая понять, что тема исчерпана, но герцогу недостаточно.
- Кто из них был опасней?
- Ах, Ваша Светлость, - будто нехотя отвечает старьевщик. - Их порознь и представить трудно, так спелись. Фейт - левша, Дарен - правша, в бою - одно целое. У Фейта язык, как бритва, спасайся, кто может, а Дарен... если рот открывал, бежать уже поздно. Обоим поперек дороги встать, себе дороже, но раз уж мое мнение желаете слышать, то я не зря их с пламенем и бездной сравнил. Вот и решайте: чему навстречу шагнуть страшнее?
- А, слабости?
- У Фейта - гитара, у Дарена - Фейт. - Торопливое бормотание упреждает следующий вопрос. - Что знал, все сказал. Ваша Светлость доволен? Вина на дорожку?
Их выставляют, причем так бесцеремонно, что герцог бледнеет, а капитан багровеет от злости.
- Если понадобишься... - не до конца владея собой, шипит герцог.
- Вы меня не найдете.
Одна за другой гаснут свечи, а огонь в очаге забивается под поленья, впуская в комнату ночь.
- Ты - маг! - Желание наказать наглеца ударяет капитану в голову.
- Я?! Упаси милосердные боги.
Старьевщик с ловкостью крысы ныряет куда-то за стол и из сгущающейся темноты долетает хихиканье:
- А что, амулетику под рубахой доверия нет? Сам продал с десяток таких, безотказная штучка.
Уже отвязывая лошадей, капитан покаянно сутулит широкие плечи.
- Прости, сорвался что твой новобранец.
- Я, не лучше. - Герцог рывком взлетает в седло. - Рано нам в эти игры играть.
- Да кто ж спорит... Только, деваться куда?
- Некуда.
- Эй, Дитмар, - немного воспрянув духом, капитан догоняет приятеля. - Ты хоть узнал, что хотел?
- И да, и нет. Следуй за мной.
- Да хоть в загробное царство! - Долго грустить Герхард Штраубе не умеет и не замечает, как хмурится от его шутки герцог Хельнский.
Город пытается спать, прячась за наглухо запертыми ставнями, трепыхаясь в паутине дурных, тревожных снов, бормоча молитвы Светлой Деве и цепляясь за колдовские обереги, чудом уцелевшие после хмельной эйфории королевского Эдикта. Город, разучившийся бояться ночных взломщиков и убийц в масках, вздрагивает от едва слышного цокота когтей по брусчатке или мелькнувшего в подворотне бледного силуэта прекрасной девушки. Ни поздних прохожих, ни нищих бездомных бродяг, ни пьяных, горланящих песни по дороге из трактира. Одна только ночная стража рискует после заката выходить на пустынные улицы столицы. Их храбрость щедро оплачена магистратом и короной, но все меньше находится желающих за пригоршню золота сунуть голову в пасть ночным тварям.
- Новобранцы после полуночи заступают.
Капитану Штраубе не сидится на месте и, отложив бумаги, он мерит шагами герцогский кабинет.
- Хелберн конечно присмотрит, да и Штрольц их натаскал, будь здоров, но неспокойно мне. Ой, неспокойно! Большинство - дурни деревенские, по рожам ведь видно - думали в столице тишь да благодать и двойное жалование им за красивые глаза обещано. А мы вчера у центрального фонтана на такую дрянь наткнулись: не то змея, не то ящерица, склизкая, верткая, длиной в три моих роста, шипы по хребту и укус ядовитый. Капрал Ворен, перед смертью, орал, как резаный. Что ни ночь, то новенькое, я скоро обычного вервольфа или упыря как родного встречать буду.
- Когда ж это все закончится? - уперевшись лбом в оконное стекло, стонет он.
- А ты помнишь, как все началось?
- Вопрос с подвохом? - осторожно уточняет капитан. - Твоей Светлости прекрасно известно, что благосклонностью Марты Рутге я тогда интересовался куда больше, чем творящимся вокруг безобразием. Но врятли забуду, как, ни с того ни с сего, в одну ночь целое кладбище поднялось (и это притом, что ни одного колдуна (по эту сторону пролива) в живых уже больше полугода не было!). А после, стая вервольфов нижнюю слободу подчистую вырезала.
Присев на край стола капитан пытливо вглядывается в лицо приятеля.
- Дитмар, что мы ищем? Почему вообще понадобилось допрашивать всех этих людей? Какая теперь, ко всем демонам разница, любил ли книжник Альтрес на завтрак яйца всмятку, или вкрутую? Или в какой позе предпочитал заниматься сексом с женой лорда Эймса беловолосый маг Фейт? Я, конечно, узнал много нового и кое-что даже попытаюсь применить (если найду такую же выдумщицу, как леди Эймс), но ответь: зачем ты меня позвал?!
- Затем, что только тебе я могу доверить государственную тайну.
Герхард прикусывает язык, чуть было, не присвистнув от такого заявления.
- Мага убить сложно, а сильного мага почти невозможно. Те четверо были очень сильны, даже Ковен не мог с ними сладить. Заподозрив неладное, каждый, в одиночку, легко обратил бы в руины полкоролевства. Их захватили врасплох. Алхимика - заманив во дворец, книжника - на пороге собственного дома. И нелепый, заведомо проигрышный конфликт с Сельвией был затеян лишь, чтобы втянуть в игру боевых магов. Этих, выжатых досуха после боя, расстрелял взвод гвардейцев.
Резко обозначившиеся морщины добавляют герцогу лет.
- Никого, кто знал об этом, давно не осталось в живых.
- А ты откуда...?
- Догадался. Собрал по кусочкам, когда начал искать причину...
- Ту, о которой кричат на площадях или о которой шепчутся в трактирах? - лукаво ухмыляется капитан, получая в ответ грустную улыбку.
- У тебя есть время сидеть по трактирам?
- Завидуешь! - еще шире лыбится Герхард. - Пива то во дворце не наливают, да и графскую дочку за зад не ущипнешь, сразу жениться поволокут.
- Может, правда, тебя женить?
- За что?!
Вскочив, капитан полой камзола сметает со стола бумаги вместе с подсвечником. Когда огонь потушен, а уцелевшие листы убраны в папку, он тихо садится на стул и, зажав ладони меж колен, виновато бормочет:
- Я сжег что-то ценное?
Герцог отрицательно качает головой.
- Хорошо! Ну, так кто там оказался прав: королевские глашатаи, вещающие, что разгул нечисти - дело рук сгинувших колдунов и их, оставшихся без присмотра, магических причиндалов (в огонь последнее и все дела!), или "глас народа" шепчущий, что колдуны защищали нас от тьмы и без них нам полный гаплык?
Лично я слышал, да и книжки кое-какие прочел (пришлось, по долгу службы, не смотри на меня так, должен же я знать: с какой стороны к гулону подступиться, если выжить хочу?), что заклятье со смертью мага теряет силу...
- Смотря какое, - Дитмар, сидит, не поднимая головы и голос звучит немного глухо. - Принцип домино: первая упавшая кость дает толчок, и остановить все может только тот, кто сложил цепочку.
- Ты хочешь сказать, что один (или не один, тогда вообще весело!) из магов успел перед смертью дернуть за ниточку? Но ведь времени-то, сколько прошло, не день, не два, почти полгода после подписания Эдикта тихо было. Думаешь, это кто-то из тех четырех? Когда их кстати упокоили?
- Никто не знает.
- В смысле ты не нашел точной даты? А на пальцах прикинуть?
- Да, хоть на картах погадать! - взрывается герцог. - Вон, у меня, от прежнего главы тайной канцелярии колода осталась, любил старик пасьянсы раскладывать. Кто из нас нецелованный, посидим, раскинем. Может, узнаем: какого демона их не добили, а бросили гнить в каменных мешках под крепостью Норд?!
- То есть они могут быть живы до сих пор? - оторопело шепчет капитан.
- Не знаю! - взяв себя в руки, герцог переводит дыхание. - Не знаю, как долго можно оставаться живым, будучи нашпигованным десятком арбалетных болтов. Но эти четверо были способны на такое, что мы и представить не в состоянии.
- Тогда нужно пойти и проверить.
Тон у Герхарда совершенно будничный, даже веселый, Дитмар смотрит на приятеля, не сумев сдержать улыбку.
- Знаешь, за что я тебя люблю?
- Ась?
- Я чуть голову не сломал, сотню людей допросил, так чтоб никто ни о чем не догадался, а ты бумаги государственной важности и казенный ковер сжег, и "пойдем, проверим"!
- А чего голову ломать? Много думать вообще вредно. Помнишь дурачка при храме...
- Заткнись!
- Почему? Счастливый ведь человек, думать не умеет, нечем, наверное, в детстве головой треснулся. Хотя меня столько раз по голове били... не помогает... пока.
У крепости Норд дурная слава и корни ее глубже мрачных казематов уходящих в сердце холма. Последний форпост древнего правителя, чье имя стерло время, оставив легенду о воинах, обратившихся после смерти в белокрылых птиц, но не пустивших врага за стену, стерегут сотни чаек, встречая любого путника гневными криками. В обычные дни: пасмурные или погожие, разглядеть крепость почти невозможно, ее башни будто растворяются среди скал. Но, когда белый, как птичьи перья, туман, стекая по склонам, очерчивает ее силуэт, заставляя крепость парить над холмом - жди беды. И хорошо, если дело ограничится прилетевшей с пролива бурей. Моровые поветрия, пожары, войны предрекала старая крепость, ни разу не обманув жителей столицы. Хотя маги в один голос твердили, что в бастионах нет и капли волшебства, темного ли светлого, и все пророчества случайность, по доброй воле в Норд не сунулся бы никто.
- Еще раз, лично для меня! - Герхард Штраубе невероятным усилием воли сдерживает желание ударить тюремщика. - Как там все внизу устроено?
Лысый, как колено, сонный мужик пучит на него подслеповатые глазки и монотонно бубнит:
- Дык, кто его знает, милостивый господин? Мое дело маленькое - объедки в дырки кидать, я и кидал, кажный день почитай, ну что оставалось: хлебушек там или еще чего... А вниз спускаться? Дык дверь, вона, воском запечатана, не велено значится соваться, я, и не совался. Откудава мне знать, как оно там устроено? Вы бы коменданта, милостивый господин, поспрошали, - тычет он в каменный потолок грязным пальцем.
Капитан звереет, а упомянутый комендант пытается раствориться в стене, готовый заскулить собственную партию: "Я месяц, как назначен! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, планов крепости не имею, Светлой Девой клянусь!"
- Воск на замке оплавлен, печать - не разобрать чья, - вслух комментирует свои наблюдения Герхард, и чуть было не начинает хохотать, услышав хоровое:
- Лето жаркое выдалось!
От камня со всех сторон тянет такой ледяной сыростью, что даже мысли о жаре более чем нелепы.
- Комендант, вы свободны.
Тихий, властный голос из-за спин гвардейцев даже на капитана действует как удар гонга, тюремщик же подпрыгнув и осознав присутствие высокого начальства, пожалуй, впервые в жизни окончательно просыпается. Пользуясь этим, Герхард сыплет вопросами, в тщетной попытке прояснить хоть что-то.
- Вода внизу есть? Звуки какие-нибудь, голоса? Давно ли?
- Вода тута везде есть, по северной стене течет, точит и точит, сами пощупайте. Голосов не слыхал, уберегла Светлая Дева! Шебуршит иногда внизу, дык я не прислушиваюсь, мое дело маленькое...
- Ступай! - рычит капитан, теряя остатки терпения.
Выждав, когда затихнет топот, зябко передергивает плечами.
- И что будем делать?
- То, что собирались.
Герцог отбрасывает широкий капюшон плаща, лицо остается скрыто, только глаза настороженно блестят сквозь прорези маски.
- Займитесь замком.
Один из гвардейцев звенит связкой отмычек. Герхард сердито косится на взломщика, он предпочел бы иметь за спиной знакомых, проверенных в бою людей, а не этих каменно-ликих истуканов, но Дитмару виднее. Словно почувствовав растущее недовольство приятеля, или пряча за панибратством собственный страх, герцог заговорщицки толкает его в плечо, не обращая внимания на молчаливых гвардейцев.
- Как твой амулет?
- Никак, - ворчит капитан.
- Покажешь?
- Ага, прям щас начну раздеваться, он под рубахой, а та под камзолом... а тут холодно.
- Да, опоздали мы, вот летом, когда жара стояла...
Они переглядываются, явно успокоившись, теперь можно идти.
Первыми по крутой, зажатой стенами лестнице спускаются гвардейцы. Шестеро, парами: один со взведенным арбалетом, второй с факелом и обнаженным клинком.
- Давай повторим для особо тупых, - придержав Дитмара за руку шепчет Герхард. - Открываем, стреляем, поджигаем, уходим или открываем, беседуем, помираем?
- По обстоятельствам. Приказ - стрелять только в крайнем случае. Исключение - темноволосый боевой маг.
- Тот, который Дарен? А почему не Фейт?
- Любое пламя можно попытаться потушить, а заглядывать в бездну мне не хочется.
- Согласен, и так поджилки трясутся. Хотя, думаю, как раз эти давно того... Лично я ставлю на книжника.