Пока Рауль читал письмо де Гиша, верный Оливен, ступая на цыпочках, чтобы не беспокоить хозяина, затопил камин, набросил Раулю на плечи кафтанчик и уселся в уголке с гитарой, тихонько перебирая струны. Рауль весь ушел в письмо друга, не обращая внимания на музыкальные упражнения Оливена.
Фраза, случайно оброненная Бражелоном о том, что его ответ напоминает стихи, запала парню в сознание, и Оливен, слегка изменив ее, взялся сочинять песню, потихоньку аккомпанируя себе на гитаре. Песенка складывалась, пока Оливен разжигал дрова и хлопотал возле своего сеньора. К тому времени, когда Рауль закончил читать письмо, она была уже почти готова.
-Вы прочли? - шепотом спросил Оливен.
-Да....- вздохнул Рауль.
-Граф де Гиш просил сжечь письмо, когда прочитаете.
-Разумеется, - сказал Рауль, - Сожгу, конечно.
Оливен тихонько вышел из комнаты - хозяину он, видимо, не нужен. Кроме того, он решил записать слова песенки, пока не забыл. Оливен взял перо и бумагу и, не претендуя на лавры Буало, робко вывел на белом листе:
Мой бедный господин, печаль пришла в наш дом.
Ах! Как боюсь я вам напомнить о былом.
А в доме тишина, грустите вы один...
Всему виной она, мой бедный господин...
"Нехорошо, - подумал Оливен, - Два раза "дом", и в первой и в третьей строчке. Надо как-то изменить текст". Он грыз перо, думая, чем бы заменить этот второй "дом", и, вспомнив ажурные башенки замка Бражелон, хлопнул себя по лбу и прошептал: "Есть! Замок! Заменим "дом" на "замок", по ритму подходит!" Вскоре весь лист покрылся неровными строчками стихов Оливена. Но слуга, сочинявший стихи для своего хозяина, не подозревал о том, где, при каких обстоятельствах и от кого Рауль услышит посвященную ему песню.
А Рауль еще раз перечитал письмо де Гиша, и, хотя ему было очень жаль предавать листки огню, подошел к камину и опустил письмо в самое пламя - хранить такое письмо было небезопасно. Оставалась еще записка Луизы. Она его не забыла. Она вспоминает его каждый день. Она все-таки думает о нем, молится за него. И это сначала обрадовало бедного влюбленного.
Но злая ирония, которая сменила восторженно-почтительное обожание, ирония, от которой он уже не мог избавиться, ирония, которая была его защитой и проклятием, заставила его губы искривиться в презрительной усмешке, и он подумал: "Давай, приятель, продолжай в том же духе. Начни возводить еще один воздушный замок на руинах любви, прелестное строительство! Луиза вспоминает обо мне! - этой фразы достаточно, чтобы твоя фантазия, кретин, возвела на этом фундаменте этакую Фата-Моргану. Да! Луиза вспоминает обо мне, но спит с королем!"
И, если один голос нашептывал ему совет - схватить записку, написанную рукой Луизы, поцеловать ее и хранить у сердца, то другой голос говорил: "Да на кой черт тебе эта бумажка, Бражелон, право, друг, ты очень смешон с этой своей любовью. Плакса ты несчастный, тряпка, а не мужчина".
Гордость оказалась сильнее раненой любви, и Рауль, машинально опустив записку в карман, спохватился и приказал себе: "Сейчас ты достанешь письмо... этой Лавальер и сожжешь его. Сию же минуту!" По ошибке Рауль достал из кармана не Луизину записочку, а письмо командора иоаннитов.
"Вот так-то, - сказал он себе, - Письмо командора и записка фаворитки короля не могут находиться рядом". Но воистину наша правая рука не знает, что делает левая. Взяв командорово послание в левую руку, Рауль опять достал Луизину записку. Одно из этих писем нужно было уничтожить. Одно из этих писем было лишним. Еще не поздно было сжечь письмо командора. Он все-таки еще оставался свободным, и Луиза....
Совсем близко зазвонили колокола соседней церкви. Записка Луизы полетела в огонь. Рауль ужаснулся тому, что сделал, хотел было выхватить ее из пламени, но остановил себя. "Я зачеркиваю второе слово в старинном рыцарском девизе - слово "Дамы". От девиза "Бог, король и дамы" остается только Бог!" Колокольный звон соответствовал мистическому настроению нашего героя, и он решил, что корабли сожжены, Рубикон перейден, и ничто в мире не заставит его изменить решение.
А дочь Бофора? Увы! К несчастью для бедной Анжелики де Бофор то ли де Гиш под конец письма выдохся, и не смог описать сцену в Вандомском парке так, чтобы поразить воображение друга, то ли Рауль не принял всерьез рассказанную де Гишем историю, девушка по имени Анжелика де Бофор интересовала его лишь постольку, что он взялся ее освобождать и пообещал герцогу вернуть м-ль де Бофор к семи утра.
Ни восторженные слова молодого де Линьета, ни история с поцелуем Лже-Бражелона не заставили его подумать об Анжелике де Бофор как о девушке, любви которой он может добиться. До сих пор Рауль даже не удосужился взглянуть на медальон, врученный герцогом. Но, собираясь идти на поиски герцогини, Рауль все-таки снял медальон и раскрыл его.
Анжелика де Бофор, с прической "аль-анфан" - волосы распущены по плечам, перевязаны голубой лентой с брошкой-бабочкой, смотрела на него в упор своими синими глазищами. Анжелика де Бофор была прелестна. Но Рауль только криво усмехнулся и сказал себе, что он взялся спасать Анжелику лишь потому, что героические, суровые и таинственные иоанниты защищают всех несчастных и угнетенных, в соответствии со своей Рыцарской Клятвой. В этот момент Рауль не сомневался в том, что действует с абсолютно бескорыстными целями. Но - человек предполагает, а Бог располагает!
Он еще раз взглянул на Бофорочку, стараясь сохранить в памяти ее облик - да он и без того прекрасно помнил взбалмошную своенравную дочь Бофора. И ему показалось, что нарисованная Анжелика показала ему язык и упрямо заявила: "Это мы еще посмотрим, господин де Бражелон!" Рауль защелкнул медальон и позвал Оливена.
Полчаса спустя Оливен, провожая из окна своего господина (на этот раз Рауль выбрал более светлые тона для своей одежды, решив приберечь черную шляпу и плащ для ночных поисков Бофорочки) следя за светлой шляпой с алым пером, тихо напевал свою песенку, которую он считал слишком слабой, чтобы петь самому виконту:
Мой юный господин, неужто вы всерьез
Решились на войну, от тополей и звезд,
От синих волн реки, от замка белых стен,
Вручая Богу жизнь, любови сдавшись в плен.
Мой виконт, я помню Фронду!
Конь летит вперед, пыля!
Лучше быть слугой виконта,
Чем лакеем короля!
Оливен перебирал струны, склонившись к грифу, и последний куплет, сочиненный им как раз в ту минуту, когда зазвонили колокола, и Рауль сжег записку, сорвался у него на крик:
Мой гордый господин, виконт де Бражелон!
Мне видятся шелка склонившихся знамен!
Мушкетная пальба и звон колоколов,
И после всех потерь - счастливая любовь!!!
"Мой виконт", - начал Оливен и замер на полуслове - на пороге стояли граф де Ла Фер и Гримо.