Аннотация: В статье рассказывается о том,как Никандр Алексеев,"последний романтик Серебряного Века",унтер-офицер Русского Экспедиционного Корпуса во Франции,вернувшись в Россию,помогал восстанавливать Пушкинский Заповедник в годы Гражданской войны.
ВОСПОМИНАНИЯ ПОЭТА НИКАНДРА АЛЕКСЕЕВА О НАЧАЛЕ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ПУШКИНСКОГО ЗАПОВЕДНИКА В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ.
/Доклад на Международной конференции, посвященной 200-летнему юбилею со дня рождения А. С. Пушкина ''Русский язык от Пушкина до наших дней''./ Публикация: Псков, 2000 г. Секция ''Пушкинское краеведение'', стр. 379.
Уважаемые участники конференции!
Не сочтите, пожалуйста, за нескромность, что в этой аудитории, где столько раз звучали бессмертные стихи Пушкина, я в своем выступлении позволю себе процитировать стихи другого поэта, моего деда, Никандра Алексеевича Алексеева. Но поэт Никандр Алексеев считал Пушкина своим первым и самым главным учителем, и в 20-е, 30-е годы, и в годы войны, и в послевоенные годы, он много сделал, чтобы донести до народа живое слово Пушкина. Он читал стихи Пушкина в Сибири и на Псковщине, на Байкале и на Великой, выступая с лекциями и докладами перед охотниками и рыбаками, перед красноармейцами и летчиками, перед колхозниками, студентами, пионерами. Старая, видавшая виды папка с вырезками и его материалами по Пушкину была и для меня большим подспорьем при подготовке школьных Пушкиниан. Пушкину посвящены несколько стихотворений.
...Четырнадцатилетним подростком будущий поэт покинул родные места - деревню Пидели, что недалеко от Синениколы, Красногородского района, и пешком отправился в Питер, потому что многодетная крестьянская семья не могла прокормить всех детей. Начал с чернорабочего. Участвовал в революции 1905 года. О своей первой любви и первом бое впоследствии написал поэму ''Первая баррикада''. За участие в похоронах Льва Толстого был выслан на родину под надзор полиции. Но и там не успокоился. 20 - летний поэт проводил работу с крестьянами Псковщины, ''сеял ветер'', мечтая ''пожать бурю''.
А затем - крутой поворот судьбы! Когда началась первая мировая война, псковский парнишка оказался во Франции в составе русского экспедиционного корпуса.
К чести Франции, надо сказать, что русским солдатам, воевавшим на земле Франции, были возданы почести на государственном уровне. В прошлом году наше телевидение показывало торжественную церемонию в Сен-Женевьев-де-Буа, где присутствовали представители правительства Франции и Вооруженных сил Французской Республики. В советское время тема о русских солдатах, защищавших землю Франции в I мировую, замалчивалась. Это не случайно. Многие из них остались во Франции, обзавелись семьями, поступили на военную службу, успешно служили. А погибшие остались... в Сен-Женевьев-де-Буа.
Те, кто был похоронен там, воспетые певцами ''штабс-капитаны и гардемарины'', эмигранты, Дворяне - вторая волна. Началось Сен-Женевьев-де-Буа с простых солдат, погибших за Францию.
Но, хотя земля Франции содрогалась от взрывов, муза нашего поэта не молчала! Там, в Париже, в 1917 году вышла книга его стихов ''Венок павшим'', посвященная воинам-интернационалистам Первой Мировой. А затем и три других сборника. Это наша гордость и наше самое дорогое наследство. В ''Предисловии'' Никандр Алексеев обращается к читателям: ''Эта книга одинаково может быть читаема как русскими, французами, англичанами, так и немцами и австрийцами, ибо в нет ни одного слова слепой ненависти к отдельным нациям, ибо у большинства людей есть Родина, которую они естественно не могут не любить, как нельзя не любить родной матери, которая может быть была груда и били и колотила и таскала за волосы, когда мы были детьми... Не можем не любить потому, что мы часть ее тела...
Итак, я плету ''Венок павшим'' и кидаю его на свет, к солнцу... Может быть, ты, читатель, найдешь в нем часть своей собственной невысказанной души... Сентябрь 1918. Париж. Никандр Алексеев''.
Еще несколько слов о военной теме. Одной из важнейших тем древнерусской, русской, советской и новейшей российской литературы была эта высокая и трагическая тема. Истоки ее в ''Слове о полку Игореве'' и ''Задонщине''. Вспомним Дениса Давыдова, ''Полтаву'' Пушкина, военную лирику Лермонтова, Блока. Это были предтечи; сборник ''Венок павшим'' продолжил эту традицию. Вспомним развитие этой темы в поэзии Великой Отечественной Войны. Из псковичей сразу на ум приходит Иван Васильевич Виноградов, кстати, большой друг Никандра Алексеева.
Мы говорим о развитии русского языка. У этой высокой, патриотической и трагической темы есть достойные продолжатели - современные поэты-афганцы. Надо заметить, это пока еще ''белое пятно'' в литературоведении. Между тем многие произведения участников афганской войны, в теперь и Чечни, очень профессиональны, поэтичны, искренни и достойны своих предшественников.
А теперь стихотворение из сборника ''Венок павшим''.
Никандр Алексеев. В ШАМПАНИ.
Облокотясь о пулемет Грустя, герой атаки ждет...
Он вспомнил о Руси родимой, Ласкает сталь у пулемета.
Про звезды-очи, кудри-лен, А в сердце стук: ''Вперед! Вперед!''
И слезы-росы у любимой. Вперед, за мной, лихая рота!''
''Развились кольца у кудрей. Ракета взвилася. Она
Мечтою за лесные грани О часе грозном возвестила.
Она летит. И снятся ей Над лесом, в неге полусна,
Поля кровавые Шампани''... Мерцая, звездочка грустила...
Покинув Францию в 1920 году, он больше не вернулся туда, но все время занимался популяризацией французской культуры и укреплению дружбы между нашими странами. В последние годы жизни он переводил ''Эмали и камеи'' Теофиля Готье. К сожалению, перевод не был опубликован, сейчас он находится в писательской организации, у Олега Андреевича Калкина.
Представьте себе - когда из охваченной пламенем гражданской войны России бежали все кто мог - кому удавалось, добирались до Парижа порой окружным путем, через Константинополь, он, Никандр Алексеев, стремится против течения. Все стремятся в Париж, эту Мекку эмигрантов, а он - из Парижа. Как в детстве в Питер, пешком, на попутках, без денег, как придется, только бы добраться до Русской Земли!
Это поступок человека, глубоко любящего Родину. / Хотя правнуки иногда ворчат, насмотревшись французских сериалов, что, останься дед в Париже, и они были бы французами/.
Не все просто в литературном наследстве деда. Есть стихи, которые могут показаться нынче архаичными, вызвать недоумение современного избалованного читателя. Но он был человеком своей эпохи и искренне верил в коммунистические идеалы. Он был именно коммунистом в идеальном понимании этого слова /. Между коммунистами и ''коммуняками'', каких сейчас большинство, такая же разница как между солдатней и солдатами /.
В трудные моменты жизни на помощь приходил Пушкин. Никандр Алексеев ''милость к павшим призывал''. Когда его брата Ивана в 30-е годы раскулачили, он связался с Емельяном Ярославским, с которым был знаком, и тот потребовал, чтобы семью Ивана Алексеева вернули в Синениколу. Если бы не он, брат с малолетними детьми не вынес бы тяжелой дороги - а они уже были в тюрьме города Острова.
И в гражданскую войну, когда и красные и белые пролили столько невинной крови, Никандр Алексеев не участвовал ни в кровавых разборках ЧК, ни в яростных атаках ''лебединого стана''. Он делал святое дело: спасал пушкинский уголок, спасал для потомков Пушкиногорье, а ведь Пушкин одинаково дорог и красным и белым. Спасая пушкинский уголок, он делал дело, которое может сделать нас едиными, объединить и потомков ''Павки'' и потомков ''поручика Голицина''.
Об участии Никандра Алексеева в восстановлении заповедника я знала с детства. Помнится, в феврале и в июне он ездил в заповедник по приглашению Семена Степановича Гейченко.
Впоследствии, будучи студенткой и не раз побывав в пушкинском заповеднике, я не осмелилась представиться Семену Степановичу Гейченко как внучка Никандра Алексеева, просто потому что не уважаю, в ''детей лейтенанта Шмитдта''. Хотелось самой чего-нибудь добиться, чтобы иметь моральное право на такое знакомство. Опоздала...
Настало другое время, и в 1995 году я уже имея за плечами лауреатство моих учеников на двух областных Пушкинианах, оказалась в составе делегации замечательного пушкинского праздника - областной Пушкинианы. Там в экспозиции я обнаружила документы эпохи гражданской войны с подписью деда.
Поскольку дома в архиве деда хранились письма Семена Степановича Гейченко и фотографии, я пообещала Любови Владимировне Козминой по возвращении в Псков все, относящееся к заповеднику, сразу же отправить бандеролью. С детства я с большим уважением относилась к дедушкиным бумагам, ни одна бумажка из архива, даже самая маленькая, не пропала. И занялась поисками. Но, совершенно неожиданно, разбирая архив, я обнаружила эту рукопись, незавершенную, неопубликованную, черновик - воспоминания о начале восстановления Пушкинского заповедника.
Оригигнал рукописи, автограф, я отправила Любови Владимировне в НКЦ вместе с письмами С.С. Гейченко и фотографиями. Бандероль дошла благополучно, и вскоре я с радостью получила ответ из заповедника от Л.В. Козминой и ксерокопию статьи, которую она любезно сделала по моей просьбе.
Эти материалы опубликовал в газете ''Новости Пскова'' журналист Олег Константинов в феврале 1996 года, за что я ему, конечно, очень благодарна. Теперь, правда, я понимаю, что больше смысла было выходить на областную газету, ''Псковскую правду'', ''ВЕЧЕ'', чтобы публикация дошла до родных мест - Красногородска, Синениколы, Велья. Да и дед, кстати, весьма активно сотрудничал с ''Псковской правдой''. Но - не сообразила, к сожалению, плохо еще ориентировалась в псковской периодической печати. Тем не менее, материал был опубликован...
Такова предыстория этих ''Воспоминаний''.
Я принесла показать вам несколько уникальных книг, которые сейчас можно считать библиогрфическими раритетами. Это сборник Николая Гумилева с рукописными пометками, выполненными рукой деда /одно из стихотворений сборника ''Венок павшим'' посвящено Н. Гумилеву/, поэма Павла Григорьевича Антокольского ''Франсуа Вийон'', и конечно же, парижский сборник 1917 года ''Венок павшим''. На книге Антокольского стихотворное посвящение автора моей матери, рисунок Павла Григорьевича, где он, как настоящий шевалье, раскланивается перед 15-летней дочерью своего близкого друга, а в домике, в окошке, глядя на эту сцену, широко улыбается этот друг-поэт Никандр Алексеев. Не знаю, печатал ли Антокольский где-нибудь это посвящение, но на всякий случай прочитаю, может, это единственный автограф Антокольского.
Леночке Алексеевой. / Надпись на форзаце книги ''Франсуа Вийон''/
Люби литературу, Лена,
И свет поэзии люби.
И будет море по колено
И на Неве и на Оби.
И по традиции старинной
Вечерней зимнею порой
Литературной викториной
Отца и в хвост и в гриву крой.
Когда же вырастешь большая
И кончишь курс наук своих,
Клянусь, и я не оплошаю
И сочиню отличный стих...
Он будет вдохновлен Еленой,
И ярким пламенем сиять.
И рифмовать со всей вселенной,
Как это принято - на ять!
------------------------------------------------
П. Антокольский. 24 августа 1945 г.
Новосибирск на Оби.
Вы можете сравнить шутливый рисунок Антокольского с фотографией в газете, выпущенной в прошлом году писательской организацией к пушкинским дням. Как видите, сходство есть.
''Вийон'' издан в 1934 году. Видимо, его не переиздавали, т.к., имея более современное издание в 1945 году, Павел Григорьевич подарил бы дочери друга более новую книгу. Читая ''Вийона'', я невольно задавала вопрос - а не зашифровано ли тут изображение сталинской эпохи, стилизованное под средневековую Францию?
Да, Павел Григорьевич Антокольский - один из лучших переводчиков с французкого, он переводил много, от ''Марсельезы'' до Луи Арагона. Но дата 1934 говорит о многом. Возможно, это лишь гипотеза, но мрачный колорит, виселицы, с которыми сталкивается герой поэмы, свободолюбивый поэт Франсуа Вийон, ''саржанты'', которые преследуют беглеца, ''одна погоня позади, да гибель впереди...'' - все это вызывает определенные ассоциации.
А теперь позвольте перейти непосредственно к ''Воспоминаниям'' Никандра Алексеева, о том, как было положено начало Пушкинскому заповеднику, ныне являющемуся жемчужиной литературных мест России, прекраснейшим уголком земли.
Марина Никандровна Алексеева, 21 апреля 1999 г.
ВОСПОМИНАНИЯ НИКАНДРА АЛЕКСЕЕВА.
/ Записки писателя и журналиста /.
1920 г. Москва... Первое советское учреждение, куда постучался возвратившийся на родину солдат русских войск во Франции, был литературный отдел Наркомпроса. Я имел право явиться сюда. У меня уже было четыре книги стихов. В Гнездиловском переулке я поднялся по внутренней лестнице в кабинет заведующего, к поэту Брюсову.
В России было тогда два ведущих поэта. В Петрограде - Алескандр Блок, в Москве - Валерий Брюсов. Эти ведущие поэты встали на сторону Октябрьской революции. Блок посвятил Октябрю свою поэму ''Двенадцать'', Брюсов вступил в партию и пошел на службу к большевикам - занимался советской литературой и писателями.
Больной Горький, кажется, к тому времени уехал в Италию, насколько я могу довериться памяти.
Валерий Брюсов, переводивший на русский язык многих поэтов Франции, не интересовался французской поэзией того времени. Модным течением был в то время так называемый дадаизм, ранний предшественник современных вывертов и кривляний буржуазной культуры - абстракционизма.
- Ромен Ролана, Анри Барбюса не встречали? Нет? Вы говорите, что привезли от Анатоля Франса привет Советской России?! Ценно, очень! очень! Скажу об этом Луначарскому. Его сейчас нет в Москве.
Он сопровождает делегатов Второго конгресса Коммунистического интернационала. Скажу, непременно скажу!
- Вы любите Пушкина? - вдруг спросил Брюсов. Я знал, что Брюсов, несмотря на свой ранний символизм, сделался пушкинистом-исследователем творчества талантливейшего русского поэта. Я оборонил гордую фразу:
- Пушкин - мой земляк.
- А мне казалось, вы - петроградский, - удивился Брюсов, - Стихи ваши напоминают Блока. Да и на языке у вас Блок вертится.
-Нет, я псковский, - ответил я и подчеркнул, - Я - ПУШКИНСКИЙ!
-Очень рад! Мы можем вам дать командировку. Правда, там фронт. А сейчас - где их, фронтов, нет? Везде. На Севере, на юге, на востоке, на западе...
Поезжайте. Проверьте, что делается в Пушкинских местах. Луначарский тоже интересуется. Мы ничего не знаем. Кстати, там узнаете о своих родичах или повидаете...
...Мне был вручен мандат за подписью заведующего литературным отделом Наркомпроса В. Я. Брюсова. В нем внушалось всем советским учреждениям оказывать мне всяческое содействие в деле собирания дополнительных данных для более полной биографии А.С. Пушкина. Осталось получить пропуск в ВЧК: в прифронтовую полосу без пропуска не пустят.
В это хмурое учреждение по борьбе с контрреволюцией я принес бумагу большой ценности - мой мандат. В окошке ее приняли руки приветливой девушки. Читая, она доверчиво улыбалась. Я был убежден - улыбка вызвана именем А.С. ПУШКИНА! Но я держал себя в руках - на улыбку не ответил. Веселая девушка все же пробежала глазами список каких-то имен. Я понял: великий поэт тут не при чем. Пришли еще две девушки, втроем прочли мой мандат.
- Поезжайте не медленно в Наркомпросс. Мандат должен быть подписан наркомом. Повыше подписи Брюсова пусть поставит свою подпись Луначарский.
- Луначарского нет в Москве.
- Пусть подпишет заместитель, и вы успеете с вечерним поездом уехать во Псков.
Пришлось заново написать командировку на бланке Наркомпроса. Ее скрепили подписи заместителя наркома главного историка Н. М. Покровского и поэта В.Я. Брюсова.
И вот родина. Недалеко фронт... Прифронтовой Псков, очищенный Красной Армией от виселиц Булаховича.
Зарегистрировав в особом отделе пропуск ВЧК и мандат, беспартийный командировочный поэт предстал перед работником губкома партии. Мне посоветовали обратиться в ''Псковский набат'', в редакцию, в которую входил один-единственный работник - ответственный редактор, губернский товарищ / Пармин /. Он сам обрабатывал и добывал местный материал, а редакторские ножницы обрабатывали международную информацию, о положении на фронтах и по Советской России. Кое-что давало РОСТА.
Редактор был несказанно рад новому работнику печати, появившемуся на псковском горизонте.
- Из Михайловского пришлите нам немедленно правдивую статью о пушкинских местах. Это первое. А второе - сразу же начните серию очерков о положении во Франции.
Я согласился. И редактор просиял. Еще бы! Одним сотрудником стало больше. Ночевал я на диване в редакции, на Великолукской / ныне Советской улице /, в одной из комнат, которая называлась кабинетом заведующего агитационным отделом губкома партии. В этом же здании помещалось РОСТА. Ночью меня разбудил телефон. Звонили из Москвы, из Совнаркома. Женский голос спрашивал:
- Какая власть в Пскове? Советская? Кто говорит?
Я ответил:
- Командировочный.
- Позовите к телефону кого-нибудь из губкома или из редакции.
Я пошел и позвал заведующего РОСТА, подтвердившего наличие
Советской власти в Пскове.
Женский голос поблагодарил и объяснил причину ночного телефонного звонка:
- Буржуазные газеты пустили утку: ''Псков занят белолатышами''.
''Псковский набат'' напечатал ряд очерков о Франции. Редактор при встрече говорил мне: побывавший в Пскове ответственный работник Губкома сообщил ему, что в ЦК партии читали очерки и рекомендовали шире использовать автора очерков о Франции. Товарищ Пармин и не подозревал, с каким благодарным восторгом он заставил биться мое сердце! О том, что моя статья о Пушинских местах появилась в ''Псковском набате'', я узнал из ''Правды'' и ''Известий'', выходивших в то время на двух страницах на оберточной бумаге. Две главнейшие газеты между лаконичными сообщениями о положении на фронтах, международной информацией и политическими материалами посчитали необходимым высказать беспокойство по поводу состояния уголка, связанного с памятью о гениальнейшем русском поэте. Если судьба Советской власти решалась на фронтах, правительство России верило в победу революции, считая советскую, народную власть прямой наследницей всего передового, прогрессивного, а тем более великого. Телеграмма РОСТА сообщала о моей статье, в которой рассказывалось: село Михайловское сгорело со всеми строениями / вторично после гибели А.С. Пушкина / , что единственный сохранившийся домик с Пушкинских времен - Домик няни обветшал, углы прогнили, он разваливается. Пушкинский вековой лес вырубается.
Все выступления газет немедленно сказались. Пушкинский Дом из Петорограда немедленно прислал художника, по проекту которого был отреставрирован домик няни. Штаб Башкирской бригады, стоящей в резерве в Святых горах / ныне Пушкинские горы / организовал охрану Пушкинского леса и парка. Домик няни великого
русского поэта восстанавливали с топорами, с пилами и молотками в руках красноармейцы-башкиры.
На язык сами собой просились стихи ''Памятника''.
И назовет меня всяк сущий в ней язык...
И гордый внук славян...
И ныне дикий тунгус...
И друг степей -- калмык.
Партия и Советская власть все делали для того, чтобы все сущие в России языки назвали гениального ее сына. И все языки действительно назвали это гордое, величавое имя.
Вот когда было положено начало Пушкинскому заповеднику. В годы, когда стремились задушить революцию четырнадцать империалистических держав.
Я отчитался перед Москвой в командировке. Мне разрешили остаться в Пскове. К этому времени я подружился с новым редактором ''Псковского Набата'' Василием Васильевичем Степановым, бывшим земским учителем. Оба мы выходцы из крестьян Опочецкого уезда.
На страницах губернской газеты стали появляться стихи, в залах бывшего губернского уезда / ныне - областная библиотека / устраивались лекции, выступления, поэтические дискуссии, в Пушкинском театре поставили пьесу ''Новые люди'', написанную мной на современном деревенском материале.
Новый редактор жил на улице, которая называлась ''Губернаторской''. Однажды во время прогулки я заметил:
-Мне не нравится имя твоей улицы, Вася. Переименуем?
-С моей стороны возражений нет. Нужен предлог и достойное имя.
-Есть и то и другое. Приближается столетие со дня рождения Некрасова. Предлог и имя в одном слове.
-Пиши проект постановления Городского Совета.
Так появилась в Пскове Некрасовская улица.
На ней расположен Дом Советов, Дом политического просвещения, обком и горком партии, и дом городского совета.
...Когда оглядываешься на пройденный путь, то с удивлением замечаешь, что все недостатки - все темные пятна стираются и только то яркое пламя работы, которой ты горел, освещает длинную дорогу твоей жизни...
Расшифровка черновика М. Н. Алексеевой.
Оригинал передан в 1995 г. в НКЦ Пушкинского заповедника.
Публикация ''Новости Пскова'', февраль 1996 г.
P.S. Автор этих ''Воспоминаний'' действовал по мандату Наркомпроса и на благо России. Но вот что хочется добавить к вышеизложенному. Пушкинский заповедник - действительно прекраснейший уголок нашей страны. Мы искренне и глубоко уважаем сотрудников заповедника. Мне довелось побывать в заповеднике в разные годы и в разные сезоны - и весной, и летом и осенью он прекрасен. Этим летом познакомились со студентками Санкт-Петербургской Академии художеств - девушки были там на практике. Наша будущая художестванная элита очарована Пушкиногорьем. Итак, все хорошо? Не совсем. Летний Пушкинский праздник оставляет желать лучшего. В советское время это был праздник Поэзии. Его посещали зарубежные гости, высок был его престиж. Мы, псковичи, относимся к Заповеднику как к храму. Но храм заполонили торгаши. Рыночная экономика? Ряды палаток Бог знает с чем, протянувшиеся по всем Пушкинским Горам. А на мой взгляд, доминировать и с Пушкинских Горах, но только в Заповеднике должна культурная программа.
Это Дом Поэта нашего...
Да, на поляне выступают и фольклорные коллективы, и стихи звучат. И книги можно найти. Но все-таки на фоне ''пушкинской ярмарки'' палатки с книгами теряются на фоне тряпья.
Посещают Пушкинский праздник и народные мастера, и художники. Прежде чем отважиться критиковать организацию праздника я поговорила с художниками - его участниками. И это не только мое личное мнение, это и точка зрения моих товарищей - художников: приоритет должен принадлежать культуре! В будущем хотелось бы видеть на Пушкинском празднике наших лучших поэтов и писателей, не только фольклорные коллективы - их верность Пушкину вызывает уважение и благодарность зрителей. Но хочется услышать на Пушкинской поляне наших бардов. К примеру, услышать это: ''Пушкин, Вам за тридцать лет, вы совсем мальчишка, Пушкин...'' Я не против того, что продаются футболки с профилем Пушкина. Бог бы с ней, рыночной экономикой. Но жаль, что праздник, который раньше имел международный характер, скатился до областного уровня. Хотя... белорусские художники приезжают и привозят прекрасные картины. Это по поводу Пушкинского праздника.
А еще хочется привлечь внимание к пьесе Павла Григорьевича Антокольского ''Франсуа Вийон''. ''Я могу... поручиться за сценичность каждой строки. Правда, такая сценичность нигде не апробирована. Наши театры не хотят поэтического репертуара... У нас нет театра поэтов. Он должен быть создан'', - пишет П.Г. Антокольский в предисловии к ''Вийону'' в 1934 году. ''Вийон''... на Таганке! Эх! Мечта поэта...
А напоследок я скажу , что ''Венок павшим'', изданный в Париже, так и не переиздавался. Рукопись лежит в Псковской писательской организации с 2004 года. Правда, на родине, в Красногородске, поэта Никандра Алексеева не забывают.
А в Пскове... Вот что пишет популярный еженедельник ''Курьер'' в статье ''Никандръ Алексеевъ - последний романтик серебряного века'' : ''Его именем могли бы быть названы улицы, школы и библиотеки - в Пскове, Опочке, Красногородске...Однако сегодня имя поэта Никандра АЛЕКСЕЕВА -старшего унтер-офицера Русского экпедиционного корпуса предано забвению. На той самой родине, которую он любил всей душой и к которой так стремился из Франции''. Статья Олега Васильевича Константинова, редактора ''Курьера'' в январе 2005 года вызвала отклики читателей. Мы очень благодарны О.Константинову за интереснейшие материалы о литературной жизни Пскова в 20-е годы и Русском экспедиционном корпусе.
Не буду надоедать уважаемым читателам. Авось, кому-то повезет. Авось, повезет Пушкину, и что-то изменится к лучшему... Авось, повезет
П.Г. Антокольскому, и ''Вийона'' постваят на сцене, а то и мюзикл напишут... Авось, повезет и Н. Алексееву. Очень люблю это словечко. Канал ''Культура'' смотрите? Авось!!!