Мне определенно что-то снилось, но что конкретно я не успела запомнить, потому что резко проснулась от какого-то непонятного, но жутко неприятного ощущения. Это ощущение было едва уловимым, как будто крохотный маячок тревожной лампы или защитный рефлекс, записанный где-то у меня на самой подкорке. Но тем не менее, он "сработал" и, пробившись сквозь дебри сна достучался до моего сознания.
Я инстинктивно широко распахнула глаза и едва не заорала во весь голос от страха. Прямо надо мной склонилась маленькая сухонькая старушка, с потемневшей от солнца и возраста морщинистой кожей и всклокоченной седой шевелюрой. Она, не мигая смотрела на меня своими маленькими черными глазами-бусинками и молчала.
- Зоя Федоровна, что случилось?!
- Анализы идем сдавать?
Я с трудом сглотнула, потому что в горле разом пересохло, и попыталась успокоить, сбившееся от страха дыхание. Анализы?! Я сдам все, что Вы захотите, Зоя Федоровна, и даже больше того! Хотите банку моей крови или ключи от квартиры, где деньги лежат? Ради Бога! Только, пожалуйста, пожалуйста, очень Вас прошу, больше никогда, никогда так не делайте! Но в слух я, конечно же, сказала совсем другое:
- А который час?
- Четыре часа утра, как раз успеем. Я решила тебя пораньше разбудить, чтоб ты не проспала.
- Спасибо Вам большое! - я свесила ноги с койки и с трудом выдавила из себя подобие улыбки. Учитывая то, что анализы можно было сдавать до восьми утра, четыре несомненно - самое походящее для этого время. Точно не опоздаем, - Спасибо!
Зоя Федоровна, которая внимательно следила за каждым моим движением, довольно заулыбалась и закивала головой.
- Ты давай, иди в туалет, а я тебя подожду, вместе пойдем банки относить.
Мы шлепали с Зоей Федоровной по пустым больничным коридорам, и я невольно старалась запомнить в какую сторону мы делали очередной поворот и через какие двери проходили для того, чтобы потом найти обратный путь к нашей палате и не заблудиться. Но тщетно. Мой жестоко разбуженный на рассвете мозг упорно отказывался запоминать любую, поступающую в него информацию извне.
Хорошо, что рядом со мной был надежный проводник, который необъяснимым для меня образом безошибочно ориентировался в темных переходах бесконечного больничного лабиринта.
- Ты слышала, как вчера мужики в соседней палате орали?
С вечера действительно сильно шумели в соседней мужской палате после отбоя. Оттуда доносился громкий гогот вперемешку с приглушенным матом.
- Слышала. А что там такое произошло?
Зоя Федоровна весело захихикала.
- Старушку (учитывая то, что ей самой было далеко за семьдесят, прозвучало это довольно забавно), которая с ходунками по коридору ездит помнишь?
Еще бы! Эдакий сухонький перепуганный и вечно спешащий куда-то седой одуванчик на колесиках. Она обычно очень шустро курсировала по больничному коридору взад и вперед, толкая перед собой металлические ходунки и вечно в кого-нибудь ими врезалась.
- Помню, конечно.
Зоя Федоровна снова потихоньку захихикала.
- Так вот она вчера палату перепутала, заблудилась. Мужики уже свет выключили и спать легли, а она к ним вкатила по среди ночи и в койку к одному лечь пыталась, думала, что это ее кровать. Мужик перепугался, решил, что она привидение, всех перебудил. Свет включили, ее отправили восвояси, а потом еще долго ржали заснуть не могли.
Я плотно зажала рот рукой, чтобы никого не разбудить и тоже начала хихикать. Бедный мужик! Как только его повторно инфаркт не хватил, даже не знаю. Старушка с ходунками на колесиках действительно чем-то напоминала живое привидение, а уж в темноте так и подавно! Всем известный Каспер по сравнению с ней просто отдыхает!
Дружно хихикая, мы с Зоей Федоровной наконец дошли до процедурной, и оставив на специальном столе баночки с анализами, пошлепали обратно в свою палату.
- Видала у Серафимы пальцы какие скрюченные?
- Видела, - у Серафимы Васильевны действительно были сильно изуродованы пальцы на обеих руках.
- Она дояркой много лет в колхозе работала, коров вручную доила, без аппаратов, вот у нее и с руками теперь такая беда, - Зоя Федоровна недовольно помотала головой, - Потом, говорит, на легкую работу перешла, когда руки отниматься начали. Свеклу полола.
Ничего себе легкая работа! Я невольно поежилась, представив как эта хрупкая махонькая старушка целый день держала в своих изуродованных артритом руках тяпку или лопату.
- А что делать? Она вон до сих пор огород держит, все переживает, что в больнице долго лежит, боится, что сын в деревне без нее с голоду помрет.
Серафима Васильевна жила вместе со своим младшим сыном алкоголиком, который нигде не работал. Ей самой было уже восемьдесят три года, а она по-прежнему пахала на огороде и держала кур, чтобы хоть как-то содержать своего великовозрастного ребенка и себя.
- Сбегу, говорит, если меня врачи не отпустят, - Зоя Федоровна снова недовольно помотала головой, - Э-эх, куда уж нам бежать-то? Отбегались...
- Что-то Зои долго нету, - Серафима Васильевна сидела на краю своей койки и ритмично раскачивалась из стороны в сторону, наблюдая за тем, как голуби чистят перья у нас на подоконнике. Глядя на птиц, она почему-то всегда успокаивалась, поэтому каждый день подкармливала хлебом этих жирных больничных голубей. Они настолько привыкли к людям и обнаглели, что иногда даже залетали через открытое окно прямо к нам в палату и деловито расхаживали по полу туда-сюда, выискивая завалившиеся под тумбочки хлебные крошки.
- А куда она пошла? - я только что вернулась из процедурного кабинета и не знала где ее искать.
- Да сказала, что ей плохо. Может, до врача пошла?
Я выскочила в коридор и огляделась. Зои Федоровны нигде не было видно. В процедурной ее точно не было. Дежурный врач один на два этажа и его не дозовешься. Где же тогда она может быть?
В конце больничного коридора была расположена общая для мужчин и женщин туалетная комната, в ней так же находилась крошечная душевая кабина и раковины для умывания. Именно там я ее в конце концов и нашла.
- Зоя Федоровна! Вам плохо? - старушка сидела прямо на кафельном полу рядом с одной из раковин и тяжело дышала.
- Ой, плохо...
- Давайте я Вам помогу встать, не надо здесь сидеть! Вам надо срочно лечь!
Я с трудом подняла бледную и мокрую от пота Зою Федоровну с пола и помогла ей дойти до нашей палаты.
- Ложитесь и никуда не ходите! Я сейчас врача приведу!
- Не придет, мы уже звали, - Серафима Васильевна все так же ритмично раскачивалась из стороны в сторону, сидя на краю койки.
- Ну это мы еще посмотрим!
Я примчалась обратно в процедурную и подскочила к скучающей медсестре, зависающей в своем телефоне.
- Девушка, пожалуйста, вызовите в одиннадцатую палату дежурного врача, женщине очень плохо.
Медсестра нехотя оторвалась от экрана смартфона и равнодушно на меня посмотрела.
- В одиннадцатую? Я же ей уже дала одну таблетку глицина. Что еще одну дать, чтобы успокоилась?
- Девушка, Вы не понимаете?! Женщине плохо! Я ее только что-то на полу в туалете подобрала, еле до палаты довела! Ей нужен врач! Пока Вы его не вызовите, я отсюда никуда не уйду!
Медсестра зло на меня посмотрела, но все же сделала вызов по внутренней линии.
Дежурная врач пришла к нам в палату только минут через двадцать и с порога начала орать на Зою Федоровну.
- Ну, и что такое? Что опять у нас случилось?
Старушка со страху втянула голову в плечи, и вся сжалась, превратившись из человека в маленький безликий и темный комочек. Врач бегло пролистала ее историю болезни и снова командным тоном начала задавать Зое Федоровне вопросы.
- У Вас аритмия?
- Наверное, я не знаю.
- Как не знаете?! Должны знать! Какая у Вас аритмия?
- У Зои Федоровны тахикардия, бывает до ста двадцати ударов в минуту, - я не выдержала и вмешалась в эту тупую врачебную экзекуцию.
Дежурный врач только недовольно фыркнула в ответ и наконец-то достала тонометр. Посмотрела его показания и нахмурилась.
- Лежите и не в коем случае не вставайте, сейчас к Вам подойдет сестричка и поставит капельницу.
Буквально через пару минут к нам в палату влетела перепуганная медсестра с подставкой для капельницы и двумя флаконами физраствора, а я вышла за дверь и подошла к открытому настежь окну в самом конце коридора.
Окошко было небольшим с белой кованной решеткой, а прямо за ним, только руку протяни, - зеленые кроны деревьев. Под порывами ветра они равномерно покачивались из стороны в сторону и едва слышно шумели.
А у меня над головой, вокруг тусклой, загаженной мухами лампы, кружил огромный ночной мотылек. Он то пикировал вниз, то поднимался снова к свету, то выписывал в воздухе непонятные виражи и вибрировал всем тельцем, на секунду неподвижно зависая в воздухе.