Снежная тюрьма вовсе не оправдывала своего названия. Она находилась на самом севере королевства Панфил, но, тем не менее, холодов там никогда не было, и снега естественно тоже. Узники готовы были поклясться, что место их заточения было самым грязным куском мира, и они, несомненно, были правы. Расположенный в низине полуразрушенный замок постоянно был затоплен из-за дождей, а большинство камер были расположены под открытым небом, и в качестве крыши над головой заключенных была решетка, что нередко приводило к смерти. Поэтому наряду с повешением, преступники часто были казнены водой. Если человек попадал сюда за воровство, то его сажали в камеры, расположенные под замком. Без окон и света узники томились три дня, после чего следовала "награда вору" - отрубание одной из четырех конечности, которую выберет сам вор. Затем узника отпускали на волю, где он либо умирал от большой потери крови, либо навечно оставался изгоем и калекой.
Отличительной чертой этой тюрьмы являлось то, что лишение свободы как наказание здесь никогда не применялось согласно составленными королевой законам. Человек, попавший сюда не за воровство, мог даже не надеяться на возможность сохранить себе жизнь. Побег из этой тюрьмы был невозможен. Ведь весь этот замок был построен для заточения не простых людей, а магов. Королева Милиса была ярым противником волшебства, и потому все цепи и кандалы в этой тюрьме были сделаны из элизовского металла, добытого и освещенного в горах Светлой богини Элизы. Маги, закованные в подобные цепи, лишались всех своих сил и способностей, превращаясь в обычных людей, и смерть, безусловно, находила их на виселице или под водой.
Именно все это вспоминал и осмысливал сейчас юный вор Селиим, по воле тяжелой судьбы оказавшийся здесь. Как только его поймали в деревне за кражу хлеба, поставили клеймо вора и направили в Снежную Тюрьму, он не поверил в то, что это на самом деле происходит. Он до последнего верил в то, что спит и желал как можно быстрее проснуться. Он закрывал глаза и верил, что, открыв их, он увидит все тот же грязный переулок, где уснул вчера. Но вера его не оправдывалась, и каждый раз, открывая глаза, он отчаивался все больше и больше. Когда его, грязного и измученного, бросили к ногам главного надсмотрщика, он с ужасом для себя заметил, что жизнь ему противна. Он увидел усмешку на лице этого толстого зажравшегося тюремщика и захотел немедленно исчезнуть с лица этой земли.
"Они глумятся надо мной, - с горечью думал Селиим - Сейчас они спросят, какая рука нужна мне меньше всего..."
- Вор! - раздался позади басистый голос, сопровождавший его всю дорогу от деревни до тюрьмы. Глаза главного надсмотрщика загорелись. Он потер ладошки, представляя, наверно, деньги, полученные за поимку вора.
- Славно, славно, - произнес он, глядя на Селиима довольным взглядом - Какая рука нужна тебе меньше всего, а?
Селиим поднял усталые глаза вверх, представив самого себя. Худой, голодный, обмазанный дорожной и уличной грязью юноша, чья судьба и жизнь уже погублена. Он пожалел себя, зная, что больше некому этого сделать и сказал:
- Я... предпочту смертную казнь.
Он сам удивился собственному голосу, звучащему так жалко и смешно. В полной растерянности он ждал ответа тюремщика целую вечность, как ему показалось. Глазами, полными презрения и отвращения к самому себе, Селиим разглядывал красную рожу надсмотрщика, которому от этого было совсем не весело, хоть он и пытался радоваться чужому горю.
"Ну же! Что ты тянешь с приговором!? Дай мне умереть!"
- У него есть право выбрать смерть, - нарушил раздумья низкий голос за спиной вора. Голос, к которому вор уже привык.
- Да, да, я знаю, - отозвался надсмотрщик - Пусть будет так. Найдите ему тогда камеру наверху.
Селиим на мгновение почувствовал вкус торжества от того, что не дал надсмотрщику поглумиться над собой. Но вместе с тем приближение смерти заставило его рот наполниться горечью и тошнотой. Ему казалось, что прямо сейчас он испустит дух перед ними всеми, обольется слезами. Как бы он не желал убедить себя в том, что он равнодушен ко всему, что сейчас происходит, его горечь только усиливалась. Глаза его все-таки заблестели, и капли горячих слез побежали по щекам.
"Проклятая, проклятая соленая вода!" - выругался он про себя. Он опустил голову как можно ниже, чтобы никто из тюремщиков не смог увидеть его слабости. Он пытался не издавать ни звука, но рыдания душили его, и вскоре он невольно начал вздыхать, сопровождая каждый вдох и выдох стонами и всхлипываниями. К его счастью, в эту самую минуту к ногам главного надсмотрщика бросили еще одного человека, уже закованного в цепи.
- А это еще кто? - брезгливо буркнул толстяк - Еще один вор, а?
Человек с низким голосом открыл рот, чтобы ответить, но узник сам перебил его. К всеобщему удивлению, голос этого узника был весел, будто он и не был сейчас в тюрьме.
- Меня Марфуст зовут, - сказал он, мельком взглянув на Селиима - Я не вор, я маг. И я прошу вас отпустить меня, если вы хотите сохранить свои жизни.
Селиим своим ушам не поверил. Мгновенно перестав плакать, он поднял свою голову и стал разглядывать мага. На вид ему было не больше тридцати лет, стройный и красивый, он нагло заглядывал в лицо каждого тюремщика, смеясь им в лицо и радуясь неизвестно чему. Когда маг повернул голову к вору, того сразу пронзил озноб, и он поспешно отвернулся.
"Да что же он такое говорит!? Он закован в элизовские цепи, он даже не сможет колдовать. Он сумасшедший!"
- Ты болен на голову, маг! - засмеялся главный надсмотрщик, и его подчиненные тоже засмеялись вместе с ним. Тем не менее, смех их не был пронизан весельем. Они смеялись лишь, чтобы доказать магу его глупость и сумасшествие.
- Я же сказал тебе, красная рожа, что меня зовут Марфуст! - засмеялся волшебник в ответ - Я даю вам всем последний шанс! Отпустите меня на свободу, и, даю слово, никого из вас не тронут.
Все тюремщики пресекли свой смех, и отошли от мага на шаг дальше. Они все знали, что на мага надеты цепи, и он не может колдовать, но все же что-то пугало их, как и Селиима. Вор наблюдал за всем происходящим с большим интересом. Он заметил, что маг искоса поглядывает на него. Он даже что-то шевельнул губами, но вор не услышал, а переспросить уже не мог.
- Я не могу слышать его бредни! - рявкнул главный надсмотрщик - Я не потерплю подобных оскорблений в мою сторону!
Он ткнул своим жирным пальцем в мага и продолжил:
- Таких сумасшедших, как он, я еще в жизни не видывал! Уведите это отродье в камеру! И вора тоже пристройте куда-нибудь.
Тяжело дыша, тюремщик поспешил удалиться из этого места. Но ему вслед послышались возгласы остальных тюремщиков по поводу того, что только одна камера наверху осталась свободна.
- Тогда вора в камеру, а мага повесить прямо сейчас! - отмахнулся толстяк и скрылся так быстро, что даже Марфуст не успел ничего ему вслед сказать.
Селиима подняли на ноги двое мужчин и поволокли по коридору, так как сам он еле двигал ногами. Почему-то вору хотелось посмотреть на мага в последний раз и, может, даже попрощаться с ним, но его утащили так быстро, что он лишь смог услышать дерзкие крики Марфуста:
- Да здравствует смерть! Я не боюсь ее! Все вы за это поплатитесь! Знайте, что я не один, и за меня есть, кому отомстить!
"А за меня отомстить некому" - с досадой подумал Селиим. Но потом он понял, что и за этого отчаянного мага вряд ли кто-то отомстит. Хотел бы он сейчас поговорить с ним перед смертью, выплакать ему все свои грехи и излить душу. Почему он так хотел, он сам не понимал. Что-то было в этом волшебнике такое, что напугало тюремщиков и даровало надежду Селииму, мимолетную надежду на спасение, которая развеялась в пух и прах, как только Марфуста приговорили к виселице. Вор думал, что сейчас этот маг порвет цепи, убьет всех тюремщиков своей сильной магией, и Селиим начнет новую жизнь за пределами ненавистного ему Панфила. Но этого не случилось, и случиться не могло. Все глупые надежды сломались и ранили юношу сильнее, чем он мог ожидать. Он не сдерживал больше своих слез. Он плакал так сильно и отчаянно, что тюремщики, тащившие его в камеру, стали идти быстрее, чтобы кинуть его за решетку как можно скорей и не слышать рыданий.
Как только они поднялись на верхний этаж, по колено заполненный дождевой водой, запах гнили и смерти ударил Селииму в нос. Мысль, что среди этого смрада он проведет еще несколько дней, пугала его больше, чем мысль о смерти.
"Поскорее бы все это закончилось!" - взмолился Селиим, и в ответ стоны больных узников кругом окружили его. И слева, и справа от него были камеры, в каждой из которых сидели такие же грязные преступники, как и он. Его протащили в самый конец коридора и пихнули в самую вонючую, как ему казалось, камеру.
Селиим плюхнулся в воду, не прекращая рыдать, и стал давить себе на виски, думая, что это облегчит его боль. Он захотел вспомнить хоть что-нибудь хорошее перед смертью, но все его воспоминания были наполнены горем. Улыбка родителей? Он в глаза их никогда не видел. Поцелуй девушки? Вот еще! Под слоем грязи никто не видел его лица, все разбегались от него, думая, что он мертвец. Единственный, кого Селиим вспомнил без сожаления, это его старший брат, который заменял ему отца. Разница между ними была в десять лет, а может даже и больше. Братья даже не были уверены, что их связывают кровные узы, но заботились друг о друге, зная, что больше никому нет никого дела до их существования. Старший брат работал грузчиком, и мог позволить себе жить в маленьком полусгнившем домике на краю деревни. Селиим жил с ним, готовил еду и очень редко выходил из дома, читая старые книги. Где он их находил, он не помнил, но чтение было неотъемлемой частью его жизни. Пусть они с братом и жили бедно, но им хватало на существование, и они чувствовали себя счастливыми, заботясь друг о друге...
- Мальчик!
Селиим прервал свои мысли и попытался понять, из какой камеры послышался голос. Он сколько-то повертел головой, но после долгой тишины подумал, что ему показалось.
- Мальчик! - вновь послышался голос, принадлежащий старой женщине - Я сижу справа от тебя. Ты не сможешь меня увидеть. Перестань плакать, мальчик, перестань...
- Кто вы? - спросил Селиим, утирая слезы. Он почувствовал легкое облегчение, зная, что сможет хоть с кем-то поговорить. Но пауза повисла слишком долгая, и, не дождавшись ответа, Селиим вновь стал думать о брате.
- Уже не важно, кто я, - вдруг ответила старуха - Твоя жизнь интересует меня больше...
- Моя жизнь уже кончена, - простонал Селиим, чувствуя в своем голосе нотки последней мольбы. Возможно, он хотел взмолиться о помощи к кому-то, возможно, хотел, чтобы его просто успокоили.
- Кто знает, - ответила старуха, и вновь надолго замолчала.
Селиим почувствовал, что нуждается сейчас в этом разговоре больше всего на свете. Он знал, что сейчас из его глаз польются совсем не те слезы, что прежде. Это будут слезы спокойствия и легкости души. Он захотел обнять эту женщину, упасть к ее ногам, полюбить ее как мать родную. Но ничего этого он сделать не мог, и поэтому просто тихо произнес, сдерживая свои эмоции:
- Поговорите со мной. Слышите? Я нуждаюсь в вас. Не покидайте меня...
- Увы, - ответила старуха - Скоро я уже покину этот мир. Сейчас за мной придут.
Она прокашлялась, так сухо и болезненно, что Селиим испугался, не умрет ли она сейчас от этого. Но старуха прокашлялась и продолжила говорить:
- Расскажи мне, мальчик, почему ты здесь? Ты такой молодой, в тебе столько сил. Чем ты прогневал богов?
Слушая ее, юноша представлял в голове ее мерный и мудрый взгляд, видел, как она качает седой головой взад-вперед. Представлял ее руки, морщинистые, но нежные, как у матери. Хотя Селиим и не мог представить себе нежность материнских рук, он все равно верил, что будь они сейчас на свободе, она обняла бы его, как сына, и он почувствовал бы счастье, какого не чувствовал никогда.
- Я не сделал ничего, что могло бы прогневать богов, - заговорил узник - Они жестоки, и любят губить людские жизни. Я никому никогда не делал зла. Я жил, не выходя из дома и не общаясь с людьми. Я читал, я жил своей жизнью.
Плечи его вновь затряслись от рыданий. Но он все-таки чувствовал, что покой совсем рядом. Он хотел излить этой старухе всю тяжесть, что была на его душе, даже не думая, что у нее этой тяжести может быть еще больше, чем у него. Выслушайте меня, думал он, и я умру с чувством покоя на душе.
- Я никому никогда не делал зла, - повторил он.
- Но и добра ты тоже никому не делал, - ответила старуха - Есть ли у тебя близкие, которые смогут оплакать тебя?
Селиим вновь вспомнил брата и свою мерную жизнь с книгами в старой хижине. Немного подумав, он ответил:
- У меня нет родственников.
Старуха громко вздохнула, выразив в этом вздохе всю тяжесть своей жизни.
- Тогда ты можешь умереть спокойно, не беспокоясь ни о чьей судьбе.
- А вам есть, о ком беспокоиться? - тут же спросил юноша.
- У меня есть сын, - ответила старая женщина - И он тяжело болен...
Она вновь вздохнула, и повисла тишина. Селиим ждал, что она что-то еще скажет, но она молчала. Тогда он, наконец, решил рассказать всю свою жизнь.
- Я до четырнадцати лет жил со старшим братом. В старой хижине. С книгами. Как я и говорил, я читал целыми днями, и не выходил к людям. Я не делал зла, но боги забрали у меня эту спокойную жизнь. Они забрали моего брата, так жестоко убили его, лишив меня всего. Я был вынужден скитаться по улицам, и есть объедки. Я ползал в грязных канавах, я унижался перед теми, кто был слабее меня. Но многие люди были ко мне добры и иногда даже давали мне денег... Так было два года... И потом все уже знали меня, и многие стали побаиваться...
Селиим ненадолго остановился. Ему было до безумия стыдно признаваться этой женщине в воровстве. Но, заметив, что слезы больше не сочатся из глаз, он поверил в близкий конец спокойствия и посмертного счастья.
- Я стал воровать еду, - на выдохе произнес юноша.
После этого старуха долго молчала, и он молчал. Кроме стонов узников из других камер, неслышно было ничего. Невольно Селиим вспомнил волшебника Марфуста, с сожалением подумал о его казни. Мысленно простился с ним, и облокотился на стену, чувствуя сонливость.
И тут старуха заговорила монотонным протяжным голосом:
- Боги всегда поступают правильно. Да, ты никому не делал зла, но и добро ты тоже не нес этому миру. Ты был бесполезен. Боги забрали твоего брата, чтобы ты, наконец, вышел за пределы своих книг к людям. Ты бедный мальчик, но есть много людей, страдающих гораздо сильнее тебя...
В другом конце коридора скрипнула дверь, и тяжелые шаги застучали по коридору.
- Это за мной, - спокойно сказала старуха.
- Нет! - неожиданно для себя закричал Селиим - Скажите мне еще что-нибудь! Поговорите со мной в эту последнюю минуту! Расскажите мне про своего сына!
Он отчаянно стал протискивать свои руки сквозь решетку, желая дотянуться до ее рук, желая прикоснуться к ней.
- Моего сына зовут Далибор.
- А чем он болен?
- Это трудно объяснить...
- А вы попробуйте!
Тяжелые шаги становились все ближе и ближе, но старуха оставалась спокойна. Она уже давно ждала своей смерти.
- Мой сын болен душой, - прошептала она - Болен настолько, что даже не сможет меня оплакать...
Тюремщик прошел мимо камеры Селиима и остановился напротив женщины. Звеня ключами, он открыл тяжелую железную решетку, и Селиим с трепетом стал ждать, когда выйдет старая женщина. Он вытянул руки насколько мог, он знал, что она, проходя мимо него, обязательно до него дотронется. И вот он увидел ее. Все, как он представлял: седые волосы, мудрые глаза и морщинистые нежные руки. Она улыбнулась ему и прикоснулась к его протянутой руке...
- Не может быть, - с ужасом прошептала она и застыла на месте.
- Чего встала, старая ведьма?! - закричал тюремщик, но женщина не слышала его. Она круглыми и счастливыми глазами смотрела на Селиима, будто он был тем, кого она искала всю свою жизнь.
- Я знала, что когда-нибудь я почувствую это! - ликовала она - Это счастье! Это немыслимое счастье! Боги были безумно правы, забрав твоего брата!
Слезы брызнули из ее глаз, и она, из последних сил сопротивляясь тюремщику, вцепилась в руки Селиима, говоря свои последние слова:
- Если ты найдешь моего сына, излечи его душу! Пообещай мне! Его зовут Далибор! Он в тех проклятых лесах на севере. Обещай мне, что поможешь ему! Обещай, мальчик!
Селиим поспешно закачал головой, повторяя "обещаю, обещаю". Тюремщик схватил старуху за волосы и потащил по коридору. Его ругань еще долго была слышна:
- Проклятые волшебники. Конь бы вас всех побрал вместе с вашей магией! Вот же приноровились! Еще этот Марфуст - наглый шарлатан! Пожелал умереть тремя способами сразу! Всех уже с ума свел! Ну, ничего! Сейчас вас всех повесят!
"Марфуст еще жив!" - с проблеском надежды подумал Селиим. Почему-то он вновь, поверил, что маг спасет его. Но такие глупые надежды вызывали смех над самим собой. Такой злорадный смех: "Ах, ты, глупый Селиим! Не бывает в жизни таких счастливых концов! Сейчас все твои смешные мечты повесят на толстой петле! Ха!"
Вор стал расхаживать по своей маленькой камере взад-вперед. Он обдумывал слова старухи и не понимал, почему она говорила так, будто Селиим не погибнет сейчас, будто он окажется на свободе и сможет найти ее сына. Он стал представлять в голове тюремщиков, качающихся на виселицах.
"Раз тюремщик, два тюремщик, три... - думал Селиим - Я хочу, чтобы все они умерли. Все до единого."
Затем он представил, что же сейчас могло происходить со старой женщиной. Убили ее или нет? Чувствует ли она сожаление? Думает ли она о нем или о сыне? Селиим не мог знать ответы на эти вопросы, поэтому он просто встал на месте и принялся смотреть сквозь решетку, стараясь не думать ни о чем.
И тут раздался сильный толчок. Вода в камерах заплескалась, по стенам разошлись трещины. Отовсюду послышались испуганные крики. Раздался второй толчок, еще более сильный, чем первый. Селиима охватило незнакомое ему до этого чувство, совмещающее в себе страх и торжество.
"Вот оно! Началось!"
Селиим был больше, чем уверен, что это месть Марфуста. Он знал это своим нутром, и он смеялся как сумасшедший. К тому же просьба старой женщины и данное ей обещание никак не могли ему позволить умереть.
"Раз, два..."
Раздался третий толчок. Настолько сильный, что Селиим плюхнулся в воду, и треск каменных стен полностью заглушил крики узников. Гигантский кусок стены с плеском упал рядом с юношей, и решетка над головой, не поддерживаемая больше ничем, наполовину провалилась в камеру. Где-то засверкало пламя, где-то засвистела сталь. Селиим понял, что крики издавали вовсе не узники, что месть свершилась. Марфуст не сумасшедший, за него мстят, и мстят очень жестоко.
По коридору кто-то бежал, и, похоже, это были освобожденные узники. Гремели цепи, рушились стены, и крики тюремщиков раздавались тут и там. Селиим вцепился в решетку, мимо которой уже так свободно бежали такие же преступники, как он. Его на мгновение охватила зависть, ведь именно он должен выбраться сейчас и бежать к новой жизни, а не они. Это он дал обещание женщине, это он должен выполнить его, а не кто-то другой.
- Выпустите меня! - с яростью закричал он и вновь заплакал от досады. Он укоризненно посмотрел вверх, спрашивая, за что боги дали ему эту надежду, и вдруг вновь лишили ее.
- Выпустите! - снова закричал он, дергая злосчастную решетку. И сразу перед ним показалась стройная фигура Марфуста.
- Может, тебе дать это? - усмехнулся он и протянул Селииму связку ключей.
Селиим вцепился в эти ключи с дикой радостью. Он ликовал и, покинув грязную камеру, сам от себя этого не ожидая, принялся благодарить Марфуста за все, что тот сделал. Он не замечал, что вся одежда и все руки мага были залиты кровью, что повсюду лежали мертвые тела, поедаемые разбушевавшимся огнем. В эту минуту он был слишком счастлив, чтобы замечать все это, слишком счастлив, чтобы осознавать невозможность всего произошедшего с ним, и слишком счастлив, чтобы задаться вопросом, как же все-таки этот волшебник Марфуст смог сотворить то, на что нужна целая армия.