Аннотация: Разгадка "Пророка" в изложении Дивина и эпилог.
Иван Алексеев
Херувим четырёхликий
Повести
Лик зовущий. "Иерусалим".
(Окончание)
6. Разгадка "Пророка"
(по мотивам рассказа ВП СССР "Беседа в кафе "У Бирона")
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".
А.С. Пушкин
Мягкий баюкающий свет отступил и вернулся озорным потоком, беспокоящим закрытые веки. Слипшиеся ресницы дрогнули, глаза нехотя открылись, увидели размытое темнеющее небо и снежинки в жёлтом круге от уличного фонаря, а потом - постепенное превращение низкого свинцового неба в высокий серый потолок, а тусклого фонарного свечения - в поток домашнего света с плавающими под потолком робкими пылинками.
Тело долго не хотело вставать. Каменная спина боялась шевельнуться, конечности были вялы, как после долгой болезни или весёлой пирушки, ладони и ступни казались холодны, как у покойника.
Из двери в комнату тихо вползал посторонний шум - шаркающих шагов и гула голосов. Кроме беспокоящего шума в комнатной тишине были слышны удары разбуженного сердца, старательно разгоняющего кровь по обессиленным членам.
Первой зашевелилась затёкшая шея. Потом напряглась и расслабилась спина, разрешив телу повернуться на бок и подвигать руками и ногами - всё слушалось.
Пара шаров-светильников на подставке с тремя круглыми ножками подсвечивали пространство удалённой от окон части комнаты, поделенной пополам стеллажом с книгами. Вдоль стеллажа - кожаный диван с прямыми деревянными спинками. Вдоль стен, от пола до потолка, - открытые коричневые полки с книгами в красивых старинных переплётах. Напротив дивана - высокая узкая парта-комод, за которой можно писать стоя. На полу в центре комнаты потёртый персидский ковёр. На ковре длинный письменный стол на прямых ножках и антикварное кожаное кресло "а-ля Вольтер" с наклонённой спинкой.
Осмотр комнаты успокоил, как успокаивает всё знакомое, находящееся на своих местах.
Мужчина спустил ноги на пол, прошёлся по кабинету. Не мог сообразить, как оказался на диване. В голове висело две картинки. В одной он улёгся сам и точно упал в беспамятство. В другой его долго везли, привезли и положили, в ней было больно, была мольба о забытье, которое никак не наступало.
Он глянул в окно - лето. В той картинке, где привезли, на Мойке был лёд, а на улице начиналась метель. Получалось, улёгся сам. Но почему его так скосило, до потери памяти, и откуда убийственная слабость во всём теле?
Обернулся к письменному столу. Посмотрел на разложенные на нём рукописные листы со стремительными строчками и рисунками на полях. На чернильницу с чёрным арапчонком, объясняющим природу всматривающегося и отражённого стеклом бледного размытого образа с курчавыми волосами и спускающимися от висков до подбородка кудрявящимися бакенбардами, занявшими в нижней части лица половину щёк и упрямого подбородка.
На ближней к окну части боковой стены, свободной от книжных стеллажей, - большая картина в богатой раме; под картиной черкесская сабля и круглый стол с сундуком. На картине горный пейзаж с высокими вершинами и стремительной рекой, а в стекле вновь проступает отражение лица, так похожего на лик тёзки-поэта, в чьём кабинете и на чьём диване он спал. По сторонам от стола с сундуком к стене приставлены широкие стулья, ближе к полкам прилажены две гравюры с портретами.
Александр посмотрел на свои руки, поморщился на обрезанные ногти. Потом осмотрел себя с головы до ног и поморщился сильнее. Он завалился на диван, не раздевшись и не сняв лакированных туфель. Чёрные панталоны и рубаха в результате помялись. Впрочем, не новую и не очень белую сорочку прикрывала жилетка. Но чтобы совсем спрятать нескромные складки на одежде, придётся, несмотря на тепло, одеть висящий на спинке стула сюртук.
Мужчина тронул дверь в детскую - закрыта. Приоткрыл дверь в переднюю - легко одетые незнакомые люди толпой ходят по квартире. Чтобы не нажить неприятностей, следовало побыстрее убираться из этого знакомого, но не его жилища. Он было двинулся прочь и тут же замер, увидев на пути другого двойника хозяина квартиры, молодого мужчину, одетого в похожий сюртук и такие же, но не жёванные брюки, моложе него и повыше ростом, окружённого праздными людьми, явно позирующими другим праздным людям, испускающим из рук короткие вспышки.
Обойдя народ, Александр подошёл к парадной лестнице. Спуститься по ней не получилось, остановила табличка: "Парадная закрыта". Тогда он влился в небольшую группу мужчин, которая двигалась в сторону чёрного хода. Идущие рядом почти не обращали на него внимания, некоторые из шедших навстречу кивали и улыбались.
Он миновал помещения цокольного этажа, не учуяв запахов кухни и влажных испарений прачечной, и вышел во двор.
Действительно лето. Постриженные кусты аккуратными зелёными кубиками в пояс высотой огораживают вытянутую центральную площадку, посыпанную мелкодроблёным камнем, со светло-зелёным травяным газоном посередине. Кусты выстроены прямыми линиями вдоль вытянутых боков площадки и овалом за венчающим её памятником. На круглом белокаменном постаменте замер темный бронзовый идол - возмужавший кудрявый арап в длинном расстёгнутом сюртуке с развевающимся подолом, назначенный день и ночь смотреть в неведомую даль, пророчески подняв правую руку. За памятником, перед густыми кустами - гибкие стволы высокой раскидистой акации. У подножия памятника весёлые ромашки и шары хризантем, белые, жёлтые, лиловые - в вытянутой стеклянной банке с водой, строгие красные гвоздики и нежные разноцветные розы лежат на камне рядом с банкой. Под монументом надпись на бронзовом свитке - "Пушкин", чуть ниже - "1950".
Александр сбавил шаг, задумался над происходящим с его памятью. Глазами он видит покрашенные в весёлый жёлтый цвет стены и белые окна дома Волконских, выходящие во внутренний двор, видит легко одетых людей, прогуливающихся по двору и сидящих на резных белых скамеечках с удобными высокими спинками, видит газонное раздолье нежной травки, колышущиеся листья акаций, строгие недвижные ряды куцых кустов, вымощенный булыжником двор вокруг площадки и выложенные широкой серой плиткой дорожки вдоль стен. Но на эту жизнерадостную картинку накладывается крутящаяся в голове другая, скучная, в которой то же здание представляется не крашеным, а весь двор - каменным, без площадки, памятника и зеленых насаждений, вымощенным другим булыжником, не таким ровным и с большими зазорами. Ещё его напрягало прочитанное на памятнике имя. Он был почти уверен в том, что невозможно ему быть не только полным тёзкой, но и однофамильцем запечатлённого в бронзе поэта, но, пытаясь вспомнить другую, свою фамилию, странным образом не мог этого сделать.
Одетый не по сезону и временам курчавый задумчивый мужчина обошёл деревья и кусты, прикрывающие памятник с тыльной стороны, и оказался перед каретными дворами. На воротах одного из них он прочитал "Кафе", чуть ниже и мельче - "У Бирона". Это имя сходу присоседилось к "Пушкину", а к "Бирону" с готовностью прицепилось следующее - Волконских, словно кто-то у Волконских рассказывал, что впервые на этом месте поселился Бирон. Пока он гнал из головы Волконских вместе с Бироном и думал, голоден или нет, ноги сами вели и подвели к двум пустым белым столикам у двери в кафе, которую оставалось только открыть.
Внутри, в помещении, исполненном в белых тонах: стены с литографиями, потолок, столы и стулья, светильники - всё белое; за столиком в дальнем левом углу, напротив стойки, - одинокий посетитель.
Мужчина в сюртуке подошёл к стойке и нерешительно посмотрел на занятый столик с неказистым угощением: два блюда с не начатой яичницей, хлеб на тарелке, приборы, два стакана компота и две чашки кофе.
Сидевший за столиком бодрый пожилой мужчина приветливо улыбнулся и поднялся навстречу. Несмотря на возраст "хорошо за семьдесят", который выдавали скрывающий залысины "ёжик" коротких седых волос, глубокие продольные морщины в виде огибающей нос и рот незамкнутой "восьмёрки" и ослабшая кожа под подбородком и на шее, - это был крепко сложенный светлый старик, в голубой рубашке с коротким рукавом, с простым круглым лицом и странно знакомыми серыми глазами, веявшими располагающим духом основательности, устойчивости и прямоты.
Неопределенных лет и соответствующей комплекции женщина за стойкой, которую кудрявый в силу её маленького роста поначалу не заметил, удовлетворённо произнесла:
- Ну вот Вы и дождались своего Пушкина!
- Пушкина? - удивился Александр.
- Ну да, Вас. Он который раз приходит и заказывает одно и то же на двоих, - ответила женщина за стойкой. - Кому вторая-то порция, спрашиваю? А он - товарищу. Какому товарищу? - Пушкину. Съест свою порцию, посидит, помолчит и уходит.
Всё это официантка выпалила скороговоркой, под скачущие в глазах весёлые искорки догадки о розыгрыше, в котором она участвует.
- Хотя я не тот, за кого вы меня принимаете, но всё равно. Здравствуйте, милостивый государь. Здравствуйте, сударыня. Наверное, так человек в моём облачении должен желать здоровья?
- Наверное, - соглашается седой. - Одетые соответственно нынешнему 2015-ом году здороваются проще.
- Судя по возрасту памятника, примерно такой год я и насчитал. Получается, если бы я был поэт, которого Вы ждёте, мне должно быть больше двухсот лет. Хорош ли аппетит у людей в таком возрасте? Это мне? - показывает на яичницу и кофе.
- Да, конечно. Вам. Я ведь давненько жду Вас, Александр Сергеевич, но... это так неожиданно.
- Мне бы тоже хотелось узнать Ваше имя, сударь, раз Вы назвали моё.
- Владимир Михайлович.
- Очень приятно. Позволите перекусить?
"Ну конечно, меня разыгрывают, - размышляет седой, - кто-то решил устроить эту шутку с аниматором. Ведь я рассказывал о своей затее с ужином на двоих. Да и официантка после второго моего прихода выспросила, кого я жду... Хотя есть что-то необычное в этом посетителе. Говорит он со странными интонациями. И не очень похож на аниматора, которые здесь крутятся, чтобы заработать на фото для туристов. А ну как, появись здесь Пушкин, узнали бы его посетители музея-квартиры, или приняли за очередного ряженого? И откуда он появился? Если из квартиры, то там полно туристов, служащих музея, охраны. Похоже, в своём желании поговорить с поэтом я зашёл слишком далеко".
Все эти мысли пролетели в голове старика за одно мгновение, но где-то в уголке сознания всё-таки таилась надежда на чудо.
"А вдруг настоящий... Но ведь оттуда ещё никто не возвращался?"
"Нет, это не Пушкин. Хотя вот и бакенбарды, и локоны, и сюртук - всё вроде настоящее".
Между тем посетитель доел яичницу и весело поглядел на соседа:
- Ваше лицо мне знакомо. Мы не встречались?
- Вряд ли. А Вы очень похожи на портрет поэта.
- Ну и что. Вы же не верите, что перед вами живой Пушкин? Я вот в это не верю. Потому что, честно говоря, знаю, что не поэт. Правда, с другой стороны, я не помню, что делал накануне, и странным образом не могу вспомнить себя. В голове сумбур и пустота, как после славной попойки. Да ещё умудрился проспать полдня в его кабинете, отчего страдаю чудными видениями. Хотите, расскажу последнее, от которого я как споткнулся на зиме и на дуэли, где не мог быть?
- Помню убранный с улиц в сугробы утренний снег, казавшийся серых тонов. Помню нетронутый снег, на Чёрной речке, белый, белее свежего белья. Помню предсказание гадалки про смерть из-за жены - смерть придёт от белой лошади и от белокурого красавца. И вижу Дантеса, который целит прямо в меня.
- Его рука не дрожала. То, что он пришёл убить, озарило меня вместе с выстрелом. Пуля угодила прямо в брюхо. Ноги подкосились. Я упал ничком, не чувствуя спины. Первые мгновения не понимал, что со мной происходит, и как будто наблюдал за собой со стороны, а деревенеющие члены сами машинально делали отработанные движения. Я приподнял голову, поднял руку, прицелился в сердце этому бонвивану и выстрелил. Увидел, что он упал, почему-то на спину, возрадовался и в ту же минуту почувствовал страшную боль, склонив голову на колючий снег.
- Помню казавшиеся нескончаемыми мучения и всепрощение людям, ожидающим моего конца, за которым явился робкий манящий свет, к которому потянулась душа.
- И вдруг я очнулся на старом диване, одетый, помятый, без сил. Боль ушла, и нет света, который меня манил. За окном - лето. По квартире праздно ходят легко одетые люди. Один из незнакомцев одет, как я, и очень на меня похож. Люди останавливаются около него, окружают, позируют под короткие вспышки, испускаемые предметами, похожими на зеркало.
- Сумбур в голове погнал меня на улицу. Парадная оказалась закрыта. Пришлось идти за толпой через чёрный ход. Во дворе я ещё больше растерялся. Двор как чужой. В центре - памятник, на постаменте мой бронзовый монумент. Не зная, куда идти, отошёл к каретным дворам, увидел знакомое имя, зашёл, и вот рассказываю эту историю, рекомендуя не принимать её близко к сердцу. Я лучше вас знаю, что рассказанное не могло произойти со мной, а только привиделось...
Седой достал айфон, раздался лёгкий щелчок, и лица сидящих озарила короткая вспышка. Старик повернул экран к Пушкину и показал ему фото.
- Эти аниматоры гримируются под поэта и фотографируются с посетителями музея - так зарабатывают себе на жизнь. Извините, что сфотографировал Вас без разрешения, хотя... всё равно мне никто не поверит.
- Вы странно говорили про фотографирование, - продолжил он, пытливо наблюдая за сорокалетним мужчиной. - Вам знакомо это искусство?
- И да, и нет. Я понимаю, Вы говорите о картинках, но мне больше интересно, кто такие аниматоры?
- Почему я спросил про картинки, - счёл нужным объяснить старик. - С фотографией в России познакомились после смерти Пушкина. Раз Вы не удивлены, значит - не поэт.
- Я говорил, что не поэт.
- А с другой стороны, Вы отвечаете странно. И делаете вид, что не знаете про аниматоров. Видите, как путаете... Что ж. Аниматоры - это ряженые. Их подбирают, гримируют, одевают согласно эпохе и рекомендуют хозяевам заведения для привлечения туристов. Ведь многим будет интересно показать фото не только с русскими достопримечательностями, но и с русскими знаменитостями. Особенно этим любят заниматься туристы с Запада. Выйдите на Дворцовую площадь, поезжайте в Павловск или Петергоф - там много ряженых, и мужчин, и женщин. И здесь, в бывшей квартире Пушкина, много туристов из стран Запада. Они до сих пор не могут понять, почему Пушкин так популярен в России. Вы же - наше всё: для одних это истина, для других - насмешка. Почти в каждом городе есть Ваш памятник. Да и во многих странах мира Вас помнят.
Седой говорил и при этом внимательно следил за глазами подозреваемого. Глаза - зеркало души: человек умеет лгать языком, но не умеет лгать глазами. Этот гость точно не лгал. Однако говорил так, что невозможно было однозначно определить, ряженый это или сам Пушкин.
"Если всё это игра, - размышлял Владимир Михайлович, - то ему надо сыграть так, чтобы сомнений не оставалось. А как? Конечно, есть диалектика - искусство постижения истины путём постановки наводящих вопросов, за которые поплатился жизнью Сократ. Пушкин знал о диалектике? Должен был знать, он читал древних греков в подлиннике. Тот, кто напротив - не знает. Значит, не поэт? Впрочем, сформулировать адекватный ситуации вопрос - дело трудное. Даже знатоку для этого часто нужно время".
- Может, он и не Пушкин, - не выдержала подслушивающая разговор официантка, - а насмотрелся во сне всякого. Нечего было ему в музее спать. В таких знаменитых местах всегда не чисто. Вы, небось, умные, телепередачи про экстрасенсов не смотрите. А там много похожего показывают. В общем, с этим малым не всё чисто.
- Вы поговорить хотите? - повернулся к ней вполоборота Владимир Михайлович. - Подходите к нам. Не хорошо из-за спины комментировать.
- Спасибо, не надо. Моё место за стойкой, - привычно отреагировала на нахмурившегося старика женщина.
- Досказывайте, раз вызвались. Что с ним не чисто?
- Дух Пушкина побыл в этом мужике, вот он и чудит, - ответила она.
- Это по телевизору Вам о духах рассказали? О бродящих в старых домах призраках их древних обитателей? Пугающих и наказывающих тревожащих их людей?
- Об этом и без телевизора известно. Можете смеяться, если хотите. Многие смеялись. Некоторые досмеялись уже, теперь верят.
Вооружившись тряпкой, хозяйка демонстративно отошла от мужчин, всем своим видом показывая, как много у неё работы, и начала протирать стойку с дальнего от них конца, постепенно приближаясь обратно.
- Владимир Михайлович, Вы не помните, кто из великих сказал, что в обидах отражаются наши недостатки? - улыбнулся псевдо Пушкин. - Вот Вы обиделись на женские глупости, а если рассуждать со спокойной головой, чем она глупее нас? Вы придумали дождаться чуда - живого Пушкина. А я вообще только после яичницы начал приходить в себя. Чувства, как после глубокого похмелья, хотя давно капли в рот не беру. Какие-то отрывки старинных воспоминаний. Неужели, моих? Что это, как не наваждение? А в таком случае женщина с тряпкой в чём-то права.
- Я Вас не обидел? - продолжал улыбаться кудрявый малый. - Будет жаль, если Вы обидитесь и не захотите разговаривать. Потому что мне уже хочется узнать, зачем Вы ждёте Пушкина? Не ответите? Раз уж мы встретились с Вами таким необычным образом и в такой располагающей обстановке?
"Если он аниматор, то не совсем глупый, - подумал старик, не в силах отказаться от уплывающей надежды распознать в собеседнике поэта. - Почему бы нам и не поговорить?"
- Отчего же, Александр Сергеевич? Я отвечу. Но сначала расскажу одну старую историю, которая многое объясняет.
- В 14-ть лет я пытался на уроке литературы читать вслух "Пророка" и неожиданно потерял дар речи. Речь моя через минуту восстановилась, я смог отвечать на вопросы учителя, но пережитый шок родил загадку "Пророка", которая вот уже более полувека не даёт мне покоя.
- И что вас так беспокоит в "Пророке"?
- Давайте, я сначала доскажу про шок. Посудите сами: стихи знаю, преподаватель меня поднимает и просит читать, а я и слова вымолвить не могу. Про себя - пожалуйста, вслух - нет. Каково? Если бы ещё он поставил двойку и закончил на этом, но нет. Он пригласил меня в преподавательскую комнату и дал понять, что за десять лет преподавания впервые встречается с тем, кто не может читать вслух "Пророка". При этом я вспоминаю, что задавая учить эти стихи, он впервые их не читал сам. А чтец, скажу я Вам, был он отменный, особенно здорово декламировал Пушкина. Так я понял, что не один по каким-то непонятным причинам не могу читать вслух "Пророка".
- А сейчас можете?
- Могу, потому что нашёл слова, которые сковали тогда мой язык.
- Что это за слова? Можете произнести их сейчас?
- Могу. Бог обращается к пророку: "Исполнись волею моей!"
- И что в них такого?
- В 14-ть лет я не мог знать того, что знаю сегодня. Бог дал человеку свободу выбора и возможность обрести свободу воли. Вы же понимаете, что свобода выбора без свободы воли - ничто. Дав однажды такую возможность человеку, Он уже отобрать этого никак не мог. И я полагаю, что Александр Сергеевич Пушкин знал это в тот сентябрьский вечер 1826 года, когда, уступив просьбе императора, написал "Пророка". И специально закончил стихотворение этими словами затем, чтобы в будущем, когда многие станут грамотными и будут читать "Пророка", кто-то обязательно споткнётся на этих словах - не сможет их произнести, и задумается, в чём дело? Получается, что Пушкин и просьбу императора выполнил, и от своих взглядов на религию не отступил.
- Откуда Вы знаете о царской просьбе и о взглядах поэта?
- Мы делаем это весьма вероятное предположение на основании нашей реконструкции четырёхчасовой беседы ссыльного поэта с императором 8 сентября 1826 года в Николаевском дворце.
- Но откуда Вы можете знать, о чём они говорили? Кто Вы, Владимир Михайлович? Учёный? Провидец? Любитель загадок? И почему Вы говорите "мы"? Как вообще можно узнать то, что говорилось тет-а-тет почти двести лет назад двумя не самыми открытыми людьми империи? Я про себя только что думал - чудю, а теперь Вы? Только не обижайтесь на меня, пожалуйста. Очень Вы интересный рассказчик, хочется дослушать.
- Чудаками нас, Александр Сергеевич, называют часто, это не удивительно - многим людям легче обозвать и продолжать своё спокойное растительное существование, чем напрягать мозги без видимой в обозримом будущем личной пользы. Так что мы к такому отношению привыкли и, как говорят, не берём в голову. Мы - это группа единомышленников, сообща разобравшихся, как можно построить на грешной земле царство любви. А что до Ваших вопросов, то всё довольно просто.
- Как учёный и преподаватель я могу утверждать, что любая задача имеет решение. Просто решение многих задач часто занимает много времени. На решение загадки "Пророка", например, мне понадобилась целая жизнь. Да, точное содержание беседы 27-тилетнего Пушкина и 30-тилетнего самодержца неизвестно, но если представить её в виде так называемого чёрного ящика, учесть то, что было на его входе, что получилось на выходе, и воспользоваться искусством постижения истины путём постановки наводящих вопросов, то и основные темы разговора можно восстановить, и загадку "Пророка" разгадать.
Речь и лицо старика завораживали. По тщательности, с какой он подбирал слова, чувствовалось, как важен этот рассказ ему самому. И удивительно Александру было наблюдать, как внутренняя собранность двигала морщины на лбу рассказчика. Верхняя полоса и надбровные дуги Владимира Михайловича надувались, образуя ровный круглый провал над переносицей, в котором чётко проступали четыре точки-углубления в виде вершин креста. Знак на лбу то проявлялся вместе с сосредоточением над очередным тезисом, то пропадал, когда мысль завершалась.
Хозяйка протёрла стойку и подобралась к мужчинам, предложив убрать с их стола пустые тарелки и стаканы.
Недопитый кофе был плох, но его Александр Сергеевич попросил оставить. Разговаривать за пустым столом показалось ему неприличным.
Убрав лишнюю посуду, женщина в белом переднике и с белой ленточкой-повязкой, удерживающей крашеные шоколадным оттенком редеющие волосы, устроилась послушать умный разговор за соседним столиком, решив не прятаться за спиной мужчин, раз им это не нравится.
Владимир Михайлович поднятием бровей отметил все её перемещения, но ничего на них не сказал, продолжая монолог:
- Достоверно известен ответ Николая I на вопрос статс-секретаря графа Блудова: "Я беседовал сегодня с умнейшим мужем России". Что такого необычного мог рассказать поэт императору, после чего тот в присутствии всего двора дал столь высокую оценку ссыльному поэту? - Это на выходе чёрного ящика.
- А на входе?
- На входе несколько вопросов. Первый: за что Александр I сослал Пушкина в Михайловское, под присмотр местного попа? За оду "Вольность"? Или за атеизм, за приписываемую поэту молвой "Гавриилиаду"? Но разве Пушкин был атеистом? Мы изучали воспоминания дожившей до 1927 года Акулины из Вороничей, дочери попа Лариона по прозвищу "Шкода", гораздого выпить и поспорить после стаканчика на еретические темы, - о его беседах с Пушкиным на пару с истово исполнявшим поручение надзора Ионой, настоятелем Святогорского монастыря. Из содержания этих споров-бесед однозначно следует, что Александр Сергеевич верил Богу, а оба попа - в бога, утверждённого церковной иерархией.
- Второй вопрос на входе: что читал Пушкин в деревне перед встречей с императором в Москве? - Историю становления и гибели династии Птолемеев в древнем Египте. В этой многовековой истории есть два важных момента. Первый - параллели с правлением Романовых. Египтяне признали пришлых греков в качестве династии фараонов благодаря сохранению в царствующей семье традиции инцеста - браков меж близкими родственниками. Однако, правители-иноземцы не знали и не понимали языка своих поданных. Что очень похоже на времена Александра и его брата Николая в России, когда в дворянской среде в основном говорили по-французски, и даже Пушкин по-настоящему заговорил по-русски только в деревне у бабушки, куда его отправляли на лето родители. Другой момент - значимая история взаимоотношений Птолемея II и поэта александрийской эпохи - Каллимаха, которому, пробуя перо, подражал Пушкин. Каллимах - учитель из предместья Александрии, приглашённый получившим власть 30-тилетним младшим Птолемеем на место прогнанного из Александрии своего воспитателя Деметрия Фалерского. Чем провинился Деметрий? Не тем ли, что, начав собирать рукописи для знаменитой Александрийской библиотеки, положил начало перевода иудейской Торы - Пятикнижия Моисеева на греческий язык?
Размеренно, спокойным голосом, Владимир Михайлович продолжал нанизывать тезис за тезисом своего расследования:
- В Швейцарии, у Анатолия Ливри, биографа Данзаса - секунданта Пушкина на роковой дуэли, мы нашли то, что связывает "Гавриилиаду" и "Пророка" с поэзией Каллимаха. "Какие хитрость, злоба, слово, глубина! Как мощен даже крах твоих затей! И вечно-новое купанье Девы! - Каллимах!" - это из никогда не публиковавшегося отклика Пушкина на гимн Каллимаха "На омовение Паллады". В этом гимне Афина утешает свою подругу - мать Тиресия, которого богиня ослепила по приговору Зевса за то, что юноша видел Афину обнажённой: "Я пророком его сотворю, досточтимым в потомках, и без сравненья других он превысит собой". То есть Тиресий потерял глаза, получив взамен дар предвидения. Но поэт без дара видения лишён возможности наблюдать и вглядываться в жизненно важные детали, проверяя правдивость своих интуитивных прозрений. Вот откуда в Гавриилиаде: "Не нужен мне пророка важный чин". Отсюда и загадка притворного "Пророка", способная лишать чтеца дара речи.
- Третий вопрос на входе - переданное Пушкиным Жуковскому майское 1826 года письмо императору, в котором поэт изложил свои взгляды на декабрьский мятеж и собственную судьбу в случае его успеха. Взгляды эти очевидны из стихов "Андрей Шенье" про казнённого за правду певца свободы, восставшего на французских революционеров за реки проливаемой ими крови.
Глядя в глаза собеседнику, он без запинки и экспрессии продекламировал тем же спокойным голосом:
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ<...>
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули:Блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!<...>
Куда, куда завлёк меня враждебный гений?
Рождённый для любви, для мирных искушений<...>
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?<...>
Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных <...>
И час придёт... и он уж недалёк:
Падёшь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец.Отечества рыданье
Разбудит утомленный рок <...>
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач <...>
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует...
Плачь, муза, плачь!..
- Есть ещё пара моментов на выходе разгадываемой нами беседы Пушкина и Николая. Осенью 1828 года Синод призвал Александра Сергеевича в Кронштадт на допрос. Мы нашли послание Николая Павловича Синоду в ответ на его домогательства к поэту: "Я знаю автора Гавриилиады. Оставьте Пушкина в покое". А в прощальном письме царя к Пушкину была фраза "Об одном тебя прошу: умри христианином". Кем мог уйти в мир иной русский дворянин в православной державе? Мусульманином? Иудеем? Буддистом? Так методом исключения окончательно оформилось наше представление о контрах Пушкина с церковью. После этого удалось восстановить и содержание его беседы с императором 8 сентября 1826 года.
- И сколько вопросов было в этой беседе? - удалось вставить словечко современному Александру Сергеевичу.
- Мы считаем, два. Второй - о "Гавриилиаде". Пушкин не мог не признаться в своём авторстве. Но при этом он раскрыл свою позицию. Надо было объяснить младшему брату Александра, сославшего Пушкина за атеизм, что атеизмом страдает наша церковная иерархия. Для этого пришлось прибегнуть к понятию антропоморфизма - приданию свойств человека нечеловеческим сущностям. Как рассуждает церковная братия? Так же, как древние греки, в мифах которых боги живут человеческой жизнью и подвержены земным страстям. Попы глядят на императора, его министров, помощников и наивно полагают, что в царстве Божием всё устроено точно также. И Пушкин пытался объяснить Николаю, что в "Гавриилиаде" высмеял антропоморфизм церковной иерархии, а кроме того, указал на превратность Библии словами "с рассказом Моисея Не соглашу рассказа моего: Он вымыслом хотел пленить еврея, Он важно лгал, - и слушали его". И что именно за это Синод обвинил его в атеизме.
- Николай Павлович это понял?
- Мы думаем, первое понял, а второе счёл безответственным хулиганством, которое свойственно почти всем юношам, когда люди ищут себя, нарушая нормы взрослого мира. Но Николай Павлович был шокирован рассказом поэта о библейских закладках. Поэтому он попросил Пушкина в случае вызова в Синод молчать, обещая свою защиту. Кроме того, он попросил написать для членов Синода и публики, которая ещё не доросла до обсуждения религиозных вопросов, стихи, убеждающие в примирении поэта с церковной традицией. Вот почему Пушкину пришлось тем вечером полистать Библию на французском, которая лежала на тумбе у его дивана. Остановился он на 6-ой главе книги пророка Исайи. Так родился "Пророк".
- Кстати, - рассказчик привычно уже нахмурил надбровные дуги, - по поводу даты написания "Пророка" было много споров у наших словесников. Одни полагали, что Пушкин заранее, ещё будучи в ссылке, готовясь к встрече с императором, написал эти стихи, чтобы бросить их в лицо молодому "сатрапу", вступившему на престол. Однако, мы согласны с другими, кто считает, что стихи написаны после встречи с императором.
- То есть вы считаете, что в кармане Пушкина не было заготовленных стихов, других, которые после беседы с царём стали "Пророком"?
- Да, мы так считаем.
- Ваше право. Но почему у вас возник вопрос с датой "Пророка"? Тот, на кого я похож, обычно ставил в конце и дату, и даже время.
- Факсимиле "Пророка" не было найдено в бумагах Пушкина после его смерти. Разбирал бумаги масон Василий Андреевич Жуковский, выполнявший при Николае Павловиче роль Деметрия Фалерского - воспитателя сыновей Александра и Михаила. Мы полагаем, что есть ещё много записей поэта, которые пока неизвестны миру.
- Почему?
- Ну, уже в то время шли баталии между либералами и патриотами. Пыл страстей не угас до сих пор, а градус их даже повысился. И каждое направление пыталось и пытается использовать творческое наследие нашего "всё" в своих политических целях.
- А первый? Каков, по-вашему, был первый вопрос царя?
- "Пушкин, твои стихи нашли почти у всех заговорщиков. С кем бы ты был, окажись 14 декабря 1825 года в Петербурге?"
- И каков был ответ?
- "С ними... Чтобы их остановить". Здесь Пушкин повторил содержание порученного Василию Андреевичу майского письма к Николаю. Он сказал, что не давал названия "На 14 декабря" ходящим в списках стихам, которые только в силу этого названия получают крамольную двусмысленность. Стихи эти являются отрывком из "Андрея Шенье" и к русским событиям 14 декабря 1825 года отношения не имеют. Ясный взгляд, горячность и живость, с которыми поэт дал свои объяснения, исчерпали инцидент.
К рассуждениям про публику, которая не доросла, и про пушкинскую мечту о будущем грамотном времени довольно символично присовокуплялся взгляд расследователя на женщину за соседним столиком. Не молодая, не очень здоровая, судя по полному лицу, покрытому красными пятнами, и заплывшим маленьким глазам, - эта женщина, она грамотная? Ей интересно, она слушает, но что услышала из разговора?
А женщина, на которую посматривали оба мужчины, действительно заслушалась - ей понравился Владимир Михайлович.
Она никогда не признавалась себе и тем более кому другому, но так получалось в её жизни, что желанным становился мужчина, который её поначалу обругивал. Правда, чувства, которые она испытывала теперь, были другие, не те, которыми она награждала мужчин раньше. Владимир Михайлович был стар, да и её женские инстинкты притупились, так что она успела увериться, что мужчины ей больше совершенно не интересны. А получается, что ошиблась. Оказалось, мужчины бывают интересны не только по своему прямому предназначению.
К тому же она ошиблась вдвойне, потому что этого замечательного старика видела раньше. Это он был в компьютере сына, лицом во весь экран, пугая требовательными глазами, как пугают сектанты. Из-за него она сына отругала - дура! Никакой этот мужчина не сектант. Просто умный, приятный и трезвый пожилой человек, каким и должен быть настоящий мужчина, что молодой, что старый.
- А знаете, Владимир Михайлович, отталкиваясь от Вашего расследования, можно чуть изменить реконструкцию разговора царя с поэтом, - сказал двойник Пушкина, заполняя паузу.
- Мне, например, представляется, что ту их беседу начал царёв спрос за атеизм: осознал ли, раскаялся или нет? Был ли при этом Николай Павлович поражён взглядами поэта на церковную традицию, чем-то схожими с хранящимися в царской семье преданиями? - возможно, но вряд ли до шока. К тому же нужно учесть тот факт, что после посещения Жуковским Михайловского Пушкин готовился к возможной встрече с императором и целенаправленно изучал историю Птолемеев, пытаясь понять, что в ней находит воспитанник Василия Андреевича. Идея соправительства монарха и поэта, по примеру младшего Птолемея и Каллимаха, на русскую почву никак не ложилась. Поэту было ясно, что он нужен самодержцу в другом качестве - оба они понимали, в каком. А что до связи с мятежниками, то Николаю Павловичу после объяснений про историю появления стихов "На 14 декабря" было достаточно слов Пушкина: "Пошёл бы, но не с ними, а к ним; не вставать в ряды, а уговорить разойтись". И вот тут они согласно поговорили о судьбе Романовых в случае успеха мятежа, начав с признания Николая о выборе главарям той казни, которую они уготовили царской семье от мала до велика. Здесь Пушкин заметил, что век царской фамилии пока на наступил. Триста лет отвела судьба Птолемеям. Столько же провидение отмерило Романовым. Смогут ли они избежать роковой трагедии, зависело от обучаемости потомков Николая Павловича. В этом и был урок аналогии, магически тянувшей молодого императора перечитывать древнюю историю.
- Вот когда Николай Павлович мог испытать шок, признав в Пушкине провидца! - закончил свою версию кучерявый, заставив Владимира Михайловича напрячься до знаковых точек в середине лба.
С трудом оторвавшаяся от собственных мыслей официантка, зевнув и слегка потянувшись, поднялась из-за соседнего столика:
- Мальчики, я через 10 минут закрываюсь.
Она собрала чашки с недопитым кофе и скрылась за стойкой в буфете.
Седой посмотрел на круглые электрические часы на стене за стойкой, отметил время - около шести часов вечера. "Так мы что, беседуем почти три часа?"
- Александр Сергеевич, может, нам прогуляться? Пройдёмся по набережной Мойки, выйдем на Дворцовую и продолжим разговор? Любопытно сравнить наш Петербург с Вашим. По-моему, изменилось не многое. Главное, вместо лошадей и карет нынче - сплошь автомобили и выхлопные газы, настоящий бич современного города.
- Лучше бы нам с Вами прогуляться до Царского Села! Если бойко пойти, можно дойти засветло! - рассмеялся вдруг оживившийся псевдо Пушкин. - Что, Владимир Михайлович, составите мне компанию? Или вместе благоразумно испугаемся машин?!
Поблагодарив официантку, они вышли во двор, мощёный булыжником, и направились влево - прямо к парадным воротам. Был самый разгар поры белых ночей. Ярко светило солнце. Последние редкие посетители, а за ними и служащие музея, покидали уютный дворик особняка Волконских. Сквозь мягкие подошвы летних ботинок остро чувствовались булыжники. Седой посмотрел на толстую подошву чёрных штиблет своего спутника и подумал о том, что во времена такой обуви все мостовые были мощёны камнем, чувствительным для современных подошв.
- Сашок, ты решил пойти в город, не переодеваясь?
Спутник Владимира Михайловича обернулся на голос служителя музея, на миг задумался, достал из правого кармана сюртука большой бронзовый ключ, покрытый зеленоватой патиной, и заговорщически произнёс:
- Извините, я сейчас, одну минуту...
Он вставил ключ в замочную скважину, дважды его повернул, открыл тяжёлую дубовую дверь и скрылся за ней. Седой некоторое время стоял в полной растерянности. Потом потянул парадную дверь на себя, но она оказалась закрыта.
- Напрасно ломитесь, эта дверь всегда закрыта, - обратился к нему подошедший музейный работник.
- А как же Александр? Он ведь только что её открыл.
- Не может быть. Сашка держит свою бутафорию в гардеробе цокольного этажа. Но всегда ходит туда, как все, через чёрный ход. Парадная всегда закрыта. А Вы кто ему будете?
- Знакомый. Мы договаривались вместе поужинать.
- Так Вы остаётесь или идёте? Мне надо закрывать ворота.
- Да, да, конечно иду.
Владимир Михайлович вышел на гранитную набережную Мойки близ Конюшенного моста и на верных пятнадцать минут остановился у ворот музея, смотря на плотно припаркованные автомобили и спешащих куда-то редких прохожих.
Никого не дождавшись, он раздосадовано покачал стриженой седой головой и, постепенно ускорив шаг до привычного, двинулся по набережной прочь, вдоль плавно изгибающегося строя старинных особняков, верно хранящих тайны знаменитых и безвестных своих хозяев и постояльцев.
Эпилог
Установленные в современной России длинные новогодние выходные, когда световой день так короток, а зима часто переменчива, удобны для далёких путешествий туда, где тепло и светло, для домашнего ничегонеделанья в кругу семьи, если есть семья, тёплая постель, вкусная еда и возможность растрясти жирок на улице в не самую морозную и не чересчур слякотную погоду, и для усердного творческого труда в одиночестве.
По характеру Вадиму Анатольевичу Дивину из перечисленного подходило последнее, поскольку путешествие надо было готовить и о нём хлопотать, чего Дивин не любил, а более трёх дней семейной идиллии глаза в глаза и сутки напролёт часто становились ему испытанием, даже когда Аня ещё его терпела, молча почти копя свои обиды.
Работа над переложением разгадки "Пророка" помогла ему не заметить, как пролетели длинные выходные 2016-го года. Их ему даже не хватило. К тому же в последний выходной день пришлось помочь застрявшей в деревне Ане - привезти её оттуда и отправить в столицу. Так что завершать и вычитывать рассказ Дивину пришлось на работе, прячась иногда от настырных сотрудниц, у которых вечно что-то переставало работать.
Субботнее дежурство после баламутной рабочей недели выдалось у него спокойным - серверы не падали, а сотрудников, желающих поработать во славу банка, в выходной не оказалось. К концу дежурства Вадиму Анатольевичу удалось и дописать, и дважды выверить написанное, и домой он уходил в том состоянии нервного опустошения и учащённого сердцебиения, которое всегда приходило к нему с успешным окончанием задуманного.
Под ногами Дивина хрустел снег. На улице было темно и морозно, а на душе - светло и радостно.
Ему казалось, он отличается от редких одиноких прохожих, уткнувших взгляд вниз. Про него нельзя, а вот у них очень даже можно было спросить:
"Где [Ваше] жаркое волненье,
Где благородное стремленье
И чувств и мыслей молодых,
Высоких, нежных, удалых?
Где бурные любви желанья,
И жажда знаний и труда,
И страх порока и стыда,
И вы, заветные мечтанья,
Вы, призрак жизни неземной,
Вы, сны поэзии святой!"
Голова Дивина полна была светлых дум, среди которых набирала силу мысль о новой повести, давно задуманной, но никак не поддающейся образному представлению. Ему хотелось пощупать ближе не новую идею взаимодействия тёмной и светлой сторон человеческого естества и поискать их современного равновесия на пути к справедливому общественному развитию. Казалось, Вадиму Анатольевичу было, что сказать по этому поводу, но нужные образы не давались, расплывались в мыслеформах, как, впрочем, было всегда в самом начале нового дела.
Предварительное обдумывание и формирование образов составляло большую и длительную часть его творческой работы. Свежий воздух и созерцание природы очень содействовали этому процессу. Поэтому ранним воскресным утром отдохнувший и выспавшийся Дивин уже прогуливался там, где любил, - вдоль реки, открывавшей большое пространство и небо почти до горизонта, которого не увидишь в тесных городских кварталах.
Между прочим Вадим Анатольевич поймал себя на мысли о том, что его перестало беспокоить левое ухо. Он только теперь сообразил это, пытаясь вспомнить, когда в голове исчезла вредная пульсация, заставлявшая думать больше о ней, чем о деле. Получалось, что ухо перестало его тревожить после простуды и разговора с нагрянувшими к нему Рыловыми, когда он взялся за серьёзную работу. Это обстоятельство не то, чтобы поразило Дивина, но придержало и усмирило никогда не исчезавший червячок сомнения в нужности того, что он делал.
Сомнения в собственной нужности часто отравляли жизнь Вадима Александровича. В скучные вечера, когда работы не было, его особенно томило одиночество и разные вопросы о том, правильно или нет поступал в жизни он, правильно или нет поступали с ним, суждено ему было встречать наступающую старость одному или нет.
Свою нужность как сочинителя он давно определил, считая себя в действующем запасе и литературном резерве. Славы Дивин не искал, на жизнь ему хватало, и роль запасного игрока его не коробила - кому-то надо исполнять и такие роли, поддерживая устойчивость сложного общественного устройства. Зная себе цену, он полагал, что не хуже и не лучше тех писателей, которые на виду. Судьба и случай благоволили к ним, но и его жизнь ещё не заканчивалась, он тоже мог оказаться среди первых, будь на то божья воля.
Понимание своего места в жизни пришло к Дивину поздно, вместе с одиночеством и хандрой. Казалось, знай он его раньше, смог бы и потерпеть лишний раз, не обижая людей, и люди бы его меньше обижали, и для Ани с дочкой, может быть, остался близким и дорогим человеком. А теперь вот думай, перевешивает ли такая малость, как сочинительство, его грехи или нет. Судя по тому, как от этих мыслей щемит сердце и жмёт душу - скорее нет, чем да.
Как тут малодушно не позавидовать благополучным людям, воспетым Александром Сергеевичем:
"Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек."
Однако, для Дивина такая картинка была бы возможна и хороша, если убить воображение и ограничить мир материальным и явно видимым кругом, не пытаясь за него выбраться. Как ограничивает себя атеист, отказавшись от непознаваемой бесконечности. Или многие окружавшие Вадима Анатольевича люди, демонстрирующие свой жизненный успех. В том, что их движет, никогда он не мог найти ничего нематериального и, зачастую, просто полезного обществу. Их сомнительная радость собирания благ почти всегда основывалась на собственной громогласной уверенности: "Я нужен!" - ничем фактически неподкреплённой.
Дивин не смог бы так жить. В молодости ему был знак - прикосновение к вечному и прекрасному, от чего захватило его дух, явивший знание душевного полёта. За давностью лет он позабыл детали того, что видел или что ему привиделось, но сладкое неотмирное состояние приобщения к бесконечности помнил. Оно дарило ему редкие минуты благодати после удачно выполненной работы, какую он ощутил накануне, закончив рассказ про "Пророка", и радость от готовности узнать и отозваться на созвучный его душе зов - вроде того, что был с ним вместе с музыкой Вавилова, словами Волохонского и грёзами Хвостенко, Гребенщикова, Гейзеля и других одиноких звёзд, пытавшихся осветить людям путь к Иерусалиму.
Прошлым вечером, отходя от "Пророка", Вадим Анатольевич перечитывал дома "Онегина" и теперь, запинаясь, вспоминал нарисованные Пушкиным границы области существования поэта, пытаясь найти для себя место, удалённое от крайностей.
"...Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.",
"Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рождён...".
"А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стёганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей."
Поискав своё место и не найдя его, Дивин удовлетворился тем, что его хандра сродни пушкинской, и что его ответ на неё похож на пушкинский:
"Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана..."
"Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей."
Среди высоких дум Дивин успевал смотреть по сторонам. Впервые в этом году зима предстала в своём настоящем обличье: до Нового года её не было, потом он долго затворничал дома, потом работал, - и вот только теперь увидел и вставшую речку, занесенную снегами, и белые её берега, и узкую протоптанную в снегу тропинку, по которой шёл в сторону столь же узкой светлой предрассветной полосы. Полоса неба была белых, розовых и серых тонов. Белое на горизонте прорастало розовыми оттенками, выше розового светлое рассекал наклоненный к земле тёмный облачный клин, параллельный другому, близкому, сложенному из высоких серых дымов. Ещё выше белый цвет быстро уходил в тёмные до фиолетовой черноты небеса.
Над головой было совсем черно, но звёзд уже не было видно, и только две планеты справа, Венера и Юпитер, ещё несли солнечный свет. Венера была на юго-востоке, повыше светлой полоски. Яркий Юпитер - выше Венеры и много правее, чуть отклонён от юга к западу.
Спиной Дивин давно чувствовал третье небесное тело. Он развернулся и увидел во всей красе низкую полную луну, точно перебравшуюся по далёкому мосту, соединяющему берега, на тот, по которому он шёл. Луну перекрывали вытянутые ряды робких облаков с пустыми промежутками. Свет от неё рассеивался на этих облаках, образуя жёлтый круг, близкий, огромный, загадочный, почти стоящий на земле.
Дивин обернулся на восток. Там было белое с розовым небо, тёмно-синие облака и серые дымы. Розовое пока оставалось робким, но белого стало больше, и в тёмной синеве добавилось голубых тонов.
Он снова обратился к западу. Жёлтая луна, одетая в переливающуюся жёлтыми и коричневыми тонами кисею, на фоне чёрно-фиолетового неба была прекрасна. Она притягивала, манила. Сколько осталось ей радовать глаз? - недолго.