Аннотация: Почти два а.л. текста, а романтики пару абзацов...
Оковы равновесия - 5
Мозаика души.
Часть 1. Ритуал.
Боль скрутила и обожгла даже сквозь наркоз. Ощущения и звуки неожиданно накатили, пробиваясь через призрачную пелену бессознательного, сонную тяжелую дрему.
Неразборчивые резкие слова, выкрики, приказы. Агрессивные, и, кажется, отчаянные.
Странное режущее чувство внутри... ведь его не должно быть?
Будто тело и душу терзают огромные когти, а тонкие оголенные нити горящих нервов, до последнего момента соединяющие их в единое целое, рвутся со звонким, пронзительным звуком, словно струны гитары.
Горячо, горячо, горячо, горячо! Больно!
Но окутывающий тело и разум сумрак затягивал все глубже, отстраняя от ощущений тела. Но не разума...
Звуки еще прорывались в гаснущее сознание, складываясь в слова, отрывки фраз, но уже не осознавались. Не собирались во что-то цельное, что подвигло бы на борьбу. С болью, забвением, смертью...
А боль, горячая, рвущая, тяжелая, вспышками расползалась по непослушному телу, придавливая... выдирая из забвения. И уже непонятно, с чем бороться...
...теряем...
Серость накатила волной, высветляя в погружающемся в темноту разуме отрывки воспоминаний, раскатывая сознание в белесую горячую полосу, свивая его в клубок, все быстрее катящийся куда-то... В свет, ледяной, маревом застилающий бело-голубую искру, разрастающуюся в воронку...
Еще одна резкая вспышка боли, и...
...голоса...
...разряд! ...разряд! ...
Светлая линия уходящей в воронку тропы внезапно оборвалась, сворачиваясь неаккуратным серпантином, дернулась, смялась и запуталась. Ломая сознание, выдирая его из тела, обрывая последние связи, ощущения, мысли...
Боль, звуки, свет, тьма - все растворилось в бесконечности, в огромном ничто. Долгий, долгий миг не было ничего. Только мягкая, словно пуховое одеяло и такая же душная тишина, окутывающая туманом. Потом появился ветер, легкий прохладный бриз, овеивающий обрывки измученного сознания. Он все усиливался, и, наконец, подхватив серые полупрозрачные лохмотья души, куда-то потащил, раздергивая их на нити.
Рывок, кружение, еще и еще, пока последние искры разума не погасли, затягиваемые цветным водоворотом.
И снова боль, боль, боль, горячей волной захлестывающая... что? То, что осталось.
И долгий полет сквозь бесконечность, что-то ласково шепчущую клубку мятой вуали. Расправляющую ее холодными мягкими прикосновениями, разглаживающую, пускающую по коже холодные мурашки...
По коже...
Мурашки?
Я мерзну?
Тело, у меня есть тело?
И оно мерзнет. От холода... настоящего, заставляющего трястись мелкой дрожью, пытаться свернуться клубком, сжаться в комок, укрыться.
Но нет, нет... не получается.
Тело не движется. Нет сил приподнять раскинутые руки, шевельнуть сведенными судорогой пальцами.
Нет... возможности двинуться. Запястья зафиксированы толстыми широкими браслетами, точно такими же холодными, как и ложе... Да, под спиной гладкий камень, а перед распахнутыми глазами пляшут огни свечей. Тусклых, оранжево-красных огоньков много, очень много, и они скорее скрывают все, окружающее меня, чем...
И складываются в узоры, резкие, ломаные, постоянно меняющиеся, почти... живые?
Как странно, нет ни удивления, ни страха, словно все эмоции остались где-то там... где? Там, где остался яркий белый свет ламп, шелест бумаг, которыми набита медкарта, звяканье стали о сталь, голос анестезиолога, велящий считать... зачем? Ни страха, ни любопытства, серая полоса, ничто... Память как полустертое полотно.
Равнодушие. Словно из души вырвали кусок, оставив пустое место с неровной кривой заплаткой, пришитой на скорую руку.
А тело... оно было. И пока этого довольно.
Ноги словно горели, горячие искры бежали от кончиков пальцев по нервам, собираясь в огненный ком где-то в животе, в обжигающем очаге, а потом накрывали с головой, возвращая ощущения полнее и ярче с каждой волной.
Вот только не шевельнуться, никак.
Живительный ток прерывался в лодыжках, закованных в каменные колодки, леденящие кожу.
Голова тяжелая, внутри словно от виска к виску железный шарик перекатывается, и бьется, бьется о кости черепа. Губы сухие, во рту мерзкий железистый привкус. А перед глазами все так же пляшут огоньки.
Это... раздражает. Неожиданная эмоция, такая яркая, словно открыла какой-то шлюз. В сознание хлынули звуки.
Потрескивание свечей, стук, звяканье, завывание ветра где-то далеко и... голоса.
Голоса.
Разговор где-то там, за преградой из свечей. Людей не видно, но различимы слова, складывающиеся во фразы. И странно, незнакомые, чужие уху звуки почему-то понятны, складываясь в предложения, речь течет, наполненная смыслом, настроением, интонациями.
Собеседников трое и они легко различимы. Шелестящий и вкрадчивый, но, кажется, привыкший повелевать, другой полный спокойной уверенности профессионала, чуть глуховатый, еще один хриплый, нервный и суетливый.
Диалог вился тонкой нитью по краю сознания.
- Ну вот, видите, господа, - это нервный, - все в порядке. Жива, дышит, на внешние воздействия не реагирует...
- Но объяснит ли мне кто-нибудь, отчего эта девица почти умерла? - вкрадчивый спросил резко, - вы гарантировали качество ритуала?
- Несомненно, - спокойный голос бестрепетно оборвал обвинения, - но только ритуала, никак не материала, который, если помните, предоставлен был именно вами! И гарантий того, что тело и душа его выдержат, я не давал. Если бы вы воспользовались заготовкой... - отчетливо прозвучавшие лекторские нотки до зубовного скрежета разозлили вкрадчивого господина. - А так линии магического напряжения в теле, для этого не предназначенном, только его выжигают.
- Да, да, да! - оборвал вкрадчивый, - но вас рекомендовали как лучшего специалиста!
- И стоит слушать его рекомендации. Кроме того, кукла еще дышит. Вы что-то еще потребуете? Я - ритуалист, не целитель.
- Тише, тише господа! - вмешался нервный, шелестя какими-то бумагами, - успокойтесь. Стоит завершить ритуал. Время не ждет!
- Последняя проверка, - спокойно проговорил ритуалист, - ваш приказ должен быть первым. Я проверю реакцию и зафиксирую эффект.
Огни свечей дрогнули, расходясь, обозначая дверной проем за плотными портьерами. Странный занавес, отделяющий внутреннее, холодное, равнодушное и спокойное ядро, похожее на стылые глубины замерзающего осеннего озера от внешнего мира.
В проеме возникла фигура. Высокий силуэт или просто кажущийся таким для меня, распластанной по камням. Танцующие огни обрисовали хищный профиль, пышное, наверное, роскошное, одеяние. Камзол с широкими рукавами, из расшитой темной золотой нитью ткани, на плечи накинут плащ, скрепленный большой фибулой. В большом камне плясали кроваво-красные блики.
Что-то внутри дрогнуло. Я равнодушно отметила, что когда-то это легкое шевеление было страхом. Не моим, чужим, выматывающим и опустошающим почти ужасом.
Моргнула, пропустив момент, когда вошедший оказался рядом, наклонился, вглядываясь в мое лицо. Тяжелый мускусный, терпкий и сладкий до приторности запах, накрыв с головой, заставил затаить дыхание. Дрогнули онемевшие пальцы, по мышцам прошла судорога, плечи и шею повело, сводя от боли.
В поле зрения возникла еще одна фигура. Коренастый мужчина, в наряде попроще, и даже в свете пляшущих оранжевых точек, казался совсем обыкновенным. Никаких кружев, бантов, камней, золота. Он коснулся лба кончиками пальцев, нарисовал на коже узор, ожегший огнем.
- Рефлексы в норме. Прошу - приказ, я готов к фиксации.
- Посмотри на меня! - вкрадчивое шипение заползло в уши, повелевая, приказывая. Я сосредоточила заторможенный плывущий взгляд на узком хищном лице, запоминая. Что-то подсказывало мне - пригодится. Память пригодится...
- Повторяй!
И я повторяю непонятные, шипящие фразы, дерущие горло, с трудом выталкивая их из пересохшего рта. Понимание приходит мигом позже...
"Я отдаю тебе венец... я отдаю тебе венец..." - колоколами билось в сознании.
Вкрадчивый улыбнулся, глянул на ритуалиста, согласно кивнувшего и начавшего производить какие-то манипуляции вне поля моего зрения.
- Возможно, - рука хищным жестом легла на шею, чуть сжимая, - когда я закончу с ее отцом, - ладонь с силой огладила тело сверху вниз, по груди, животу, бедру, - оставлю ее в живых, использую по прямому назначению.
Тело не передернуло от омерзения только потому, что было распято на каменном ложе, какое омерзительное предвкушение было в голосе мужчины в роскошном одеянии.
Серебряная игла кольнула кончик холеного пальца. Густая алая капля скатилась вниз, упала прямо на губы, расплывшись соленой кляксой. Ритуалист провел по нижней, размазывая жидкость и затянул неспешный неразборчивый речитатив. Вкрадчивый довольно и предвкушающе улыбнулся.
Тени свечей плясали на лицах, искажая, будто бы обнажая истинную сущность этих людей. Чудовищную сущность. А внутри, в животе над горячим очагом, словно скручивался тугой небрежный узел c торчащими в разные стороны нитками. Потянешь одну и распустится...
Так и надо?
Не хочу...
Крик из-за занавесей:
- Скорее, скорее! - в голосе третьего царила паника.
Шум, пронзительный треск, будто что-то деревянное ломается, гулкий грохот, от которого вздрагивает, кажется, все. И порыв ветра, раздувающий портьеры.
А ритуалист стоит надо мной и все тянет и тянет свой речитатив.
Откуда-то сверху начала сыпаться каменная крошка, сначала мелкая, потом все крупнее и крупнее. Камни оставляли на коже синяки и царапины. Особенно крупный с силой грянулся об алтарь совсем рядом с запястьем, раскололся на десяток длинных острых игл, разлетевшихся в стороны, словно от взрыва.
Бок и шею словно ошпарило кипятком.
А сквозь шум стало понятно, что оборвался речитатив заклинателя. Он медленно опускался на пол, держась за окровавленное лицо. В середине груди торчало что-то... острое.
Узел в животе начал распускаться.
Все вокруг тряслось, не переставая. Огни плясали на занавесях, сливаясь в яркие размазанные зигзаги, метались тени, сыпались камни.
Грохот, гул, взрывы!
И что-то подсказывает мне...
Надо! Уходить!
Надо, надо, надо!
Здесь опасно! Пора!
Уходить!
Неожиданная вспышка ярости разлилась болью в запястьях и лодыжках. Вспышка алого золота и кандалы осыпались прахом.
Рванулась в сторону, волоча онемевшие руки, словно бесполезные палки. Нечувствительные ладони скользили по окровавленному камню, ноги волочились мертвым грузом. Перевалилась на бок, потом на живот и съехала вниз с высокой лежанки. Прямо на теплое неподвижное тело ритуалиста.
В ушах шум, гулко бухает сердце, но сквозь шелест и грохот до меня донеслось:
- Здесь, здесь она! Скорее...
Сознание погасло.
Темнота отступала уверенно и спокойно, неспешно отпуская сознание, позволяя ему всплыть на поверхность, проявиться в реальности. Она будто истаивала, размывалась, а на ее месте проступала совсем другая, новая картина.
Светло. Беленый неровный потолок, стены в светлых деревянных узких панелях, отполированных до блеска, большой подсвечник с потухшими оплывшими свечами на столе. Банки, пузырьки, склянки, куча тряпья, большой графин. Рядом кресло, потертое и расшатанное на вид. Сквозь раздвинутые занавеси в окно просачиваются солнечные лучи. И видны кроны деревьев, подернутые зеленой дымкой.
Тепло, уютно и как-то спокойно. Под головой и спиной что-то мягкое, забинтованные руки лежат поверх цветастого лоскутного одеяла. Легкая ноющая боль в боку. Нет в теле болезненного льдистого оцепенения или выжигающего жара.
Тишина.
Спокойствие и равнодушное ожидание. Осознание того, что это не совсем нормально, но иного не ощущается...
Что дальше?
Сознание холодно и пусто, а память словно рваное покрывало, вся в прорехах и дырах, расползающаяся под прикосновениями. Внутри словно разобранная на кусочки мозаика. И, даже, кажется, не одна.
Это не пугает. Зато требует действия.
Окружающее вызывает странное чувство узнавания. Двойственное, частью будто бы удовлетворенное, радостное, окрашенное любопытством, а частью пренебрежительное, но дающее уверенность в безопасности.
Спокойное ожидание.
Повернула голову на звук отворяющейся двери.
Отметила про себя, что тяжести и той боли, что сопровождала каждую попытку двинуться, сейчас нет.
Вошли двое. Кажется, что были это совершенные незнакомцы, но тут же исподволь накатило странное чувство узнавания. Понимания. Один явно целитель. Невысокий и полноватый, в аккуратном светло-сером одеянии, похожем на мантию. По широкому вороту шел голубой кант. На широком круглом лице, едва он увидел, что я в сознании, расплылась широкая улыбка, перекрывая привычную вежливую доброжелательность.
Второй - солдат, воин, наемник... рассматривала, перебирая в памяти всплывающие слова. Повыше целителя, в простой рубахе, но перетянутой десятком кожаных ремней. На поясе висят короткие ножны, сбоку, под рукой, целый набор ножей в удобных кармашках. На груди - бляха с каким-то гербом. Лицо хищное, худое, недоброе.
Чем-то он похож на того, вкрадчивого... Властностью?
Меня передернуло от неприятного холодка, скользнувшего по позвоночнику.
Но я внимательно смотрела...
Целитель, что-то приговаривая и протирая руки подобранным на столе полотенцем, быстро подошел к ложу, воин... пусть пока будет воин, замер у двери.
Стерпев осмотр и ощупывание, чуть морщась от боли, простреливающей бок при касании, выслушала несколько непонятных певучих фраз, явно обращенных не ко мне. Вопросительно вздернула бровь, прокашлялась, выгоняя застрявший в горле комок.
- О, госпожа, простите, все в порядке с вами будет, - проговорил целитель на понятном мне языке, - да, уже... - он задумчиво нахмурился, - через пять дней. И вы уже сможете вставать, а окончательно оправитесь от несчастья всего через десять...
- Через два дня выступаем в столицу, - неожиданно категорично заявил воин, - Госпожа, прошу принять во внимание...
- Госпожа ...не сможет! Не вынесет нагрузок! - возмутился целитель, - у госпожи тяжелая травма! Ведь... Похищение, попытка проведения ужасного ритуала!
- Время не ждет! И именно поэтому! - резко оборвал воин, повысив голос. - Нам надо спешить!
И закашлялся, прижав руку к груди.
- Все, все, молчу! Вам тоже не стоит нервничать! И отдохнуть! Хотя бы эти ваши несчастные два дня. Кому лучше будет, если вы сляжете на сезон? Хоть и по приезду...
Выговаривая воину, вновь замершему у дверей, целитель смотрел на меня.
Что?
Повинуясь подсказке подсознания, чуть двинула подбородком. Разрешающий удалиться кивок? Да...
- Мое почтение, госпожа. Сер, жду вас внизу... - и мужчина в светлом удалился, что-то бормоча себе под нос про неуемных наемников, не ценящих усилий по спасению жизней. Своих и подопечных.
Воин подошел ближе, недоверчиво на меня глянул.
Ну что еще?
Я равнодушно повела рукой, разрешая говорить.
Само получается как-то. Язык жестов повелевающих...
- Вы пролежали без сознания три дня. Ваш отец требует, чтобы вы были дома как можно скорее. Церемония передачи венца состоится через десятинник. Так что - два дня на восстановление и в дорогу.
А он меня не любит, как нерадивую бестолковую девицу, бесполезную, вечно попадающую в неприятности, требующую постоянного контроля, но - имеющую над ним власть. Пренебрегающую безопасностью ради сиюминутных удовольствий. Глупую куклу, которую требуется беречь по приказу властителя... Опять по собственной глупости причинившую беспокойство множеству людей.
Он меня почти ненавидит... но исполняет свой долг.
И я послушно кивнула. Облизнула губы, набираясь решимости.
- Вам что-то нужно?
Я неопределенно повела рукой в сторону окна, не отрывая взгляда от усталого лица. Пожалуй, не буду затруднять ему работу. Потому что не понимаю, зачем мне это надо, если в последний раз привело на алтарь магического ритуала? Кто-то хотел сделать из меня куклу... Зачем?
Венец... хм. Загадка. Я, кажется, их не люблю?
- Пришлю служанку, - и воин, отвесив придворный поклон, вышел, четко чеканя шаг, будто не он сейчас заходился в кашле и зло сверлил взглядом подопечную госпожу.
Хм...
И теперь я лежу и думаю. Пытаюсь вспомнить имя. Хотя бы свое.
Потому что надо. Надо знать имя.
Имя!
Мое имя!
Это очень важно, как мне кажется.
Все время, пока прискакавшая с легким топотом молоденькая служанка хлопочет вокруг, помогая подняться, умыться, меняет повязки, я пытаюсь вспомнить.
Широкое зеленое платье, дважды обернутое вокруг талии, вызывает странное раздражение пополам с умилением.
От запаха густой мази, накладываемой на лицо, подташнивает.
Темно-серый мешковатый наряд девицы, с длинными узкими рукавами, подолом, обшитым черной тканью и узким плетеным поясом-плеткой, кажется уродливой пародией на целительскую мантию.
Обрывки памяти складываются то так, то этак, не желая собираться в цельную картину.
Я сижу, послушно поворачивая голову, а девица гребнем разбирает мои волосы, сплетает в косу. Длинные, до пояса, удивительно светлые волосы.
А перед глазами картины кружатся. Разные, странные, чуждые, непонятные.
Торжественная музыка, богато украшенный зал, сотни свечей...
Комната с низкими потолками, по стенам бегут синие и зеленые огни, кто-то громко и ритмично орет...
Чинная конная прогулка по парку и стремительное передвижение в толкающейся и пыхтящей толпе.
Госпожа...
На миг боль сдавила голову, стрельнула в виски.
Служанка отшатнулась, заметив гримасу на лице. Охнула испуганно и замерла сусликом.
Махнула рукой, выгоняя дурную девицу прочь. Та умчалась, что-то причитая о том, что мне нельзя гневаться и нервничать.
Злость полыхнула золотом, омыла тело, ложась на запястья желтым цепями.
Я хочу знать!
Я... госпожа... Ивон!
Да!
Картинки мозаики начали складываться в единое целое, все еще зияющее прорехами, но...
Посмотрим...
Я прилегла, прикрыла глаза, устраиваясь удобнее. Мной овладело отстраненное, спокойное любопытство, словно бы все происходит не со мной, словно это не моя память, а просто сложная мозаика.
Просто сложная работа... для госпожи Ивон.
Итак, госпожа Ивон. Ивон Верлийская, единственная дочь и наследница Ракота, Великого герцога Верлийского.
Избалованная, капризная молоденькая девушка. Любительница балов, увеселений и флирта, ни капли не задумывающаяся о том, что происходит в соседних странах и родной ее Верлии. Да что там, она не задумывалась даже о том, что у нее под носом происходит.
А происходит, точнее, пока только собирается произойти, дворцовый переворот... потом, быть может, гражданская война, затем просто война. Завоевательная. Ведь соседи давно точат зубы на город-порт, стоящий в удобной бухте, густые леса и заливные луга.
Удерживает же иные страны от того, чтобы съесть аппетитный кусочек, древний рунный договор, скрепленный магией и кровью.
Условия договора...
О, по нему, зачарованный венец, как символ и принадлежность власти, должен быть передан наследнику в год шестидесятилетия предыдущего. Вместе с полнотой ответственности и владения. Иначе же, династия властителей прервется, договор, завязанный на кровь, силу и руны, прекратит свое действие... Земли потеряют хозяина, границы рухнут, и присоединить к себе их сможет полноправно любое государство. Какое успеет первым.
Четкую связь задает древний заговор.
Венец - хозяин - границы - гарантии неприкосновенности.
Но Ивон об этом не думала, просто не обращая внимания на то, что говорит ее отец, учителя, советники. Жила, порхала, словно бабочка, с цветка на цветок, с бала на карнавал, с карнавала на прогулку. И все попытки отца выучить достойную, или хотя бы путную наследницу, не дать герцогству скатиться в пучину беспорядков, продолжить балансировать на игле между другими царствами, разбивалось о полнейше неприятие со стороны девицы.
Она была такая, право слово, дурочка. И однажды, в один из теплых весенних дней, после очередного бессмысленного с ее точки зрения разговора не вернулась с конной прогулки. Пропала и стража, и спутники ее. Как в воду канули.
А очнулась Ивон на алтаре.
И там умерла, не выдержав долгой, изматывающей тело и душу боли. Умерла, оставив на камне, окруженном огненным кольцом, лишь оболочку, обрывки памяти и осколки души, ритуалом словно приколоченные к телу.
Я так и эдак перебирала воспоминания, и понимала, что они не мои. Да и тело... словно чужое, платье на вырост. И эти тонкие и полупрозрачные занавеси, укутывающие сердцевину, словно чужие. Инородные, не желающие осознаваться единым целым с телом и душой. Я - словно разобранная на части игрушка, в которой теперь не хватает деталей. Как собрать?
Но есть ли выбор?
Есть.
Пусть телом я буду госпожа Ивон, но памятью своей я буду считать не эту.
Есть иные обрывки, смятые в комки, словно хрустящая бумага. Полные шума большого города, постоянного движения огромного количества людей, сложных интересных занятий. Вот только имени не было... Наверное, оно умерло там, вместе с телом.
А общее у этих жизней было только одно. Они обе закончились болью и от обоих остались лишь осколки. Стоит ли собирать их во что-то полноценное? Получится ли?
Проще оставить как есть.
Небо за окном налилось лиловыми сумерками, пока я лежала, созерцая глубины сознания. Мимо текла жизнь. Забегала служанка, торопливо поджигая свечи длинной лучиной с синеватым огоньком на конце, с суеверным страхом косилась на меня. Заходил степенный улыбчивый целитель, уже знакомый даже по имени. Оуэн Серинский. Микстуры, мази, порошки были приняты мной послушно, беспрекословно и молча.
Отстраненное равнодушие со стороны очень походило на прежнее высокомерное пренебрежение всеми, кто ниже по статусу, не интересен и бесполезен.
Это и молчание, отсутствие скандалов и истерик, кажется, устраивало всех.
Только мой опекун, хранитель и спаситель, сер Лейр Шинорский задумчиво и настороженно изучал новую меня, когда заходил проверить мое состояние и доложить о ходе подготовки к путешествию.
Я же намеревалась исполнить все приказы отца и сера хранителя. Вот только сомневалась в собственной способности выжить после этого.
Очень хорошо отпечатался в моей памяти голос вкрадчивого господина, требующего клятвы, той, что вынуждала отдать ему венец.
Нет, не отдам.
Что-то внутри противилось этому.
Может, удача будет на моей стороне?
Отрешенные размышления... и прикидка шансов.
Нет, шансов нет...
Но это не значит, что придется следовать предначертанному кем-то плану.
Не-ет...
Я же не кукла. Я просто не отдам никому венец...
Хотя из-за этого жизнь моя после ритуала может оказаться весьма короткой.
Впрочем... посмотрим. Прикинем. Решим.
А за стенами дома Исцеления буйствовала весна.
Яркой молодой листвой, ярким солнцем, серебристой дымкой в небе, парящей греющейся землей, всей этой недоступной красотой, я любовалась из окна, выходящего на задворки. Лес в отдалении, свежевскопанные, покрытые проросшей зеленью огороды, плодовые деревья в цвету, пустующий дворик. Вот и все, что можно было рассматривать, сидя в кресле у окна, в бессмысленном ожидании.
Два дня... два дня...
Время неспешно отсчитывало деления на оплывающей свече.
Поздним вечером, пожелав самостоятельно спуститься на первый этаж, не беспокоя прислугу, стала свидетельницей одного разговора. А всего-то хотела воды попить, ну и было, правда, немного любопытно, каков этот дом в иных местах, помимо моей комнаты.
Я неслышно и осторожно, морщась от ноющей боли в боку и слабости, стремительно растекающейся по телу, вышла за дверь. Скользнула по короткому коридору, придерживаясь за гладкую, медового цвета стену. Мимо дверей, косяки у которых были изрезаны рунами, светильников-плошек, подвешенных на полированные крюки. Теплое дерево под пальцами, казалось, придавало сил. Застыла у крутой лестницы, спиралью спускающейся на первый этаж, услышав голоса.
Кажется, знакомые... Точно. Целитель и хранитель.
Интересно...
Присев на верхнюю ступеньку, закуталась в длинную алую шаль, поджала босые ноги, укрыв широким подолом. К ночи холодало, а по коридору гуляли зябкие сквозняки...
Прислушалась, вжавшись в перила.
Тихие голоса отражались от стен, словно в колодце, усиливаясь, гуляя тихим эхом между ступеней.
- Вы уверены, Оуэн, что госпожа Ивон - в разуме?
В голосе сера хранителя - беспокойство.
- Разумеется, успокойтесь уже, Лейр... я мастер-целитель, все же... Лучше еще раз подумайте, стоит ли так спешить в столицу? Фактически на верную смерть...
Целитель вздохнул.
- Увы, мы все крепко связаны договорами и обетами, друг мой, - мрачно ответил воин. - И я, конечно же, сделаю все, что смогу, чтобы... выбраться из этой ловушки...
Но обреченность в его голосе не давала повода поверить в удачу.
- Что же ты так неудачно влез во все это беспокойство, ведь у тебя есть свое...
- Никаких стенаний! - резко оборвал целителя сер хранитель, - поверьте, Оуэн, не стоит поднимать эту тему. Да, сменив статус, я бы ушел в целости, но... Глупостям и ошибками молодости нет прощения! И давно уже принято решение идти до конца!
Ярость вспыхнула и угасла, оставив пепел.
- Поверьте, есть выход!
- Не стоит, Оуэн, не стоит...
- Всегда можно начать заново, всегда! - в ответ на усталую просьбу воина проговорил целитель. - Посмотрите на госпожу Ивон. Вот кто фактически начал жизнь заново! Пережить такое и остаться в себе...
- А по-моему, она все же не в себе, - заметил сер хранитель. - Совершенно на себя не похожа. И от того не верится мне, что ритуал не удался у того, кто устроил все это, и в столицу мы повезем завтра безгласную куклу. В конце концов, мастер там был...
- ...несомненно! И ритуал в целом удался, но! Но он не был закончен! Связь с кукловодом не закрепилась и распалась. Госпожа Ивон совершенно точно не кукла!
- И не сошла с ума? - задумчиво пробормотал сер Лейр.
- О, друг мой, ты мне не доверяешь? Да. Произошедшее явно сказалось на ней. Боль телесная и душевная, разрушающая связи с миром... Но! Я целитель, и еще раз прошу, верь мне хотя бы в этом. Госпожа подопечная твоя в полном порядке! Соотносительно ситуации, разумеется. Свободы воли она не лишена, память с нею, разум тоже...
- Но ее взгляд...
- О, да, конечно! Она изменилась, просто изменилась. Считай, заново родилась. И сейчас полностью переосмысливает жизнь свою, - целитель Оуэн вещал воодушевленно. Но меня это не задело...
- И что в том толку? - воина, кажется, тоже эта речь не особо порадовала.
- Возможно, она еще удивит тебя, и, друг мой... как целитель уже просто требую - немедленно отдыхать! Спать, если хочешь завтра отправляться в дорогу. Все у тебя будет хорошо... я верю, - Оуэн тверд и спокоен.
Быть может, он действительно знает?
- Спасибо, друг мой... - сер хранитель устало вздыхает и, видно, отправляется выполнять предписание целителя.
Звук шагов разносится в разные стороны, и кто-то из мужчин явно поднимается по ступеням.
Неслышно поднялась, цепляясь за резные столбики перил, и на цыпочках ушла к себе, успев прикрыть дверь до того, как в коридоре раздался шелест подошв.
Как интересно...
Ну и...
Что?
Что, Ивон?
Завтра в дорогу. Навстречу судьбе.
Утром я, ожидая отъезда, сидела в зале на первом этаже, наряженная, словно кукла, в многослойное сине-белое одеяние с рунным узором по подолу, вороту и рукавам. На столе дымился в глиняном кувшине ароматный отвар, заливающий стены и пол рассветный огонь красил дерево в оранжевое золото, играя бликами на лакированных панелях.
Красивое место, приятное, даже, можно сказать, благостное. Но я его покидаю.
Меня, словно хрустальную статуэтку, безликие охранники прямо таки вынесли на улицу и усадили в большую карету, серо-коричневую, с большими колесами, плотными занавесям на разноцветных окошках. Крыша едва не проседала под сундуками с багажом... Следом внутрь просочилась девица в черном дорожном балахоне, служанка, забилась в угол и там затихла.
Кучер свистнул, щелкнул кнутом по пыльной брусчатке двора, и четверка коней гнедой масти дружно шагнула вперед, потянув за собой передвижной дом. И у него оказался неожиданно мягкий ход... Но почему это меня так удивляет? Опять эта двойственность восприятия из-за обрывков памяти...
Понятно, что это обрывки памяти двух разных личностей...
Необычно, но сквозь отстраненное спокойствие не пробилось ни одной эмоции. Ни удивления, ни страха.