Первая Баррикада-2. От Великой до Невы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Лирический герой поэмы, деревенский подросток Алексеич, гонимый нуждой, идет пешком из псковской деревни в Петербург. В дороге он встречает сердобольную барыню.Она впервые обращается с мальчику на "вы". Под Плюссой знакомится с каменотесом. Ночует на болоте, слушая соловья и играя на свирели. Вспоминает наказы крестьян, сохранивших веру в доброго царя. Сам мальчик мечтает о гнедом коне...
|
ОТ ВЕЛИКОЙ ДО НЕВЫ.
В обнимку с нуждой.
Недоимка нетельку свела
Со двора так сноровисто, ловко...
А сибирская язва взяла
Всю скотинку -
конька и коровку.
Хочешь, пой! Хочешь, вой! Нет помех.
Ниже трав и воды будто тише...
Только волосы вихрились вверх,
Как солома на батькиной крыше.
Уходи ты, сынок, уходи!
Делать что без конька и коровки?
Уводила нужда без удил,
Добровольно вела, без веревки.
Обнялись. И в обнимку с нуждой
Мы пошли по тропинкам обочин.
Друг с подругой извечной.
-Ну что ж...
Значит, питерским будешь рабочим...
Был судьбой недоволен в те дни -
Не мое все - и поле и воздух...
Из ручья, затаившись в тени,
Пил с оглядкой помещичью воду.
Все, что пью и топчу, не мое...
Мнешь траву?
Отвечай за потраву!
Иль смотри, чтоб не взяли в дубье
По цареву
законному праву.
Вот щебенка... Куда ты бежишь?
Нет дороженьки к Питеру торней.
Сердобольная барынька лишь
Указала на небо над дворней:
-Неужель вы себе лиходей?
Попадете, глядите, под дождь вы... -
Я шагал, не страшася дождей,
Не жалел заскорузлой подошвы.
От Великой до самой Невы
Дума полнилась барынькой тою,
Что со мной говорила на "вы"...
Сколько нас:
я один... Или двое?
У нее соловьины слова,
Соком вишенья крашены губы.
Говор мой - будто рубят дрова,
Тяп да ляп - говор рубленый, грубый.
У нее губы - первый снежок...
У меня на губах кожа слезла...
Их не пламенем страсти прожег,
А спалил, прикурив от железа.
Взгляд ее - персиянки княжны,
В воды брошенной
Стенькою с борта...
Руки холены, тонки, нежны,
Нет мозолей на них от работы.
Пальцы рук моих -
зубья борон.
Сколько их не тереть -
не заблещут.
Шуровал ими огненный горн,
При нужде заменял ими клещи.
Я шагал, гол и голоден,
Бос,
Ветер волос трепал светло-русый.
На щебенке мне
каменотес
Повстречался поблизости Плюссы.
-Не в столицу ли ты?
Ни за грош
Пропадешь в Петербурге, Пентюха...
-Хоть Петюха, хоть пень, как ты хошь,
Только дай парню хлеба краюху.
-И всего-то? Краюху? Ага? -
Добрым взглядом окинул пытливо.
А слова, как витые рога
У иной коровенки бодливой:
Норовят поколоть, пободать,
Поддевают под самые ребра.
Пободал он и смотришь - опять
Рассиялся улыбкою доброй.
-Вот нахлебник негаданный мне...
Угостить, что ль, краюхою камня? -
Тронул колотых в груду камней:
-Эти в горло не лезли пока мне!
На губах
под усами смешок...
Подобрев, разговаривал шуткой.
Развязал пестрядинный мешок,
Откроил полкраюхи:
-Пожуй-ка!
Пожевать бы и мне?..
Пожую...
Червяка-едока заморить бы...-
И вздохнул:
-Я живал по чужью,
Били-мыли... Прошло до женитьбы.
Покопавшись в кисете, тужил
И медяк на расходы искал мне.
Я ему:
-Ах ты, камень-мужик,
Только сердце твое
не из камня.
-Нужен рубль!
Бей поклоны рублю!...-
Подмигнул, усмехнулся и вытер
Он ладони, сказав:
- Покормлю,
Приходи, коли вышвырнет Питер.
Попрощались.
Мужик, как родня,
С груды серого острого щебня
Проводил долгим взглядом меня,
И глядела луна все ущербней.
Но до ночи не больше шага..
Зубы сжал и пошел против ночи.
Сто шагов -
и свернул с большака
На ночлег на одну из обочин.
Соловьиная ночь.
Говорят:
-Петербург! Петербург!
Никогда не видал города я...
Песней полнил я поле и луг,
Не однажды там ночь коротая.
Я прилег на окольном пути.
А вокруг от росы, как от ливня,
Все мокро...
взял дуду, подудил,
Посвирелил потом переливно.
Хотя я сегодня ничей,
То есть саамы ненужный, ничтожный,
Кружку струй
предложил мне ручей,
Пожалел:
человек, мол, дорожный...
Как в дуду, подудил коростель -
По болотам ходок долгоногий.
...Я привстал, чтоб поправить постель -
Подровнять колею на дороге.
И прильнул я к земле животом,
Где дырявилась, тлея, рубаха...
Как случилось, что пашню и дом
Ты покинул, потомственный пахарь?
Царь, известно, далек...
Бог высок...
Содрогнулось болото:
Чу, гулкий
Режет уши железный свисток
Рядом с лесом бегущей чугунки.
Ветерок - где-то близко река
С деревенькой своей - Бережане.
Но сонливы, темны берега -
Ни мычанья не слышно, ни ржанья.
Али доля не так весела?
Аль коровка в трясине завязла?
Аль конька недоимка взяла?
Аль зарыла сибирская язва?
В Бережанях есть парни свои...
Есть и девушки...
Что ж присмирели?
Где же песни?
И где соловьи?
Где свои из крушины свирели?
То ли девушкам в хаты пора?
Соловьям
нет приветливых веток?
То ль нужда прогнала со двора
Пареньков - всех моих однолеток?
Пусть мое невелико житье,
Все ж слыхал,
что у деда Гаврилы
Про нужду -
про еду и питье -
Старики так и сяк говорили.
Что нужда не живет в терему,
Сеет поле и чешет волокна...
Спит вповалку, да полнит тюрьму,
Да идет христославить под окна.
Если конь не везет - понукай,
Подпирай кособокую хату...
Захотела жениться нужда -
Засылай к горю горькому свата.
В крепкой дружбе со мною нужда,
Гонит в город нужда, поле пашет...
Никакому труду не чужда,
Загуляет - горланит да пляшет.
Из-за пазухи вынул свирель,
Чтоб на сонное поле долины
Пролилась ручейковая трель
Всех ладов стукотни соловьиной.
И не вышло опять ничего...
Паренек, что с тобою? Что сталось?
Что, скажи, у тебя с ночевой?
Ничего ли, скажи, ночевалось?
Сон мертвецкий мне мог бы помочь...
Да явилась она, будь неладна,
Затуманила разум в ту ночь,
Что была без того так туманна.
Будто чти-то шажки слышу я,
Не листвы будто шелест, а шелка...
Ах, на мне только ветошь тряпья,
Слышу:
куст одинокий защелкал.
Соловейка! Да ты ли, родной?
Иль соловка твоя дорогая?
Или просто свирели одной
Из куста подыграла другая?