Их высокоблагородие полковник Максимилиан Корх, барон Нарвис, были пьяны. Так же, как вчера, позавчера, неделю, и две тому назад. Его темно-бордовый с серебром мундир покрывали винные пятна, а медвежья шапка с красным плюмажем была истыкана собственной парадной шпагой. Барон хандрил. И злился. Виной сему - проклятый мост через безымянную речушку, который уже неполный месяц безуспешно штурмовали драгуны Корха.

Военная наука проста, как штык пехотинца - алчешь викторию, обработай противника пушками, создай численный перевес, обойди с флангов, перережь командами лихих людей коммуникации, ударь с тыла. А здесь что - пушки полевые, три штуки, после пары выстрелов опасно перегреваются, после чего долго остывают. Лихих людей - платунг вместо роты, из-за своего малого количества стоят в тыловом охранении вместо жандармов, комаров и лазутчиков гоняют. Численного перевеса не предвидится, солдат у республиканцев лишь немногим меньше, рота гренадеров да сводная полубригада линейной пехоты. Магика прикомандированного свалило шальной пулей, а нового не присылают. Короче, ситуация - швах, как выразился корнет Оппендорф.

В бессмысленных атаках полегло уже три сотни ветеранов, которые прошли с полковником через Фалию и Ментисс, расчищая палашами путь к славе. Вместо проверенных бойцов Светлейший прислал батальон необстрелянных новобранцев и четкий приказ барону - мост взять до конца декады. Кто-то в Генштабе, видимо с похмелья, решил, что мост - важный стратегический объект. А Максимилиан со своими драгунами - лучший кандидат для выполнения миссии. В чем лично полковник искренне сомневался.

Корх страстно желал взорвать бесполезный Мост, он теперь называл его только так, с заглавной буквы, черт его задери. Только подсудное ведь дело. Трибунал. Взорвать - это хорошо, но тогда на честь Корхов ляжет пятно. Одиннадцать поколений предков, профессиональных солдат, будут опозорены.

Люди продолжали напрасно гибнуть. Единственное, что оставалось Максимилиану, напиваться каждый вечер да искать смерти. Он четырежды водил драгун в лобовую атаку, но ранен не был ни разу, даже легко. В первых рядах резался с пехотой монфорцев, не кланялся пулям и ядрам, а костлявая, словно насмехаясь, обходила его стороной. Погиб Оппендорф, погибли бесстрашные рубаки братья Вялши, монфорские бородачи-гренадеры подняли на штыки ординарца, молодого Кройцбаума. К полковнику же смерть оставалась равнодушной.

Корх затяжным глотком опорожнил бутылку хорельского, не ощутив изысканного вкуса напитка. Денщик, бывший до войны дворецким у какого-то виконта из Монфории, только поморщился. Где они сейчас, гордые дворяне Великой Монфории? Правильно, на деревьях висят, проиграв вчистую черни с окраин. Лучше уж служить барону-солдафону, хоть и чужеземцу, чем диктаторам от революции. Вздохнув, денщик полез в землянку за новой бутылкой.

- Неси сразу две, черт тебя задери, - услышал он вслед.

Часа через два развиднелось. День вступал в свои права. Солнце пригрело землю, изрытую шанцами, драгуны, переругиваясь, потянулись к кашеварам за утреней пайкой. Потом организовано, под присмотром усатых фельдфебелей, справили нужду. Кто-то затянул похабную песню. Никто особо не хоронился, воевать республиканцам хотелось так же, как и имперцам - никак не хотелось.

Барон Корх допил очередную бутылку и вздремнул. Ему приснилась Эльза, во сне она была заметно сговорчивей. Затем сон неожиданно, и в самый сладкий момент, изменился: атака под Фалией, покойный Оппендорф с полуэскадроном попал в клещи черных кирасир, вольтижеры противника без промаха садили с укрепленного перевернутыми телегами пригорка, вокруг царил ад. Республиканцы опрометчиво подставили левый фланг, надо было срочно ударить, спасать зарвавшегося корнета, но рука отказалась повиноваться, палаш стал неподъемным, рядом, почему-то бесшумно, разорвалась граната, кому-то оторвало голову...

- Вашвысокобродь, мы тута шпиена споймали, - грубый голос вырвал барона из кошмара. Открыв глаза, Корх мгновение непонимающе смотрел по сторонам, приходя в себя. В штабном шатре, украшенном личным гербом Корхов и бригадным драгунским орлом, стояло четверо. Трое субъектов из лихих людей, в мундирах грязно-зеленого сукна, с короткими карабинами за плечами, тесаками на поясах. Небритые морды абсолютно разбойничьего вида. Черные треуголки заломлены наискось, на рожах ни тени почтения к полковнику. Обычное дело - они со смертью каждый день здороваются, от того и на субординацию плюют. Четвертый - поинтереснее. Высокий, худощавый, в штатском дорожном платье. Платье изрядно пыльное, значит в пути не первый день. На поясе пустые сабельные ножны и пустая же кобура для пистоля. Короткие черные волосы, стриженные горшком по последней столичной моде. Тонкий нос с непропорционально большими ноздрями. Тонкие губы искривлены в усмешке. Глаза наоборот - серьезные, изучающие. Старый знакомец, черт его задери.

- Здоров будь, твоя милость, - старый знакомец улыбнулся еще шире, показывая, что понял, его узнали. - Как Монфор, изорвал мундиры о твои штыки?

- Свободны, благодарю за службу. - Карабинеры молча развернулись и, не торопясь, вышли вон. - И ты здоров будь, кавалер Бибер. Выпьешь?

- Хорельское? - принюхался Бибер. - Не откажусь. В горле пересохло, знаешь ли. - Денщик открыл очередную бутылку и поставил стакан. Один. Для гостя. Барон подобные условности с недавнего времени презирал. Выпили. Помолчали. Снова выпили.

- Какими судьбами, кавалер? - произнес Максимилиан сухо, давая понять, что правила гостеприимства соблюдены.

- Мне нужно на тот берег, у меня там дела, - просто ответил гость.

Кавалер Волдо Бибер был человеком весьма занимательным. Служил в кавалергардах ротмистром. Прекрасно владел саблей и пистолем. Со службы ушел после темной истории с азартными играми, в финале которой случилось три покойника. По слухам, дошедшим до барона, некий магик практиковал ментальное воздействие на кости, усмиряя проигравших при помощи двух головорезов устрашающей наружности. Бибер же, в свою очередь, использовал игральные камни, подпиленные весьма хитрым способом. Однажды их пути пересеклись за сукном, магик кликнул подручных, кавалер обнажил саблю. В итоге Волдо перестали принимать в приличных домах, зато для него открылись двери в ночной мир столицы. Чтобы заработать на жизнь, а Бибер не привык себе ни в чем отказывать, он продавал свою саблю всем, кто мог заплатить, и притом очень оригинальным способом. Кавалер не стал обычным "браво", из тех, коих всегда в достатке в любом городе любого государства. Обычно Волдо действовал так: получал заказ, находил человека, оскорблял, вызывался на дуэль и убивал его. Отказываться от дуэли в Империи не принято, дворянская честь, на том стояли и стоять будем. Согласно Кодекса Защиты Достоинства, написанного триста лет тому великим поэтом и забиякой Маренсом Галкой, как зачинщик, Бибер не имел права выбора оружия. Это уравнивало шансы жертвы, но лишь немного. То, что Волдо до сих пор был жив, по мнению Корха свидетельствовало только об одном - обмельчало дворянство, разучилось драться, спрятавшись за спины профессиональных вояк, таких как сам полковник или тот же Бибер.

Барон познакомился с Волдо в деле под Ментиссом. Корфу было приказано закрепиться в одной деревеньке, выбив от туда республиканцев. Скрытно, под покровом темноты, подобраться не вышло. Магики Монфора засекли драгун, подсветили ночное небо и скорректировали огонь артиллерии. Внезапная атака эскадрона кавалергардов под командованием Бибера на батарею неприятеля позволила Корфу отойти с наименьшими потерями, выровнять шеренги и сбить таки монфорцев с позиции.

- Ты изволишь шутить, кавалер? - с издевкой спросил Максимилиан. - Сообщаю, на том берегу полно республиканцев, если ты не заметил. Они твою благородную задницу вздернут на первом же дереве.

- Я знаю, барон.

- Мы здесь вообще-то воюем, черт тебя задери. Пытаемся взять этот хренов Мост. Я потерял уже триста человек, триста славных парней. И потеряю еще столько же в ближайшее время. На тот берег хода нет. Ни для меня, ни тем более для тебя.

- Я что-то придумаю, твоя милость, обязательно придумаю, - Бибер налил себе новый стакан. - Хоть дело и выглядит посложнее, чем я рассчитывал.

- Здесь можно придумать только одно - подорвать Мост к чертям, тогда мы с республиканцами уйдем убивать друг друга куда-то еще. Но Светлейший за такое даже не расстреляет, в отхожем месте утопит. А двор и после казни с дерьмом смешает, черт его задери.

Приятели надолго замолчали.

- Ладно, кавалер, не обижайся, - произнес наконец Корх. - лучше расскажи, что там в столице. Есть ли новости о дочке оберст-прокурора Фельдбаума? Как поживает прелестная фро Эльза?

- Прелестная фро Эльза, уважаемый господин Нарвиса, уже неделю как мужняя жена. Выскочила за хлыща из свиты Светлейшего, запамятовал фамилию. Ну вертлявый такой, из штатских.

- Ах гадюка, чтоб ее черти задрали! Давай, твоя милость, выпьем за непостоянство этих курв!

- Давай, твоя милость, отчего же не выпить. А еще ходят слухи...

На следующее утро полковник проснулся рано. Ополоснулся ледяной водой, расчесал колоссальные, до середины груди, усы, надел чистое исподнее, поверх натянул мундир, за ночь приведенный усердным денщиком в порядок. Перед шатром уже собрались офицеры, в сторонке попыхивал трубкой Бибер.

- Господа, - начал Корх. - Сегодня мы атакуем. Опять. Свой маневр знают все. По сему долго говорить не буду. Смерть Республике!

- Смерть Республике! - вяло поддержали офицеры. Бибер усмехнулся.

Драгуны пошли в наступление в полдень. Пушки сделали по паре выстрелов и замолчали. Быстрыми перебежками, используя неровности ландшафта как прикрытие, солдаты стали приближаться к мосту. Зашевелились и республиканцы, послав вперед свою пехоту. Завязалась ружейная перестрелка. В тыл потянулись первые раненные. Полковник отослал вестового в расположение второго батальона с приказом ускорить продвижение. Наконец противники сошлись на расстояние штыковой атаки. Началась рукопашная. От моста доносились предсмертные крики сражающихся, лязг оружия, редкие пистолетные выстрелы. Корх нервно покусывал ус. Рядом стоял Бибер, невозмутимо скрестив на груди руки. Казалось, происходящее вокруг его нисколько не занимало. Через полчаса стало ясно, что ни одна из сторон опять не получила решительного перевеса. В резерве у барона оставалась штабная рота. Ее атаку Максимилиан возглавил лично. Драгуны бегом преодолели простреливаемое пространство и вклинились в рубку. Перед полковником возник здоровенный гренадер в белом, когда-то, мундире. Он попытался нанизать Корха на штык, но тот увернулся и снизу вверх, наискось, рубанул республиканца палашом. Гигант упал, на его месте возник еще один, такой же здоровый, заросший бородой до самых глаз. Этот получил пулю в лоб, а барон перехватил пистоль за дуло. Теперь его левая рука была вооружена короткой дубинкой. Он тут же опустил ее на голову пехотинца, который стоя на четвереньках, голыми руками душил молодого драгуна. "Вроде из новеньких", - успел подумать полковник. Потом - вспышка. Боль. Темнота. Забытье.

Корх открыл глаза. Странно, но ничего не болело. Хотя не удивительно, его наверняка накололи опием под завязку. Чертовски хотелось выпить.

- Полковник! Полковник! Ты меня слышишь? - Бибер склонился над раненым, внимательно всматриваясь в лицо барона. Казалось, он хотел что-то сказать, но не решался. - Смелее, кавалер, не тяни коня за хвост, - сиплым голосом сказал Максимилиан. - А то мышца из задницы выскочит.

- Вопрос у меня к тебе. Если с этим чертовым мостом что-либо случиться, монфорцы уйдут?

- Уйдут, черти их забери. А хорошо меня приложило. Чем?

- Гранатой. Тебе грудь посекло и ноги. Ну, бывай, дела у меня. - Бибер вложил в руку барона бутылку и пропал с поля зрения.

- Эй, милейший, милейший, к вам обращаюсь, - послышался вскоре голос кавалера. - Капрал, подскажите, где тут у вас порох хранят...

Максимилиан отхлебнул вина, счастливо улыбнулся каким-то своим мыслям и потерял сознание.

- Он не выживет, - произнес лекарь, обращаясь к помощнику. - Ран слишком много, половина - смертельные. - Полковой врач вытер чистой тряпицей руки, заляпанные по локоть кровью. - Ему уже не долго осталось.

Неожиданно Максимилиан Корх пришел в себя. В яростном взгляде, брошенном на эскулапа, читался недвусмысленный приказ.

- Доктор! Доктор, черт, тебя задери! - прохрипел полковник. - Я должен продержаться еще чуть-чуть. Обязан. Я жду хороших вестей.