Аннотация: Часть 2, гл. 1-6. Анри де Вандом пытается выпустить из сундука Ролана де Линьета, когда Рауль покидает свою каюту. Но внезапное возвращение Рауля срывает планы ''зайца'' и мнимого пажа...
ЧАСТЬ 2. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ.
''Госпожа де Шеврез открыла боевые действия,
а она способна была исполнить это лучше,
нежели все мужчины, каких я знавал в жизни''.
Поль де Гонди, кардинал де Рец.
"Мемуары''.
"В море соли и так до черта, морю не надо слез''.
Андрей Вознесенский
"''Юнона'' и "Авось''''.
ЭПИЗОД 3. ЗАЯЦ НА ФЛАГМАНЕ.
1. Я иду провожать сына.
2. В которой много песен и немного слез.
3. ''Герцогине - бал, виконту - бой!''
4. Ищите и обрящете.
5. Застигнутый врасплох.
6. Тайные думки Ролана де Линьета, Рауля де Бражелона и Анри де Вандома.
1.Я ИДУ ПРОВОЖАТЬ СЫНА.
-О, Боже мой, Атос, что вы все наделали?! Где Бофор? Где
Рауль? Где все? Неужели я опоздала? Да скажи хоть что-нибудь, не сиди как истукан, Ато-о-ос! Ты слышишь, это я, твоя Мари! Очнись!
-Вот и все. Все. Корабли ушли.
-Почему - "все"? Я не узнаю тебя, ты всегда боролся до конца!
-...
-Нет уж, позвольте, сударь, если вы готовы капитулировать, то я так легко не сдамся!
-Что ты можешь сделать?
-Увидишь! Но сначала найди мне какую-нибудь яхту, лодку, что угодно! И побыстрее!
-Лодку? На лодке догонять флагман? Ты в своем уме, дорогая?
-Не лодку так яхту, какая разница, ты в этом больше понимаешь. Полагаюсь на тебя, мой милый кэп!
-Неужели ты хочешь догнать Бофора?
-А разве трудно догадаться? Да, я хочу догнать Бофора! У меня на руках документы чрезвычайной важности, которые могут изменить весь характер войны с арабами.
-Но не остановить войну, ведь так?
-Увы, нет! Но из грабительской, захватнической войны, которую собирается развязать король Людовик...
-Война, можно считать, уже началась: эскадра ушла.
-Это будет война за свободу!
-А за чью свободу? Местного населения? Ты хочешь создать в Алжире республику, подобную древнеримской?
-Я и не думаю о местном населении. В этом ларце документы отцов Святой Троицы и Марселя о наших пленниках, томящихся в неволе у мусульман, а также самые подробные планы крепости,
которые мне удалось раздобыть у моих испанских друзей. Вот за чью свободу я хочу предложить сражаться Бофору, раз уж войну предотвратить невозможно! По крайней мере, я буду знать, что наш сын воюет за правое дело, и буду с надеждой ждать его возвращения.
-Возвращения? - печально переспросил Атос.
-Да, возвращения! - воскликнула Шевретта, сверкнув глазами, - И не смей мне возражать!
Вздох был ответом. Полчаса спустя Атос, прекрасно знавший побережье Тулона, проводил герцогиню на яхту ''Виктория''. Название яхты привело Шевретту в восторг. Она увидела в этом
добрый знак, волю Провидения.
-Виктория... Победа..., - прошептала она, - Так должно быть.
Наши победят, вот увидишь! А теперь, дорогой граф, отнесите меня
в лодку.
-Повинуюсь!
Граф взял Шевретту на руки и отнес в лодку. Они обнялись и еще
раз взглянули на белую ''Викторию'', готовую к отплытию.
-Тебя я с собой не приглашаю, мой милый кэп, долгие проводы
- лишние слезы. Я тоже немного суеверна, это не к добру -
возвращаться. Не волнуйся, я все сделаю правильно. Подожди меня,
мы вместе решим, как быть дальше. Мне так много надо сказать тебе!
-Мне тоже! - ответил Атос, - Я жду!
х х х
В это время флагман Бофора, прекрасный трехмачтовый галеон "Корона", скользил по волнам Средиземного моря. Анри де Вандом, помня о запертом в сундуке юном Ролане, решил подойти к
Бражелону с вполне определенной целью: наговорить комплиментов, любезностей, напроситься в гости и, улучив минутку, незаметно выпустить из сундука де Линьета. Анри так и сделал. Он направился к группе, окружавшей герцога де Бофора. Слова
приветствия замерли у Анри в горле, когда он увидел, что Рауль при его приближении резким движением надвинул шляпу на самые глаза. Анри готов был поклясться, что зрение его не обмануло, и по щекам отчаянного парня катились слезы. Вандом решил отвлечь внимание бофоровой свиты на себя, чтобы дать Раулю возможность
успокоиться. Решение пришло моментально. Вандом обратился к Сержу де Фуа:
-А что же молчит наш бард? Песню, господин де Фуа, песню!
Бофор мельком взглянул на Рауля, внимательно на Анри,
слегка улыбнулся и подхватил:
-Да, спой нам, мой дорогой бард!
Серж де Фуа ответил герцогу поклоном, выражавшим согласие.
Ему подали гитару. Серж перебрал струны и сказал:
-Я спою вам, господа, известную английскую песню. Я перевел
ее на французский, правда, слегка изменив текст. Эту песню очень
любили кавалеры, сторонники Карла Первого, во время диктатуры
Кромвеля - изгнанники на собственной родине.
Серж вздохнул. Вскочил на бочку. Взглянул на своих зрителей.
-Просим! - сказал Бофор.
-Но помните, господа, предупреждаю честно - не я автор песни!
Серж де Фуа чаще исполнял песни собственного сочинения.
Вот и берег французский исчез за кормой,
Нам уже никогда не вернуться домой,
Но случись, что о родине я загрущу,
Я в глазах твоих небо отцов отыщу.
На мгновение встретились голубые сияющие глаза Вандома и виконта, все еще полные слез. Вандом, загородив собой виконта, встал на пути у де Невиля, который хотел подойти к другу. А Рауль, глядя в голубые глаза Анри де Вандома, вспомнил слова отца, сказанные, когда они покидали Париж: "А теперь, едем, Рауль, погода так божественно хороша, небо так чисто, небо, которое мы будем видеть над своей головой, которое в Джиджелли будет еще чище чем здесь, и которое вам будет напоминать вам в чужих краях обо мне, как оно напоминает мне здесь о Боге".*
Голубые глаза....Такого же цвета были глаза герцогини де Бофор. Паж Анри очень сильно напоминал Раулю спасенную им девушку. Вандом все так же пристально смотрел на него. Рауль, смущенный и раздосадованный тем, что паж увидел его слезы, взглянул на небо. ''Каким будет небо в Джиджелли?'' - подумал он. Странная вещь! В этот момент он совсем забыл о голубых глазах своей прежней любви, Луизы. А Серж повторил концовку куплета: ''Но случись, что о родине я загрущу, я в глазах твоих небо отцов отыщу...'' Рауль резким движением надвинул шляпу еще глубже - на самый нос.
**Автор, преодолев невольную робость, ставит в известность уважаемых читателей, что песня Сержа представляет собой несколько измененное стихотворение Томаса Мора.
Вот тут Рауль и вспомнил о своем талисмане, белокуром локоне Луизы. Дальше он слушать не мог! Оставив герцога, он пошел в свое помещение. Уходя, Рауль услышал комментарий Сержа: `'Я плохой переводчик, господа, в оригинале речь шла о золотом локоне.''
-Я почему-то так и подумал! - воскликнул Анри, тряхнув золотистыми кудрями, - Повторите! Еще раз, господин де Фуа, мы все вас просим!
-Просим, просим! - зааплодировала свита.
Серж опять поклонился и начал сначала
-Вижу яхту на горизонте! - донесся голос впередсмотрящего.
-Кто это может быть? - пробормотал Бофор, - Сейчас узнаем. Анри, подзорную трубу!
Бофор вглядывался в горизонт несколько минут, пока Серж на бис исполнял свою ''Прощальную''.
-Ничего не разобрать, - вздохнул герцог и отдал трубу Сержу, - Подождем пока. А сейчас гульнем, мои львята!
2.В КОТОРОЙ МНОГО ПЕСЕН И НЕМНОГО СЛЕЗ.
-Что с вами? - спросил Гримо.
Как бесили Рауля эти сочувственные вопросы! Он не хотел рассказывать о своих переживаниях даже Гримо и чуть было не огрызнулся, но выдавил из себя кислую улыбочку и, немного обрадовавшись своей находчивости, заговорил:
-Знаешь, старина, Серж там, на верхней палубе, пел такую песню... прекрасные слова, и исполнял ее наш бард с таким воодушевлением, лирическая музыка - эти гитарные переборы... Старик, как ни смешно, но я растрогался. Этот дьявол Серж не зря прозван нами бардом.
Гримо кивнул, вполне поверив такому объяснению.
-Жаль беднягу Сержа, - вздохнул Рауль.
-Себя пожалейте, - проворчал Гримо.
Рауль махнул рукой. Гримо поскреб лысину, откашлялся и заговорил:
-Что же до вашего Сержа, я всегда был в курсе его любовных дел, аж со времен Фронды. Все то же - мадемуазель де Монпансье, герцогиня Орлеанская? Ей, небось, адресована прощальная песня?
Рауль удивленно посмотрел на Молчаливого. Таких длинных речей он не ждал от своего неразговорчивого Гримо. Поскольку в шестидесятые годы Семнадцатого века титул герцогини Орлеанской носили две юные дамы - и Генриетта-Анна, жена принца Филиппа, брата короля, и Анна-Мария-Луиза Орлеанская, дочь дяди короля Гастона, м-ль де Монпансье или Великая Мадемуазель, ограничимся последним именем Великой Мадемуазель, а принцессу Генриетту так и будем называть, чтобы было ясно, о ком идет речь. Обе эти дамы, хоть и не играют главной роли в нашей истории, но их рыцари - Серж и де Гиш - друзья нашего главного героя, и,
следовательно, без герцогинь Орлеанских обойтись просто невозможно.
-М-ль де Монпансье, - кивнул Рауль, - ''Золотоволосая принцесса баллад Сержа де Фуа''. Так Серж, считая себя
наследником традиций трубадуров Прованса, с давних пор величал м-ль де Монпансье, немного подражая Шекспиру, ''Смуглой Леди'' его сонетов.
-Но м-ль де Монпансье еще не вышла замуж, чего ж убиваться? - возразил Гримо.
-Ну и что? Разве самая богатая невеста Франции выйдет замуж за такого бедняка, в которого превратила Сержа гражданская война?
-Африка! - пробормотал Гримо, - Страна чудес!
-Алжир, Алжир, страна чудес - зашел в гарем и там исчез. Знаем мы эти арабские сказки. Сержа ожидают сокровища Али-Бабы! Мы же не дети, ты-то, Гримо, до старости дожил, неужели ты веришь в эти глупости?
-А Бофор?
-Тоже мне, Синдбад-Мореход! Это же они по пьяному делу болтали на отвальной у Бофора, что мы на этой войне раздобудем несметные сокровища. Вздор! Не сокровища раздобудем, как бы последнего не лишиться, что у нас осталось. Я не хочу охлаждать излишне горячие головы, но послушаешь этих фантазеров, тоска берет! Ну, сами убедятся на собственных шкурах, как сказал бы гасконец, что сказки ''Тысячи и одной ночи'' - плохой справочник для войны с пиратами Алжира. И Серж того же мнения. Что бы он ни говорил в обществе наших новоявленных крестоносцев, он не верит своим словам. Он не верит, что вернется сказочно богатым и сможет просить руки м-ль де Монпансье. Даже если это и случится - предположим невероятное - король не отдаст ему свою кузину.
-Почему бы и нет, если Серж разбогатеет?
-Ему, фрондеру? Как бы не так!
-М-ль де Монпансье тоже фрондерка, и еще какая! Родственные души!
-О да! Но она кузина короля. А принцам и принцессам королевского дома сходят с рук и заговоры - вспомним Гастона, ее ''почтенного'' батюшку, и восстания. На то они и принцы. А король все-таки недолюбливает Великую Мадемуазель. Остается Сержу только оплакивать свою потерянную Златокудрую принцессу. И это усугубляет мою собственную тоску.
-Я слышал его песню, - сказал Гримо, - Граф де Фуа пел ее так громко, что даже рыбы в воде и чайки в небе, наверно, слышали со всеми нами, но, увы, Золотоволосая принцесса ее не услышит.
-Черт побери! - воскликнул Рауль, - Гримо, ты не пьян?
-Обижаете, сударь! Ни капли! - заверил Гримо.
-Ты меня поражаешь! Ты не отличался красноречием! Сколько я себя помню, ты обходился жестами.
-Как сказать, - хмыкнул Гримо, - А у меня для вас подарок.
Гримо не стал уточнять, от кого его господин мог получить подарок. Но обе девушки - и былая возлюбленная, Луиза, и новая любовь - Анжелика - могли напомнить о себе каким-нибудь прощальным сувениром. Впрочем, поскольку Шевалье де Сен-Дени, тщательно заметал следы, и, желая сохранить инкогнито, заявил Анжелике, что уезжает... ''в Китай'' - Бофорочка вряд ли. А Луиза? А Луиза... возможно, но слишком хорошо. Правда, Рауль не знал, какую враждебную позицию заняла к нему м-ль де Монтале и как пыталась настроить против него м-ль де Лавальер, внушая Луизе, что Рауль ее презирает и ненавидит. После всего, что наговорила Монтале Луизе в уже не задушевной беседе, та решила было `'не унижаться'' и не бегать по Парижу в поисках Рауля. Но был и добрый советчик - Д'Артаньян. И письмо гасконца с луизиным экспромтом и столь важным постскриптумом уже было в пути. Все это Рауль еще не мог знать и занялся своим подарком.
-Давай посмотрим.
Подарок был от де Гиша. Де Гиш не успел вручить другу свою гитару в Париже. Он уже не застал Рауля в Доме Генриха Четвертого - так назывался исторический дом, связанный с именем Короля-Повесы, где Рауль снимал квартиру. Поэтому гитару взялся передать Оливье де Невиль, с которым де Гиш встретился на балу у Бофора. Оливье забежал к де Гишу, расставшись со своей возлюбленной ранним утром в день отъезда. Де Гиш между тем пол-ночи сочинял письмо. Послание де Гиша заключало в себе
подробный отчет о прощальном визите герцога де Бофора к Его Величеству королю, о последнем параде бофоровцев и первом бале Анжелики де Бофор, о ее тосте, поднятом в честь Шевалье де Сен-Дени и торжественной клятве молодой герцогини. В заключение де Гиш, не обращаясь к Раулю прямо как к таинственному Шевалье де Сен-Дени, просил передать господину Шевалье от него, де Гиша, самые искренние поздравления, и, вспоминая добрые старые времена, намекал на то, что Ангелочки Конде оказались правы, и карты правду говорят, и сны снились вещие неким Ангелочкам. И в заключение после нескольких страниц всяких пожеланий де Гиш просил уничтожить его письмо. В письмо де Гиш вложил свою новую песенку ''О Рыцаре и Поэте в душе''. Наутро Оливье забрал ''реляцию'' де Гиша, и, взвесив на руке, присвистнул:
-И вы это за ночь накатали?
Де Гиш усмехнулся:
-За пол-ночи, Оливье всего лишь за половину, надо же когда-то и...
С этими словами Оливье забрал гитару, засунул пакет за пазуху и, раскланявшись с де Гишем, вышел, позвякивая шпорами, а де Гиш, в душе немного завидуя Оливье и Раулю, зевнул, сбросил свой атласный халат и завалился спать - бдение над письмом его
доконало. Между тем Гримо достал гитару из чехла, походил туда-сюда, и, услышав возглас хозяина:
''Только этого не хватало!'' - подошел к нему.
-А хотите, я вам песню спою? - предложил Гримо, проведя по струнам большим пальцем.
-Ты?! - улыбнулся Рауль, - Валяй.
Он вложил письмо в пакет и засунул в первую попавшуюся книгу. Гримо запел песню, сочиненную Оливеном:
Мой бедный господин, печальны вы опять,
Ах! Первую любовь так больно нам терять.
Но рана заживет, придет весна в Блуа,
И снова зазвучат заветные слова...
-Довольно! - крикнул Рауль, - Прекрати!
-Позвольте припев, вам понравится!
Гримо не дошел до припева. Рауль перехватил гитару у грифа.
-Старина, - сказал виконт грубоватым, даже немного наглым тоном, - Старина, прекрати выть. Тебе петь противопоказано, хрипатый ты мой.
Гримо опустил голову. Рауль слегка покраснел, упрекая себя за то, что так невежливо говорил с Гримо. Но и старик хорош! О чем он осмеливается петь, на что намекает! Не зря, видно, Атос когда-то велел ему помалкивать. Этот болван Гримо пытается его
развеселить, но, сам того не ведая, сыпет соль на рану. ''Соль на ране'' - любимое выражение Сержа де Фуа, которое бард
употреблял, когда речь заходила о м-ль де Монпансье. И если госпожа совесть советовала Раулю извиниться перед Гримо в какой-нибудь мягкой форме и дать старику отвести душу, он свою госпожу совесть не послушался.
-Гримо, оставь меня, пожалуйста. Иди, погуляй.
'' Охо - хо-нюшки..., - очень тяжело вздохнул добрый Гримо, - Иди, погуляй...''- именно этими словами Рауль десять лет назад выпроводил Оливена, чтобы доверить ему, Гримо, запрещенную цензурой ''Мазаринаду'' Поля Скаррона. Теперь и он стал лишним. Книга, в которую Рауль вложил письмо, внезапно упала - наши герои находились в каюте, и корабль слегка покачивало. Гримо поднял
выпавший пакет.
-Хотите, съем? - с улыбкой спросил он. Этими словами Гримо предлагал хозяину "перемирие".
-Мой друг де Гиш написал мне более объемное послание, нежели то, что матушка Арамису в Ла Рошель.
-Я хотел сказать, что...
-Письмо такого же политического значения, как то, что скормил тебе граф де Ла Фер? Успокойся. Не те времена. Конечно, я его уничтожу - де Гиш сам просит об этом, но не таким диким способом. Я его просто-напросто сожгу, только еще раз перечитаю. Ты прав, Гримо. Спасибо, старина.
Гримо отправился ''погулять'', по совету хозяина. Отчасти избавившись от упреков совести, Рауль cклонился над гитарой. Он хотел было подобрать сопровождение к песенке де Гиша... ''Заговорыс целью захвата власти будут еще довольно долго. Ах! Уберечься бы от напасти ради невыполенного Долга! ...Так и живешь, хоть плачь, хоть смейся, то Ланселотом, а то
Шекспиром. Господи! Долго ль еще злодейство будут брать верх над нашим миром?! Нам ведь нельзя с тобой, приятель, где-то в степи лежать убиту...''*
...Но со вздохом отложил гитару. Не то было настроение! Как-нибудь в другой раз, решил Рауль.
Он проиграл было мелодию прощальной песни Сержа, но слова запомнил не все, хотя яркие образы врезались в его память, песню Сержа он слышал впервые - это было, видимо, нечто новое в репертуаре барда, ибо последний регулярно знакомил друга со своими произведениями. А что за песня без слов? Так, машинально перебирая струны, Рауль вспомнил одну очаровательную английскую народную песню, мелодия которой восходит чуть ли не ко временам Робин Гуда, а по другой версии, она родилась в незапамятные времена в Ливерпульской гавани. А в веселой Англии у Рауля было очень много знакомых. ''До-ре-ми-ми-ми-ми-ми, фа-ми-ре-до-до-соль-до...до, си, ля, до-ре-до-си-ля-соль...''
Уточнив мелодию, добавив бемоли, Рауль подумал о прочитанном письме и ...запел совсем не то, что могли бы от него ожидать все посвященные в историю его любовной катастрофы.
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Краше в целом мире не найти.
Лишь во сне я называл тебя своей невестой,
Но у нас расходятся пути...
Теперь он не с таким раздражением вспомнил свой сон в Вандомском дворце, когда ему приснилась свадьба с Бофорочкой, и это привело его в ужас. Этот старый-престарый сон де Гиш сейчас ему и припомнил. Но Великий Магистр иоаннитов уже, наверно, получил его письмо, и Командор Гастон де Фуа дал очень любезный ответ, а Бофорочка поторопилась объявить всему Парижу, что выйдет замуж только за Шевалье де Сен-Дени! ''Лишь в мечтах я называл тебя своей невестой, но у нас расходятся пути''. Какое тут замужество, если ''Шевалье'' не сегодня-завтра облачится в рыцарский плащ с восьмиконечным крестом, как ни старалась воспрепятствовать этому аббатисса монастыря Сен-Дени, тетушка Диана...
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Не вернутся нашей Фронды дни!
Никогда ты не узнаешь - пусть меня повесят! -
Как тебя любил твой Сен-Дени!
И еще ему вспомнилась златокудрая Анжелика на портрете в медальоне, который Бофор вручил ему в Вандомском дворце. Когда Рауль собрался уходить и положил талисман перед герцогом, Бофор почему-то сказал: ''Оставь себе''. И, когда Рауль смотрел на Анжеликин портрет - а за это время он нет-нет, да и открывал подарок его светлости, ему все время казалось, что упрямая Анжелика говорит: ''Нет-нет, этого мало, придет день, и ты будешь умолять меня сказать ''да'', от которого зависит твоя жизнь, запомни, это тебе говорит Анжелика де Бофор''.
Анжелика де Бофор, упрямый ангел Фронды,
Пальмы ветка, колос золотой!
Позабудь меня скорей, мятежного виконта,
Герцогине - бал, виконту - бой!
Тогда, в Париже, я был увлечен, думал Рауль, почти влюблен. Но тогда мы находились в отчаянной ситуации, то банда придворных, то стычка с повстанцами Роже де Шаверни, и все время угроза того, что мы попадемся полиции, и брат короля опознает меня, а ''оскорбление величества'' - это смертный приговор без всяких апелляций. Тревога за наше будущее обострила все чувства. Наверно, это была только вспышка. А теперь, сейчас, что бы я делал, если бы сюда внезапно явилась Анжелика де Бофор?! Теперь, когда все вроде пока так спокойно, и мы в относительной безопасности, учитывая отсутствие пиратов и ураганов. Рауль проиграл мелодию уже без слов - мысль эта так его ошарашила, что и слов не нашлось для продолжения. В дверь настойчиво постучали. Ритм ударов напоминал песню "Фрондерский ветер''.
-Кто там еще? - раздраженно спросил Рауль.
-Свои! - отвечал чей-то звонкий голосок.
-А все-таки?
-Это я, господин виконт. К вам можно?
-Заходите! - сказал Рауль, припомнив голос нового пажа Бофора.
Дверь открылась. На пороге стоял паж герцога, шевалье Анри де Вандом.
3.''ГЕРЦОГИНЕ - БАЛ, ВИКОНТУ - БОЙ!''
Анри де Вандом приветствовал виконта любезным и грациозным поклоном, почтительно сняв свой голубой бархатный берет. Именно так в годы Фронды Ангелочки принца Конде
раскланивались перед маленькой Бофорочкой и прочими прекрасными дамами. Но господин виконт не соизволил даже привстать навстречу пажу. Он как валялся с гитарой, полулежа на своей постели, так и продолжал валяться, даже гитару из рук не выпустил. Анжелике, привыкшей к тому, что при ее появлении молодые люди раскланиваются и не садятся, пока она не предложит, такое поведение виконта показалось ужасным. Правда, на ней был костюм пажа, и Рауль, правая рука главнокомандующего, совершенно не обязан был оказывать такой мелочи, как паж Анри де Вандом, знаки внимания. Анри де Вандом растерялся.
А Рауль продолжал лениво перебирать струны. Четверть часа назад, на палубе ''Короны'', он был очень благодарен пажу за то движение, которым он закрыл его от посторонних, даже от Оливье де Невиля. Впрочем, глаза увлажнились не только у него - и капитан флагмана, и адмирал Бофор смотрели на удаляющийся
французский берег далеко не сухими глазами. Погруженный в свои переживания Рауль этого не заметил. Но он отлично заметил повышенное внимание к своей персоне этого Вандома. Паж, похоже, был слишком проницательным, и, по всей видимости, понял, что с ним происходило при прощальном залпе и песне, которую Серж де Фуа пропел, или, вернее, прокричал, стоя на бочке со своей гитарой, повернувшись к Африке спиной, а лицом к ''берегу французскому''. Ветер был попутный, и плащ Сержа, и перья на его шляпе
развевались, но он-то, Серж, пел свою ''Прощальную'' c абсолютно сухими глазами, на виду у всех! И многие понимали подтекст песни Сержа, его трагическую любовь к принцессе крови, Анне-Марии-Луизе де Монпансье...
''Серж молодец, не то что я, - думал Рауль, продолжая наигрывать свою мелодию, - Но Серж любит дочь Гастона с давних пор, и уже успел привыкнуть к тому, что его любовь обречена. А я считал себя любимцем Фортуны, и привыкнуть к мысли о неудаче очень тяжело. Но что все-таки хочет от меня этот малый? Не пришел ли он требовать благодарности? Или вздумает шантажировать?'' Вместо того чтобы поблагодарить Вандома за его тактичное поведение на палубе, Рауль неприветливо молчал, слегка сдвинув брови и продолжал пощипывать струны. Он довольно успешно контролировал свои эмоции и постарался придать себе тот холодновато-любезный вид, с которым ходил - так давно! - по галереям Лувра и дорожкам Фонтенбло.
Вандом, видя нежелание хозяина каюты начинать разговор, заговорил первым, краснея от смущения. / По правилам аббатиссы Альбины Д'Орвиль, разве могла девушка, уважающая свою репутацию, явиться в комнату... в каюту к молодому человеку?! Но аббатисса учит правилам хорошего тона других девочек, она не узнает о таком грешке своей любимицы, и Анжелика одета
по-мальчишечьи /.
-Виконт, что за прелестную мелодию вы сейчас играете? Я шел мимо, услышал и был совершенно очарован! Это вы сами
придумали?
-Нет, господин де Вандом, - лениво сказал Рауль, - Это английская народная песня.
-А-а-а, - протянул паж, - И где вы ее слышали?
-При Дворе Карла Второго, - ответил Рауль, - Вам еще что-нибудь интересно?
-Хотелось бы услышать еще раз!
-Извольте, - сказал Рауль, зевая, и, небрежно перебирая струны гитары, проиграл понравившуюся Вандому мелодию.
-Тот раз вы играли лучше, - заметил Анри, - А слова есть у вашей песни?
-У каждой песни есть слова, - ответил Рауль и вздрогнул, подумав о том, что паж, возможно, подслушал сочиненные им слова песни. Анри, заметив, что виконт изменился в лице, предположил, что песня посвящена Луизе де Лавальер, и Рауль обманывает его, утверждая, что его научили придворные Карла Второго. Но Рауль, говоря об английском Дворе, вовсе не собирался обманывать пажа.
-Do you speak English? - спросил он.
-Уеs, I do, sir.
-В таком случае вы поймете.
-А о ком она?
-О Девушке.
-О какой?
-Все-то вам расскажи... Просто о Девушке. О Девушке На Все Времена, - загадочно улыбнулся он, вспоминая беседу с Бофорочкой у костра на берегу Сены и их разговоры о Прошлом и Будущем. Анри, подметив искорки в его глазах, еще более уверился в том, что героиня песни - Луиза де Лавальер. Она и есть Девушка На Все Времена. Анри вздохнул.
-Вы позволите присесть возле вас? - робко спросил Анри.
-Конечно же, садитесь. Слушайте!
И песня повторилась на английском языке.
-Вот, - сказал Рауль, отложив гитару, - Надеюсь, вы не заставите меня исполнять ее еще раз?
-Я вам искренне благодарен, виконт. Вы доставили мне огромное удовольствие. Только странно, что все звучат английские песни. И Серж туда же. Неужели своих мало? Англичане сильнее нас на море,
неужели они и в музыке завоюют пальму первенства?
-Но мы же перевели их на французский, - усмехнулся Рауль.
-Ваш перевод я не слышал, - заметил Анри.
-И не услышите, - проворчал Рауль, - А насчет первенства на море - как раз настало время показать не только арабам, но и голландцам с англичанами, что Лилии расцветут и в Средиземноморье!
-Вы правы, но, что касается песен, я все же предпочитаю наших. Вот, например,... Назовите любого поэта, кто придет в голову!
-Карл Орлеанский!
-Сеньор из Блуа, пленник английского короля?
-Он самый, - усмехнулся Рауль. А сам подумал: ''Сеньор из Блуа, пленник английского короля... это как про меня''. А паж подумал: ''Карл Орлеанский не стал бы так раскисать из-за несчастной любви''.
-Есть одна чудесная баллада у Карла Орлеанского, - сказал Анри, - Напомните, если вам не трудно.
-На берегу морском, близ Дувра стоя,
Я у Франции свой жадный взор стремил...
Но, Вандом, эту балладу Карл Орлеанский написал, возвращаясь на родину после двадцатипятилетнего плена. Не подходит к нашей ситуации, милый паж.
-Все равно мне очень нравится баллада Карла Орлеанского!
Послушайте только!
Мир - самый ценный дар и есть и был,
Война мне враг, войну я не хвалил,
Мешала видеть ту, что так люблю...
А давайте закончим ''посылку'' вместе!
- ...Мою отчизну, Францию мою!
-Слова Карла бы да Богу в уши! - вздохнул Рауль, - Эх, Вандом, когда будете возвращаться, споете герцогу балладу Карла, и все будут рады послушать юного барда.