Оливен, обнаружив в нише парочку, предающуюся любовным утехам, застыл, разинув рот, а потом, сориентировавшись в ситуации, встал так, чтобы случайные прохожие не увидели "это бесстыдство" - спиной к любовникам, закрывая их широким плащом Рауля. Оливен держал плащ на манер испанских тореро на раскинутых руках. Шляпу с черными перьями верный Оливен нахлобучил поверх своей - благо его шляпа была без перьев и позволяла надеть второй головной убор, подобно самым важным сеньорам Бургундского Двора средневековья.
Шпагу хозяина Оливен засунул за пояс - уходивший с девицей господин избавился от лишних вещей, поручив своему "секретарю".
Действуя с лучшими побуждениями, верный Оливен не подозревал, что скорее привлечет внимание случайных прохожих - настолько нелепо он выглядел в двух шляпах, с длинной шпагой, явно не ему принадлежащей - дворяне никогда так шпаги не носили - и плащом в растопыренных руках.
Парень смахивал на роскошно одетое огородное пугало. Но пугало это скорее привлекало, чем отпугивало ворон, или, вернее сказать, зевак.
А если окинуть картину в целом - млеющих от наслаждения любовников в каменной нише и чудака с плащом - все было похоже на сцену из мольеровской комедии, где молодой Скапен или подобный ему плут-слуга пытается скрыть проделки хозяина. Но в комедиях Мольера такие откровенные любовные сцены были абсолютно исключены - на подобные дерзости театры Семнадцатого века не
осмеливались. О любовных наслаждениях, или, употребляя современную лексику - о сексе - в ту эпоху говорили очень благопристойно, во всяком случае, со сцены.
Несмотря на юный возраст, Луизетта оказалась опытной любовницей. А для ее кавалера это приключение было бегством и вызовом. Бегством от любви и вызовом обществу. Или вызовом любви и бегством от общества. Или всем сразу - он об этом не очень задумывался. Но он оценил смелость девочки, и даже спьяну подумывал о том, а не взять ли ее, переодев мальчиком - туда, за море? Здесь девочку обирает какой-то Клод-урод.
-Я нанял нового слугу. Луис. Прошу любить и жаловать.
Это тоже походило на сцену из комедии. Любовница, переодетая слугой. Все сразу разгадают, что это девчонка. И даже если притворятся, что ничего не заметили, при первой же тревоге попрекнут его: "Наш корабль сбился с курса! Нас окружают мусульманские галеры! А все из-за тебя, Бражелон! На кой черт ты протащил на корабль свою бабу! Женщина на корабле приносит несчастье!"
Луизетта и не подозревала о таких фантастических прожектах своего любовника.
-Мужчины, наверно, от тебя без ума, - сказал он.
Она кокетливо улыбнулась, закутанная длинными - за талию - светлыми волосами.
"Куда же тащить ее с собой - такую длинноволосую. Жаль портить такую красоту. Она и не согласится подкоротить волосы. А, может, согласится... И мы хоть немного забудемся... До тех пор, пока..."
-От тебя тоже женщины, наверно, без ума, - прошептала Луизетта.
-Не сказал бы.
-Не верю. Ты, наверно, не замечаешь, или не хочешь замечать.
Лучше бы Луизетта молчала! Но ее было не остановить. Рауля немного раздражала ее болтовня, но он отнесся к девице снисходительно и дал ей выговориться, хотя и досадовал, что болтливая девчонка портит своей трескотней самые эффектные моменты.
-Я очень боялась близости с тобой. Мужчины бывают такими грубыми. А я видела тебя в драке и очень боялась, что ты будешь, как все они, жесток со мной. Но ты овладел мной очень нежно. Ты не сердишься, что я говорю об этом?
-А ты, часом, не приворяешься? Не разыгрываешь страсть?
-С другими приходится притворяться. С тобой это не нужно. Это так, поверь мне. Мне очень хорошо с тобой. А тебе?
-Мне тоже хорошо. Моя смелая крошка...
Она еще что-то начала лепетать, но он закрыл ей рот поцелуем.
"Крошка смелая, но я сошел с ума. И не настолько смелая, чтобы тащить ее с собой за море".
-Тревога! - воскликнул Оливен, - Шуба! Атас!
Рауль обернулся.
-Ложная тревога, - успокоил он подружку, - Хозяйка, поспешите на рынок, пока ваша рыба не протухла.
Привлеченная нелепой фигурой верного Оливена, спешащая на рынок старуха лет шестидесяти, с тележкой, груженой корзинами с рыбой, сначала приняла честнейшего Оливена за вора, который прячет сообщников, делящих награбленную добычу. Оливен, как тореро на корриде, сделал шаг в сторону, продолжая прятать парочку. Старушонка услышала звуки, чем-то напоминающие стоны, решила, что происходит убийство и заглянула через плечо Оливена.
-Проходите, проходите, не мешайте, - смущенно сказал Оливен.
Торговка рыбой выпучила глаза.
-Дворяне совсем совесть потеряли, ишь, думают, что им все позволено.
Оливен сделал угрожающий жест. Торговка рыбой предпочла не связываться с воинственным слугой и бессовестной парочкой. Она проворчала:
-Мало того, что ихние шлюхи-фрейлины в Пале-Рояле путаются с кем ни попадя, так теперь молодчики из Пале-Рояля сюда повадились. Эх, господина коадъютора на вас нет, уж он-то нашел бы на вас управу!
Услышав сию сентенцию, все расхохотались. Бабулька с досады плюнула и удалилась, толкая перед собой свою тележку. Луизетта шмыгнула носом.
-Как жаль, что она видела нас.
-И теперь старушенция не продаст тебе рыбы в кредит? Ты же не любишь рыбу. Ты любишь сладости. Оливен! Плащ! Шпагу! Шляпу!
Оливен привел хозяина "в божесикй вид" и терпеливо ждал - судя по всему, "приключение" подходило к концу.
-А сладости тебе будет поставлять мой старый знакомый Планше. Ты его знаешь?
-Господин Планше с Ломбардской улицы? - восхищенно завопила Луизетта, - Он будет мне поставлять сладости? Вы не шутите?
-Не шучу, хотя сегодня и День Дураков.
Луизетта в востроге бросилась на шею Раулю.
"Да они так до вечера миловаться будут", - подумал раздосадованный Оливен и сердито кашлянул.
-Да полно. Это для него пустяки.
-Вы волшебник!
-Увы, не волшебник.
-Господин Планше мне будет поставлять конфеты... Нет, это чудо! Рождественская сказка!
-До Рождества еще далеко, малышка... А скажи, Планше когда-нибудь был твоим... гостем? (Ему резало уши слово "клиент").
Луизетта потупилась.
-Увы! Спросите лучше, кто не был!
-И я... один из многих твоих... гостей?
-Вы больше, чем один из многих. Но мне пора. И вы тоже собираетесь уходить.
-Да. Оливен, приведи лошадей.
-Можно, я провожу вас, герой?
-Пошли.
Рауль был изрядно пьян и шел в обнимку с малюткой Луизеттой по Гревской площади, не разбирая дороги, туда, где ждал Оливен с лошадьми. Напоследок они снова поцеловались - он уже сидел в седле.
Худенькая парижская девочка, с длинными-длинными светлыми волосами, сладкоежка и куртизанка, с обожаемым и ненавистным именем Луиза, привстав на цыпочки, тянулась к Раулю и шептала:
-Я буду молиться за тебя, герой! Я буду молиться, чтобы ты скорее вернулся, живой и невредимый. Чтобы тебя не убили на войне.
Рауль поневоле, по пьяни ответил на ласку бедной девочки, потрепал ее по голове, вытер слезы на ее голубых глазах и сказал, не удержавшись от глупого смеха, хотя, наверно, этим пьяным смехом обидел свою случайную подружку:
-Никак ты собираешься ждать меня с войны, Луизетта?
Луизетта стояла возле лошади. Она обняла его ботфорт, потерлась щекой, и покачала головой:
-Ждать? Ждать вас будет какая-нибудь герцогиня или графиня. А мне будет достаточно, если вы будете иногда приходить, мой прекрасный рыцарь.
-Что ж, малютка, жди. Только навряд ли дождешься. Меня, скорее всего, убьют на войне. Прощай, Луизетта!