Аннотация: Устроившись у иллюминатора, Галя первой увидела на горизонте большую воду...
Реставратор из Ливадии
Рассказ
"Местность Ливадии нельзя назвать ни красивой, ни оригинальной (конечно, для южного берега). По довольно покатому склону стелются вниз от дороги леса, сады, и луга царской дачи. Ливадия и значит по-гречески луг, пастбище, то же, что по-малороссийски левада."
Евгений Марков "Очерки Крыма"
Устроившись у иллюминатора, Галя первой увидела на горизонте большую воду. Разглядывать море, выглядывая из-за её плеча, было не очень удобно. Я тесно, как в молодости, прижался к жене, обняв её за плечи, а она чуть отпрянула назад в кресло, чтобы мне было лучше видно. Так мы смогли вместе следить за проплывающими внизу песками, отмелями и очертаниями низкого берега Азовского моря, вместе не угадать в череде озёр и солёных лиманов, прямоугольных лугов и полей и редких степных построек город Ейск, и вместе разглядеть тянущуюся с Тамани в Керчь линию строящегося моста через пролив.
Большие Галины глаза играли, как у восторженной девчонки, открывающей мир. В пафосном настроении можно было бы сказать, что мы с ней словно вернулись на тридцать лет назад, когда, ещё не расписавшись, отправились отдыхать с палаткой и рюкзаками за спиной в манящий прелестью Крым. Тогда мы поездом добрались до Симферополя и на троллейбусе до Алушты, откуда, послушав совета добрых людей, повернули не к Ялте, где красиво, но дорого, а в сторону Судака, где было проще, дешевле и поменьше людей.
Две недели мы купались и загорали на галечном пляже между Рыбачьим и Судаком, спускаясь с каменистой террасы, где среди низких кривых деревцев и колючего кустарника у обрыва притулилось несколько палаток и кострищ. Терраска упиралась в скальную стену высокого плато. Ночью скала и море прятались в темноте, рассыпанные по небу крупные южные звёзды кружили голову, и только слышный в палатке шум моря и ветра, близкое шуршание добычливого ежа, да приглушённый расстоянием звук редких машин с верховой дороги не позволял чувствовать себя совершенно отрезанными от мира...
Нынешняя наша поездка получилась тоже спонтанной, хотя и не такой отчаянной. С месяц назад Галя начала говорить, что опять, как и в прошлом году, никуда у неё не получится поехать. Что это я могу гулять, когда захочу, а ей, собирающейся доработать до пенсии спокойно, без скандалов, идти в отпуск летом нет никакой возможности. Раз стоит в плане отпуск со второй половины апреля, так она и пойдёт, по графику, и просидит весь отпуск дома, раз я никуда не хочу её везти.
"Почему бы, действительно, не слетать куда-нибудь на недельку?" - подумал я, прикинув наши запросы эконом-класса, скромный бюджет и что-почём с учётом сезонных скидок.
Относительно дёшево можно было отдохнуть на водах, погуляв в полюбившемся нам Кисловодске, но там мы были недавно; впечатления о поездке ещё свежи, да и бродить по окрестным ущельями в апреле вместо августа или сентября - большой вопрос.
Можно было полететь в Сочи, но опять же, что там делать в апреле? Море холодное. Олимпийские объекты смотреть не по возрасту. Ездить на электричке в Красную Поляну и осваивать горные тропы? - боязно как-то по незнакомым местам, одним и в апреле.
Немногим дороже Сочи получались билеты в Симферополь. Эти зовущие музыкальные названия мест, где ты не бывал: Левый берег Дона, Южный берег Крыма, - трудно перед ними устоять, да и зачем? Ведь так просто свернуть от Алушты на запад, в красивую и дорогую Ялту, на что мы когда-то не решились.
"Я всегда об этом мечтала", - загорелись Галины глазки, и вот под нами уже проплыла Керчь, а справа медленно поднимаются скалы, загораживая заливы, Феодосию, Судак и пляж с терраской, где когда-то стояла наша палатка. А прямо по курсу выстроились в степи одинокие лакколиты, ведущие к нарисовавшимся вдали высоким горам с заснеженными вершинами. И в том далеке справа, в лазоревой дымке на горизонте, видна Главная гряда, за которой прячется манящий Южный берег. И вот нам, вознесённым, уже кажется, что Крым виден чуть ли не полностью, и что он мал. И соотнести собственную малость с кажущейся сверху обманчиво малой землёй совсем не просто. Как хорошо, что с небес нам скоро спускаться на землю!..
- Вы по Интернету такси заказывали? - спросил встретивший нас Виктор - не дослуживший до военной пенсии офицер украинской армии, родом из Херсонских степей, где в прудах и канавах водятся раки и ловятся караси, вкусные в жареном виде и со сметаной.
- У вас ценник получается попутный, не по тарифу. От аэропорта до Ялты тариф 1800. За 1200 могут отказаться. Я человека в аэропорт отвозил, и чтобы пустым не возвращаться, купил ваш заказ на сайте. Имейте это в виду, если будете заказывать обратный трансфер. Не захотите платить по таксе, можете не уехать.
Мы мчались по гладкой дороге с размеченными полосами в ухоженной машине с кожаным салоном, довольные тем, что нас дождались, несмотря на часовую задержку самолёта. Водитель тоже был в принципе доволен: задержка могла быть большей, и пассажиров могло не быть, а так он не пустой и не очень поздно, к ночи, вернётся домой, - но всё равно пожаловался.
- Тут до референдума машин мало было, - продолжил он наш разговор о работе и выживании местных жителей. - А после него много подержанных и дешёвых понавезли из России и с Донбасса пригнали. Все купили, кто хотел. Поэтому лёгкого заработка нет. Но всё равно кто хочет заработать, тот заработает... На прожитьё надо тысячу-полторы в день. Бывает, быстро их заработаешь, бывает, весь день приходиться мыкаться, но никогда у меня не было, чтобы своего не дорабатывал. Раз вышел работать - работай.
- У меня ещё две машины есть, сдаю людям таксовать. Так ребята на них не всегда план делают. Почему у меня получается, а у них - нет?
- Или шурина моего возьми. Из Красноярска сюда приехал. Там квартиру продал, здесь купил. Но надо ещё на что-то кушать, а работать он не хочет. У себя в МЧС работал каким-то начальником. И здесь хочет начальником. Говорит, место ждёт. Второй год ждёт. На шее у сестры сидит. Я ему говорю: иди работай. Строек полно, всюду охранники нужны. Меньше тысячи за сутки не платят. Почему бы не поработать? Не хочет. Ему лучше на жизнь жаловаться и дома сидеть... Нет, брат, чтобы выжить, работать надо. И кто хочет, тот работает. Других секретов нет.
- Хорошие у вас дороги, - попробовал я поддержать разговор, когда Виктор замолчал. - Неужели Россия построила?
- При России на дорогах пока только ямки заделывают за большие деньги. А эту дорогу при Украине сделали. Президентская трасса.
Невольно мы скатились на скользкую дорожку сравнений, под кем было лучше, и я почувствовал, что бывший украинский офицер напрягся.
- Местные, значит, таксуют, охраняют и сдают жильё? - ушёл я от скользкой темы.
- Если свои машины есть или несколько квартир на сдачу, и в сезон хорошо покрутиться, то денег на год хватит и даже останется.
- Да, - кому-то ответил Виктор в затрещавший телефон. - Хорошо, что позвонили. Я думаю, что выезжать нам надо часа за два до начала регистрации. У вас рейс во сколько? Значит, можно в десять... Хорошо, давайте подъеду к половине девятого... Марина говорила, у вас ребёнок? Кресло нужно? Сколько ему лет?.. Вы знаете, у нас тариф 1800... Понятно, что Марина вам назвала другую сумму. Но мне это получается неинтересно. Я из-за кресла могу обратно никого не забрать... Вы поймите, что на бензин только надо 800 рублей. Ехать за своё удовольствие мне не улыбается... Марина вам обещала, понимаю. Это если с попутчиком. Попутчика пока нет, поэтому я за такие деньги не поеду... Подумаете? Хорошо.
- Не были раньше в Ялте? - повеселел офицер после телефонного разговора. - Сходите на набережную, когда вещи положите. У вас квартира рядом. Подышите перед сном морским воздухом. Первый вдох на море самый памятный. На меня в своё время произвёл сильное впечатление. Надолго к нам? Что будете делать? По дворцам и всё такое?
- На неделю, - заговорила Галя. - Достопримечательности по Интернету посмотрели. Наметили план. Сходим в Ботанический сад, во дворцы. Мы гулять любим. В Кисловодске все ущелья прошли. Вы не были в Кисловодске?.. А в Ялту нам давно хотелось приехать. Исполнилась давняя мечта... На скалы хотим подняться на канатке. И если успеем, по лестнице. Ваня, ты по какой лестнице хотел лезть?
- Шайтан-Мердвен. Чёртова лестница, - ответил я. - Старинный проход на перевал гряды. Старый путь между побережьем и Бахчисараем.
- Канатки у нас в выходные только запустят. На открытие сезона, - сказал Виктор. - А про лестницу я не знаю, не был. Честно говоря, нам с нашей работой искупаться некогда, хотя море вот оно, рядом. Утром из дома выйдешь - солнышко греет, волна накатывает, ворчит, - скажешь себе: всё, сегодня дела раскидаю и купаться. И до вечера раскидываешь. Вечером очухаешься, а берег уже в тени, солнце за скалой, и никакого желания...
- Вот в прошлом году мы с супругой устроили себе отпуск на четыре дня. Вырвались к друзьям в Черноморское - это на запад, за Евпаторию. Там природа неказистая, конечно, - степь. Когда узнавали, что мы туда из Ялты приехали, - смотрели, как на чудаков. Но отдохнули здорово. Купались, загорали. Вино хорошее. Никаких забот. Красота...
До Алушты Виктор домчал засветло, обогнав по пути два медлительных и практически пустых троллейбуса из Симферополя - ходят ещё, голубчики! - а потом надвинувшиеся скалы и быстрые сумерки набросали на извилистую дорогу таинственных теней от деревьев и строений за сменяющими друг друга заборами пансионатов, санаториев, домов и домиков, пространство обзора съёжилось до подсвеченного ночными огнями и от обочины до обочины, и дорожные таблички остались единственными надёжными ориентирами.
Артек, Никита, Массандра... В Массандре Виктор свернул с трассы на кривые, с резкими поворотами, узенькие улочки, приговаривая, что по-настоящему узких улиц мы ещё не видели, и довольно быстро спустился в яркую центральную часть ночного города, полную машин и пешеходов.
Под звуки приглушённого европейского андеграунда из томного на вид итальянского ресторанчика с широкими окнами и меню перед входом - и русского шансона из шашлычной напротив, закопчённой деревянной будки с открытой летней верандой и выписанными белым мелом на зелёной школьной доске перед входом ценами на пиво и шашлыки, мы выгрузились на узкую и слабо освещённую улицу, тут же окунувшись в сладкую атмосферу неспешного курортного вечера, полного ощутимой прохлады, морской свежести и приподнятых настроений бездумного променада. Потерявшись на пять минут, постояли перед тёмным проулком, в который по телефону направляла нас хозяйка квартиры, и не видели его. Казалось, все переулки ведут с улицы в другую сторону, туда, где море, шум и яркие огни цивилизации.
Когда глаза привыкли к южной тьме, голова согласилась соображать, и мы двинулись в правильном направлении.
Круглолицая ширококостная Светлана, хозяйка чистенькой квартиры с евроремонтом, с улыбкой насчитала на калькуляторе за проживание на 50 рублей в сутки больше, чем договаривались, не забыв прибавить ещё, как в гостинице, и за половину суток перед отъездом. Мелочность уроженки Донецкой области укладывалась в строку с озвученными переживаниями Виктора об упущенной им выгоде и наводила на определённые размышления. Как и Светины слова о том, что в Ялту едут за разным - кто отдыхать, а кто работать, - и что теперь, сравнительно с украинскими временами, проходимцев добавилось. Впрочем, признав соответствие фото квартиры в Интернете действительности, мы с Галей были квалифицированы как люди порядочные, которым можно рассказать несколько историй о том, как здесь разводят людей, а ещё про две свои и пять квартир подруг, которые Света сдаёт честно, в отличие от расплодившихся в городе недобросовестных посредников, обманывающих и гостей, и хозяев. Во время рассказа хохлушки газовый котёл набирал обороты, не выключаясь, и мы не услышали того, к чему позже так и не удалось привыкнуть - грохота автоматических включений, заставляющего дребезжать стёкла как после маленького взрыва.
Успевшая закружить голову бацилла курортной неги и зова моря выталкивала из тихого домика, поквартирно огороженного садиками-закутками, на улицу - и таки вытолкала в чёрную ночь, полную запахов цветущей сирени, стоило нам завладеть ключами и расстаться с хозяйкой. Ноги сами понесли вперёд, как будто знали дорогу. В десять минут мы оказались на набережной Ленина, увидели теряющееся в ночи тёмное море, вдохнули ядрёного солёного воздуха и пополнили разношёрстный отряд отдыхающих, беспечно вышагивающий мимо солидных расцвеченных отелей, высокого новостроя с продающимися апартаментами, пафосных кафе и ресторанов, киосков со скучающими продавцами дорогих воды, печева и мороженого, высоких и толстых тополей, экзотических магнолий и секвой, уличных музыкантов, хиромантов и равнодушных ко всему этому спин рыбаков у самого моря.
Смирное море, нехотя, с глухим гулом, накатывающее на галечный пляж; знаменитая набережная; углядываемые, благодаря остаткам послезакатной синевы и разницы чёрных оттенков воды и земли, очертания берега в виде полукруглого амфитеатра, прикрытого скалами Главной гряды и вытянувшимися в море её отрогами; знакомая по фото и видео бухта с упавшим в воду каменным медведем на востоке и Аврориной скалой с "Ласточкиным гнездом" на западе - пусть наши первые впечатления от знакомства с Ялтой не были столь яркими, как представлял свои закатывавший за рулём глаза Виктор, но их было достаточно, чтобы сердце наполнилось ожидаемой радостью.
Тревожные взрывные включения газового котла, перебивавшие ночью сон, немного понизили уровень нашей радости, но утро быстро компенсировало потери. Чистое небо, тёплое солнышко, высокие деревья, растерявшие таинственный ночной флёр, многоголосые трели прячущихся в зелени птичек, бодрящая вода из уличного бювета, палисадники с объявлениями о сдаче жилья, кофейни, магазинчики и вкусные, от одной вывески на украинской "мове", булочки - как хороши показались все эти мелочи, открытые мной, пока Галя просыпалась!
Позавтракав, мы двинули в Ливадию, до которой берегом по карте было рукой подать. Однако хода вдоль побережья не оказалось. Галя, собравшаяся посетить царский дворец, одела туфли на каблучке, неудобные для наших метаний в обход перекрытых пляжей, санаториев, отелей и заборов вокруг строек с уже возведёнными апартаментами или их монолитными скелетами. Галины туфли пылились, ноги в них подворачивались, отчего доставалось и мне, и другим, вроде раздевшейся, пока мы пробирались по пляжу, одинокой дамы. Это задевшее Галю раздевание ограничилось открытым купальником, вполне соответствующем нынешним нормам, и вряд ли обратило бы на себя внимание, будь рядом другие загорающие. Но других не было, отчего распростёртое на серой гальке тело собирало взгляды, выдавая все недостатки сорокалетней фигуры и все её прелести. Как тут было не отметить, что тепло только-только пришло, народ гуляет по привычке одетым, а некоторые ведут себя вызывающе, завлекая мужиков!..
Наша часовая, по карте, прогулка до Ливадийского дворца растянулась часа на два с половиной. Из Приморского парка тропинками, ступеньками и кручёными вокруг апартаментов дорожками мы поднялись в проулок с редким движением, который вывел на вьющуюся в нужном направлении Виноградную улицу. Скоро мы увидели ряды торчащих из каменистой земли обрезанных коричневых виноградных кустов, спускающихся почти к самому морю, и большие виноградные поля выше и справа, за близким шумным шоссе с проскакивающими мимо маршрутными автобусами. Поглядывая вперёд - на открывшийся посёлок и безуспешно пытаясь разглядеть строгое белое здание царского дворца среди мозаики разноцветных крыш, зелёных пятен садов и парков и притягивающих взгляд огромных дворцов-новостроек, и вниз - на покрывшееся белыми барашками блестящее на солнце море, и вверх - на поросшие лесом холмы и круглые зелёные горы, и ещё выше - на огораживающую здешнюю жизнь отвесную стену Яйлы с остатками снега на самом верху горного хребта, - мы поддерживали себя разговорами о том, что красота незнакомой земли лучше открывается тому, кто мерит её шагами. С тем и зашли в Ливадию, где пару раз интуитивно и неправильно свернули с хитро поворачивающей улицы, вернулись по подсказке обратно и, перейдя мостик, оказались в сени высоких деревьев, перед строем появившихся слева и справа кафе и магазинчиков еды и сувениров, а вскоре и перед дворцовой оградой. Ещё минут пять мы шли парком по скрывающему дворец покатому бугру, по аллее с фото ялтинцев-героев Советского Союза и мимо площадки несохранившегося дворца наследника, автора начертанного на плакате пронзительного по силе любви к отчизне завета сыну, оказавшемуся слабым и недалёким правителем, - и вот она, бывшая летняя резиденция последнего императора. Строгое белоснежное здание, сильно уступающее современным бездушным дворцам размерами и бесконечно величественнее их вложенным в камень духом. Арочные окна с тонкой резьбой, изящные аркады и башенки, словно облегченные мраморные колонны - популярные для крымских резиденций высшей аристократии архитектурное попурри итальянского Возрождения, готики и арабских мотивов.
Внутрь мы не пошли. Впечатлений пока достаточно - требовалось переварить. Лучше пообедать на сэкономленное, отложив любования убранством парадных залов на следующий раз.
Мы присели на белую скамеечку, с которой просматривалась приятная глазу пастораль - площадь перед дворцом, зелёный газон с большими белыми тюльпанами напротив здания, парковая зона с уходящими за бугор, в сторону моря, асфальтовыми дорожками, обычные и экзотические деревья, постриженные кусты лавра в виде шаров и колючей зелёной ограды вокруг скверов, лужаек и газонов, и синее-синее море, к которому взгляд непременно возвращался, куда ни посмотри. Галя вызволила ноги из туфель, блаженно шевелила уставшими пальцами и с удовольствием повторяла, что будет теперь, как и все здесь, ходить всюду в кроссовках.
Отдохнув, мы обошли окрестности, увидели домовую церковь рядом с выходом из дворца, не поверили просящим здесь милостыню и дошли до указателя и зелёного свода начала "Солнечной тропы" - царской дорожки, ведущей из одного парка, Ливадийского, в другой - парк бывшего великокняжеского имения в верхнем Мисхоре. Пройти почти семикилометровым путём надо было непременно, если не сегодня, так завтра, с новыми силами и в кроссовках. А пока мы вернулись в город и оставшееся послеобеденное время провели, гуляя по аллеям знаменитого ботанического сада, между фонтанами, гротами, бассейнами, мостиками и беседками, в тени многочисленных растений, местных, реликтовых и экзотических, завезённых со всех континентов. Секвойя гигантская, ливанский кедр, ягодный тис, дуб пушистый, фисташки, маслины, магнолии, кипарисы, лавр обыкновенный и благородный, пальмы, тростники и бамбук, олива, мирт, фейхоа, орхидейное дерево, розовые яблони... Названия деревьев и кустарников быстро перепутались в моей голове с их образами, и я просто ходил по саду, наслаждаясь красотой, порядком, разнообразием, и читал таблички перед деревьями и кустами, практически не запоминая и почти не пытаясь угадывать, кто тут есть кто. А Галя много фотографировала, особенно любимые свои тюльпаны самых разных цветов, форм и размеров, собранные в плотную колонию на большой поляне, открытой небу и морю и с устроенными на возвышении скамеечками. Пока она сновала между цветами, наперегонки с отрядом таких же самодеятельных корреспондентов, я отдыхал на скамейке, подставив лицо ласковому солнцу, и любовался вместе с подобными себе хитрецами панорамой города, моря и гор.
Вечером мы снова гуляли на набережной, дышали морским воздухом и общей атмосферой безделья, возведённого до уровня искусства, а утром, как опытные уже туристы, разобравшиеся со схемой перемещения вдоль побережья, поехали на "маршрутке" в Ливадию и часов в десять шагнули по указателю царской тропы под зелёный лаврушечный свод.
Широкая песчаная дорожка с частыми деревянными станциями, на которых вырезано вязью, сколько пройдено и сколько осталось, обещала беспечный путь, подобный Кисловодским терренкурам. Как рассказывали путеводители, тропа огибала горный отрог по устроенной практически горизонтально террасе, шла, упираясь справа в отрытую земляную стену, без крутых подъёмов и спусков, над ведущим к морю склону с колючими кустарниками и редкими деревцами, открывая с каждым новым поворотом и изгибом виды побережья один краше другого. Кроны растущих выше по склону деревьев местами смыкались, затеняя тропу, снова открывали её солнцу и прятали за новым поворотом.
Беспечно дошли мы до скалы над парком Нижней Ореанды и белой ротонды - купола на колоннах. С этой скалы как на ладони видна слева Ялта и угадываемые уже нами Массандра и Никита с ботаническим садом, а справа - поросшая лесом гора над морем с двумя крестами на макушке и незнакомые западные посёлки, которые местные объединяют названием Мисхор. Галя без устали фотографировала и позировала, реализуя наш частнособственнический инстинкт - не моё наяву подсознательно посчитать своим на скреплённой печатью собственного образа фотографии. Я же был в плену другого, оптического обмана: не мог справиться с наваждением текущего сверху вниз моря - от высокого горизонта к низкому берегу, что под нами...
Вскоре после ротонды размеренный путь, с которого невозможно сбиться, пресёк разрытый склон с порубленными кустами, пнями и тянущимися поверх земли чёрными пластиковыми трубами. Разрытие следовало обходить снизу, по асфальту, вдоль вросших в гору один к одному новеньких высотных корпусов санатория, к которым тянулись трубы. Дорога имела уклон вниз, уводя от тропы. Я озабоченно посматривал вверх и, как только закончились лесные буреломы, мы поспешили подняться в лес, чтобы не потерять знакомую красно-песчаную дорожку. Тянущиеся слева заборы и здания временно заслонили море. Справа круто уходил вверх лесной склон, закрывший горы. Где-то там кружило шоссе, на котором надсадно гудели машины. Станции-указатели пути пропали, ориентиром осталось песчаное покрытие тропы и огораживающие её ряды булыжников. А дорожка между тем отвернула от моря, уклонилась вверх и привела вплотную к поселковым заборам, превратившись в тротуар из серой плитки.
От тротуара уходила наверх, к полянкам и кучам каменных глыб, широкая тропа. На развилке был плакат, предупреждающий, что мы перед памятником архитектуры, охраняемым государством. Куда идти, по тротуару или в гору? И спросить некого: люди, изредка встречавшиеся на Солнечной тропе, куда-то пропали.
Мы полезли в гору, но плавный подъём быстро закончился, а широкая тропа поделилась на горные тропинки, огибающие валуны и опасные скальные обрывы. Царские особы вряд ли могли тут прогуливаться. Пришлось поворачивать и спускаться на тротуар, пытаясь понять, куда по нему идти, вперёд или назад. Никак не получалось вспомнить, была ли другая развилка? Вроде бы не было. А если была?
Мы осторожно двинулись вперёд, минули ребятишек, натягивающих цепь на велосипед, спрашивать у которых, где мы и куда нам идти, было стыдно, перешли шоссе, которое раньше шумело над головой, оказались на отворачивающей от него асфальтовой дорожке и только тут, выше неё, увидели в лесу нашу тропу, на которую поспешили вскарабкаться. Вокруг снова был знакомый лес, под ногами тот же песок, а по краям похожие булыжники, но тропа продолжала уводить от моря, огибая окраину посёлка, и сомнения, туда ли идём, оставались.
Людей навстречу нам по-прежнему не попадалось. Правда, по асфальту, с которого мы ушли вверх, уверенно догонял и почти поравнялся с нами подволакивающий левую ногу пожилой мужчина с синим молодёжным рюкзаком на плече.
Ровная асфальтовая дорожка, по которой он двигался, понемногу подтягивалась к склону, а когда отвернула, уже опередивший нас старик полез на тропу и, пока поднимался, мы его догнали.
Он поздоровался, мы тоже, и я спросил, царской тропой идём или нет.
Впрочем, я поспешил окрестить его стариком. Вблизи мужчина оказался не многим старше меня и даже менее седым. Довольно грузный, но лёгкий на ходьбу, несмотря на подволакивания ноги. Рюкзак обеими лямками закинут за одно правое плечо. Кроссовки, тёмные брюки, ветровка цвета кофе с молоком, надвинутая на лоб выцветшая кепка с козырьком. Лицо невыразительное. Взгляд, знакомый со всеми мировыми печалями. Глаза бесцветные, без выраженного интереса к собеседнику, смотрящие мимо, за спину. Ровный приятный голос и понятная правильная речь.
- Думали, что с тропы сбились, - словно оправдываясь перед учителем, объяснили мы с Галей свои тревоги согласно кивающему нам мужчине. - Сначала обходили по асфальту разрытый участок с завалами. Потом тропа повела через посёлок, по плиточному тротуару мимо заборов. Уходила от моря. Мы свернули на тропу, ведущую в гору. Упёрлись в огромные валуны. Обрывы. Тропы стали чуть не козьи.
- Вы на Крестовую скалу пытались забраться. Там раскопки ведутся, много чего находят.
- Это та гора с двумя крестами? - спросила заскучавшая было, а после встречи заметно оживившаяся Галя. - Которую мы из ротонды видели? Вот почему там написано про памятник архитектуры! А вы не знаете, что там ищут? И кому кресты?
- Утварь древнюю ищут, черепки, монеты. Скала эта удобный наблюдательный пункт. Когда-то давно там был пост римлян. На том месте поставили памятный крест. Второй крест - на могиле убитых разбойниками монахов. Убийство случилось относительно недавно. Рассказывают, что устроился однажды на скале отшельник. К нему другие подтянулись, монастырь построили. Только построили, как налетели лихие людишки. Хотели пограбить, а грабить нечего. Так они с досады монастырь сожгли, монахов перебили.
- А тропу называют царской потому, - продолжал мужчина, - что она проходит по области бывших царских дач. Эту местность живописал Евгений Маркин в книжке про Крым издания 1873-го и 1884-го годов. Не читали? Тогда послушайте, постараюсь процитировать.
- "От Ай-Тодора до Ялты берег можно назвать царским... Сначала дикая, запустевшая Верхняя Ореанда великой княгини Елены Павловны, потом Нижняя Ореанда великого князя Константина Николаевича и, наконец, Ливадия, принадлежащая царствующей императрице. Все эти имения чрезвычайно обширны, по масштабу южнобережных владений. Самое замечательное из них - Ореанда великого князя. На южном берегу нет местности красивее и оригинальнее Ореанды. Лес гуще, чем где-нибудь. Огромные отдельные скалы разнообразной формы стоят над самым морем, ничем не маскируя своих недоступных ликов. Одни голые, другие в лесах, как в волосах. На самой высокой водружён крест, царящий над окрестностью. Если взобраться к этому кресту, окинешь одним взором лучшие уголки южного берега. На другой скале, полевее, пониже, но тоже необыкновенно живописной, стоит белая колоннада в афинском античном стиле. Она переносит ваше воображение на счастливые берега Аттики, в Акрополь, полный белых статуй и белых колонн. Стоя под этой колоннадой, взгляните вниз, в пропасть, раскрытую у ног ваших. Вся эта пропасть налита лесами и парками, лесами такими же роскошными, как парки, парками такими же старыми и тенистыми, как леса".
Выдохнув, он продолжал:
- Но про царскую тропу вы у Маркова не почитаете. Он по ней не ходил. Строить тропу начали после его крымских путешествий. Восемь лет два сапёрных батальона шли навстречу друг другу: взрывали скалы, рубили лес, укрепляли склоны. Зато Марков проехал по императорскому шоссе на ферму императрицы. Это шоссе сапёры частично использовали, когда прорубали тропу. То, чем он любовался с шоссе, мы видим с тропы.
И наш попутчик выдал новую книжную цитату и снова без запинки:
- "Чтобы царственному семейству можно было иногда посещать эту горную ферму, славящуюся своим превосходным молоком и маслом, по скатам Яйлы, в густоте бора, проведено прекрасное шоссе. Поведено оно с замечательным мастерством. Каждый поворот - поразительная картина. Где нужно, сняты деревья, заслонившие вид; где можно, дорога завертывает в такой угол, откуда лучше всего открывается перспектива моря и Ялтинской долины. На первом плане гигантские стволы сосен самой разнообразной формы, самых разнообразных положений; они охватывают вас настоящим девственным лесом, потому что до проведения шоссе сюда почти нельзя было забираться дровосекам. На всяком шагу обрывы, утесы, широкие пропасти глубоко внизу, леса прямо над головою, леса под ногами. То одна беспредельная синева в раме лесной просеки, то вдруг засмеется всеми красками пестрая, веселая Ялта, прилегшая к своему голубому заливу, а то едешь зелеными, горными лугами, ровными и мягкими, покрытыми фиалкой и разноцветом, и совсем забываешь, что тут вблизи море, утесы, города и дворцы. Едешь, едешь - коляска повернула - стой! - Как в волшебном представлении, исчезли сельские пастбища, ты уже висишь над обрывом, а на дне обрыва вся Ореанда!"
Мужчина рассказывал воодушевлённо и просто, и Галя не удержалась:
- Как хорошо, что мы вас встретили! Вот что значит знающий человек.
- Меня Александром Ивановичем зовут, - представился он. - Я работаю реставратором в Ливадийском дворце. Вы ведь из Ливадии идёте? Были во дворце?
- Мы дворец обошли, но внутрь не заходили, отложили экскурсию на другой раз.
- Да что вы там увидите на этих экскурсиях! - неожиданно горячо перебил невозмутимый реставратор. - Вы приходите лучше как-нибудь вечером ко мне, когда экскурсии завершатся. Не пожалеете! Я вас таким путём проведу, каким никого не водят. Вы надолго к нам? В каком санатории устроились?
- Мы всего на неделю. Квартиру снимаем в Ялте.
- "Дикари", значит. А позвольте спросить, на какой улице устроились?
- Улица Чехова.
- Хорошее место выбрали, центр, - одобрил погрустневший отчего-то Александр Иванович. - В общем, если выкроите вечерок, приезжайте часиков в пять во дворец. Подойдёте к подъезду, где церковь. Увидите рядом служебный вход. Три звонка на двери. Нажмёте самый верхний. Вечером я всегда в кабинете, выйду и проведу вас.
Надо же, как удачно складывается наша поездка! После сделанного приглашения и до того располагавший к себе манерой общения ковыляющий мужчина с устремлённым поверх голов и за спину взглядом понравился нам совершенно.
В завязавшейся беседе Александр Иванович выказал недюжинные знания местной флоры, рассказывая про все попадающиеся растения, включая экзотические. Слушать он тоже умел. Услышав от Гали про цветущие в Никите магнолии, вежливо посомневался. Сказал, что тогда это какие-то особенные магнолии, каких он не знает, и показал деревья с большими цветами, с которыми Галя, скорее всего, попутала цветущие в конце мая деревья. Название этих других деревьев тут же вылетело у меня из головы. К своему стыду, из многих растений, про которые читал вечера и слышал сегодня, я запомнил и точно смог бы угадать лишь сбрасывающие кору при цветении и в жару красные гладкокожие "бесстыдницы", да пышно цветущие розовые яблони. Потому я помалкивал и держался чуть сзади Гали с Александром Ивановичем, с умным видом слушая их беседу. За меня отдувалась супруга, рассказавшая про наши походы по Кисловодским окрестностям, про рыбалку на моей родине, где всё хорошо, если б не змеи, которых она страсть, как боится, и про любимый нами сбор грибов и ягод в светлых сосновых лесах, где она пока змей не видела и научилась поэтому не сразу кричать со страха от любого шуршания в кустах, но всё равно привычно вздрагивает и всегда готова к самому худшему.
- У нас змей нет, - покачал головой реставратор.
- Как же, - не поверила Галя. - Я видела ящериц возле ротонды. И на скале что-то в кустах прошуршало. Хорошо, что мы с Ваней туда не полезли.
- Ящерицы здесь есть. И жёлтый полоз попадается. Большая такая ящерица, похожая на змею. Она безобидная. Просто большая и ползает, как змея. С непривычки, конечно, можно испугаться.
- Боже мой, лучше бы не рассказывали! - передёрнуло жену. - Я кажется видела что-то жёлтое в кустах. Буду теперь больше оглядываться, чем красотами любоваться.
- Вы до какого места намерены дойти? - оборотился Александр Иванович ко мне.
- Мы не знаем. Пока тропа не кончится. Или до нового её пересечения с дорогой или коммуникациями. Жалко, что такую красивую дорожку рушат. Даже символичная получается разруха, наглядная. Вместе с новостройками, в которых люди почти не живут, фантасмагория получается. Словно отражение нашей действительности.
Не знаю, почему меня понесло философствовать, но Александр Иванович, надо отдать ему должное, отозвался, проникся моим настроением и добавил своим рассказам толику доверительности.
- Теперь тропу пересекает новое Алупкинское шоссе. В трёх местах. Манифестации были, когда его строили. Но у нас не очень слушают защитников природы и старины, которых мало. Зачем слушать? Устроили пешеходные переходы через шоссе. Станции на тропе поснимали, а назад не установили.
- Тропа проходит по территории нескольких посёлков, поэтому ответственность за неё поделена между разными администрациями. Мы у себя в парке за тропой следим исправно. У нас и скамейки покрашены, и станции на своих местах, и песочек подсыпаем, и камни на своих местах. А для других ответственных тропа что есть, что её нет. Здесь-то ещё более-менее. Камни вдоль тропы - родные, старинные, как у нас в парке. Можно по ним ориентироваться... Я два года по тропе не ходил. За два года лучше не стало. Хуже тоже. Если не считать то место в лесу, где протянули новые трубы. Шоссе ещё при Украине построили, а санатории с апартаментами активнее строят последние годы, при России.
- А вот тут при Советской власти были душевые, - на очередном солнечном повороте реставратор обратился к полуразваленным кирпичным стенам без крыш и окон. - Летом с утра до вечере сидела здесь тётенька, продавала билетики. Всё удовольствие стоило двадцать копеек. Многие люди пользовались. В июльскую жару очередь собиралась. Теперь и тут разруха.
- Я до Юсуповского дворца иду, за вином, - продолжал Александр Иванович. - Внучка у меня родилась. Надо отметить по-хорошему, а сыну некогда, работает. Пришлось мне отпрашиваться... Я работал когда-то в Юсуповском. Там после Украины хорошее вино придержали. Двенадцатилетней выдержки. С завода князя Голицына. Буфетчица его своим продаёт потихоньку.
Вино меня не интересовало восьмой год, с тех пор, как знание того, что алкоголь - яд, соединилось с пониманием этого факта. Но употребляющих я не осуждал - дорожки от незнания к знанию и от знанию к пониманию у всех людей разные, да и не каждому по силам перебороть сложившуюся алкогольную привычку. Зато рождению внучки реставратора позавидовал - наши дети нас с Галей внуками пока не радовали.
- Если хотите, присоединяйтесь ко мне, - пригласил реставратор. - До дворца доведу. Экскурсии, правда, не обещаю, потому что вас могут не пустить на территорию. Дворец сейчас на балансе Управления делами президента. Надо будет смотреть, кто на воротах. Незнакомый охранник не пропустит. Прошлый раз я сам с трудом прошёл, еле договорился.
Про охрану Александр Иванович говорил, повысив голос. Уже давно мы шли под громкое, усиленное техникой, пение церковного хора, разносящего откуда-то с закрытой лесом высоты мужественные нижние и насквозь пробирающие высокие ноты, волшебные по слаженности и точности. А теперь почти подошли к источнику звуков. Самое время спросить, где поют.
- Поедете по верхнему шоссе, увидите храм. На горочке стоит, среди леса, как на картинке. Стены чистенькие, беленькие, словно только что из-под кисти художника. Купола блестят золотом. Эту церковь построили наши новые буржуи. Все уши прожужжали про свою благотворительность. Потом им каждому кому пять, кому десять гектаров земли под Форосом выписали. Хороша благотворительность! А певчих в церкви нет. Там вообще церковные хоры обрушились. На открытии дело было, когда запел хор из Симферополя. Несколько человек на скорой увезли с переломами. Теперь сюда никого петь не заманишь. Зато придумали записи крутить круглый день.
Тут Галя "ойкнула": услышала шуршание и увидела что-то жёлтое, прошмыгнувшее в кусты между скатившихся к тропе валунов. Александр Иванович подумал на полоза и, вооружившись палкой, с мальчишеским азартом забрался на самый большой камень, высматривая ящерицу:
- Вы не пробовали мясо полоза? Ох, мы ловили их в детстве! Запекали с пацанами на костре. Очень вкусное мясо, деликатес... Не видать. Если и был полоз, то ушёл.
В поиске добычи скучающее лицо Александра Ивановича озарилось неподдельным восторгом и воодушевлением, сменившихся по-детски быстрым разочарованием, а за ним - прежней маской мудрости бывалого человека.
Тропа завернула в редколесье, звуки поющей церкви стали удаляться, и скоро их перебила радостная птичья трескотня.
Побережье никак не показывалось. По прикидкам мы прошли уже больше половины пути, должны были подходить к Гаспре и поравняться с "Ласточкиным гнездом".
- Далеко от тропы до "Ласточкиного гнезда"? Где-то, наверное, должен быть туда отворот.
- Указатель есть, скоро будет - поморщился Александр Иванович. - Но к замку вы не пройдёте, устанете заборы обходить. Да и смотреть там нечего. Замок закрыт. Близко к нему не подойдёте. Чего там смотреть? Послушайте лучше его историю.
- Когда-то давно один старый генерал, участник русско-турецкой войны, влюбился в загорелую шестнадцатилетнюю девушку и построил для неё на труднодоступном краю Аврориной горы деревянную дачу. Домик над обрывом понравился художникам. Его рисовали Айвазовский, Лагорио и многие неизвестные мастера. Красавице домик тоже понравился. Она ответила генералу взаимностью и два года радовала старого солдата девичьими прелестями. А через два года генерал умер. После чего безутешная вдова выгодно продала доставшийся ей в наследство дом и уехала с мамой в Париж.
- Перед первой мировой войной это местечко купил богатый немец, нефтепромышленник, по заказу которого архитектор Шервуд построил над обрывом небольшой рыцарский замок, в который слухи поселили уже возлюбленную немца. С началом войны немец уехал в Германию, а замок продал купцу Шелапутину, который открыл в нём ресторан "Ласточкино гнездо". В 1927 году на Южном берегу произошло сильное землетрясение. Замок не пострадал, но часть скалы под ним обрушилась, а в оставшейся образовалась трещина. Ресторан закрыли лет на сорок. К 70-ым годам трещину в скале забетонировали, часть здания разобрали, укрепили фундамент и заново собрали разобранное. После чего там долго был дорогой ресторан. Сейчас замок опять на ремонте.
- А тропа где кончается?
- В санатории "Ясная поляна". Я до конца тропы не пойду, сверну к Юсуповскому дворцу. Какие планы у вас?
- А от Юсуповского дворца вы куда пойдёте?
- Домой поеду на маршрутке. В Ливадию. Там трасса рядом.
- Тогда мы с вами пойдём. Если Галя не против.
- Я? Не против. С таким замечательным рассказчиком идти очень интересно.
Недвижное лицо Александра Ивановича, по которому трудно было что-либо прочесть, дрогнуло. Мне показалось, он обрадовался тому, что мы пойдём с ним. А может, только показалось. Как-то так получалось, что несмотря на беседу и выказываемое взаимное расположение, Александр Иванович оставался закрыт и мысленно от нас далеко. Наверное, как я решил, его донимали семейные заботы или реставрационные хлопоты, о которых с нами не поговоришь.
- Видите водичку? - Александр Иванович увлёк нас с тропы вниз, вдоль покрытого мокрым мхом каменистого овражка к терраске, с которой капала вода. - Есть куда набрать?
Под капель можно было поставить кружку - посуда большего размера туда не помещалась. Кружка у нас была.
- Вода исключительная, с серебром, - заключил Александр Петрович, когда мы по очереди выпили по нацеживаемой наполовину кружке. - Сколько себя помню, по оврагу бежал весёлый ручеёк из родника, который чуть выше, и люди ходили сюда за водой. А когда при самостийной Украине начались татарские самозахваты, в один прекрасный день земля с родничком оказалась занята. Татары отвели воду на свои сады-огороды, и ручей ослаб.
- Мы когда в Ялту ехали, нам таксист показывал большой татарский самострой на бугре, - вспомнил я. - Говорил, что эти халупы татары всей роднёй чуть ли не за ночь лепили. Вечером в поле чисто, а поутру уже дом стоит, и татарина с земли не сгонишь. Ещё он говорил, что после референдума чеченцы вам помогли с татарами разобраться, и теперь всё спокойно. Выходит, не любите вы татар?
- А чего нам их любить? Перед референдумом о присоединении к России они дай бог, как головы подняли. Устроили давку перед законодательным собранием. Мне симферопольские друзья рассказывали. В первый день татар тысячи четыре на площадь вышло. И наших столько же было. Потолкались. Несколько человек задавили. Назавтра татары пообещали сорок тысяч собрать. Со всего Крыма. Наши ребята тоже собирались. Из Ялты четыре автобуса поехало. А симферопольцы растерялись, их мало вышло. Я потом спрашивал своих знакомых: вы почему труса гоняли? Вышли бы все и за раз решили проблему!.. Так что перед референдумом дело шаткое было. Многих могли покалечить, если б не чечены. Их за ночь несколько бортов прилетело. Когда татары утром на площадь сунулись, нарвались на чеченцев: чего надо? Татары испугались и разбежались. Неделю в Симферополе по подвалам прятались. Хлеба у прохожих просили бога ради, да спрашивали: ушли чеченцы из города или нет?
- Татар любить, - заело Александра Ивановича. - Мы их не трогаем. Они нас тоже. Пусть сами себя любят. Между ними распря ещё больше идёт. Тут ведь несколько татарских племён живёт. Больше всех ногайских татар. Эти маленькие, чёрные, кривоногие. Есть светлые татары, высокие. Есть ещё караимы, с иудейскими корнями... У меня по даче соседи татары. Не знаю, что там между ними случилось, но они друг друга на дух не переносят. Один татарин маленький, со злыми глазками - Мурат. Второй здоровый, выше меня, всегда первым поздоровается и поможет по-соседски, если надо. Я ему говорю иногда: Ахмед, помирись с Муратом; люди вы или нет, в конце концов? А его аж колотит: пёс он, шакал, - ничего другого от Ахмеда про Мурата не услышать.
Тропа хитро и долго выворачивала из редкого леса к морю и солнцу, и вдруг вывернула разом, на миг ослепив ярким солнцем и открывшимися перед нами новыми прекрасными морскими и горными пейзажами, так что мы с Галей отвлеклись и не сразу сообразили, что нашему проводнику стало плохо.
- Надо передохнуть, - сказал Александр Иванович, и тут только мы заметили выступившие на его лбу и мясистом носе крупные капли пота, осевшую в плечи голову и испуганные глазки, сузившиеся не от яркого света, а от явно читаемого страха за жизнь.
- Давайте присядем. У нас термос с собой есть. Чайку попьём с лимоном, - от вида побледневшего и перетрусившего с головы до пят Александра Ивановича полезли неприятные мысли о том, как бы дядьку не хватил удар, и что тогда нам с ним делать.
- Да-да, посидим давайте, перекусим.
Александр Иванович устроился на камушке и полез шарить рукой в рюкзаке. Сосредоточенное лицо и широкую шею покрыли потные капли. В глазах застыли паника и безадресный вопрос.