Алексеев Вадим Викторович. Экклезиаст

Алексеев Вадим Викторович : другие произведения.

Экклезиаст

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Комментарии: 4, последний от 23/02/2013. © Copyright Алексеев Вадим Викторович (algorifma@yandex.ua) Размещен: 23/02/2006, изменен: 17/02/2009. 132k. Статистика. Поэма: Религия		Оценка: *3.064** Ваша оценка:

ЭККЛЕЗИАСТ

ОТ АВТОРА

Научиться перевыражать библейские тексты строгим рифмованным стихом — давняя мечта русских поэтов. Пример подал Михаил Ломоносов, перу которого принадлежит силлабо-тоническое переложение 81 псалма. Однако почин его так и не нашёл продолжателей. Известно, что Пушкин хотел переложить слогоударным стихом книгу Иова, но ранняя гибель помешала ему подступиться к этому грандиозному замыслу. После Пушкина ни один из поэтов не ставил себе подобной задачи. Вместе с тем в ХХ веке сложились предпосылки, обещающие сделать выражение библейской мудрости рифмованным стихом самостоятельным жанром русской поэзии. Имеются в виду успехи в области теории и практики стихотворного перевода, сделанные в этот период. Процесс перевода стихов стихами сталкивается с теми же проблемами, что и при пересказе библейской прозы рифмованным стихом. Поэты-переводчики научились эти проблемы преодолевать. В поэтическом переводе существуют
три основные операции: воссоздание (эквиваленция), перевыражение (субституция) и иновыражение (реконструкция). Эквиваленты передают доминантные образы оригинала максимально полно, субституты — частично, а реконструкты и вовсе являются переводческими "дописками", однако без этих добавлений перевод стихов стихами был бы невозможен. Если распространить данную методику на переложение библейской прозы рифмованным стихом, то мы, по сути, получим новый поэтический жанр. Проще продемонстрировать на конкретном примере, чем теоретизировать, что при этом происходит с отправным текстом. Всякий христианин обязан знать молитву "Отче наш", но так уж устроен ум стихотворца: всё, что в него закладывается как молитва, начинает восприниматься как отправной материал для поэтического творчества. Помимо сознательной воли я в один прекрасный день переложил Господню молитву восьмистишием и сам удивился результату:

Отче наш, сущий на небесах,
Да святится имя Твоё святое,
Да наступит царство Твоё благое
Здесь, на земле, дивное во чудесах!

Хлеб наш насущный дай нам сегодня вновь
И прости нам всякое согрешенье,
И не введи нас, Господи, в искушенье,
Но да пребудет с нами Твоя любовь!

После этого опыта я уже сознательно обращался к библейскому тексту как к объекту стихотворного перевыражения. Существует, однако, ещё один метод переработки прозаического текста в стихотворение — в случае, когда он представляет собой не повествование, а афоризм. Короткое изречение, уложенное в строгий размер, задаёт тему. Цель поэта — развить её. Этот метод тоже имеет давнюю традицию в европейской поэзии. Самым знаменитым стихотворением, написанным на заданную тему, является, пожалуй, "Баллада о поэтическом состязании в Блуа" Франсуа Вийона, известное русскому читателю по переводу Ильи Эренбурга. Поводом к написанию баллады послужил афоризм: "От жажды умираю над фонтаном". Чаще отправное изречение стоит в начале стихотворения, но это не строгое правило. Нередко задающий тему афоризм нуждается в переработке, чтобы уложить его в размер. С этой целью он инверсируется, в нём допустимы синонимические замены, отсечения и добавления. Оба метода — в больше мере второй, чем первый — использованы мною в переложении книги притч Соломоновых и книги Екклесиаста в одноименной поэме. Идея написания такого произведения складывалась постепенно, по мере написания сначала небольшого цикла стихотворений, затем его разрастания за счёт всё новых и новых добавлений, так что стала вырисовываться композиция, предопределившая группировку строф по сродным темам, а затем и сюжет. Каждая строфа представляет собой сонет, написанный пятистопным ямбом, что позволило соблюсти единство поэтической интонации, но сонеты имеют разную строфическую организацию, что дало возможность избежать монотонности. Использованы все виды сонета, включая изобретённую мною рубаи-структуру. Сонет — сугубо европейская форма организации стихов в строфе, рубаи — восточная. Применив схему рифмовки:
aаbа bbab aаbа bb (ba) или: aаbа bbab ccdc dd (dc) мне удалось вопреки утверждению Киплинга: "Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе им не сойтись", — органично вписать восточную интонацию в европейскую строфу. Число стихов в сонете — 14 — символично: "И сделал царь большой престол из слоновой кости и обложил его чистым золотом; верх сзади у престола был круглый, и были с обеих сторон у места сидения локотники, и два льва стояло у локотников, и ещё двенадцать львов стояли на шести ступенях по обе стороны" (3 Царств: 10, 18-20). Сонет — это словесный трон Соломонов! Написание сонета на заданную тему — скорее интеллектуальная игра, чем свободное творчество. Привлечь к этой игре как можно большее число читателей и поэтов — одна из моих целей.

Вадим Алексеев.

Хочешь прожить всё лето в шалаше
Один возле ручья, мудрец строптивый?
Наслушаешься всласть, вещун нельстивый,
Воды плеск и шум ветра в камыше:
Не даст твой Бог терпеть голод душе
Изгнанника, но сгинет нечестивый,
В стяжании неправедном ретивый -
Кто вспомнит о надменном торгаше?
Вот притчи Соломона. Изложи
Их на свой выбор чередом и чётом,
Игрою мудрой всех заворожи
И принят будешь в городе с почётом,
Когда в него вернёшься к холодам.
Екклесиасту вдохновенье дам!

На улицах Премудрость возглашает,
На площадях свой голос возвышает,
В главных местах собраний говорит,
Глупцов, невежд и буйных вопрошает:
"Доколе безрассудный не смирит
Гордыни, что над разумом царит?
Ко мне вам обратиться что мешает?
Кого из вас мой дух животворит?
Звала я, только вы не отзывались,
Взывала, но вы там же оставались.
Смотрите, люди, вот я, не таюсь!
Но вы опять безумству предавались.
За то и я над вами посмеюсь
И зла вам пожелать не побоюсь".

Становится Премудрость на высотах
И в людных появляется местах:
"Вкусите, люди, мёд в пчелиных сотах,
Сладка для уха речь в моих устах!
Труд человека праведного — к жизни,
Успех же нечестивца — ко греху,
Не к вящей ли богат ты укоризне,
Купец земной, чьё имя на слуху?
Спасает прямодушных непорочность,
Лукавство же коварных губит их,
Испытывает Бог людей на прочность:
Избытком — грешных, бедностью — святых!
В день гнева на богатство нет надежды.
Разбогатеть мечтают лишь невежды!"

"Я простирала руку к подаянью
И не отвергла нищую суму.
Не приняли меня вы почему?
Не помогли мне и по настоянью.
За то и я подвергну осмеянью
Погибель вашу, с радостью приму
Извести о ней — не по уму
Вы приняли меня, по одеянью.
Когда беда, как вихрь, на вас придёт
И ужас, словно буря, принесётся,
Меня никто из звавших не найдёт,
Из зря меня искавших — не спасётся.
Премудрость от дверей своих гоня,
Не вы ли обесчестили меня?"

"Начало разуменья — страх Господень
И мудрость — у боящихся Его,
Вот только судный близится Его день,
И кто из вас избегнет дня сего?
Глупцов упорство и невежд беспечность
В день посещенья обернётся им
Паденьем в бездну. Длится оно вечность.
Её измерил кто умом своим?
Блажен снискавший мудрость, потому что
Её именье лучше серебра,
И золото отменное неужто
Приносит больше, чем она, добра?
Зачем меня невежды презирают?
Глупцы себе погибель избирают".

"За то, что ненавидящие знанье,
Избрав не страх Господень для себя,
Отверглись, обличений не любя,
Премудрости, назначив мне изгнанье,
И я их обреку на препинанье,
О камень искушения губя,
А если упадёт он на тебя,
То праха в прах, глупец, будет вминанье.
И пусть невежд упорство их убьёт
Равно глупцов беспечность их погубит,
Но чашу вина ярости кто пьёт,
Свою тот гибель мукой усугубит,
Спасения себе не заслужив.
Внимающий же мне пребудет жив!"

"Послушайте, что я скажу вам, люди,
Раз уж у вас есть в мудрости нужда:
Не лучше ль горка зелени на блюде,
Заколотый чем бык, а с ним — вражда?
Кто ищет мудрость, тот её находит
И любящих меня я возлюблю.
Стезями правды неимущий ходит,
Богатством же я грешников гублю!
Моё лучше учение примите,
Чем серебро, и знанье у меня
Чем золото отборное, возьмите,
Его превыше жемчуга ценя!
Сокровищницы здесь я наполняю
Лишь тем, кому богатство в грех вменяю".

"Господь имел меня пути начатком
До всех Своих созданий, искони,
Его ума легла я отпечатком
От сотворенья мира на все дни.
Я родилась до всех начал вселенной,
Когда ещё ни рая на земле,
Живыми существами населенной,
Ни солнца, ни луны в вечерней мгле,
Ни этой звёздной бездны Бог не создал,
А я уже художницей Его
Была, и вот, жуку в удел навоз дал
Творец не без совета моего.
Как этот жук, богач весьма полезен!" -
Губительницы сытых взор бесслезен.

Услышьте, не премудрость ли взывает,
Не разум ли возвысил голос свой?
Кому открылось, что Господь скрывает
Источник внутри нас воды живой?
Кто пьёт из него, горе забывает,
Не сетует с поникшей головой,
Пути, дескать, прямого не бывает,
Но есть один возврат на путь кривой.
Кто с плотскою усладой порывает,
Из череды выходит круговой,
Которую царь скорбно воспевает
Под ветра, прах взметающего, вой.
Знать дни свои уже он доживает,
О смерти размышляя невпервой:

Екклесиаст сказал, что ничего
Нет нового под солнцем и луною.
Прельщаться глупо мнимой новизною,
И очевидна правота его.
Сошло ль хоть что-то с круга своего?
Нет, но не стала новизны виною
Смена времён, и той же, не иною
Осталась жизнь. Устройство таково,
Что новизны в нём нет, мира сего,
Чьи все круги с возвратной кривизною.
Не удивлён в нём вещью ни одною
Екклесиаст и все до одного
Согласны мудрецы с ним, нет того,
Кто б спорил с его мудростью земною.

Таков путь ветра: к югу он идёт
И переходит к северу, кружится,
Доколе путь возвратный не найдёт,
И на круги свои опять ложится.
И если что с кругов своих сойдёт,
Чей новый путь с путём своим смежится,
То на круги свои же попадёт -
Что так и будет, можно положиться.
Уже всё было и нет ничего,
Что бы опять, как встарь, не повторилось.
Душа твоя мятётся оттого,
Что с истиною этой не смирилась,
Искатель новизны, но нет её.
Одна тщета искание твоё.

"Что было, то и будет, что творилось,
То делается снова на земле,
И ничего — что бы ни говорилось -
Нет нового под солнцем. В том числе
И то, что есть, всего лишь повторилось.
Уже всё было, — с грустью на челе
Сказал Екклесиаст, — добро смирилось
Со злом, сев плакать в пепле и золе, А зло на пышном троне воцарилось
И царство его мрачное во мгле
Закатными лучами озарилось.
Во мраке страшно плыть на корабле
Неведомо куда: Тьме покорилось
Всё. Этот мир давно лежит во зле".

Не счесть таких вещей, что порождают
На свете суету, но знает кто
Для человека в жизни лучше что?
И вещи человека побеждают.
Порабощают — не освобождают.
И это суету плодит, и то,
И вот, ты раб вещей своих, зато
Они твоей гордыне угождают.
В дни суетные жизни на земле
Кто знает, благо что для человека?
Жизнь наша коротка, словно миг века,
И вот, печаль на старческом челе.
Не счесть таких вещей, что суетою
Чреваты и душевной пустотою.

Бывает то, о чём все говорят:
"Смотри, вот это новое", — хоть было
Оно уже в минувшем, да забыло
Об этом человечество. Лишь ряд
Событий повторяющихся зрят
Глаза мои. Наставшее отбыло
В прошедшее и снова не убыло
Под солнцем суеты, чьи повторят
Опять себя все вещи и повтор их
Во времени — закон мира сего,
Вихревращенье вечное которых
На круговых стезях здесь не ново,
Ибо старо как мир, но повторилось
Вновь то, что новизною притворилось.

"Всё суета и суета сует, -
Сказал Екклесиаст. — Что пользы людям
Трудиться на земле, коль все там будем,
Куда не проникает солнца свет?
Проходит род, иной приходит род,
Ну а земля вовеки пребывает,
Хотя на ней отныне проживает
Совсем другой, чем прежде был, народ.
Восходит солнце, чтоб зайти опять, И к месту, где оно восходит, снова
Вернуться, ибо нет пути иного
У солнца, не катящегося вспять,
А суета пребудет суетою.
Как справиться с сердечной маятою?"

По силам делай то, живёшь пока,
Обучена чему твоя рука,
Ибо в могиле нет ни размышленья,
Ни знанья, ни заботы: Смерть близка
И от неё не будет избавленья.
Кто знает: после тела оставленья
Возносится ли дух наш в облака,
А дух животных в землю, место тленья?
Итак, иди, с весельем пей вино
И с радостью ешь хлеб твой, коль дано
Тебе благоволение от Бога,
А если нет, то пусть к тебе оно
Скорей придёт, хотя ведёт дорога
Ко гробу в жизни этой всё равно.

Трудящемуся польза от того,
Над чем он утруждается, какая?
И это тоже суета мирская,
Кроме неё нет в мире ничего.
Зачем она, спросить бы у кого?
Вопросом этим поглощён пока я,
Дни мчатся, как мгновения мелькая:
Похоже, нет ответа на него.
Итак, мирскую видел я заботу,
Какую человеческим сынам
Дал Бог, чтоб упражняться в ней всем нам
И каждому свою иметь работу,
Но польза человеку от трудов
Какая после прожитых годов?

Собрал себе я много серебра
И золота, и ценностей в избытке,
Так что напрасно делались попытки
Счесть, сколько было у меня добра.
На редкостных орудиях игра
Слух услаждала, яства и напитки
Ласкали нёбо: Только видом пытки
Теперь мне обернулась та пора.
Что бы мои ни пожелали очи,
Не возбранял я сердцу ничего,
Лишь бы опять порадовать его,
Пока хотеть совсем не стало мочи,
Тогда взглянул я на свои дела,
И вот, всё суета, а жизнь прошла.

Екклесиаст сказал: "Вещи в труде,
Но человек всего не перескажет.
Слова кругам подобны на воде,
Но ухо ль себе в слушанье откажет?"
Ещё сказал Екклесиаст: "Нигде
Нет новизны под солнцем. Кто докажет
Обратное, тот будет не в стыде,
Но пусть он оку новое покажет.
Что было, то и будет на земле, И делаться, что делалось от века.
Как, род людской, ты умудрён во зле
И прост в добре! Природа человека
Испорчена и каждый новый род
Хуже чем прежний. Не наоборот".

Чего б глаза мои ни пожелали,
Себе я не отказывал ни в чём.
Царю цена любая нипочём,
И вещь, мне недоступная, была ли?
Только, увы, поленья отпылали
И в сердце жизнь не бьёт уже ключом,
Нет радости быть мудрым богачом:
Волхвы ли порчу на меня наслали?
И оглянулся я на весь мой труд,
Которым я под солнцем потрудился,
И вот, всё суета! Хоть насладился
Я жизнью, но богатые умрут
В великой скорби — жаль им расставаться
С богатством, только некуда деваться.

Когда сгорает жертва в пламенах,
Я с грустью размышляю об отсталых
Не ведающих Бога племенах -
Всевышнему не жаль их, как вод талых:
Сказал о человеческих сынах
Я в сердце своём, чтобы испытал их
Господь в быстролетящих временах:
На склоне лет чем от волов усталых
Отличны мы? Но участь у скотов
И у людей одна: как умирают
Животные, так смертию карают
Лета и человеков — гроб готов.
И всё же те из них, кто знает Бога,
Надеются на жизнь, молясь убого.

И сердце моё предал я тому,
Чтоб испытать всё мудростью под небом,
Вещей познаньем, как насущным хлебом,
Я насыщался, пищу дав уму.
Исследовал я жизнь и смерть саму,
Бог дал мне знанье по моим потребам,
Вписать велел я в книгу буквоскребам
Открывшееся сердцу моему.
Занятье это трудное Творец
Сынам дал человеческим, не праздно
Чтоб прозябал на грядке ты гораздно,
Несорванный зелёный огурец!
Влетев, в другое вылетела ухо
Земная мудрость — вот томленье духа!

23

У мудрости над глупостью какое,
Ты спросишь, преимущество? — Тьму свет
Так превосходит — дам тебе ответ,
Чтоб на сей счёт ты пребывал в покое.
Как мог бы я сказать нечто другое?
На истину изрёк бы я навет.
Не глупым будь, но умным — вот совет!
И мудрость обретать — дело благое.
Вот, глупый спотыкается во тьме,
А мудрого глаза не в голове ли?
Но будь ты даже при большом уме,
Конец для всех один, и неужели
Избегнешь смерти ты, а не умрёшь?
Иную участь разве изберёшь?

Исследовал я мудростью устройство
Вселенной и испытывал я свойства
Вещей, только и это суета,
Но о земном напрасно беспокойство.
Влекла меня к себе и красота -
В ней отразилась неба высота!
Но лишь острее ощутил изгойство
Людей из рая — и сомкнул уста.
Исследовал людские я поступки.
Вот суета! Нельзя без злу уступки
Жить на земле, в чём сознаюсь и я,
Царь Соломон, и не без глаз потупки.
Не без изъянов жизнь была моя
И не нашёл я смысла бытия.

Если меня постигнет участь та же,
Что и глупца, то сделался к чему
Я очень мудрым? Он уйдёт во тьму,
Где жизни больше нет, и я туда же.
Как о глупце никто не вспомнит даже,
Так и о мудром. И зачем ему
Обширный ум? Отдать его кому?
Задаром предлагаю, без продажи.
От золотой нет пользы головы
И мудрого не будут помнить вечно,
А память человечества увечна,
Как каменная статуя, увы.
О, если бы я заново родился
И в том, что заблуждаюсь, убедился!

Екклесиаст сказал: "На круговерть
Свою всё то, что стало, возвратится,
А человека ожидает смерть.
Покойника лицо вдруг опростится:
Качнётся под ногой однажды твердь,
И что раб Божий умер, возвестится,
А ты сказать не можешь — в горле сперть -
Ни слова, но пора с собой проститься.
Я в Иерусалиме был царём
И над Израилем — в городе Давида,
Но день наступит, все мы вдруг умрём.
Нет в трупе ни величия, ни вида:
Претит мне на покойника смотреть.
Как это всё же страшно — умереть!"

Что было, то и будет, что творилось,
То делается вновь и ничего
Нет нового под солнцем. Вещество
Закону повторенья покорилось -
С возвратом на круги свои смирилось
И человеческое существо:
В прах прах же обратится. Нет того,
Кто жил бы вечно, что б ни говорилось.
Нет памяти о прошлом и о том,
Что есть, в грядущем памяти не будет,
И это человечество забудет,
И то — что толку спорить о пустом?
Так! Память о былом хрупка и бренна.
Забудут и меня, вздохну смиренно.

Что хорошо — кто знает? — во все дни
Для человека суетные эти,
Которые проводит он на свете
В трудах, терпя страдания одни?
Но тени преходящей мы сродни,
Настанет время — и отходим в нети,
Кто вспомнит о нас? — Разве только дети.
А если не осталось и родни?
Узнать как человеку, будет что
После него под солнцем? Забывает
Его земля. Иначе не бывает.
Не вспомнит о тебе на ней никто,
Екклесиаст. С печалью подытожи:
Когда умрёшь, тебя забудут тоже.

Нет памяти о прошлом и о том,
Что будет, вспоминать, увы, не станет
Никто из тех, кто жить будет потом -
Меж нами пропасть и над ней моста нет.
На месте мы для них уже пустом,
Никто из нас, как есть он, не предстанет
Потомкам нашим, грешником притом,
И для людей быть как бы перестанет.
Но не для Бога. В памяти Его
Добро творивший вечно пребывает,
А множившего зло Бог забывает -
Вот что есть ад, вот жутко отчего
Должно быть в этой жизни человеку,
Ответил бы я будущему веку.

Нет памяти о прежнем, но забвенье.
След на песке и ветра дуновенье.
Ему подобна память о былом,
Чей ветер — время. Каждое мгновенье
Как след о добром память и о злом
Стирается: сперва краёв излом,
И слепка, наконец, исчезновенье,
Впечатанного под прямым углом
В зыбучий прах. Нет памяти о прошлом.
Помнит о слепке, пылью запорошлом,
Лишь небо, и в грядущих временах
Нет памяти уже о настоящем,
Из множества мгновений состоящем.
Кто помнит о забытых утром снах?

Да и о том, что станет, вспомнит кто?
И это позабудется, и то,
И в памяти у тех, кто после будет,
Надолго не удержится ничто.
И если кто-то спящего разбудит
И он, проснувшись, сон свой не забудет,
То много ли запомнит он? Зато
Недолго в его памяти пребудет
Обрывок сна — вот сколько помним мы.
Обрывок сна, выхваченный из тьмы,
Вот всё, что помним мы о жизни прежней.
Какие-то виденья да шумы.
Ночной сумбур житейской кутерьмы.
Но есть ли что забвения безбрежней?

Хоть реки текут в море, но оно
Всё не переполняется водою,
Что стало бы великою бедою,
Однако суша — не морское дно.
Реки происхождение земно:
Рождённая вершиною седою,
Что высится над горною грядою,
Она стремится к морю всё равно.
В места свои, откуда текут реки,
Чтоб течь опять, они вернутся вновь -
Бог отвернётся от того навеки,
В ком иссякает к ближнему любовь.
Быть с Господом — великая награда.
Но ты, о моё сердце, кому радо?

Что человек имеет от труда
И от заботы сердца? — Беспокойство
И днём и ночью. У вещей есть свойство
В негодность приходить из-за вреда,
Который причиняет им всегда
Безжалостное время. Неустройство
Влечёт оно, как нищета — изгойство,
Остался кто ни с чем — тому беда!
Нет власти человека и в том благе,
Чтоб есть и пить и душу услаждать
Плодами от трудов, а смерти ждать
Он обречён, как дерево без влаги,
Но всё во власти Бога одного -
Кто может наслаждаться без Него?

Познал я, что нет лучше ничего
Для человека, как повеселиться,
Творя добро в дни юности его,
Прежде чем в вечном доме поселиться.
Живи не для себя лишь одного,
Но расточи, коль есть чем поделиться,
Имение твоё ради того,
Чтоб бедный за тебя мог помолиться
Господу Богу. И ещё познал
Я то, что Бог вовеки пребывает
И праведника он не забывает,
А грешника из памяти изгнал.
Бог воззовёт прошедшее из плена
Для жизни — не забвения и тлена.

"Всё, что под солнцем делается, можно
Исследовать умом земным неложно,
Но только это — суета сует", -
Сказал Екклесиаст, вздохнув итожно, -
И никакого смысла в жизни нет,
Во тьме напрасно возжигают свет,
А перед смертью на душе тревожно
И всё печальней жизнь на склоне лет".
То, что людьми под солнцем и луною
Творится, суетой назвал земною
Царь Соломон, ещё Екклесиаст
Признал: "Я тоже отягчён виною.
Был в жизни сей и я на зло горазд.
Теперь вот, маюсь совестью больною"

Предпринял я великие дела:
Построил себе домы и садами
Их окружил, владел я и стадами,
Мне по трудам земля и воздала.
Не зря со мною мудрость пребыла -
Быв озабочен многими трудами,
Вознаградил себя я их плодами
И слава ко мне громкая пришла.
И оглянулся я на все труды,
Моими совершённые руками,
И вот, напрасно всё, но с облаками
Сравню я их, лишёнными воды.
Нет от них пользы. Под ногами сухо:
И это суета, томленье духа!

Живые, они знают, что умрут,
А мёртвые уж ничего не знают.
Именье твоё быстро приберут
И ниву твою скоро дожинают.
Что было под замком, то отопрут
И ногу о порог не препинают,
Но, не трудясь, другой вошёл в твой труд, А о тебе уже не вспоминают.
Нет чести тебе более вовек.
Твоя любовь, и ненависть, и ревность
Исчезли, больше ты не человек.
У солнца есть бессветность и безгревность -
Оно уже померкло для тебя,
Прейди, не ненавидя, не любя:

Лучше ходить в дом плача и скорбеть
О том, кто умер, нежели в дом пира -
И веселиться. Беды сего мира
Учись и ты, душа моя, терпеть.
Доброе имя — масти дорогой
И лучше дня рождения день смерти,
А ликованья возгласы умерьте,
Но сокрушайтесь — вот совет другой.
Скорбь лучше смеха и печаль лица
Смягчает сердце, жёсткое вначале.
На склоне лет умей в лица печали,
Екклесиаст, смиренно ждать конца.
Когда во гроб всё ближе новоселье,
Какое может быть ещё веселье?

Чего б глаза мои ни пожелали,
Ни в чём я не отказывал им, но
Пресытился весельем я давно
И радость моя полною была ли?
Вот, к старости желанья отпылали,
А счастья я не видел всё равно,
Искал, но не нашёл я — в чём оно?
Соблазны лишь мне очи застилали.
И оглянулся я на все дела,
Которые своими я руками
Соделал в этой жизни, что прошла,
И вот, я занимался пустяками.
Томлюсь я духом: жизнь моя пуста,
Нет смысла в ней: И это — суета!

Не властен человек в своём добре,
Чтоб есть и пить и, душу услаждая,
На брачном расточать себя одре, И жёнам, и девицам угождая.
Что счастье не в адамовом ребре,
Но в Божией руке, постиг тогда я,
Когда была уже в осеребре
Брада моя, а удаль молодая
Сошла на нет. Но радость Бог даёт
И знание, и мудрость добрым сердцем,
И лучше нищим быть, но боговерцем,
Чем богачом, который устаёт
От своего богатства, как от брюха.
И это суета, томленье духа!

Что пользы человеку от трудов,
Которыми трудился он под солнцем?
Уже не рад и золотым червонцам
Богач на склоне прожитых годов.
Ты был, дворцов владелец и садов,
Известнейшим в Израиле многожёнцем,
Став в конце жизни идолопоклонцем,
И вот, дождался Божиих судов.
Все вещи постигаются в труде, Но человек всего не перескажет:
За мерзость Бог отступника накажет.
Былое, царь, веселье твоё — где?
Кадят в Израиле статуям Астарты:
Для жён уже и немощен, и стар ты.

В дни юности твоей повеселись
И сердце твоё радость да вкушает,
Пока ты молод — старость разрешает!
Избытком чувств твоих с ней поделись.
Только путей неправых удались,
На злое дело да не поспешает
Нога твоя и да не совершает
Его рука — греха сам не приблизь!
Ходи путями сердца твоего
И веденью очей твоих, но помни,
Что есть от Бога суд — страшись его!
А о душе своей не высоко мни,
Будто за зло Бог ей не отомстит,
Но грех и преступление простит.

Видел рабов я, на конях сидящих,
И видел я князей, пешком ходящих,
Словно рабы. Увидел много я
Вещей под солнцем, суету плодящих.
Устала от неё душа моя.
Опять вздохну, печали не тая,
Жён много у меня сынородящих,
Да не нашёл я смысла бытия.
Из дум жестоких и с ума сводящих,
Из размышлений, разум не щадящих
— Вина, что нету смысла в жизни, чья? -
Оно — из самых душебередящих.
Неисцелимо, сердце, скорбь твоя.
Тоска порою жалит как змея.

И я возненавидел весь мой труд,
Которым я под небом потрудился,
Кому б он после смерти пригодился?
Разве его плоды с собой берут,
Чтоб ублажать себя, когда умрут?
Другой трудом твоим распорядился,
Войдя в него, и жизнью насладился,
А память о тебе лета сотрут.
Я обратился к сердцу моему,
Чтобы скорей трудов своих отречься -
И для кого добро должно беречься?
По смерти всё достанется кому?
Но сердце было немо, так и глухо.
И это суета, томленье духа!

Казалось бы, живя в земном раю,
Избыточествовал я многократно,
Но отчего же ничему не рад, но
К утехам я презренья не таю?
И я возненавидел жизнь мою,
Ибо она мне сделалась отвратна,
Бессмысленна и днями пустотратна,
Что я теперь со скорбью признаю.
И ублажил я мёртвых и давно
Умерших больше, чем ещё живущих,
Счастливыми, однако, не слывущих,
Хотя они и живы, всё равно.
Но их блаженней тот, кто не рождался -
Он на путях кривых не заблуждался!

Во дни благополучия вкушай
Земные блага — вон их сколько много!
А в дни несчастья размышляй — от Бога
Добро и зло. Греха не совершай
И сам себя надежды не лишай,
Творца виня в беде твоей, но строго
Суди свои дела, молясь убого,
И ропотом Его не искушай.
Бог то и это сделал для того,
Чтоб человек сказать нечто худое
Не мог в сердце своём против Него,
Но имя прославлял Его святое.
Зло как добро Бог знает потому,
Что непокорен человек Ему.

Себя Бог в человеке повторил,
Но люди любоделаньем прельстились,
Так что познаньем зла обогатились
И норов род людской не усмирил.
Одно лишь я нашёл, что сотворил
Бог человека правым, но пустились
Все в помыслы, ну вот и развратились,
И Бог к страданьям нас приговорил.
И стал человек смертным на земле,
Зная добро и зло и различая,
Что хорошо, что плохо, но во зле,
Однако, преуспел, души не чая
В негодном деле. Кто творит добро
И брата не продаст за серебро?

Дни человека — скорби и труды -
Забота с беспокойством. От беды
Кто ограждён? Хотя бы не пропали
Стараний долгожданные плоды.
В чужие руки как бы не попали,
От ветра бы на землю не упали:
Хоть бы достало деревам воды:
Надо сказать, чтоб вновь их окопали.
Кроме заботы сердца своего
Под солнцем что трудящийся имеет?
В поте лица работать он умеет,
А радость убегает от него.
Кто ищущему к счастью путь укажет
И в чём оно, кто человеку скажет?

49

Всему и всем свой срок. Добрый и злой
Равно умрут и не случится чуда,
Чтоб целой ты, скудельная посуда,
Осталась и при крепости былой.
Над тлеющей шипящая золой,
Крепка ты лишь до времени, покуда
Не трескаешься. Это-то и худо.
Уж черепки твои объяты мглой,
Где будут истлевать, доколе с прахом
Их не смешает время навсегда,
И смерти ожидаем мы со страхом.
Коль за добро воздастся, то когда?
Тех разобьют, а эти сами треснут:
Так неужели мёртвые воскреснут?

Что пользы человеку от трудов,
Которыми под солнцем он трудился,
Когда он стар, и кто освободился
От бремени им прожитых годов?
Зачем тебе обилие плодов, Когда ты сыт? Вот если б насладился
Голодный пищей! В срок свой пригодился
Домов владельцу, пастбищ и садов
Отцовский посох: Солнце вновь восходит
И снова к месту, где оно заходит,
Спешит. Жизнь человека коротка
И быстро на земле она проходит.
Не радует именье старика.
Одну печаль в богатстве он находит.

Тогда сказал я сердцу: "Испытаю
Дай я тебя весельем, насладись
Сполна добром, пока я не истаю
Свечой, и счастья, сердце, не стыдись!" -
Только теперь зачем я причитаю?
В том, что ты ошибалось, убедись,
Душа моя, тебе бы в птичью стаю,
А в скважину сырую не глядись.
С презреньем я сказал о смехе: "Глупость!"
И о веселье: "Что оно творит?",
Но прежде чем в колодезьную мглу пасть,
"Прощай!" надежда сердцу говорит:
Увы, себя кто в юности обманет,
Тот в старости взор скорбью затуманит.

Не может человек постичь всех дел,
Творящихся под солнцем. Есть предел
Познанью и довольствоваться малым -
Вот мудреца единственный удел.
Однако я не радуюсь, что стал им.
Печально Соломоном быть усталым,
Всё мнится мне, что суть я проглядел,
Пока умом искательно внимал им,
Делам земным, под солнцем и луной
Творящимся. Тоска моя со мной
И никуда не делась. В многом знанье
Печали много и тому виной
Природа человека, чьё изгнанье
Из рая за него было ценой.

Вот что ещё я доброго нашёл
С приятным: есть и пить, и наслаждаться
Во всех своих трудах, и не нуждаться
В насущном хлебе. Также я пришёл
К мысли о том, что не тугой кошёл
Есть Божий дар. В обратном убеждаться -
Зло то же, для плода что — повреждаться
Червивостью. С ума не я сошёл!
Труды все человека ради рта,
Душа же всё насытится не может.
Богатство ей пресытиться поможет -
Опасная в достатке есть черта,
Переступив которую теряет
Тот разум, кто его мошне вверяет.

Всё испытал я мудростью своею,
Сказав: "Я буду мудрым". Не близка,
Однако, ко мне мудрость, далека
И глубока — кто обладает ею?
Увы, не стала вся она моею,
А та, что стала, так невелика,
Что ты, царь Соломон, за простака
Сойдёшь, если похвалишься твоею
Неглупостью. Итак, я изыскал,
Что мудрость есть и разум и подвергнул
Исследованью глупость, но отвергнул,
А не, приняв с любовью, обласкал
Её как неразумный. Кто б хвалился,
Что от греха с блудницей удалился?

Чти Господа в дни юности, пока
Беспечнее живёшь ты мотылька,
Доколе не пришли к тебе лишенья
И сладость вдруг не сделалась горька.
Но будут у тебя надежд крушенья
И никакого в горе утешенья,
Доколе не вкусишь, как нелегка
В нужде жизнь, Соломон, за прегрешенья,
Которые тогда ты совершил:
И этим усладиться поспешил, И тем, хоть причиняет оно вред, но
Излишеств сам себя ты не лишил.
То, что для остальных людей запретно,
Себе ты в прошлой жизни разрешил.

"Иметь при страхе Божием немного -
Не лучше ли, — сказал Екклесиаст, -
"Чем при большом сокровище тревога?
Приложишь к сердцу как смоковный пласт?"
Кто сам свои грехи осудит строго,
А этот случай далеко не част,
Тот привлечёт к себе вниманьем Бога
И Бог их искупить возможность даст.
Пойдёт ко дну корабль с пробитым днищем,
Если внутри его тяжёлый груз:
Бог повелел Екклесиасту нищим
Прожить ещё раз жизнь, коль он не трус:
Кончается опять в кадушке брашно:
Без средств к существованию жить страшно.

"Что было, то и будет на земле,
Что делалось, то делается снова,
От жизни ждать чего-нибудь иного
Немудро:" — Догорел огонь в золе.
Чело в ладонях, локти на столе,
Екклесиаст уснул. Нет ни съестного
Запаса, ни запаса дровяного:
Как бедняку согреться в зимней мгле?
Но несравнимо нищего страданье
С пресыщенного мукой. Тот поел
И жизни рад, а этот: Надоел
Богатому весь мир. Тоской снеданье.
Царь Соломон богаче был, чем Крез,
И вот, для нищей жизни он воскрес.

Всему свой срок, и время, и устав
Под солнцем и луной: время рождаться
И время умирать, время нуждаться
И время всё иметь, имущим став.
Есть время насаждать и вырывать,
Любить и ненавидеть. Время пиру
И время есть посту, войне и миру.
Время смеяться, время горевать.
Есть время вопля, но и тишины.
Как рассказали прежние века мне,
Ещё время разбрасывать есть камни
И время собирать их для стены.
Есть время обнимать и уклоняться
От рук простёртых, но в лице меняться.

"Глазами видеть лучше, чем бродить
Душою и сомненье бередить,
Что тоже суета, томленье духа,
Способное лишь муку породить.
К кому ушла моя немолодуха
С двумя детьми? Кто станет — вот стыдуха! -
Оралом борозду ту бороздить?
Неужто допекла так голодуха?"
У Соломона было триста жён.
Блистательным гаремом окружён,
Познал на ложе он все наслажденья,
С которыми зов плоти сопряжён.
Пресытился богач до изможденья:
И вот, жены изменой поражён!

И обратился я, чтобы узнать,
Исследовать и изыскать бесстрастно,
Что мудро, подвизаясь не напрасно,
Что глупо, о чём горько вспоминать.
И мудреца ведь могут доконать
О смерти мысли. Знаешь же прекрасно,
Что омрачат лишь и на этот раз, но
Кто их, мух чёрных, вон умеет гнать?
Но горше смерти женщина. Вот сеть!
Не сердце, а силки, уста — оковы,
Блажен, кому она не строит ковы -
В тенетах бедной мошке не висеть!
Из тысячи нашёл себе я друга,
Но есть ли безупречная супруга?

Свой дом устроит мудрая жена,
А глупая своими же руками
Разрушит его. Больше не нужна
Она следящему за облаками:
А на душе такая тишина:
Глядел бы и глядел на них веками:
Была любовь, но где теперь она?
В ночь выйдя, застучала каблучками.
Глупый сейчас же выкажет свой гнев
И разума лишает исступленье,
Благоразумный скроет оскорбленье -
С тобою я расстался, поумнев.
Не бросил я в больнице мать родную,
И ты ушла. Тебя я не ревную.

Друзей богатство много прибавляет,
Бедняк же оставляется в беде
Единственным своим, а дружба — где?
Нет помощи, и это подавляет.
Надеждою души не окрыляет.
Забудь о дружбе, если ты в нужде.
Чураются тебя теперь везде.
Вот только друг ли друга оставляет?
Если ты нищ, никто тебе не рад.
Нигде не принят, ты теперь вне врат.
Но чудеса случаются на свете -
Бывает друг привязанней, чем брат.
Всё виделось недавно в чёрном свете,
Но ты пришёл — забрезжило в просвете!

Лучше вдвоём, нежели одному.
Если один упал, другой ему,
Руку подав, встать на ноги поможет,
Но если друга нет, взывать к кому?
И если некто тяжко занеможет,
Но некому помочь, он изнеможет.
Ещё раз говорю: увы тому,
На друга кто надеяться не может!
Когда вдвоём лежат, то им тепло,
А одному согреться как? Вошло
В самую душу стужи дуновенье
И теплоту всю ветром унесло.
Так холодно, как в смертное мгновенье.
Что бы теперь от пагубы спасло?

Об одиноком вспомнит кто изгое,
Если он сляжет, чтобы не вставать?
Лучше вдвоём и зиму зимовать,
И пережить на пару время злое.
Если вдруг станет преодолевать
Кто-либо одного, выстоят двое
Против врага и скрученную втрое
Уже не так легко и нить порвать.
Будь другу другом — правило простое,
А без него и дружбе не бывать,
Блаженнее не брать, но отдавать,
Бессильно против дружбы зло мирское.
Негоже другу друга предавать.
Худое это дело и срамное.

Благотворящий нищему даёт
Творцу взаймы. Пускай душа поёт,
Когда ты совершаешь подаянье,
А не на свою щедрость восстаёт.
Итак, твори всегда благодеянье
В душевной простоте, а воздаянье
Не здесь будет — Бог долг Свой признаёт!
Нажив, раздать успей всё состоянье.
Кто затыкает уши свои, чтоб
Не слышать вопля нищего, сам будет
Вопить, но состраданья не пробудит -
Помог так поступающему кто б?
Но трепещи, о, бедного грабитель,
Найдёт тебя души твоей губитель!

Творца хулит теснящий бедняка
И тот, кто грабит нищего, злословит
Создателя его. За то уловит
Большую рыбу крепкая рука.
Ибо Господня мышца высока,
Суров Его для возлюбивших зло вид,
И кто из вас Ему воспрекословит?
Разве осудит рыба рыбака?
Не обижай, стяжатель жадный, нищих,
Не отнимай наделов и жилищ их,
Ибо услышит скоро Господь Бог
На небе вопль голодных и беспищих.
В груди твоей, знать, шерстяной клубок,
Хозяин жизни — вилы тебе в бок!

Нуждающемуся не откажи
В благодеянье, если сделать это
Легко руке твоей, а не скажи:
"Приди потом", — и, если ты сын света,
То ближнему сам помощь предложи.
Так поступать в писанье нет запрета,
Однако же не верь лукавой лжи,
Будто сказал, что есть он кто-то где-то,
Притом весьма прославленный, так что
Его ученье сделалось всеобщим:
Мол, не напрасно мы на нищих ропщем,
Если не Бог их наказал, то кто?
Лишь развращает бедных подаянье.
Напрасно, стало быть, благодеянье.

Место суда под солнцем видел я,
И вот, там беззаконие. Судья
Берёт подарки и превратно судит,
Раз ты бедняк, то правда не твоя.
Богач же как паскудил, так паскудит.
Кто нечестивца к честности принудит?
Вновь бедняку нет от него житья.
Что было, то и есть, что есть, то будет.
Судья ответит за неправый суд
И деньги негодяя не спасут
В торжественный миг смерти, но однажды
Его во гробе тоже понесут.
Бывает смерть, как утоленье жажды,
Но нечестивый умирает дважды.

Когда увидишь ты, как притесняют
Того, кто беден, нагло, без стыда,
При нарушенье правды и суда,
Не удивляйся, ибо применяют
Законы те, кто их и сочиняют,
Легко чтоб было повернуть туда
Закон лукавый, выгодно куда,
Им же вину невинному вменяют.
Законы лишь богатых охраняют,
А беднякам от них одна беда.
Не удивляйся — было так всегда,
Кто неимущ, того и обвиняют.
Законом суд и правду изгоняют.
Решает всё неправедная мзда.

Не поспешает над злым делом суд
И грешник воздаянья не страшится,
Неужто оно всё же совершится
И богача подарки не спасут,
Которые судье преподнесут,
Чем исход дела да не предрешится
И суд от мзды неправой отрешится
И честность его все превознесут?
Пусть грешник хоть сто раз сделает зло
И закоснеет в нём, только я знаю,
Что тот лишь, в ком добро превозмогло,
Возлюблен будет Богом. Вспоминаю
Я делателя злого неспроста -
Прейдёт и он. И это — суета!

Не соревнуй тому, кто поступает
Насильственно. Из всех путей его
Не избери себе ни одного -
Мудрец через запрет не преступает.
Себя накажет тот, кто отступает
От истины, ища лишь своего,
А не во благо общества всего
Своё именье ближним уступает.
Однако мерзок ищущий во зле
Своим дурным поступкам оправданье:
Устроено так, дескать, мироздание:
Он не укоренится на земле,
Но не спасутся и его потомки Если не примут нищенской катомки.

Богатого именье — крепкий город
В его воображении — увы!
Равно как то, что процветёт его род,
А не зачахнет, словно цвет травы.
Изнежен отпрыск и розгой не порот.
Кто выбьет дурь из юной головы?
Закладывает каждый день за ворот
Виновник о себе худой молвы.
Богатство есть высокая ограда
По мнению владельца его, но
Утехам райским вновь душа не рада,
Которые наскучили давно.
Неисцелимо к жизни отвращенье.
Вернее яда нет, чем пресыщенье.

Вновь обратился и увидел я
Под солнцем угнетения, какие
Творятся на земле — труды людские
Ради убогой пищи да жилья,
Но нет от угнетающих житья
Трудящимся за блага хоть такие,
Несовершенства оглядев мирские,
Ещё сильней душа грустит моя.
Утешителя нет у них. Просила
У Господа душа послать Его:
И вот, не изменилось ничего.
В руке же угнетающего — сила.
Но верил я: Утешитель придёт -
Господь на землю к нам Его сведёт.

Если увидишь бедных притесненье
При нарушенье правды и суда,
Не удивляйся этому — всегда
Так было. Произвола объясненье -
В неверии людей и в их сомненье,
Что за деянья злые ждёт их мзда
Посмертная, коль скоро не беда
Прижизненная — крах, болезнь, гоненье:
Возможно ли на сей счёт поумненье?
Кладя руку на сердце, скажу: да.
Произойдёт оно только тогда,
Когда пройдёт свободой опьяненье:
Раз Бога нет, то можно всё! Есть мненье,
Что Бог на землю сходит иногда.

Они, не сделав зла, уснуть не могут,
Бессонница их мучает, когда
Они упасть кому-то не помогут
И мрачно на душе у них тогда.
Злом лечатся они, коль занемогут,
И радость доставляет им всегда
Чужая боль — своей не превозмогут,
Не причинят коль зла хоть иногда,
Другому, и тогда они хиреют
От недостатка радости, стареют
Не по летам и жизнь их в тягость им.
Сперва от тучных яств они жиреют,
Затем они, пресытившись, звереют.
Зло возлюбивший неусовестим.

"Одно только нашёл я: сотворил
Бог человека правым, но пустились
Во многие все помыслы, прельстились
Тем, что запрещено", — проговорил
Екклесиаст. Молчаньем предварил,
Вздохнув, он речь свою: "Усовестились
Не все, зато грехи так участились,
Что Бог источник веры претворил
В сомнение и муку водворил
Бог в душах человеческих. Простились
С надеждой люди, горько им отмстились
Свободы их, но сердце ты сварил
И съел, без веры живший. Озверил
Себя род сей — как нравы опростились!"

Где полны облака, там дождь идёт
И ниве за терпенье воздаётся,
Не тщетно колос влаги с неба ждёт,
Которая от Бога подаётся.
На юг или на север упадёт,
Там дерево лежать и остаётся,
Куда оно упало, жизнь пройдёт,
А дольше простоять не удаётся.
Кто наблюдает ветер, тот не сей,
И кто на небо смотрит, жать не будет.
Не ведаем премудрости мы всей -
Чем больше знаний хитрый ум добудет,
Тем больше и печали на земле.
Как преуспеет человек во зле!

78

И вот ещё какую видел я
Печаль под солнцем: город осаждённый
Царём великим, но не побеждённый,
Бедняк спас мудрый, но его в друзья
Не пригласили гордые князья
И город, от врага освобождённый,
Не вспомнил о нём. Сильно измождённый,
Он умер от несносного житья.
Да, мудрость лучше силы, но когда же
Её начнут ценить? Гонима даже
Она порой. Какая простота!
Где нищим мудрецом пренебрегают
И бедному в нужде не помогают,
Там быть беде. И это — суета!

"Безгрешному воздастся на земле,
Тем паче законевшему во зле:" -
О, Соломон! Твоими бы устами
Да мёд пить. Знать, ты был навеселе,
Когда: нет, не вещал — пестрил цветами!
Изрёк реченье, как всплеснул перстами,
Ещё без той печали на челе:
Ах, как ты молод был тогда летами.
"Не приключится праведнику зла:" -
Увы! Тому примеров несть числа,
Когда безвинно праведник страдает,
А богача опять мошна спасла.
Посмеиваясь, он лишь наблюдает,
Как гонят отпущения козла.

"Язык лукавый попадёт в беду
И не найдёт добра коварный сердцем:" -
Слов этих правоты удостоверцем
Не стану я, царь нищий, ко стыду.
Как еллинский Тантал в своём аду,
Я сделался голодным страстотерпцем -
Приправил бы пустую полбу перцем,
Да не на что тогда купить еду:
"До сытости ест праведник, а грешник
Терпеть будет лишения:" — Увы!
Уже обобран нищими орешник.
Сварить ли вновь кашицу из травы?
Нет больше тыкв: Какое огорченье!
За что же я терплю сие мученье?

Повсюду очи Бога и везде
Глаза Господни — доброго и злого
Он видит ими. Спрячешься от Слова,
Читающего мысли твои — где?
Надолго не оставит Бог в беде
Попавшего в неё не удалого
В злом деле стихотворца пожилого,
Погрязшего в безвыходной нужде.
Хочу покинуть землю насовсем.
Я тоже ими вытолкан из жизни.
Лишь избранным чтецам в моей отчизне
Я нужен, но пришёл я не ко всем.
Молюсь, чтобы скорее отлетела
Душа от исстрадавшегося тела.

"Преследует зло грешника, зато
Добром воздастся праведнику вскоре:" -
Вновь, Соломон, ты на себя в укоре -
Бывает, что страдает ни за что
И праведник. Виновен в этом кто?
Недостаёт смиренья непокоре,
А праведных испытывает горе.
Бог Сатане оставил дело то.
"У праведника полон дом сокровищ, В прибытке же у грешного — разлад:" -
На самом продувном из всех ветровищ
Изрёк ты перл. И стар теперь и млад
Его услышат. Изреченье ложно.
Не всё моё ученье непреложно.

Случается под солнцем иногда,
Что нечестивый кары избегает,
А праведника горе постигает,
За горем вслед стучится в дверь беда.
Творящий зло наказан не всегда,
А кто щедр на добро, изнемогает
В нужде, никто ему не помогает:
Испытывает, добр ли ты, нужда.
И похвалил я от души веселье -
А потому что лучше его что
Под солнцем на земле? Но ждёт зато
В одну всех домовину новоселье,
Когда закончим жизненный мы путь.
Воздастся всем за всё когда-нибудь.

И обратился я и увидал,
Что часто не проворным удаётся
Успешный бег, не мудрым достаётся
Хлеб, но глупец опять не прогадал.
Ещё что я под солнцем наблюдал:
Победа не тому, кто храбро бьётся,
А трусу малодушному даётся
И праведника суд не оправдал.
Но время есть и случай для всех их.
Как рыба в сети пагубные входит
И гибель неизбежную находит,
Так жертвой человек времён лихих
Становится, входя без опасенья
В ловушку, из которой нет спасенья.

В дни жизни моей суетные я
Всего в ней насмотрелся. Воля чья,
Что праведника гибель постигает,
А нечестивый жив и жив, друзья?
Мой разум одного не постигает:
Преклонных лет неужто достигает
За то что ближним не давал житься
Злой человек? Врасплох ум застигает
Безвременная праведника смерть.
Но почему земная носит твердь
Того, кто явно не был сыном света?
Постичь жизни и смерти круговерть
Мне не дано. Хоть я знаток завета,
Вопрос этот оставлю без ответа.

Всего я насмотрелся в дни мои:
Сын света гибнет в праведности честной,
А нечестивый и во дни сии
Живёт, будучи личностью известной.
Кто, Господи, постиг пути Твои?
Мы думали, что более уместной
Была бы смерть того, поступки чьи
Не сковывались нравственностью тесной,
Но он живёт до старости, зато
Добро творивший рано умирает.
Постичь пути Господни может кто?
Однако смерть и скверных прибирает.
Как знать, быть может тот, кто мало жил
Смерть раннюю в награду заслужил?

Есть и такая суета земная:
Вдруг постигает праведника зло,
А нечестивцу снова повезло
И он себе живёт, беды не зная.
Ты скажешь — и того участь иная,
И этого в час смертный ждёт. Пришло
Время суда и грешника нашло
Возмездие, награда же честная -
Того, кто сердцем чист, но пострадать
Назначил человеку Бог, чтоб видеть,
Кто будет своих ближних ненавидеть,
А кто любить, чтоб по делам воздать
Тем и другим, хоть и не в этой жизни.
Блажен, кто на Творца не в укоризне!

При смехе сердце иногда болит
И радости концом печаль бывает.
Плохое память быстро забывает,
А доброе до самой смерти длит.
Жив будет тот, кто муку утолит
Добром и тот, чью душу согревает
Надежда, а не со свету сживает
Тоска, что Бог его не исцелит.
Пусть нечестивый с сердцем развращённым
Насытится от всех путей своих,
Да и умрёт безумцем непрощённым,
Ты ж избери, уверовав, не их.
В Господнем страхе — твёрдая надежда,
А Бога не боится лишь невежда.

89

Кто сердцем развращён, тот от путей
Насытится своих, как от сластей,
А добрый сердцем — от своих: оставит
Зато в наследство имя для детей
Тот, кого зло враг делать не заставит,
Но добрый ближних в честности наставит,
А злой умрёт от низменных страстей,
Из смерти в жизнь его Бог не восставит.
Развратный сердцем от путей своих
Насытится как сам избравший их,
А чистый сердцем тоже избирает
Свои пути. Был выбор у двоих.
Кто, не избрав добро, со злом играет,
Того оно безжалостно карает.

И видел я под солнцем: хоронили
Без скорби нечестивых — подошли
К святому месту, так и отошли.
Слезы о мертвеце не проронили.
Бесславными делами не они ли
Прославились? Но плача дни прошли,
И памяти о мёртвых не нашли,
Хотя они в гробах ещё не сгнили.
И это — суета! Не скоро суд
Над грешными поступками вершится,
Поэтому их делать не страшится
Злой человек. Но верю я: спасут
Тех, кто благоговеет перед Богом,
Дела их на суде святом и строгом.

И видел также я, что всякий труд,
Всякий успех в делах к вражде приводит
И только зависть в людях производит.
И это суета! Но все умрут.
Напрасно богача в пример берут,
Ибо возносит также как низводит
Богатство и на сердце грусть наводит,
Не радует — завистники всё врут.
И ублажил я мёртвых больше чем
Живых и тех, которые почили,
Больше того, кто здравствует. Зачем
Они существование влачили?
Но всех блаженней тот, кто не рождён.
От суеты лишь он освобождён.

Участь одна и доброму, и злому,
Нечистому и чистому. Всему
И всем одно. Ты спросишь — почему?
И сено вол молотит, и солому!
Не будь склонён к душевному надлому,
Беря ту перемётную суму
Или садясь как праведник в тюрьму -
Что сетовать по счастию былому?
Вот это-то и худо во всём том,
Что делается на земле под солнцем,
Что участь всем одна. Быв многожёнцем,
Ты рассуждал всё больше о пустом,
Екклесиаст, теперь же видишь вещи
Как они есть, и сны у тебя вещи.

Падению предшествует гордыня
И гибели надменность предлежит.
Какая непреступная твердыня
Величием своим не дорожит!
В мозгах у них — безумная взбредыня:
"Во зле мира сего виновен жид!"
Воняешь ты как трупная смердыня.
Главу тебе меч Божий размозжит.
Безбожному конец приходит веку,
А что потом? Разгадка уж близка:
Предположенья сердца — человеку,
От Господа — ответы языка.
Лучше смиряться духом с мудрецами,
Чем разделять добычу с гордецами.

Безумный! Не хвались грядущим днём.
Гордец, откуда знать тебе, что в нём?
Быть может то, на что ты уповаешь,
Сегодня будет пожрано огнём.
День завтрашний ты смело называешь
Днём славы, а о смерти забываешь?
Ливанский кедр! Теперь ты станешь пнём.
Величье своё зря ты воспеваешь.
С прискорбием тебя мы помянём,
О высоте былой твоей вздохнём,
Дожить до завтра ты не успеваешь:
Да будет! С пониманием кивнём.
А то ты слабых со свету сживаешь.
От тени твоей щедрой отдохнём.

Бездонны сердца помыслы, как воды,
Но муж разумный вычерпает их.
Что к старости все беды и невзгоды?
Вот, перед Богом кроток я и тих.
Он истребляет целые народы
И вспоминает мало кто о них -
Сперва завоевателей походы,
А после серп сжинает их самих:
Дух человека есть светильник Божий,
Испытывает он глубины и
Все сердца тайники: Народ, не гожий
На добрые дела, а я — твои:
Здесь гордость у тебя, там — жажда мести,
А вот и зависть в потаенном месте:

В день этот стражи дома задрожат,
Согнуться мужи силы, перестанет
Молоться в жерновах зерно — не станет
Шумящих ими — хлеб не будет сжат.
Смутятся вдруг смотрящие в окно
И днём ворота станут запираться,
Умолкнут дщери пенья и чураться
Веселья будут, а не пить вино.
Ибо высоты станут всем страшны,
И расцветёт миндаль, отяжелеет
Кузнечик, каперс в сердце тишины
Рассыплется, во гробе прах истлеет,
И ужаснутся крика петуха,
Так песнь его во тьме будет лиха.

Отходит человек в свой вечный дом,
А плакальщиц толпа труп окружает
И до святого места провожает,
Однако в горе верится с трудом:
Себе мы признаёмся со стыдом,
Что скорбью нас их плач не заражает,
Печаль лицо притворно выражает,
Да только кто осудит нас судом?
Цепочка ли серебряная вдруг,
Повязка золотая ли порвётся,
И выпадет кувшин с водой из рук,
И колесо колодца вниз сорвётся,
Только качнётся под ногою твердь -
Наступит и твоя однажды смерть.

Именье богатея — крепкий город,
Беда же бедных — скудость их: к плащу
Опять лоскут небеленый припорот:
"Однако же не с нищих Я взыщу", -
Сказал Господь, Которому за ворот
Дул ветер тоже: Многих возмущу,
Спросив: кто изъяснит, каков Его род?
"Богатых же — сказал Он — не прощу".
Торгаш надменный, выслушав укор от
Спасителя, поклялся: "Отомщу
Бродяге!" Человеку дан на что рот?
О множестве неспасшихся грущу.
За злые речи был бродяга порот,
Затем распят. Вот я Кого ищу.

Глаз видящий и слышащее ухо,
То и другое сотворил Господь.
Если исходит Дух Святой от Духа,
Неужто Сын — отрезанный ломоть?
Тот, кто отца и мать свою злословит,
Того светильник средь глубокой тьмы
Погаснет, но порой имеет зло вид
Добра, и очарованы им мы.
Мерзость пред Богом с разным весом гири
И не добро неверные весы.
Мёртвые мухи в благовонном мире
Воняют так, что морщатся носы.
Наследство, что захвачено вначале,
Причиной может стать большой печали:

100

"Восходит солнце и заходит солнце,
И поспешает к месту, где восходит:
И что Творец в безвольном сладкостонце,
Им созданном, по-прежнему находит?" -
Вздохнул Екклесиаст, смотря печально
На ставший алым запад небоската -
"Зачем Бог человеку изначально
Усладу эту дал?" — Огни заката
Померкли. В небе высыпали звёзды.
Дол озарился ровным лунным светом:
"Ведь у животных этой нет загвозды!" -
А на Восток не хочешь за ответом,
Екклесиаст, однажды обратиться?
Должна с Востока правда возвеститься!

101

Идёт ли ветер к югу или снова
На север переходит и кружится,
Кружится на ходу своём — иного
Пути у ветра нет, как приложиться
К кругам своим, и нет того, что ново,
Хоть мнимой новизной заворожиться
Легко, но своего круга земного
Не вспомнит и оно, чтоб пережиться
Как то, что уже было: От дверного
Очнуться скрипа. Веки уж смежиться
Успели и обрывки сна чудного
Смешались с явью. С ветром подружиться:
Вдали от человечества чумного
Легко душе отшельника блажится!

102

Свет сладок и приятно для очей
Увидеть солнце после мрака ночи,
Но щурятся внезапно сами очи
От попаданья в них прямых лучей.
Смотреть на солнце в полной славе чей
Взор выдержит, кому достанет мочи
Взглянуть в час, когда тень всего короче,
На средоточье огненных мечей?
Но если на небесное светило,
Которое для управленья днём
Сотворено (хоть пятна и на нём
Есть и сиянье их не поглотило)
Мы смотрим не в упор, но глядя вбок,
То сколь же больше солнца славен Бог!

103

Так выслушай, сын мой, сущность всего:
Господа Бога бойся твоего,
Поскольку в этом всё для человека,
И заповеди соблюдай Его,
Сообразуясь не с хотеньем века,
Который преходящ, словно миг века,
А с мудростью писания сего -
Вмести его в бедовой голове-ка!
Всякое дело приведёт на суд
Господь, но из людей кто человечней?
Случается, что глиняный сосуд
Сосуда золотого долговечней -
Тот пролежал во тьме тысячу лет,
А этого простыл уже и след!

104

Свидетельствует опыт жизни мой,
Что заблуждаться человек умеет,
Но мудрость перед глупостью имеет
То превосходство, что и свет пред тьмой
И перед кривизною — путь прямой:
"Когда идущий может, но не смеет
Свернуть с него, то перед ним прямеет
И кривизна", — сказал мудрец хромой.
У мудрого глаза есть в голове,
Тогда как неразумный ходит слепо
И, претыкаясь, падает нелепо,
Зачем ему даны зеницы две?
Одним мерилом мудрого не мерьте
С глупцом, но не избегнут оба смерти:

105

Любое слово Бога чисто — щит
Всем тем Он, на Него кто уповает,
А тот, кто Бога в сердце забывает,
Надежду лучше пусть в себе не тщит.
Дела твои сочтёт и обобщит
Твой соглядатай. Он и не скрывает,
Что знает всё про всех, а накрывает
Кот мышку так, что та и не пищит.
А то ты раньше думал, безрассудный,
Что выдумка еврейская день судный.
Как нехотя мы правду признаём!
Тот, кто боится Бога, да спасётся,
А нечестивый вихрем унесётся.
Хочешь ли знать, что в имени твоём?

106

Кто, будучи от Бога обличаем,
Ожесточает выю свою, тот
Вдруг сокрушится. Не отступит от
Глупца беда, раз он ненаучаем.
Ночной горшок мы разве величаем
Царём всех прочих глиняных пустот
Лишь потому, что полон нечистот
Такой сосуд — души ли в нём не чаем?
Когда у власти праведник, народ,
Живя в достатке, быстро приростает,
Когда же нечестивый угнетает
Простых людей, то всё наоборот.
Царь, любящий подарки, разоряет
Свою страну и скоро власть теряет.

107

Не развратись умом твоим, иначе
В собранье водворишься мертвецов,
И лучше ничего совсем не значи,
Чем будь одним из видных подлецов.
Злодей надменный, имя чьё — кощунник,
В пылу великой гордости творит
Негодные дела и лжи вещунник
Что ему скажут, то и говорит.
Обличьем нагл правитель нечестивый,
А праведник путь прямо держит свой -
Разоблачит тебя пророк нельстивый
И станешь ты хвостом — не головой!
Гони, народ, кощунника, чьим вздором
Ты разобщён! Покончи так с раздором.

108

Чем храбрый, лучше долготерпеливый
И сильного — владеющий собой.
Потерпит пораженье торопливый,
Который, не подумав, рвётся в бой.
Лучше иметь нрав кроткий, негневливый,
И лишь тому не страшен враг любой,
Кто любит мир, но сгинет царь крикливый,
Свои полки поведший на убой.
Давид был человек неприхотливый,
Вождь, закалённый боевой трубой,
Воинственный, однако не хвастливый,
Что враг, боясь его, бежит гурьбой.
Но я, царь Соломон, тем и счастливый,
Что побеждаю мирною борьбой!

109

Гроза царя — как бы рыканье льва,
И кто его особу раздражает,
Того гнев властелина поражает -
Слетает с плеч порой и голова.
Зато как поутру в росе трава -
Царя благоволение. Стяжает
Лишь тот его, кто душу ублажает
Сидящего на троне, мнит молва.
Но нищего царя почтит едва
Тот, кто свои восторги выражает -
Простых людей к себе царь приближает:
И чем только душа его жива?
Так исхудал! Хоть сказка не нова,
А быль она правдиво отражает.

110

Правитель неразумный притесняет,
А бескорыстный продолжает дни.
Господь пути прямые охраняет,
А на кривых превратности одни.
Кто истине и правде изменяет,
Страшится дня грядущего. Не мни,
Что ты всегда удачлив, но роняет
Кувшин вдруг отчего рука? — Взгляни:
Упругую кто выю не склоняет,
Внезапно сокрушится тот. Они
Уверены, что Бог им не вменяет
Грехов их, ибо нет Его. Сомкни
Уста, безумец! Зло Бог применяет
Внезапно, но посмей теперь, вздремни!

111

Кто обижает бедных, чтоб умножить
Своё богатство, обнищает сам.
Лишь для себя среди людей грешно жить,
Но с чем ты к судным подойдёшь весам?
Благословляем будет милосердный,
Дающий часть от хлеба своего
Тому, кого Господь за труд усердный
Не наградил так щедро, как его.
Богач и бедный сретятся друг с другом,
Ибо обоих сотворил Господь.
Кто сытно ел — при животе упругом,
Кто скудно — тощ, как высохший ломоть.
Кого из двух Себе для загляденья
Бог сотворил, а кто — сын осужденья?

112

В наследство мудрость очень хороша,
Особенно для видящего солнце -
Не суй шеста в дом пчёл через оконце,
Дабы жива была твоя душа!
Твори добро, при это не греша,
И разве счастье в золотом червонце?
Нет музыки, поверь, в их перезвонце,
Который есть услада торгаша.
Знаешь ли ты, в чём превосходство знанья
Над пагубным невежеством, сын мой? -
Не ослеплён снискавший мудрость тьмой,
Идёт по жизни он без препинанья.
И ты обогащаться погоди,
А если нет — смотри, не упади!

113

"Кто ростом и лихвою умножает
Своё именье, тот его отдаст
Тому, кто бедняков не обижает,
Любя народ", — сказал Екклесиаст.
Здесь собственности частной угрожает
Не царь зверей ли? Случай-то не част,
Когда лев хищный волю выражает
Всех тех, кто не когтист и не клыкаст.
"Что частная их собственность священна
И неприкосновенна, в книге где
Написано? Неужто неотмщенна
Останется их ложь?" — живя в нужде,
Лев возмущённый вопрошает гневно.
И смело, Соломон, и злободневно!

114

Не властен человек над духом, чтобы
Удерживать его, и смерти день
Неведом ему, но избавил кто бы
Его в этой борьбе? — Земная тень.
Поможет умереть мне без стыдобы
За прожитую жизнь моя настень,
С которой мы одной чертой сподобы,
Коль посмотреть в зерцальную глядень.
Печаль своей души известна сердцу
И в её радость не войдёт чужой.
Легко в том, что Бог есть, удостоверцу
Жить со своею чёрной госпожой.
И я, и светоносная подруга -
Мы оба продолжение друг друга!

115

На всё это я сердце обратил,
Исследовав, что праведных деянья
В руке Господней, но и воздаянья
За зло безумцам Он не отвратил.
Свободу людям дав, Бог воспретил
То, что нельзя, и чувство убоянья
Греха в нас заложил, но обаянья
Запрета кто избег? Кто прекратил
Мечтать о согрешениях без страха,
Что Бог воздаст? Вот почему из праха
Мы созданы и возвратимся в прах,
Который на кругах своих кружится,
Кружится и опять на прах ложится.
Пылинки мы, носимые в ветрах.

116

Адам с женой не за морганье век
Отвергнуты Творцом, а за солженье.
Если с овцой наказан так овек,
То кольми паче блудник за блуженье!
Сколько бы лет ни прожил человек,
Пусть веселится он в их продолженье,
Но помнит и о тёмных днях — за век
Их много будет: Жизнь есть одолженье
Душе существованья. Веселись
В дни юности твоей, но помни только,
Что меньше всё и меньше жизни долька
С годами, и под старость умались,
Ни видно чтоб тебя, ни слышно было,
Покуда сердце биться не забыло.

117

Отверста Богу бездна преисподней
И Авадон прозрачен для Творца.
Сокрыты от премудрости Господней
Сынов ли человеческих сердца?
На всяком месте есть Господни очи
И ухо Бога слышит то, что ты
На ложе своём шепчешь среди ночи
Ему из непроглядной темноты.
Проси себе не сытого достатка,
Ни славы, ни погибели врага,
Но чтоб все годы жизни без остатка
Ты прожил как Всевышнего слуга.
Проси себе ни мало и ни много,
А лишь того, чтоб стать любимцем Бога.

118

Чти Господа, сын мой, и укрепишься,
Не бойся кроме Бога никого,
Но если ты бескровно оскопишься
Ради земного царствия Его,
И выспренним росеньем окропишься,
Любимцем станешь Бога Самого,
Ведь на любовь ты тоже не скупишься,
Творя добро для чада своего!
Ибо презревший радости земные
В отличие от тех, кто ради них
Живёт и в жизни ищет их одних,
Узнает наслаждения иные:
С избранником общаться будет Бог,
Как ныне я с тобой, мой голубок!

119

Позор надменных сердцем поражает,
Тому примеров здесь не перечесть,
Гордыня человека унижает,
А кроткий духом обретает честь.
Почёт и уважение стяжает
Сумевший шумной славе предпочесть
Безмолвие, что к небу приближает.
К блаженным ли молчальника причесть?
Кто, будучи от Бога обличаем,
Ожесточает выю свою, тот
Внезапно сокрушится. Мы же чаем
Прощения: плоть не без нечистот:
Затворник тихий в рубище убогом,
Екклесиаст возлюблен будет Богом.

120

О двух вещах прошу Тебя я, Боже,
Не откажи мне, прежде чем умру:
Ложь с суетою, что одно и то же,
Не попусти, но правду изберу.
Богатства не ищу я и негоже,
Пресытившись, сидеть мне на пиру,
Чтоб не сказал я: "Кто Господь?" Ничтоже
Сумняшеся вновь ниц себя простру,
Моля, не накажи и нищетою
Раба твоего, чтоб не стал я красть
И поминать с божбою ещё тою
Напрасно Твоё имя — злая страсть
Есть воровство, но чтоб я жил под небом,
Питай меня, прошу, насущным хлебом!

121

Живому псу, чем мёртвому-то льву
Право же лучше! Или ты, невежда,
Доселе не слыхал, что есть надежда
Тому, кто знает: "Я ещё живу!"
И в буре остаётся на плаву?
На зябком теле ветхая одежда
Лучше плаща без дыр на том, чья вежда
Уже недвижна — к трупу ль воззову?
Итак, иди, с весельем ешь твой хлеб
И пей твоё вино в радости сердца,
А червь земной, который глух и слеп,
Ещё пусть подождёт удостоверца
В том, что, однако, всем смертям назло
Ты жив покуда — снова повезло!

122

Екклесиаст старался приискать
Изящные для книги изреченья,
В которые хотелось бы вникать
Как в ценные для многих поученья
И мудрость из полезных извлекать
С приятностью, а не для огорченья
— Людей на скуку плохо обрекать! -
Но сердцу и уму для развлеченья.
Кроме того, что мудр был Соломон,
Ещё учил народ он разуменью,
Екклесиастом прозван, стал им он
Благодаря не зря сказать уменью
Слова, что забыванью вопреки
Как гвозди стали вбитые крепки.

123

Есть золото и много жемчугов,
Но утварь драгоценная устами
Разумными зовётся со цветами,
Чьи лепестки, как горных вид снегов.
Ничто не сходит со своих кругов
И суета суетна суетами.
Увы, не всё, что говорится ртами
Есть цвет полей и красота лугов.
Это и то смешалось в человеке,
Порой, как скот, над тварью властелин:
Нарцисс Саронский, лилия долин!
Я вашу белизну воспел навеки.
На этом свете не напрасно жил
Тот, кто стихи бессмертные сложил.

124

И жизнь и смерть во власти языка,
Кто любит его, тот не постыдится,
Но от плодов словесных насладится
И радость его будет велика.
Тот обессмертит имя на века,
Кто в слове как бы заново родится,
От власти смерти он освободится
При жизни — тайна эта глубока:
Кто высек в языке себе обитель,
Тому не причинит вреда губитель.
Словесное есть инобытие.
Но чтоб твоё творение любили,
А не, прочтя единожды, забыли,
Прожить сумей не жизнь, а житие.

125

Источник жизни — праведных уста
И за добро Господь вознаграждает,
Уста же беззаконных заграждает
Насилием — надежда злых пуста.
Доступна притча всем, ибо проста,
Но жизнь в ней усомниться вынуждает:
Всесильно зло, оно здесь побеждает,
Увы, добра победа не часта.
Но если совесть у тебя чиста
И сердце разум твой не осуждает,
То значит Бог тебя освобождает
От вечной муки — есть соблазн креста!
В добра победе смерть на нём Христа
Меня, Екклесиаста, убеждает.

126

Нет мудрости, нет знания, нет света
И нет вопреки Господу совета.
Коня приготовляют к битве, но
Победа — от Хранителя завета.
Бывает, слово сказано давно,
Зато навеки произнесено.
От Бога тот сподобится ответа,
Чьё сердце злом не отягощено.
Бог не потерпит на себя навета,
Будто во зле виновен Он. Вновь это
Кощунник утверждает, мол, оно
Его есть свойство. Умной голове-то
Вместить премудрость Бога не дано!
Но знает тайну зла звезда рассвета.

127

Души моей как зло не развратило?
Тайна его влекла к себе, маня,
Вот только что вспять душу от огня,
Как бабочку ночную, отвратило?
Путь праведного — ясное светило,
До полного светлеющее дня.
Чтоб озарить дорогу для меня,
Мерцания одной звезды хватило.
Стезя же беззаконного есть тьма
И он не знает, обо что споткнётся.
А бабочка в огонь летит сама,
Попав в него, назад уж не вернётся:
Сияла мне рассветная звезда
Сначала как закатная тогда.

128

Следует страх Господень за смиреньем,
Богатство, слава, власть его плоды:
Так, Господи, но я с благодареньем
Им предпочту глоток живой воды,
Что просветляет душу озареньем.
Пошли мне за духовные труды
Миг счастья, называемый прозреньем -
Открой мне тайну утренней звезды!
Богатство, власть и славу целью жизни
Я не поставил и не их искал.
Не изменил я и своей отчизне,
Что лживо искуситель предрекал.
Так я молился Богу бессловесно:
Тайна Денницы мне теперь известна.

129

В бездонном небе звёздам нет числа
И ни одну из них Бог не забудет.
Но возмутитель ищет только зла -
Жестокий Ангел послан ему будет.
Отточен меч на старого козла.
Иль веру в Сатане Творец пробудит,
Которая бы Диавола спасла?
Да только где её чёрт раздобудет:
С явленьем нечестивого — позор,
Презренье же с бесславием приходит,
Но если веру всё-таки находит
Денница — перед ним потупим взор?
Кто Светоносца за глаза осудит,
Тот на суде путь сам не обессудит.

130

Бог наблюдает правые пути,
А левые испорчены. Идти
Ты должен прямо, чтоб не уклониться
Направо ни налево. Как найти
Путь истинный и в нём не усомниться?
В самом себе ты должен измениться,
То есть: преобразиться. Вот, прочти -
Меняет свою сущность сам Денница!
Глазами видел? — Вслух всем возвести.
Сам Сатана — в уме только вмести! -
Преобразится — озарись, темница! -
Опять в Ангела светлого, учти,
А не лишь примет вид его, как мнится
Тем, чтенье чьё пока ещё в чести.

131

"Склонятся перед добрым люди злые
И нечестивцы ниц падут пред ним", -
Предрёк Екклесиаст во дни былые.
Наивность Соломону — извиним?
Когда на древе все плоды гнилые,
Мы червя плодоядного браним,
Но если с молодыми пожилые
Развращены неверием одним,
Кто виноват? — Конечно, червь сомненья,
Которому есть имя — Сатана.
И я Екклесиаст, того же мненья -
Его, а не людей это вина.
Зато теперь от умников укора,
Что я лукав, не миновать мне скоро!

132

Господни очи есть на всяком месте,
И злых и добрых видит ими Бог,
Кто заслужил награды, а кто мести
За то, что сделал, знает Он, любок!
На разум твой, сын мой, не полагайся,
Надейся лишь на Бога сердцем всем,
На всех путях твоих остерегайся
Греха, который губит насовсем.
Стезю святых своих оберегает
И сохраняет правды путь Господь,
Ходящему не ложно предлагает
Насущный хлеб и соли Он щипоть,
А тот, кто ходит ложно перед Богом,
Печаль имеет при достатке многом.

133

Не отвергай от Бога наказанья,
Сын мой, и обличением Его
Не тяготись, ибо Господь того
Наказывает за его дерзанья,
Как чадо за шальные егозанья,
К кому благоволит Он и кого
Как сына нежно любит Своего,
Но избери иные подвизанья.
Твои на своеволье притязанья
Опасны для тебя же самого.
Бог чадо учит, только и всего,
А бьёт любя, но не для истязанья.
Для вящей тебе пользы оказанья
Наказан ты и блага твоего.

134

Сын мудрый наставлению отца
Внимает в простоте без огорченья,
А буйный не приемлет обличенья -
Не будь похож на глупого юнца.
Выслушивай с приятностью лица
Нетяжкие мои нравоученья
И принимай их без ожесточенья,
Но кротко и смиренно, как овца.
Благоразумный действует со знаньем,
А глупый выставляет напоказ
Свой скудный ум, да с речи препинаньем -
Одно мученье от её проказ.
Разумных мудрость — правды нахожденье,
А глупость безрассудных — заблужденье.

135

Уж лучше слушать мудрых обличенья,
Чем песни глупых ради развлеченья.
Что терна треск в костре, то смех глупца.
Внимать ему нельзя без огорченья.
Досаден самый вид его лица,
Но кольми паче песни простеца!
Вот только нет от глупости леченья,
Кто помолчать заставил бы певца?
Однако это трудная задача!
"Спасибо, хватит:" — Снова неудача.
В доме веселья громко песнь звучит,
Однако сердце мудрых — в доме плача.
Опять завыл. Толпа в ответ рычит.
Когда кумир народный замолчит?

136

Надежды исполненья добиваясь,
Всё сделай, не твоя чтобы вина
Была, если на крах обречена
Твоя мечта о счастье, разбиваясь.
Томит надежда, долго не сбываясь,
Зато когда исполнится, она,
Как древо жизни! Что виденье сна,
Проходит мука, быстро забываясь.
Для сильно истомившейся души
Надежды исполнение приятно -
Большое счастье сердцем необъятно!
Идя к нему навстречу, не греши.
Глупцу от зла несносно уклоненье,
Но разве его глупость — извиненье?

137

Сын мой, когда даёшь Богу обет,
Смотри, не наведи великих бед
Его неисполнением — накажет
Того Бог, в ком отсутствует хребет,
Но место тотчас глупому укажет,
Когда немудрость тот свою покажет -
Постящийся был позван на обед:
Вот также он и бесу не откажет.
Не позволяй устам твоим вводить
В грех плоть твою — зачем себе вредить?
Лучше тебе не обещать, чем словом
Ловцу души невольно угодить.
Подружится ли птица с птицеловом?
Ошибкой можно Бога рассердить.

138

Кто говорит не выслушав, тот глуп
И стыд ему, а тот, кто отвечает,
Дослушав до конца, не огорчает,
Но заслужил скорее похвалу б,
А не досаду, словно дыма клуб -
Не греет, но глазам лишь докучает,
И тот, кто провиденье омрачает,
Снискал, как скудоумный, прочь отлуп.
Не любит глупый знание, но только
Лишь бы скорее ум свой показать,
Который, впрочем, светел не настолько,
Чтобы два слова правильно связать.
Язык глупца — погибель для него же,
Сеть для души — уста немудрых тоже.

139

Благоразумный действует со знаньем,
А глупый выставляет напоказ
Свой скудный ум, как если б был заказ
На пустословье с Бога поминаньем.
Уже невежду просят со стенаньем
Закончить поскорее долгий сказ
Однако он опять идёт в отказ,
Понятно, недовольный препинаньем.
Мудрость разумных — знание пути,
А глупость безрассудных — заблужденье.
Уже не замолчать — скорей уйти
Просят того, снискал кто осужденье.
Моя молитва будет коротка:
Избави, Боже, нас от простака!

140

Кто вспыльчив, тот везде сеет раздор,
А терпеливый распрю утишает
И споры полюбовно разрешает,
Горяч бывает молодой задор:
Нередко кровью платят за повздор
И человек убийство совершает.
Остановиться что руке мешает? -
Из уст глумливых исходящий вздор!
И начинаешь понимать под старость:
Тихое слово отвращает гнев,
А оскорбленье вызывает ярость,
Не мсти, от жажды крови опьянев,
Но кротко схватке предпочти прощенье.
Не убивай! — У Господа отмщенье.

141

Очей гордыня и надменность сердца, Что отличают нечестивых, грех.
Не добавляй даже во гневе перца
В речь пылкую, коль ты не пустобрех.
Но прогони кощунника и ссоре
Придёт конец, и прекратится брань,
А если нет, то сам уйди — в позоре
Не будешь, если не преступишь грань.
Господни очи охраняют знанье,
Но законопреступника слова
Он ниспровергнет. Скверного изгнанье
Одобрит и народная молва -
Все радуются, слух есть достоверный:
Устами уст своих уловлен скверный!

142

Для жара — уголь, для огня — дрова,
А человек сварливый — для разжженья
Ссор и раздоров. Сколько раздраженья!
Им злобная душа лишь и жива.
Тот, в чьих устах обидные слова,
Готовые для ближних униженья,
Видать, страдает от рукоблуженья -
Об этом разнеси-ка весть, молва!
Так! Немочью кто бледной занеможет ,
— Неведомо глупцу слово "нельзя!" -
Сдержать себя не хочет и не может.
Не гвори, как рукоблуд, дерзя.
Очей гордыня и надменность сердца
Коварно обличают страстотерпца.

143

Конец лучше начала, терпеливый —
Несдержанного. Человек сварливый
На гнев поспешен, ты же укроти,
Сын мой, негодованье — дух гневливый
Гнездится в сердце глупых. Предпочти
Смиренье, а обидчику не мсти,
И мудрым прослывёшь — конец счастливый!
Глупца высокомерного прости -
И Бог его накажет. Молчаливый
Мудрец или простак ты говорливый?
От ссоры поспеши скорей уйти,
Тем доказав, что ты не бык бодливый,
Стоящий с грозным мыком на пути,
Ни тявкающий втуне пёс брехливый.

144

Сын мой, глупцу по глупости его
Не отвечай и не уподобляйся
В задорности ему — прочь удаляйся,
Отнюдь не отвечая ничего
На лай пса дворового — для чего
Тебе его дразнить? Не оскорбляйся,
А если нет, смотри, не изваляйся
В грязи, врага кусая своего.
Обогатись, сын мой, отца советом
И не пренебреги моим заветом:
Чтоб мудрецом не стал в глазах своих
Тот, кто тебя оклеветал наветом,
Глупцов не удостаивай ответом,
Отринь молчаньем измышленья их.

145

Отстать от ссоры — честь для мудреца,
Но слабость для задорного глупца.
Учись не отвечать на оскорбленья,
Однако не теряя и лица,
Сын мой. Лучше смолчи без озлобленья,
Но не ответь хулою на хуленья,
Сомкни уста для крепкого словца,
Исполнен к мудрым Бог благоволенья.
Если ты будешь кротким как овца,
То Сам Господь накажет наглеца,
Желай, сын мой, не мести утоленья,
А мира, и порадуешь отца,
Который хоть и скуп на наставленья,
Ан не обделит мудростью птенца!

146

С гневливым не дружи и не общайся
Со вспыльчивым, чтоб ты его путям
Не научился всем назло смертям,
И с мстительным расстаться не смущайся.
Будь хладнокровным и не превращайся
В виновника раздора, но страстям,
Чтоб не предаться им, словно сетям,
Молчанье предпочти — не возмущайся.
Не говори: я отплачу за зло.
Суд Богу предоставь, и будешь целым.
Иначе: Что тебя бы и спасло?
Но прослывёшь ты глупым, а не смелым.
Гнев губит и разумных иногда.
Не подменяй Господнего суда!

147

Орудие возмездья не возьми,
Не воспылай душою молодою,
Сын мой, но чувства разумом уйми
И будь научен мудростью седою:
Если твой враг голодный, накорми,
И жаждет — напои его водою.
Не воспротивься — мой совет прими,
И обернёшь врагу добро бедою -
Горящие уголья соберёшь
На голову ему, так поступая,
При этом будешь жив, а не умрёшь.
Ума лишает ненависть слепая.
Кто вырыл яму, сам в неё упал.
Напрасно глубоко он так копал.

148

Не радуйся падению врага
И сердце твоё да не веселится,
Когда преткнётся вдруг его нога,
Но должно и за недругов молиться:
"Брат мой! Да будет жизнь твоя долга,
Пусть до преклонных лет она продлится,
Словно моя душа мне дорога
Твоя — как на тебя могу я злиться?"
Не пожелай, от зла осатанев,
Падения врагу твоему, даже
Если на свете нет мерзавца гаже,
Иначе отвратит Господь Свой гнев
От нечестивца: Но без опасенья
Всем сердцем пожелай ему спасенья!

149

Не говори, сын мой: "Как он со мною,
Так я с ним поступлю", — и: "Отомщу
Обидчику", — одною с ним виною
Виновен будешь! Но скажи: "Прощу
Врага моего, совестью больною
Чтоб не страдать — не я с него взыщу,
Но есть Господь, Он мерою иною
Нас, грешных мерит. Распрю прекращу".
Если ты купишь мир такой ценою,
— Со знаньем дела мудрость возвещу! -
Двойною карой и десятерною
Накажешь так врага. Не извращу
Закона, коль обратной стороною
Его злу на погибель обращу.

150

Не отвечай по глупости глупцу
И тем ему же не уподобляйся,
Но от невежды сразу избавляйся,
Не прибегая к крепкому словцу.
Когда тебя ударит по лицу
Негодный человек, не оскорбляйся,
Обидою твоей не распаляйся -
Подставь другую щёку наглецу.
Ударит коль опять, не удивляйся,
Что Бог не дал прозрения слепцу,
Не видящему, что он бьёт овцу,
А ты не величайся — умаляйся,
Но только силе не сопротивляйся.
Бог за тебя ответит подлецу.

151

Не ссорься с человеком без причины,
Если тебе не сделал зла он, но
Двуличного лиши его личины,
Когда коварство разоблачено.
Исходит трупный дух от мертвечины,
Смердит зловонно серное бревно,
Не приближай, сын мой, своей кончины,
Не совершай, то что запрещено.
Не значат ничего все величины
В сравнении с несчётным всё равно
Числом звериным — счесть его почины
Предпринимались мудрыми давно,
Да всё напрасно. Знать, для дурачины,
Число людское, ты припасено!

152

Блудница — пропасть и жена чужая -
Колодезь тесный. Сядет, как злодей,
В засаде и ждёт жертву, умножая
Раздор, вражду и скорбь среди людей.
Вот песнь её: "Как яблоко, свежа я,
Вкуси от него, юный любодей,
Искусно в танце бёдра обнажая,
Пленяю взор я наготой грудей!"
Уста чужой жены мёд источают,
Елея мягче любодейцы речь,
Персты такие ласки расточают,
Что ей теперь попробуй восперечь:
Но ты, сын мой, держись стези Господней,
Смотри, не приближайся к преисподней!

153

Елея мягче речь чужой жены
И мёд слова коварной источают,
Зато потом, когда разоблачают
Любовников, мечи обнажены.
Как вол идёт покорно на убой,
А пёс — на цепь, и как олень — на выстрел,
Так не избегнет тот худой молвы стрел,
Кого ведёт блудница за собой.
Уста её суть пропасть. На кого
Прогневался Господь, тот в бездну эту
Низринется и, устремясь не к свету,
Навечно канет, недосущество,
Вместо того, чтоб заново родиться
И жизнью в новом теле насладиться.

154

Не доставляет пользы для спасенья
Сокровище неправедное, но
Лишь душу травит ядом опасенья,
Что прожил ты напрасно жизнь, оно.
В миг смертного, страстного потрясенья
Поймёшь ты, почему запрещено
Быть богачом, но скорбь от нанесенья
Душе вреда томит тебя давно.
Кто говорит: "Нет мёртвых воскресенья!" -
Ошибся и жестоко — не дано
Псу то, что человеку, но опсенья
Не избежит невежда всё равно.
Екклесиаст же после обрусенья
Живёт на свете бедно, не грешно:

155

Непостижимы для меня три вещи
И четырёх не понимаю я:
Как по небу орёл и как зловеще
Свой по скале свершает путь змея.
Путь корабля по морю и мужчины
К девице для меня непостижим,
И путь жены, которую морщины
Рта выдают — их лотоса отжим
Отставил на лице её: Поела,
Обтёрла рот и говорит: "А что
Я сделала худого?" — Надоела!
И это в тебе мерзко мне, и то.
С блудницею жить долго невозможно,
А без неё вздыхаешь изнеможно:

156

От трёх земля трясётся и не может
От четырёх нас твердь уже носить:
Раб сделался царём: Кто нам поможет?
Грешно царю лет многих не просить:
Порока жрица вдруг выходит замуж.
Все шепчут жениху: "Ты что, ослеп?
Кто она видно по шальным глазам уж".
Глупец болтливый досыта ест хлеб:
А вот служанка занимает место
Своей ещё недавней госпожи -
Стерпеть Агарь могла ли Сарра вместо
Себя близ Авраама? — Не скажи.
Вот почему земля от нас трясётся
И ураганный вихрь по ней несётся!

157

Четыре малых, зато мудрых есть
Под солнцем: муравьи народ не сильный,
Зато за лето — всем всего не съесть! -
Запас еды собрали изобильный.
Ещё народец ходит по земле -
Горные мыши. Хоть зверьки пугливы,
А домы свои ставят на скале
И в них они уже не боязливы!
У саранчи царя нет, но она
Вся стройно выступает на сраженье:
Страна большая опустошена,
Нанесено такое пораженье!
Паук на льва с медведем не похож,
Зато в чертоги царские он вхож.

158

Походку трое стройную имеют
И выступают четверо легко:
Лев, царь зверей — пред ним они немеют,
Рыканье его слышно далеко,
Конь боевой — ноздрей его храпенье
Внушает ужас пешему врагу,
Под звон меча и под тетивы пенье,
Заслышав зов трубы, он ржёт: "Гу-гу!"
Козёл косматый, стада предводитель
И царь среди народа своего,
Которого он сам же и родитель -
Как горделиво шествие его!
А о четвёртом не упоминает
Пророк, хотя кто это — каждый знает.

159

Есть три ненасытимых и четыре,
Которые не скажут хватит: смерть,
Глотающая жизни: В этом мире
Бессмертен — кто? Уста разверзла твердь:
Бесплодная утроба, что "довольно!"
Не скажет, но вопит: "Давай-давай!"
Теперь-то твоя душенька довольна?
Нет, но ещё того же подавай.
Земля, ненасытимая водою:
Впитала всю, теперь ещё полей,
Поленишься — такой отмстит бедою,
Что: Нет уж, влаги лучше не жалей.
Огонь прожорлив. Как костёр дровами,
Так, мысля, ум питается словами!

160

Екклесиаст ценил звуки земли,
Которые не чужды его духу,
Однажды Соломону поднесли
Причудливую раковину к уху -
Морской прибой послышался вдали,
Богатую давая пищу слуху:
В другой же раз послушать подвели
Запутавшуюся в тенетах муху.
Прах возвратится в прах, чем он и был,
А дух вернётся к Господу, Который
Его дал человеку. Не забыл
Диковины морской гул рокоторый
Екклесиаст — шумит и пустота:
Но мухи плач: И это — суета!

161

Нет человека праведного. Кто бы,
Творя добро, при этом не грешил?
Из состраданья Господь Бог решил
Взять грех ваш на Себя, сыны утробы!
Грешить можно со злобой и без злобы.
Любой запрет нарушить разрешил
Бог Сыну Своему, а совершил
Младенец лишь то дело без стыдобы.
Как же возненавидели Его
За то, что Он не взял на Себя кроме
Младенческого вклада Своего
В дело спасенья мира ничего!
Так вспомните, что в Божией хороме
Господь сказал вам в прогремевшем громе.

162

"У мудрых сердце с правой стороны,
У глупых — с левой", — отождествлены
Сердце и "сердце" в этом изреченье,
Слова хоть и темны, зато верны.
Но употреблено в ином значенье
Второй раз "сердце" — с ним одно мученье,
Коль мысли твои не просветлены,
И не для скверных тайное ученье.
Но если твои помыслы честны
И нет в тебе скрываемой вины,
Которая есть умопомраченье,
То значит о тебе изречены
Слова о правом сердце, чьё влеченье
Ко благу славно, как реки теченье!

163

Что Бог скривил, не сделаешь прямым,
И чего нет, того не сосчитаешь.
Увы, ты как Иаков стать хромым,
Неправый сердцем, даже не мечтаешь.
Прямосказаньем как сказать нам им
О несказанном? — Плохо ж ты читаешь!
Не червем ли слепоглухонемым
Ты ползаешь, а не орлом летаешь?
Не понял прикровенной речи ты,
Ибо ценить словесной красоты
Не научился — наготой прелестной,
О, современник мой, ты ослеплён.
В истолкованье притчей не силён
Безвольный данник красоты телесной.

164

Распутный обличающих не любит
И к мудрым за советом не пойдёт.
Глубины есть, которые кто глубит,
В разверстую тот пропасть упадёт.
Распутник грех свой только усугубит,
Порвать с пороком воли не найдёт,
Который заблуждающихся губит,
Надеясь: зло до Бога не дойдёт!
Глупец пренебрегает наставленьем
Отца своего, ибо неумён,
Затем, чтоб убедиться с изумленьем:
"Прав старый!" — по прошествии времён.
Путь жизни мудреца — горé Господней,
Но уклонись, сын мой, от преисподней!

165

Если сын мудрый — радость для отца,
Для матери сын глупый — огорченье.
Годится всем для красного словца
Простое Соломона изреченье!
С годами выдают черты лица
Того, кто жизнь потратил на ученье,
И пребывает на челе чтеца
Зримое оком к мудрости влеченье.
Но выдают морщины и глупца
И плата есть за умопомраченье -
Ставит печать на лбу немудреца
Любимое невежды развлеченье,
Легко чтоб было с мудростью борца
По ней узнать, скажу вам в заключенье.

166

Железо же железо изостряет,
А человек взгляд друга изощряет.
Подобно как в воде лицо к лицу,
Так сердце сердцу тайну доверяет.
Но долго не смотри в глаза лжецу.
Того только и надо подлецу!
Короткий взор, который укоряет,
Достаточен такому наглецу.
И змей лягушку взглядом покоряет,
Когда он ей в глаза его вперяет,
Не всякому, однако, удальцу
Глядят глаза в глаза, но не теряет
Лица, сын мой, и тот, кто душ ловцу
В свой дом, мудрец, дверей не отворяет.

167

Общающийся с мудрым будет мудр,
А тот, кто дружит с глупым, развратится.
Авессалом был очень пышнокудр,
Но грех ему за это не простится.
Мудрость разумных — знание пути,
А глупость безрассудных — заблужденье.
Можно совсем дороги не найти,
Если безумцу сделать угожденье.
Бич гордости у глупого в устах,
Уста же мудрых их предохраняют,
Писчую трость держащие в перстах
Знают как грозно буквы обвиняют.
Кроткое сердце — жизнь ради детей,
А гордость — гниль и порча для костей.

168

От Бога направляются шаги,
Но человеку как узнать путь верный? -
Возненавидь любой поступок скверный,
Противься злу и никогда не лги.
А если нет, то шаг твоей ноги
Ты сам направил, грешник маловерный,
На ту стезю, где слышится рык зверный -
Всё ближе к жертве хищника круги:
Как! Разве ты не знал, что неугоден
Пред Господом твой выбор? Зло любя,
Ты богом возомнил, гордец, себя,
Путь искривив свой. Человек свободен.
Итак, стези Господни все прямы,
Но не всегда их избираем мы.

169

Грех правда с милосердьем очищает
И страх Господень отведёт от зла,
Бог кающихся грешников прощает -
Как многим жизнь их искренность спасла!
Покайся, сын мой, что тебя смущает?
Сердечная чтоб мука не росла,
В содеянном — ведь грех отягощает! -
Сознайся, пока жизнь не вся прошла.
Беда тому, кто пол свой превращает,
Молитва вновь ему не помогла,
Ибо Всевышний слух Свой отвращает
От тех, познал кто, какова есть мгла,
Которая сама себя сгущает:
Увы тому, в ком ложь превозмогла!

170

Кто от людей скрывает преступленья,
Потерпит в жизни крах, а кто в своих
Покается проступках и кто их
Не повторяет ради искупленья,
Того пора помиловать. Хваленья
Которого угодны из двоих
Господу Богу? Но из уст твоих
Исходит лишь хула, сын противленья.
Твоя молитва мерзость, если ты
Её произнесёшь, раб суеты -
Таким как ты язык дан для кусанья,
Ибо захочешь к Богу ты связать
Два слова, но найдёшь ли что сказать?
Зря отклонял ты ухо от писанья.

171

Что золотые яблоки в прозрачных
Серебряных сосудах, то слова,
По сердцу изречённые. Жива
Ими душа в век договоров брачных
Утех угрюмых, возлияний мрачных,
Порчи детей, родившихся едва,
Вопля меньшинств — подай им все права!
Показа их сращений накарачных.
Не скроется от Бога ничего,
Ибо всё видит око обличенья,
Всё слышит ухо ревности Его,
Но обрекают душу на мученья
Злоречие и ропот языка
Безбожника, погибель чья близка.

172

Вверх устремлён путь мудрого, к Господней
Обители ведёт его стезя,
И уклониться от неё нельзя,
Чтоб не сорваться в бездну преисподней.
Свободен человек — куда свободней?
Вплоть до того, что Вышнему дерзя
И на земле жизнь прекратить грозя,
Он травестиста с факелом в исподней
Хламиде сделал богом. Гладок путь
В погибель — в колеснице пышной мчится
Кто по наклонной? Чуда не случится -
Неотвратима катастрофы жуть.
На содомите — женская одежда.
Какая может быть у них надежда?

173

Открытое уж лучше обличенье,
Чем скрытая любовь, чтоб не сказать:
Запретное и страстное влеченье -
Палач так любит жертву истязать.
Язычник ты: Угрюмо удрученье.
Ну-ка себя попробуй обязать
Оставить это умопомраченье -
Сможешь ли ты вообще не осязать
Сию упругость, чьё предназначенье
Иное! Как глупца не наказать?
Есть, впрочем, путь — от мира отреченье.
Сумеешь ли себе ты отказать
И в мыслях в этом сладостном мученье?
Вот почему плоть надо обрезать:

174

Подарки портят сердце. Притесняя
Других, мудрый становится глупцом.
Начало дела славится концом.
Терпенье лучше гнева. В грех склоняя
Людей в Едеме, змей шептал: "Ни дня я
Без хитрости не прожил. Мудрецом
Слывя, я перестал быть простецом,
Плодов один лишь запах обоняя,
Тех, что Господь вам повелел: не есть.
А ведь у вас возможность эта есть!
Зачем же вам Творец её оставил?
Жизнь без свободы может надоесть:
Берите же, вкушайте, эту съесть.
Бог Сам запрет нарушить вас заставил".

175

Не позволяй себе слушать внушенья
Об уклоненье от прямых путей
И изречений разума. Сетей
Избегнешь, коль отвергнешь наушенья,
Вводящие наивных в согрешенья.
Расставлены умело для детей
Тенета многих пагубных страстей,
Запретный плод приятен для вкушенья.
Ты ж, сын мой, чувства подчини уму,
Ум — Богу, ибо близится Его день,
Но от греха спасает страх Господень,
Ведущий к жизни. Горе же тому,
Кто переступит через запрещенье.
Суров Господь и у Него отмщенье.

176

Тот, кто свои скрывает преступленья,
Успеха не добьётся, а кто сам
Сознается в них ради оставленья,
Не будет к судным подведён весам.
Бог кающихся грешников прощает,
Себя своим признанием — утешь.
Развратный целый город возмущает,
А мудрый утишает и мятеж.
Будь мудр, сын мой, и радуй моё сердце,
А я буду иметь, что отвечать
Злословящим меня. На боговерце
Бог ставит свою светлую печать.
Гордыня человека унижает,
А кроткий сын отца не обижает.

177

Кто ходит в непорочности, того
От многих бед Всевышний защищает,
А кто пути прямые превращает,
Губителя находит своего.
Зачем и жить тому, в ком всё мертво?
Закон порок не просто запрещает -
Карает смертью. Нет, не прекращает
Евангелие действие его!
Жестокий Ангел истребит сего
Свободолюба, что народ смущает
И общество бесстыдством возмущает,
Святого не имея ничего.
Жестокий Ангел скверных не прощает!
Вот ожидает мой народ кого.

178

Как ветра ты не ведаешь пути
И как в утробе матерней не знаешь
Плода твердеют кости, так войти
Не можешь ты в ум Бога — запинаешь
Ибо о грех твой мысль твою: "Впусти!" -
Кричишь, только напрасно ты стенаешь,
Тебе упокоенья не найти
За то, о чём ты тайно вспоминаешь.
Се, грешный человек, ты не в чести.
То, о чём ты мечтать не преминаешь,
Известно Богу, но твоё "Прости!"
Не слышит Он. Себя ты в ад вминаешь
Тем, что ты любишь. Поспеши уйти.
Что ноги зря вне врат переминаешь?

179

Без откровенья свыше зол народ,
Разнуздан и жесток — в бесчеловечных
Условиях содержит он увечных,
А также престарелых и сирот.
Всё в обществе таком наоборот:
Законов много в нём недолговечных,
Зато нет Бога заповедей вечных.
Глумится над пророком подлый сброд
За то, что не смолчал, усовестив их.
Всегда при умноженье нечестивых
Растёт и беззаконие. Пророк
Не стал перенимать — раб из строптивых! -
Распространённый среди них порок,
А к таковым закон предельно строг.

180

Господень путь — твердыня для того,
Кто непорочен, а для в грех вводящих
Он страх и ужас. Тайно не блудящих,
Которых всегда было меньшинство,
Безбожник ненавидит отчего?
Уверен он: нет блудно не ходящих,
Подвижников же, общество стыдящих,
Сгноил бы скверный всех до одного,
Чтоб не осталось больше никого
Из этих его догме зло вредящих
Своим примером праведников, бдящих
Перед писаньем Бога своего.
Злорадно извращенцев торжество -
Содома враг — среди во тьме сидящих.

181

Главное — мудрость. Всем своим именьем
Прежде всего её приобретай.
Того, кто это делает с уменьем,
Она возлюбит — много книг читай.
Как светоч, наделённый разуменьем,
Своё всё при себе носи, мечтай
Не о богатстве — вот на что с надменьем
Умей смотреть! — но мудрость почитай.
Когда наказан разума затменьем
Народ твой, оскорблений не считай,
Но лучше будь побит толпы каменьем,
А в край чужой, постой, не улетай.
Не тяготись в темнице безвременьем,
Работай, а не жалко причитай.

182

Как летом снег и дождь во время жатвы,
Так неприлична, люди, честь глупцу,
Но грязи приготовили ушат вы,
Однако, не ему, а мудрецу.
Кто я теперь? — Источник возмущённый
И повреждённый я теперь родник.
Прах с ног на город, мною не прощённый,
Где высмеян писатель вредных книг!
Как воробей вспорхнувший улетает,
Проклятье незаслуженное так
Не сбудется, но кто теперь считает,
Что зло облган был простой простак?
Те, кто оковы на чтеца надели,
Во мне Екклесиаста проглядели.

183

"Бич гордости у глупого в устах,
Уста же мудрых их оберегают", -
Сказал Екклесиаст, держа в перстах
Трость писчую — вот притчи как слагают!
Ещё Екклесиаст изрёк: "В местах
Не столь уж отдалённых помогают
Писать и стены", — строки на листах
В сонеты себя сами сопрягают.
Дом для умалишённых — не шалаш
И вопли их — не шум ручья, конечно,
Но получился ведь не ералаш,
А быль в стихах — неспешно, да успешно!
Себе на гибель в сумасшедший дом
Упрятал Соломона ты, Содом.

ПЕСНИ ДИВА

Поэзия — это вид словесного творчества, имеющий целью вызвать в читателе состояние восторга. Эта эмоция легко смешивается с другими чувствами, в том числе негативными — грусть, скорбь, гнев, страх, тревога: Однако в силу специфики поэтическое речи, искусственной по своей природе, негативные чувства и переживания берутся как бы в рамку. Конечно, эта цель — вызвать восторг — может быть достигнута и средствами прозы, но у поэзии по сравнению с ней больше возможностей. Вместо слова "восторг" можно употребить другое — "опьянение". Поэт производит словесное вино, опьяняется сам и угощает других. Но как тонкие вина отличаются от грубых,
так подлинная поэзия — от суррогатной. Создавать словесные опьяняющие напитки — искусство, но при этом поэт пишет для идеального дегустатора, каким может быть лишь другой поэт. В отличие от прозаика, который охватывает своим творчеством большой круг читателей, стихотворец пишет для гораздо меньшего круга знатоков, причём языковой барьер при отсутствии традиции стихотворного перевода ограничивает круг читателей поэта ещё больше. Читательская аудитория популярного прозаика сравнима с полным стадионом, а поэта — с небольшим залом, и то не полным. Но если собрать всех читателей прозаика и поэта в будущих веках, то пропорция поменяется местами: поклонники поэта заполнят стадион, а прозаика уместятся в полупустом зале. В силу того, что поэтом быть не выгодно, их всегда меньше, чем пишущих прозу. Вот почему поэт обречён при жизни на одиночество. В странах, где спрос на книгу определяет покупатель, а не собрание чтецов-интеллектуалов, поэтическое творчество обречено на прозябание.

Поэтическое произведение обладает двойной ценностью: внутренней, автономной и внешней, привнесённой. Хорошо написанное стихотворение прекрасно само по себе. Если бы его автор был неизвестен, оно ничего не потеряло бы. Но на следующем уровне восприятия читателю уже немаловажно, кто написал стихотворение. Если поэт был человеком двойственным и позволял себе низменные поступки, то всё, что он написал, может обесцениться извне — ложка дёгтя портит бочку мёда. И напротив, этическая безупречной автора делает интересными для читателя даже его неудачи.

Несмотря на то, что именно о поэзии можно сказать: много званых, да мало избранных, она является самым общедоступным видом творчества. Поэту не нужны ни инструменты, ни материалы, ни специально собранная аудитория. Всё своё он носит с собой. Эта доступность поэтических средств выражения оказывается весьма притягательной стороной стихосложения, а в обществе время от времени рождаются от природы одарённые к нему дети. Главная задача воспитания таких детей — не убить в них талант ранней славой, засыпав их похвалами. Одиночество — лучший учитель поэзии.

Основными элементами поэтической формы является чёт (рифма) и черед (метр). Будучи формальными ограничителями выбора, они обладают свойством наслаивать нереализованные, но потенциально возможные варианты в виде семантических шлейфов. Вот одно из лучших русских стихотворений — "Чудная картина" Афанасия Фета:

Чудная картина,
Как ты мне родна!
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег.

Давайте попробуем заменить эпитет "чудная" на другой: дивная, снежная, русская, вечная, давняя, светлая: Вариантов не так уж и много, поэтому выбрать из них лучший — задача трудная, но выполнимая. Ряд эпитетов ограничен сугубо формальным требованием: трёхсложный состав, ударение на первом слоге. Как следствие мы видим словесную картину одновременно и дивной, и снежной, и русской, и вечной, и давней, и светлой: Это и есть семантический шлейф слова в стиховом ряду. В прозе не так. Аналогичным свойством обладает рифма.

Прежде чем продолжить о ней разговор, обратимся к аналогии. Храм богини Афины на Акрополе — Парфенон — кажется воздушным и лёгким благодаря 46 колоннам с продольными каннелюрами. В средней части ствола колонны едва заметно утолщаются, а кверху незаметно сужаются, отчего они кажутся упругими, ещё надёжнее выдерживающими тяжесть каменных блоков. Римский Колизей состоит из огромных арок, украшенных поярусно дорическими, ионическими и коринфскими полуколоннами, выполняющими функцию не опор, а декора. Сравнение храма и цирка — хорошая аналогия, наглядно показывающая, чем отличается точная рифма от ассонансной квазирифмы. Здесь она — опорный элемент строфы, там — декоративный.

Чем больше согласных звуков заучаствовано в рифмической симметрии, тем богаче точная рифма. Именно она придаёт стиху воздушность и лёгкость, которая отличает возвышенный Прфенон от приземистого Колизея. Между тем бытует мнение, будто точная рифма из-за своей часто стопроцентной предсказуемости изжила себя. Она, якобы, банальна, ей, будто бы, недостаёт свежести и новизны, а потому будущее не за ней, а за ассонансной рифмой. Здесь то, что считается достоинством классического стиха, выдается за недостаток. Конечно, когда популярный герой известного кинофильма поёт: "Там, где любовь, там всегда проливается кровь", это звучит пародийно. Но в том-то и состоит искусство стихосложения, чтобы заставить по-новому звучать доступную всем и каждому точную рифму. Когда я, переводя "Балкон" Бодлера, рифмую "любовь-кровь", это уже не пародия. Точная рифма обладает свойством алгоритма, так так что её правомерно назвать алгорифмой. Благодаря чёт-черед алгорифму происходит самосборка поэтического текста по его рифмическому зачину, что особо наглядно проявляется в стихотворном переводе. Конечно, и декоративная рифма бывает иногда употреблена к месту, а классическая — не к месту. Здесь как и вообще в искусстве правило носит рекомендательный, а не обязательный характер. И всё же хочется воскликнуть вслед за Флобером: "Если не можешь создать Парфенон, громозди Колизеи!"

Но вот ещё один предрассудок отшумевшей поэтической эпохи — склонность к металогии. Метафора провозглашается едва ли не философским камнем поэзии, превращающим в стихотворное золото простой словесный материал. Конечно, метафора — мощный троп, но злоупотребление им нередко приводит к заумной вычурности. Мода на метаметафоризм (одного "мета" уже мало!) прошла, но культ поэтической автологии (как в "Чудной картине" Фета) ещё не наступил. Нет, метафора из поэтического языка никуда не исчезает, но она как троп только выиграет, если будет оттенена словами с непереносным значением. К метафоре поэту нужно относиться так же, как еврей относится к субботнему дню: работать нельзя, но если очень, очень надо, то Бог простит. Как суббота делает из иудея трудоголика (ведь всегда хочется именно того, чего нельзя), так и самоограничение на употребление метафоры воспитывает вкус и мастерское владение этим тропом.

Метрика в стихе не должна быть рыхлой, хотя в виде исключения аритмия может выполнять функцию художественного приёма. Соблюдать стихотворный размер — значит преодолевать сопротивление языкового материала, а истинная поэзия всегда избирает узкий путь, а не широкую дорогу.

Наконец, строфика. Вместе с рифмой в текстах многих современных стихотворцев исчезло и четверостишье: Это упадок! Я — за возвращение к сонету, хотя и простое восьмистишие, если оно написано коротким размером, по своей выразительной силе может быть приравнено к сонету. Что же касается белого стиха, то я признаю его только в хокку.

Вадим Алексеев

***

Я
Ощущенье бытия
Пространство
Время
Вечность
Я

***

С этих пор я молчу
И слова отвергаю,
И людей избегаю,
Потому что хочу

Тихо жить в тишине,
Что с годами всё тише,
Как пустырник на крыше,
Как трава на стене.

***

Там, среди траурных скал
Каменной солнечной ночью,
Там я увидел воочью
То, что так долго искал:

Место молчания, где
Взгляд мой остался незримый,
Твёрдый и нерастворимый
В чёрной прозрачной воде.

***

Тогда, в сиянии луны
Мне нравилось следить часами,
Как у реки под небесами
Лежат большие валуны.

И я смотрел на них в упор.
Так, в чёрном меркнущем сиянье
На непонятном расстоянье
Я вижу их и до сих пор.

***

Я так хотел когда-нибудь,
Устав от шума городского
И мельтешения людского
Прийти в себя и сверить путь

По звёздным внутренним часам,
По галактическим курантам,
И чтоб единственным гарантом
Их высшей правды был я сам.

Но с наступленьем тишины,
Закрыв глаза, в изнеможенье
Я ощущаю притяженье
Замшелой каменной луны.

***

Как путезарный свет звезды,
Дробясь о брызги в гулком гроте,
Совьётся в жгут в круговороте
Увеличительной воды,

Так и от кончиков ногтей,
Ползя мурашками по коже,
Меня восторг сквозь приступ дрожи,
Как ток, пронзил бы до костей,

Когда б я вовремя постиг
В то ускользавшее мгновенье
Своё немое откровенье.
Отныне — тьма. Упущен миг.

Вот почему мне ненавистен
Манящий свет бездушных истин.

***

Сон и солнце — превращенья.
Мак чернел, алели зёрна
В зеркалах — всё иллюзорно
В этом странном освещенье,

А цветы — их здесь забыли.
Я хотел бы вникнуть в это:
В зеркалах под толщей пыли
Пышно меркло солнце света.

КАМЕНЬ

Под водою прозрачной
Среди прочих на дне
Тихий камень невзрачный
Заприметился мне

Связан тысячью нитей
С ним быть может и я
Бытием без событий
Моего бытия

ПАУК

Я дотронулся так
Неумело до клавиш,
Так неловко, что, знаешь,
До сих пор, вот, никак

Пережить не могу
В тишине оробелой
Этот звук, занемелый,
Как паук на снегу.

СДВИГ

И всё изменится — почти
Забытых дум прикосновеньем
Всё то, что ты с благоговеньем
Считал незыблемым — почти.

Что неизбежно, то пройдёт.
Печаль пройдёт, пройдёт невзгоды,
И ты пройдёшь, как все, сквозь годы,
А неизбежное не ждёт.

Оно не будет ждать и впредь.
Всё ощутимей плоти бремя.
Проходит жизнь. Уходит время.
Теперь смирись. Пора прозреть.

Пора отдать себе отчёт:
Как все, ты должен был родиться,
Чтобы однажды убедиться -
Время не пепел — утечёт.

Что всем нам чистое нельзя,
Незагрязнённое свободой,
Уже отмерено природой,
Когда закончится стезя.

Ты превратишься в то, чем был.
Так, ослеплён своим прозреньем,
Ты вспомнишь дольнее с презреньем,
Кто ненавидит, тот любил.

Жизнь — это медленная смерть.
Поток в жерле исчезновений
Вновь возвратившихся мгновений
Во временную круговерть.

И это жизнь, и если бы
Она была неповторима,
Нас не касалась бы незримо
Печать тоски, клеймо судьбы.

***

Есть только мир, в котором я живу.
Верховный жрец сновидческих наитий,
Я создал мир несбывшихся событий:
Кто жил во сне — тот грезит наяву.

Кто жил во сне, тот следует за мной.
Кто жил во сне, тот верит в наважденья.
Но сон пройдёт, а после пробужденья
Как будто попадаешь в мир иной.

***

Летело время. Был покой.
Закрыв глаза, самозабвенно,
Я постигал ежемгновенно
В самом себе, кто я такой.

Есть мир во мне — и мир во вне.
Так, в этом мире постороннем
На берегу потустороннем
Я с миром был наедине.

***

Сяду в кресло, выпью чаю,
Прикурю от лёгкой спички:
Я нисколько не скучаю,
Я люблю свои привычки!

Посмотри как бесприютно
В новом доме новосёлам -
Лучше жить сиюминутно
В одиночестве весёлом!

Просто жить и безыскусно,
Вечно слыть за домоседа:
Лишь порой немножко грустно
Не зависеть от соседа.

***

Вот дом и вот моё окно,
Такое близкое, родное.
Это моё окно такое
Родное, близкое, одно.

Вот я по лестнице иду,
Уже и ключ в замок вставляю,
Сейчас домой к себе, я знаю,
Шагну вперёд — и попаду.

Не я, но время мчится вспять,
И возвращенье невозможно:
И всё так близко, так тревожно.
Я лёг в постель одетым спать.

МАТЕМАТИК

Я автор странного процесса,
Им всё труднее управлять.
Вокруг меня, куда ни глядь,
Плоды научного прогресса.

Непосвящённым не понять.
Их оболванивает пресса.
Они всегда боятся стресса.
Они привыкли доверять.

Там — цепь общественных формаций,
Гербы иных цивилизаций,
Но в этих числах — их конец.

Когда наука станет культом,
Я не пойду стоять за пультом -
Я математик, я не жрец!

***

Я стал угрюмым нелюдимом.
Молю, уйди, я жгу мечты!
Я надышался сладким дымом.
Мне хорошо. Зачем здесь ты?

Ни ненавидя, ни скорбя,
Иначе станет только хуже,
Уйди, как я ушёл, в себя.
Кому ты нужен там, наруже?

***

Рай одиночества! Смотри,
В нём так уютно, так просторно.
Неведом путь, тропа неторна,
А рай — в тебе, а свет — внутри.

В нём — ты, а больше никого.
Но тем печальней утешенье.
Когда в душе — опустошенье,
Весь мир, как рай для одного!

ПРОЗРЕНИЕ

Я, конченый небритый человек,
Душевые курящий папиросы,
Ищу ответ на русские вопросы,
И близится к концу ХХ век.

На праздничном заблёванном столе
Останки плесневеющего хлеба,
И звёздное уродливое небо
Разверзлось и шевелится во мгле.

Спаси, Господь, задувшего свечу,
А на душе то весело, то гадко:
Но зреет в мыслях грозная догадка,

Целящему подобная мечу:
Я буду поражён, когда однажды
В себе открою то, что знает каждый.

АЛТАРЬ

Дай заглянуть тебе в глаза.
Ого, как много там востока!
В них хищный блеск или слеза?
Ты и смиренна, и жестока:
Дай заглянуть тебе в глаза.

Впусти меня к себе домой,
Оденься в брачные одежды
И мне скажи: "Теперь ты мой!"
Не обмани моей надежды!
Вот, я вошёл к тебе домой.
Шепчи, шепчи: "Ты мой, ты мой!"

Дай я коснусь твоей руки,
И буду долго, томно, нежно,
Словно течение реки,
К тебе ласкаться безмятежно,
Дай я начну с твоей руки,
Словно течение реки.

И ты исторгнешь первый стон,
Когда тебя я стисну властно,
Ты — мой алтарь, а я — твой трон.
Ведь ты на всё уже согласна:
И ты исторгнешь новый стон.
Ты — мой алтарь, а я — твой трон.

Тебе со мной не будет сна,
Пока ты дышишь распалено
И принимаешь в ложесна,
И что-то шепчешь исступлённо:
И мне с тобой не будет сна.
Ты принимаешь в ложесна.

О. как внутри тебя темно,
О, как похожи на страданья
В миг, когда двое суть одно,
Твои стенанья и рыданья:
Россия! Как в тебе темно
В миг, когда ты и я — одно.

ДЩЕРИ СИОНСКОЙ

Пойдём со мной во тьму,
Нас ждёт священный брак.
Как ты, чудесный враг,
Я всё с себя сниму!

Я гол. Мир тих и нем.
На ощупь всё найдём.
Пойдём, пойдём, войдём
Туда. Адам. Эдем.

***
Поэзия скупа на описанье
Ночного неба. Нет темы трудней.
Див будет узнан именно по ней:
Звёзд появленье и звёзд угасанье:
Луны над головою нависанье.
Чем дольше смотришь, тем она странней.
Причудлив формой острых вид камней.
О камень камня редкостно касанье.
И всё же астероиды порой
Врезаются в Луну. Осколков рой
Не сразу на поверхность опадает.
Но даже если глыба и падёт
На глыбу, мало что произойдёт,
Едва ли её форма пострадает.

***
Самосознанье космоса зовётся
Поэзиею. К звёздной высоте
Привыкло зренье, но не к красоте
(В ней тайна:) чувство. Жемчуга нить рвётся
И рассыпается по небу. Злой слывётся
Та, на челе чьём имя. В темноте
— Уж ярки эти, еле видны те: -
Явились звёзды. Со свету сживётся
Влюбившийся в неё. Сведёт с ума.
— Алмазами теперь сверкает тьма:-
Из чаши золотой отпить заставит,
А после скажет: "Вор, твой дом — тюрьма".
Блажен тот, кто бесслёзную оставит.
К такому она явится сама.

СНЕЖНАЯ ГОЛОГОФА

Памяти А.А.Тарковского

1
Я крещу в дыму, увещевая,
Ей, покайся плоть, пока живая,
Потому что после смерти тела
Ждёт тебя: Как рана ножевая
Эта весть. Ну вот и опустела
Храмина, душа, что отлетела,
Видит её, смерть переживая
Первую — она так жить хотела,
А тут смерть вторая! Торжества я
Голосу придал бы здесь, взрывая
Хора тишину, что загудела
Как осенний ветер, завывая
Плачем: листвой роща поредела,
Ждёт деревья вьюга снеговая.

2
Агнец, на заклание идущий
Так, словно ведёт его стригущий,
А не убивающий, без гнева
На толпу глядящий, чей рёв пущий
Приближает время Грозноднева,
Ибо нет страшней суда Ягнева,
А во гневе Он — Младенец сущий,
В Чьих устах — пыламя-обогнево!
Обувь понести я не достоин
У того, чей вид не непристоен,
Хоть и наг, на казнь несущий крест Свой,
Уксус чей на горечи настоен.
Ух, какой взвился на весь окрест вой!
Царскою Царь чашей удостоен.

3
Сон мне — хождение на казнь -
Снится как ужас еженощный,
А у меня смертобоязнь,
Я в нём не муж — сосуд немощный.

Толпы к юроду неприязнь:
— Попался, петел доморощный!
— Барин, красавчика не сглазнь!
Чем крест, лучше снурок навощный.

Но не могу я донести
До места казни крест мой. Снежно.
Опять споткнулся, вновь идти:
Только распятье неизбежно.

Когда же руки мне пробьют
И наконец уже убьют!

ИДИОТ

Сначала Иисус Христос
Как слово книжное приходит.
Князь Мышкин в дом чужой заходит,
Слегка картав, с прононсом в нос.

Одет: Нельзя сказать, что бос,
Но: Что привратник в нём находит,
Коль сразу не прогнал? Исходит
Шарм от бродяги: Но взгляд кос.

— Простите, где тут можно: — Что-с?
— Нет, покурить. (С трудом доходит).
— Как? По-ку-рить? В дыму здесь ходит
Лишь пароход да паровоз!

Вы из Швейцарии, выходит?
Как доложить? — Князь Мышкин. — Кто-с?
— Лев Мышкин, князь. — Кошкин Барбос
На князя больше — гм! — походит.

В цель вашего визита входит:
Задать всего один вопрос!
— Какой же? — Так: Быльём порос
Наш с генеральшей род. (Подходит

Другой слуга. Вновь происходит
Немая сцена) — Новоросс
И князь? — Индейский Барбадос
(На тон шутливый переходит

С улыбкой князь) наш Крым. — Тон сходит
За шутку. Кто же бьёт за спрос
В империи, где тать находит,
Как ночью лев, на стадо коз?

ЧИСЛО ЗВЕРЯ

Человеческое измерение есть.
Его символ — число 666.
Числом зверя его оттого называют,
Что приходит Хозяин число это съесть.

Пчёлы сами Хозяина в дом зазывают,
И когда зазовут, зла на Нём не срывают,
Облепляют Его роем — ну негде сесть!
Ещё в шубу одну прям-таки одевают.

Не напрасен их труд — это всё-таки честь,
Что Хозяин их улей решил предпочесть!
В многой радости пчёлы тогда пребывают -

Шестерицы числа есть кому перечесть!
Знать, не зря они мёд по цветам добывают.
К нам Хозяин идёт! Эка добрая весть!

***

В чём же цель твоей жизни, ответь,
Человек, поступающий ложно?
Не красиво ль пожить и как можно
Веселее? Не скажешь, реветь

Буду громко, голодный медведь,
Ты же держишь меня осторожно,
Как поймавший, прильнув теплокожно,
Держишь и не пускаешь — так ведь?

А Христову пошто заповедь
Не соблюл, неужели так сложно
Крест по жизни нести? Врёшь безбожно!
Растолстел ты, а нужно говеть.

Так ты думал со мной мужеложно?
А не ищешь ли ты покриветь?

ПЧЕЛОВЕК

Род проходит, другой род приходит,
А земля пребывает вовеки.
Интересно, и что Бог находит
В проходящем по ней человеке?

Поживёт-поживёт, и уходит,
Закрывают покойнику веки,
Прожить больше никак не выходит,
Чем пчела — Богу что в пчеловеке?

Заменяется род другим родом,
А земля пребывает всё та же.
"Если Я, — говорит Бог, — добро дам,

Вечно жить человек будет, даже
Навсегда позабудет о смерти,
А пока ему яму отмерьте".

ПРОРОЧЕСТВО

Что, встрепенулся? Не даны ль тебе
В твоей уже свершившейся судьбе
Рождения и смерти даты? Время
Необратимо и конец в себе
Уже несёшь ты — тягостное бремя!
Увы, твоё пред Богом несмиремя
Трагично — ты не выстоишь в борьбе.
Конца твоего в будущем узремя:
Губитель я, трубящий на трубе.
Жалеть ли о небожием рабе?
Вот, погляди в зерцальное смотремя,
Как ты свергаешь крест с себя в злобе,
Народ поганый. Молния и гремя!
Сочти твоё на мраморе умремя.

***

А смерти я как праздника жду в детстве
И как освобожденья из тюрьмы.
Я не желаю с вами жить в соседстве
Во времени одном, так разны мы,
О, современники, слепы ваши умы,
Увы, и не нуждаются в посредстве
Истины сердца, но сыны вы тьмы.
Я обвиняю вас в душескаредстве.
Живущий в безысходном лихолетстве,
Я не прошу любви у вас взаймы,
И в дней моих мелькнувшем быстролетстве -
Близость конца суетной кутерьмы.
Но не отрёкся я и от сумы.
Как мудро ты, отечество, в зловредстве!

***
Я создал эту землю, чтоб на ней
Как бог среди богов жить, сам не зная,
Кто я такой, лишь смутно вспоминая:
Я ветох днями. Много этих дней.
День ото дня собой быть всё странней.
Мне грезится порою жизнь иная,
Но только не небесная — земная:
Жизнь прежняя всё ближе, всё ясней:
Там ждёт меня — и нет её верней,
Жена, сестра, подруга мне родная,
А здесь я одинок. Мечта блажная
Найти её разлуки не больней.
Её здесь нет, мечтатель, будь честней,
Она осталась там, душа хмельная.

ИУДА

Иуда есть жид.
Ну, трудные роды:
Ему надлежит
Пасти все народы.
Жид чем дорожит?
Ну, шоб огороды,
Та шоб той породы,
Та шо где лежит.
Как жид, так бежит.
Так мы ж не уроды.
Но есть и юроды.
Идёт как лежит!
Ан знает, где броды.
Пускай поблажит!

ОПРАВДАНИЕ РОДИНЫ

"Всякое добро должно быть отомщено", -
Говорил отец мой. Свежо преданье!
А всякое зло, соответственно прощено:
Не я предал родину. Меня преданье.
"За любовь к отечеству" — мне возвещено.
Надо думать, прочим всем в назиданье.
Воздавать добром за добро запрещено.
На законе этом зиждется мирозданье.
Существо моё не возмущено.
Закон есть закон, а жизнь есть страданье.
От него ничто не защищено.
Надо сохранять самообладанье.
О, моё отечество, чем ты смущено?
Родины моей это оправданье.

МЯТЕЖ

1 ПЕТРУХА

А предложу я Петруше
Силою спор разрешить
И топором эти туши
С ропотом попотрошить,
С опытом растормошить!
Опыт и моря и суши:
Солию припорошить.
Всё одно мёртвые души.
Пётр-то был рыбаком.
Не рыбаком, так пиратом.
С делом-то этим знаком,
Вместе с Андрюхой со братом.
Ну-ка за дело, браты!
А то наглеют скоты.

2 СТЕНЬКА

Людей отступленье охватит,
Прольётся невинная кровь,
И много прольётся, не хватит!
Везде охладеет любовь.
Торгаш всё себе оприватит.
Стриптизная в моде плейбовь.
Тут Стенька по стойке как хватит:
"Эх, всё не так, в глаз вас и в бровь!"
Душа себя завиноватит,
Пригрезится светлая новь,
На что человек силы тратит?
А ты, конь гнедой, просуровь.
— За водку, вон, барин заплатит.
Пора наводить невздобровь!

3 ЕМЕЛЬКА

"Иисусе, нам притчу сию изъясни Ты
О биющем сначала по правой щеке,
А потом и по левой. Отпасть ли руке?
Ибо стали слова Твои так знамениты!"
Отвечал Иисус: "К вам идёт, смерч в зрачке,
Емельян Пугачёв, Ангел левой ланиты,
Взор которого крошит и плавит граниты,
Громобойная сила в его кулаке.
Кто ударит по правой щеке Емельяна,
Тому левую он подставляет, смеясь.
Кто ударит по левой, напьётся допьяна
Своей крови, как воздухом — пойманный язь.
В третий раз подставлять Емельян не желает
Щёку для бития. Пусть усадьба пылает!"

СОТВОРЕНИЕ МИРА

Ещё нет будущего. Нет
Ни тьмы, ни света, ни начала
Нет ни конца. Звёзд и планет
Вокруг светил не заключала
Ещё вселенная. Монет
В кармане горстка не бренчала
Ещё Иудином. Сонет
Слава ещё не увенчала.
Но настоящий уже миг
Есть, значит есть и ока миг,
И ухо мира различило
Уже гул всех будущих книг.
Уж гроздья брошены в точило.
Их сок стекает. Мир возник.

***

Будет царства Божьего настанье
Неприметным и бесчеловечной
Власти денег душеизувечной
На земле врасплох будет застанье.
Хрупко пламя веры тонкосвечной.
Бесприютно странника скитанье.
Временная жизнь есть испытанье
Человека перед жизнью вечной.
Вот почему жизнь — это страданье.
Только не для муки бесконечной
Создан человек, есть оправданье
Верой для стрелы остроконечной.
Если в рай возможно попаданье,
Значит есть смысл жизни быстротечной.

ИЗ ЖИЗНИ ОВЕЦ

1
"Раб Мой Давид пасти будет овец",
— Сказал через пророка Бог Отец, -
"Меж тучною и тощею овцою
Сам рассужу. Вражде придёт конец.
Толкать не будут слабых с наглецою
И боком и плечом, и с пошлецою
Козлом баран не выблеет: "Просте-е-ец,
Бодай сильней, что смотришь с добрецою?"
Овец будет пасти Мой раб Давид.
Ягняточек пускай не норовит
Толкать овен и злой, и разжиревший,
Такого истреблю, да не гневит
Всё стадо он, приличия презревший,
Поставлю его овцам всем на вид!"

2

Дух исходит от Отца,
Но Отцов-то двое!
На горах паслась овца,
Эвоэ-эвоэ!

Выпить доброго винца
Чадце овцевое
Эх, любило — молодца!
Эвоэ-эвоэ!

У овцы была мышца,
Дело ретивое
Славно делала любца,
Эвоэ-эвоэ!

Состоянье агненца
Было нулевое,
Ламца-дрица-ацаца,
Эвоэ-эвоэ!

Что курдюк есть? — Вид попца,
Сальце жировое.
Лаком кус для подлеца,
Эвоэ-эвоэ!

Говорят, что на живца
Зверь бежит. Чьего, э,
Захотел ты, гад, мясца?
Эвоэ-эвоэ1

На живца иль на ловца?
Дуло огневое,
Выплюнь порцию свинца,
Эвоэ-эвоэ!

Хэппи-энд есть вид конца.
Существо живое
Снова сыто от сенца,
Эвоэ-эвоэ!

***

Нет, юность не устала от весны.
Но греется на солнце и философ
Кинический. Ему не снятся сны.
Он грезит наяву, друг альбатросов.
Он видит, как погибели сыны
На палубе среди канатов, тросов,
Поймав его — вот хрюкины свины! -
Над ним глумятся. Мрак в глазах матросов.
А он ребёнок, нет на нём вины.
Не надо ему рыбьих их отбросов.
Сел на корабль, не заплатив цены?
Да, сел, а что? Глупейший из вопросов.
Часы его, похоже, сочтены.
Бросится в море — прочь от хуесосов.

***
Геометра Евклида однажды спросили:
"Прокормить сам себя, числовед, ты хоть в силе?"
Вопросившему выдал обол грек лукавый:
"Ибо ты ищешь пользы". Слова всех взбесили.

Что сказать хотел этот в пространствах блукавый?
То-то вид у него не просильно-ласкавый!
Словно гуси на лебедя заголосили.
Хитрецу подмигнул лишь бродяга клюкавый.

Геометра Евклида спросили однажды,
Не умрёт ли мудрец в жаркий полдень от жажды,
Если будет не пользы искать, но оболы

Раздавать вопросившим его как всегдажды
Миловзорам, прекрасным, как те дискоболы:
"Геометрия ли избавляет от стражды?"

***
Водомёт стремится к синеве.
О, душа, очей твоих бездонных,
В ниспаденье листьев монотонных,
Чертящих холодный след. О, две
Ясные зеницы! Листьев сонных
Паданье. Их пятна на траве
И бассейна глади в торжестве
Траурных ресниц, взор похоронных
Мой печальный. Кружно голове
От утрат октябрьских, так уронных
И костров из листьев благовонных.
Бог так отразился в божестве
И привлёк к себе среди львов тронных
Стан богини, встав к ней. Стон в молве.

В ЭДЕМЕ

Людей происхожденье таково:
Бог взял и вдохнул духа в вещество,
И духом Его образ и подобье
Запечатлело первосущество,
Прикрывшее листочком бесстыдобье.
— Адам, Адам, калачил ли ты сдобье?
— Жена, что Ты мне дал, она его
Калачила, ей самое удобье!
— А ты, Ева, не скажешь ли чего?
— Змей совратил меня и от него
Я научилась делать изгладобье.
На мне же кроме листьев ничего:
И вот, мы сшили это несподобье,
Ибо мы наги. Только и всего!

***
Весеннее вновь обновление,
Но воды ещё не сошли,
А на берегу оживление -
На льдине увиден вдали
Зек беглый, всем на удивление
Стоящий спокойно. С земли,
Построив солдат отделение,
Командует прапорщик: "Пли!"
А он всё стоит. Умиление.
Царапины не нанесли.
Начальничек впал в исступление,
Орёт: "Целься в грудь, не шали!"
Но зек всё стоит. Потепление?
А мир в душе от конопли!

***

Все на уборку зерна!
А ты всё та же, страна.
Убраны все зерновые?
Есть в закромах семена?
Песни поёшь строевые?
Щедр мужик на чаевые,
Зато без денег жена,
Да с ребятёнком на вые.
Скоро, однако должна
Вновь разродиться она.
Доски, мужик, гробовые
Пропил опять нахрена?
Справные все, деловые.
Жжёт мужика-то вина.

***
Осмеянье волхвами
Ещё хуже рва со львами -
Льву хоть заградить уста
Можно, а волхва халвами
Сколько ни корми, свята
Речь его не будет — та
Ещё речь, да с булавами,
Ух, какая лепота!
Почудит волхв над словами,
Как блудник под деревами,
Пресвятая простота!
Все качают головами.
Совесть у волхва чиста
Не всегда. Богат дровами.

***
Ибо ты говоришь: их бихевиоризм
Примитивен и пошл, как их метеоризм,
Когда в анус себе они вводят объекты,
Вызывающие полевой озверизм.
Рухнули их программы, в руинах проекты
Сексуальной реформы. Субъект есть субъекты
Референтного круга его. Грани призм
Порождают лишь тварного света эффекты,
Я же свет смысловой вам на спектры разъял,
Ставя интроспективные эксперименты,
Спор ведя в одиночку: Таки отстоял
Метод — и полетели в меня экскременты!
Ужас, что ли, учёных мужей обуял?
Вы за что отобрали мои документы?

ВОР И ВОРОВКА

Стихотворство — это страсть.
Вор не может не украсть!

1
Нехорошо вкушать помногу мёд
И добиваться славы не есть слава.
Однако пусть попробует возьмёт
Ночного вора шумная облава!

Матёр — ума у чёрта не займёт.
Ишь, отличает золото от сплава,
А бриллиант от страза. А проёмёт
Ворюги сердце ушлая шалава.

Вкушать помногу мёд нехорошо
И славы неприлично добиваться.
Приметы? — Говорит порою "шо",
Предпочитает скромно одеваться.

Срок отмотав, повторно не судим,
Вор есть поэт по имени Вадим.

Мы вор и воровка,
Воруем меда,
Норов и сноровка,
И будет еда!

В руке монтировка,
В другой буравда,
В сарае задровка,
Небось, как тогда.

Дубрава-дубровка,
Из пчёл борода.
Продегустировка.
Сот стоит труда:

Восковый покров-ка
Отдай-то сюда,
Летуча коровка,
Всё съем? — Не беда!

Приподнята бровка.
Вкусна ль ягода?
Борьба-поборовка
Нежна иногда.

А экопировка
Нужна не всегда:
Так значит шнуровка
Затянута, да?

Лица посуровка -
Не лезь, вор, сюда!
Ах! Татуировка:
С губами звезда!

Всё, вор, невздобровка,
Тебя ждёт беда -
Я баба-ветровка,
Палю города.

***
Коммунизм — не утопия,
А реальная вещь,
Если он — филантропия,
А не пьющий кровь клещ.

БЫЛИНКА

В мириадах звёзд Солнце — пылинка,
А Земля и вовсе не видна.
Пред Тобой я, Господи, былинка
Малая, которой смерть страшна.

Я росту из бедного суглинка,
Почва подо мною не тучна,
В повести земли моя былинка
В пламени огня не зелена,

А уже черна. Я прах и пепел.
В знойном небе реял ястребок,
Да кузнечик о ночной тропе пел,
Звёздной, необъятной: Бог глубок.

Ничего не знаем мы о смерти.
Мёртвые воскреснут — в это верьте.

***

Камень лежит,
Солнце светит
Здесь, за горизонтом.
***
Я основал столпы и изваял колонны
Живого храма. Глаз на вшедшего уклоны.
И странные порой доносятся реченья
До слуха моего от тех, кто неба склоны

На себе держит. Смутного значенья
Исполненные. Друг в друга включенья
Есть звуков, запахов, цветов — хрупки заслоны,
Экспансия сильней взаимного влеченья.

Запахи юные как детские пелёны
Есть и как зов свирелевый зелёны.
Другие же требуют вовлеченья
Всех чувств и памяти, развратны и солёны:

Так амбра, мускус, нард, бензой чувствам мученья
Способны причинить, уму же — помраченья!

СТРАСТЬ К МИСТИФИКАЦИИ

Когда выходишь ты с ленивостью беспечной
Под звуки музыки, что бьются в потолок,
То бёдра твои с их гармонией навстречной
Не в силах описать поэта бедный слог.

И когда я смотрю с жертвенностью обречной
На этот низкий лоб, который так полог -
Он пышной люстрой озаряем яркосвечной!
То взор твой развращён как к прелести прилог.

Молюсь: как хороша и странно свежа в вечной
Юдольной суете та, память о ком — клок
С овцы паршивой и в чьей грешно-человечной
Душе уже взимал червь с персика налог.

Кто ты — корзина смокв с мякотью безупречной,
Надтреснутый сосуд, надкусанный яблок,
Молох, что жертвою не сыт новоиспечной?
Шлет стрелы твоих глаз искуснейший стрелок!

Я знаю, есть глаза с тоскою неизречной,
В них нет никаких тайн, пустые как брелок,
Готовые на всё ради столь краткотечной
Забвения волны... Закат зрачков: Белок:

Не хватит ли того, что ты — виденье млечной
Разрыв-травы, а я — не сброшенный молок,
А Шарль Бодлер, поэт с душой неискалечной?
Прости меня, Париж, за честный эпилог!

***
Реинкарнация как воскресенье мёртвых
Доказывается в эксперименте.
Шансы малы? — Вмешивается чёрт в их
Сретение в улученном моменте!

ПОСЛЕДНИЙ

Ой ли обманут опальной судьбой
Лебедь хмельной ясновидной неволи?
В долгой агонии бился от боли
Девственный князь высоты голубой.

Клин лебединый не звал за собой:
"Мы улетаем! Доколе? Доколе?"
Лютая слава светилась всё боле,
Боль воссияла — то видел любой!

Белая более белого снега
Билась во льду лебединая нега,
Только сковала её не земля.

Сон ледовитый взломал ли надменно,
Муку последнюю больше не для,
Лебедь поэзии? Быль — неизменна?

Комментарии: 4, последний от 23/02/2013.
Размещен: 23/02/2006, изменен: 17/02/2009. 132k. Статистика.
Поэма: Религия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"