Есть книги, словно выточенные из мрамора классическими греками, и в них все и всё находятся на своём месте, вызывая трепет современников и неминуемый пиетет потомков. Они живут века, благородно старея и обретая новый смысл с каждый новым поворотом гребного винта истории. Словно прозрачный ручей текут эти книги по поверхности словесности и жизни, принося людям радость, а издателю - прибыль. В них часто есть нечто, позволяющее им продержаться на поверхности больше жизни одного поколения, что говорит само за себя! Есть книги, не претендующие на подобную роль, и они проходят сторонкой, пытаясь скрыть лапой свои стыдные несовершенства, а потому пылясь на полках неведомых лавок, библиотек и центов по приёму макулатуры. Их авторы либо не способны довести дело до логического конца, либо специально не желают этого делать. А есть книги, созданные безумным грибниками, только что накушавшимися мухоморов в сосновом лесу, и мало озабоченные композицией, стилем, смыслом своей писанины и вообще ужу не озабоченные ничем.
Автору таких книг после блужданий между корнями древес в тени болот, просто лень довести мгноготрудное дело бытописания до конца, и, как только благодатная лень накатывает на него, он бросает всё, как есть, ни в малой степени не беспокоясь, кто будет читать его книгу, будут ли читать её вообще и стоит ли это делать в принципе! Бешеное тщеславие, измучившее нашего автора, само собой отходит на второй план, а потом растворяется вовсе. Автор становится в ряд многих милионов пишущих ради самого процесса повторения литер, случайно слагающихся в некие слова. Многие из таких авторов даже не помнят названия своих детищ! Вот-вот! И их читают, да присёрбывают часто при этом! А в принципе, лучше бы их и не читали! Здоровее будут люди! Серьёзнее! Мудрее! Может, к библии после припадут - последней инстанции знания, мать их всех за ногу!
Эта проклятая книга не раз отвлекала не раз автора от собирания грибов, и поэтому автор едва ли может причислить её к любимым своим созданиям. Он даже как-то ляпнул её на страницах нового виртуального мира, а потом вроде бы устыдился её явных несовершенств и полного отсутствия сюжета и смысла, и снял своё сочинение. А потом подумал: да пусть повисит книжка ни о чём и ни для кого в космосе! По-маленьку, может быть, как это часто бывало у нашего автора, Здравый Смысл и муравьиное Трудолюбие разнесут всё на свои места, строки станут более приятными, абзацы поменяются местами, появятся новые персонажи, ещё более омерзительные, чем были, исчезнут старые, герои начнут искать очередное сокровище в Гималаях или на острове Борнео, и эта обновлённая многими стараниями книжка, через каких-нибудь двадцать лет примет наконец человеческий вид и потрясёт воображение тинейджеров и милых христианок.
А мы погружаемся в уже пыхтящую машину времени, чтобы рвануть... не всё ли равно куда!
Глава 1. Три стража Марса.
Это как бы новости мира, не озвученные никем.
"Я тебя люблю, а ты мне что?"
Как страшно жить во времена, когда даже мухи становятся альфонсами!
Кулинарные рецепты людоедов Полинезии. "Почки в шоколаде".
Сегодня по плану нужно было сделать только следующее - только вставить слово Солоники, и удалиться отдыхать, ибо всё нужное уже сделано!
Сегодня утром Соня Бутикова чудом видела вора. Она вышла на улицу из парикмахерской, и увидела вора. И пошла восвояси, как ни в чём не бывало.
Птичка моя утренняя! Как высоко летаешь ты, как весело поёшь свои светлые песни! Сколько, скажи мне, ещё идти по свету, и будут ли дни мои веселы?
Не устанет сердце моё ликовать при звуках твоих, не избудет душа тебя до смертного моего часа!
Я всегда буду летать, лёгкий как птица, над миром твоим, всегда буду славить дела твои, Птичка моя!
Однако человек, чья душа находится на небе, не должен забывать, где гнездятся его ноги - на земле. Ноги мои на земле, а под землёй - черви!
Человеческое отребье, ради своей мелкой жизни готовое на всё - на подлог, воровство, подлость, ложь - постоянно мучается самооправданием и одновременно пытается воспитывать или уничтожать немногих титанов, восстающих против их ничтожной, крысиной философии. Я уже давно не смотрю, к примеру, на Гитлера глазами человеческого отребья! И сопли Достоевского думаю - не нужно читать! Так, иногда, перед сном!
Оканчивая нечто, никто не помнит о начале! Но мы помним всё! И египтян, и спартанцев помним, и филласомонийцев, и персов, шумных до боя и болтовни! И Ватерлоо, и Альбукир перед нашими глазами всю жизнь стоят! Всё мы помним наизусть! А себя не помним! Главного не помним! Так вспомним же бедного Николая, жившего внутри нашего вуза. У него не было своего дома. Он ночевал в любой аудитории и потому считал весь вуз своим. Когда в лекционном зале, где он беспробудно спал белым днём после бурных ночных бдений, начинались занятия, профессора переступали недвижное тело святого ангела, от которого шёл нестерпимый аромат, и благополучно вершили образование непросвящённых, ничем не обеспокоив наивного святого. Никто не смел даже пальцем тронуть святого Николая, ибо знали сколь светла душа его, сколь чисты его помыслы и как выразительны его пьяные песни! Как ангел небесный, не оставляя следов, шёл он по грешной земле. Никогда мысли о бренном не касались его разума. А потом лютой зимой, о которой ещё с придыханием говорят старые кухарки, его нашли замёрзшим на свалке неподалеку от главного корпуса. Он был бледен, протягивал руку к разорванному кульку с остатками бушиных ног, и на запорошенной снегом щеке его красовалось пылающее крыло тропической бабочки. Все подумали, что это Бог бросил с небес нежное крыло, чтобы согреть бедного Николая! Но наверно Николай уже не хотел жить среди людей, и потому предпочёл уйти тихо. И сердце прозелитов дрогнуло и зашлось в великой печали.
Бедности ввиду отсутствия рычага и ресурсов ничего не остаётся, как питаться благородством состоятельных. Поэтому, понимая это, благородство часто и не безосновательно бывает презрительным. Я был знаком довольно долго с одной женщиной, казавшейся довольно приличной. Она занималась выпуском сборников словарей и коллекционировала вского рода изюминки в словарном деле, пока не вообразила, что пришёл её час и надо ознакомить мир с итогами литературного стяжательства. Так, после долгих матырств появился на свет детский словарь с картинками одного художника, поневоле вовлечённого в это сомнительное дело. Чтобы бесплатно получить труд художника, а также его эфемерные плоды - тысячи картинок, в ход пошли посулы изумительного издательского будущего с несомненными дивидентами и донебесными потиражными. Художник в конце концов сдался и принялся клепать картинки, не зная ни дней ни ночей. Так продолжалось три месяца, в течение которых он к славе своей справился с возложенной нак него миссией. Надо отдать должное сопровождавшей его девице, она приносила ему прототипы, то вырезанные из газет, то переснятые на ксерокс из книг. Наконец огромная, невиданная в этом городе работа была завершена, и книжка в помпезном переплёте с тиснением вышла в свет, радуя всех участников и рисуя на горизонте перспективы развития дела. Но дело потихоньку зачахло, уверения доброй девицы о великом будущем блекли, она стала старательно обходить эту тему, наконец нашла где-то издателя, который предложил за рисунки художнику грязные гроши, которые наш художник резко отбросил, о чём не жалеет и сейчас, а напарнице своей впервые сказал: "Мы же договаривались о том, что я делаю всё бесплатно, я делаю инвестицию, и мне должно возвращаться от переизданий!" На что ему холодно ответили: "Я этим ( компиляцией с чужих текстов) четыре года занималась, а ты это за три месяца сделал!"
Правду говорил мой отец: "Не делай добра, не получишь зла!
-Эта шо за ритмический блюз? Это ты любишь такую музыку!
Бедность, веками идущая в нашей стране в ногу с государством, не желающим признать свою недееспособность. Впрочем, советская бедность, переживаемая бедняками в среде бедняков, смягчаемая надеждой на социальную справедливость и нынешняя нищета многих, лишённых надежды - это разные вещи.
Такова краткая история святого Николая. Мне к ней нечего добавить, ибо порой обилие слов только затемняет прозрачную сущность истины. Позвольте мне снять очки и поприветствовать вас, мои юные друзья? Можно?
На иные, малопонятные им формы существования люди, как правило, смотрят недоброжелательно или прямо враждебно. Отсюда происходят зависть и патриотизм. Больше всего зависти и патриотизма, естественно, в столице. Там процветает жестокий завистливый патриотизм. Великий патриотизм, в основе которго лежит ненависть к нашей милой родине!
Недавно я был в командировке в Нусекве. Там всегда ковался наш великий патриотизм! Там было место святых мощей всех времён и народов! Там собирали рать для отгона поляков эти, двое, не помню, такие... один среднего роста с бродой, а другой высокий со щитом? Нусеква!
Она отвлекла меня от любимых авторов - Криспина Талурского и Десмонда Тратта, принёсших мне особо сладостные чувства, но слава богу очень ненадолго! Попав в Нусекву, я всегда тоскую и маюсь. Я чувтвуя себя чужим парнем, всё время толкающимся в бесконечном вокзале без названия. Мне ненавистен этот город. Я думаю, что он построен руками дьявола! Он так хаотичен, так прихотлив и случаен в своей планировке, что кажется, что никто в нём никогда и ничего толком не планировал! Нусеква - город потерянный и тёмный и скитания по нему утомительны и невыносимы. Так было и в этот раз. Я вышел из поезда и толпа понесла меня к вокзалу, как река влачит щепку. Так вечный Ганг влачит щепки и остатки погребальных костров!
Я сравнил эту реку с Гангом, ибо моя страна с каждым годом всё более напоминает какой-нибудь бедноватенький штат Индии. А Ганг - великая река, несёт всякую дрянь, трупы всякие, оставшиеся после ритуального сожжения, ну и... Даже трупы иногда несёт великая река. Вот не дожгли где-нибудь индийского покойника, Шриваниша Мухди Ветхого, так его в костёр сначала а потом в Ганг сплавляют, с глаз долой и подальше! Хотя я никогда не был на Ганге, и индийский гуру наверно никогда не исторгнет из меня слезы умиления. У меня есть, правда одна знакомая, поменявшая по крайней мере с десяток мужей, пока не обрела своё позднее счастье в лице индийского неприкасаемого Шварадина Угрушди. Вот уж он был настоящим гуру! Индийский неприкасаемый осчастливил её, ибо был богачом по здешним меркам - имел сарай из телевизионных коробок и цветник в настольной лампе. В нашей столице хорошо размышлять о неприкасаемых в Индии. Вообще в огромном вокзале приятно вспоминать огромное кладбище! Такие мысли мне лезли в голову, когда меня толкали встречные люди.
Толпа была столько густа, что сплюнуть было некуда. В руке моей был чемоданчик с носками, рубашками и серпасто-молоткастым паспортом. Были там и расчёска, и зубочитка, и тюбик с пастой.
Распахнулись двери, и толпа впихнула меня в большой зал, из которого лазы вели в разные места. Лаз налево вёл на другой вокзал, лаз направо - в аэропорт, и лаз прямо - в зев метро.
Я вышел в город. И день был странный, изменчивый. То с неба били солнечные лучи, обжигая, то из бешеного облака просыпался крупный нездешний дождь.
В прошлый раз сначала бил крупный дождь, и только потом светило солнце!
Но тогда было воскресенье, а сейчас вторник. И тяжёлая туча седая низко тогда так же висела над городом, как летучая беременная свинья, а когда я пошёл по улице, снова начался редкий, холодный, очень крупный дождь. Как будто небеса кого-то оплакивали. И я знал, что это за день, и кого оплакивают небеса! В такой день надо дома спать и брать банки с огурцами в подвале! Пить надо страшно в такой день!
Туда, куда я шёл, было минут тридцать пешком по улице. Как звалась эта улица, я честно говоря, не знал, но точно знал, что мне - туда! Надо идти и что-то делать! Я так и сделал. Уже во дворе я взглянул на неласковое небе, и там, где кончалась туча, мерцал рассеянный свет, фосфорический свет, и странно освещался им малый двор. Мне вдруг вспомнились шумные времена счастья моей юности...
Я стал звонить по телефону в контору.
-Это издательство?
-Да!
-Это издательство университета?
-Нет!
-Это издательство Нусековского университета?
-Ну да!
-Это издательство Нусековского государственного университета?
-Нет!
Это издательство Нусековского государственного университета имени Какого-то Красного Знамени?
-Да!
-Кирпич Вам завезли?
-Что?
-Кирпич завезли?
-Ну да, кирпич завезли!
-Кирпич завезли, а огурцы посеяли?
-Разумеется! Мы же серьёзное учреждение! Кирпич завезли! Огурцы похерили!
-Ясно! Кирпич похерили, но огурцы, я надеюсь, взошли?
-Ну да!
Поговорив таким образом минут пять я съездил туда, и через две минуты был свободен.
Как бы наше знание не посеяло много печали!
Моя родина преуспевает теперь только в кознях и подковёрной охоте за мелкими казёнными деньгами, полностью пренебрегая честью и справедливым распределением благ.
Вокруг полиция, милиция, народные дружины и все делают вид, что готовы меня спасти.
Действительно, спасения от бандитов и их братьев из народных дружин вообще не стало...ъ
Я, разумеется, хотел попасть в Кремоль и в этом желании был подобен прелётной птице, летящей только туда, куда ей указыват Провидение. Если галки всегда летели на Юг, то совок всегда устремлялся в Нусекву. Там он мог чудом купить снизку бананов, банку растворимого кофе "Миранда" в руки, и даже обзавестить тёплыми кальсонами Оронежской ткацкой фабрики "Красная Лупа".
С самого свого рождения и до самой смерти мы мечтаем попасть в кремоль - этот мистический центр мира, отделённый от всего бренного окружения метафизической серой стеной. Но где он, этот такой загадочный, такой притягательный для всякого педриота Кремоль находится, ни я, ни кто либо ещё не знает, полагая, что сведения о Кремуле всё таки в своей массе не являются ложью. Я знал, что никому, кто страстно ищет его, не открываюся высокие ворота с первого раза, никому! Судя по мельтешащим, становившимся всё более гаденьким, зачуханным улицам, я скорее всего удалялся от Кремоля, чем шёл к нему. Когда перед моими глазами мелькнула вывеска "Тупик Толстого", я понял, что иду не в ту сторону. Но где она, та сторона, где?
Где золотые долины моей мечты, на которых раскинулись призрачные города счастья? Где молочные реки моего детства с кисельными берегами, над которыми поют сладкие механические стрижи? Где желанные в минуту одиночества одалиски с пупками, вмещающими унцию орехового масла, где? В детстве, когда моя мать пробавляла меня мировыми сказками, ей в руки попал том сказак "Тысячи и Одной Ночи", прочитанные ей почти полностью. Но и моя мать прекратила дозволенные речи, когда дошла до вместительного пупка. Шехерезады. Её не останавливала ни Лампа алладина, ни Путешествие Синдбада, а пупок, вмещающий унцию орехового масла, остановил!
Где ты, моя Шехерезада? Где ты, моё детство? Один я, в чужом городе, среди чужих людей, и уду я в Кремоль не ради богатства и тщеславия! Если раньше я желал посетить Кремоль с тайной надеждой увидеть зловещего мертвеца, лежащего под усиленной охраной в светелке Ивана Грозного, то теперь я искал его, чая увидеть экзотических животных.
Итак, мы тащились по совершенно пустынной улице, мимо них пронёсся на страусе опытный слесарь Грант Ветроплюев, мудила известный, пролетел мимо стремительно, шустро повернул за угол улицы и скрылся в клубе ядовитой пыли. А потом из-за угла донёсся звук взорвавшейся бомбы, и все поняли, что это взорвался импульсивный слесарь. Вот бы так с каждым!
Не было уже Тупика Толстого, склады со снившими крышами растворились в туманной дымке. Скотская улица уже закончилась и жёлтый мини-небоскрёб ушёл в темь пробегавшей тучи. И узкий проход, явно приводивший к деревянному забору, около которого отливали все путники, повёл меня в сгушавшуюся, клубящуюся мглу, через три шага взорвавшуюся яркой вспышкой - я увидел Кремоль!
Самостийный и маститый
Дон Педруччо гарцевал.
Громоздились пред ним виды,
Он увидел и упал.
Этого не могла быть! Я много видел гравюр, фотографий, рисунков с изображением кремлёвских стен и башен, но сколько б я их не пересмотрел, никогда среди них не было даже на намёка на подобный вид. Наверно, когда человек приближается к раю, он для контраста брёдёт по абсолютной тьме, и только тогда, когда он уже почти утрачивает надежду, пред ним вспыхтивают и распахиваются заповедные двери.
обещавшая невесть чего, а может быть и ничего не обещавшая.
Итак, я увидел Кремоль! Огромное солнце стояло над его чёрной громадой. Он очень изменился, и мало напоминал тот, прежний Кремоль, запомнившийся мне с самого детства. Теперь это был оплывший торт, с покосившимися башенками, которые, однако, кто-то пытался всё время подправлять, извилистыми стенами и кукольными бчасами под огромной звездой. Он был очень похож теперь на декорацию из диснеевского мультфильма про Плуто. На златоверхих воротах на сей раз сидела лутучая мышь с пупырчатой аристократической шеей, и красовалась красная вывеска средних размеров:
"Портной Исцак Шнобель.
Перлицовка и облагороживание Старых Весщей".
Впрочем, как оказалось, вывеска была не одна. Были и другие.
"Я занимался
"ФОТО-ШОПОМ",
И очень сильно преуспел,
Теперь катаюсь по Европам,
И у меня немало дел!" - зазывала другая реклама, забравшаяся ещё выше.
Я не успел не то, что всмотреться в детали увиденного, как картина расплылась, как кисель и тут же собралась другая - на месте только что выросших башен стояла огромная детская песочница, а в тёмном песке росли роскошные, мясистые мухоморы. Я представил себе их размер и изумился их мощи и величию. Они уходили в небо ноздреватыми стволами, на высоте семидесяти метров раскрывали свои совершенные зонты и оттуда изрыгали термоядерный аромат, косивший жителей направо и налево. Демон Онаон восседал при всём этом благолепии, недвижный, как скала.Отсюда, из низней позиции изумиительные пятна на повернности магических зонтов было совершенно не видны, но был ли хоть один сомневающийся в их существовании?
Это была картина, словно бы виденная мной в детстве в виньетках Билибина, но такая живая и желанная, что я не мог поверить своим глазам.
Я побежал по узкому проходу вниз и скоро был в родном городе в растоптанных туфлях и спавшей на лоб шляпе.
Родной город разбудил мои человеконенавистнические настроения и придал им ударный характер.
И вот уже я усердно работаю за компьютером, в другой комнате громко гремит музыка, марши мира, великая германская мечта, всё хорошо, всё прекрасно в мире, и какое мне дело, что кто-то где-то обрюхатил какую-то бабушку?
Ударная фраза: "Даже в самых каннибальских демократических режимах Африки..." снова завертелась в голове.
Да-с!
"...Вглядываясь в новый режим, пока что только встающий на кривые, трясущиеся ножки, я всё время ловлю себя на мысли, что же мне это напоминает? И понимаю - Россию 16 века. Та же самая ловкая демагогия, азиатские козни, жестокость и ложь"
"Промоушен Шарпеев", Танцпол "Золотая Медуза", Пятновыводитель для ног "Комод" и "Ребелл Гам" - призывно красовались на входе Диснеевского Кремля, иногда посверкивая флюоресцентными лампами. На некоторых церковлях, прянично подреставрированных к какому-то неизвестному юбилею, тоже красовались рекламные дацдзебао.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев День!"
Смотрю, а через площадь дует какой-то попик, довольно рослый экземпляр, надо сказать! И дёт так, словно под ним рожь колосится и васильки головами машут.
И вот когда я шёл по камням, мне в голову пришли мысли, которых я никогда не устыжусь.
"Жалко отдельных честных людей! А нечестного государства совсем мне не жалко!"
Ну а ты сам разве не видел, как выхолащивается на глазах поколений суть явлений. Вот был праздник, Праздник Великой Революции. То государство рухнуло, а люди продолжали праздновать старые праздники в те дни. И что же вы думает сделали эти суки. В тот же день они постановили праздновать какой-то День Мира. С кем у них Мир, ... его знает! Подлецы, короче! Никто в их шкурную веру не верит, и поганые их праздники, кроме части отпадшей молодёжи, которая ничего не понимает, кроме блуда, праздновать не желает. Смешно до чёртиков!
Я наблюдаю довольно много людей, которые сначала были бравыми коммунистами, но затем (гордо не положив партбилета) стали остро веровати в Исуса Хориста, при этом называя себя ещё и "националистами". И всё это с уверениями, что "не хотят вреда другим нациям". Очень смешно! Самое интересное, что все они уверены, что это можно совместить, сохраняя приличия и видимость ума!
Ненавижу и презираю попиков! Видит бог, это исчадия рода человеческого! В основном особи мужского пола - откуда в них такая страсть к лжи и пустобрёхству!!! И сколько же их расплодилось за считанные годы! Вегетативно что ль множатся?
Я двинулся к Кремлю, хоть изнал, что в нём полицаев, как трипперу на Тверской.
Что-то у меня склероз уже начинается - то и дело мысль теряю!
Вы же прекрасно знаете, что в этой чудовищной стране всё, что имеешь, выгоднее держать всегда при себе! Под рукой! Или в кармане! В гульфе, на цепочке! Где угодно! Ничего здесь нельзя планировать наперёд - на год, к примеру! Иначе можно всё потерять! Всё может обвалиться в два счёта и сгореть дотла! Все интституты, экономические, политические, социальные - фикция, исчезающая при лёгком ветерке! Всё здесь - мрачная показуха! Как недавно сгорели акции, да почти все - ничего теперь не стоят! А они, эти государственные шулеры, даже говорить об этих бедолагах, что имели несчастье вложить деньги в их поганую империю зла, не стали! Когда нужны были денежки этих бедолаг, они их ласково звали к себе и писали вензелями на голубеньких буклетиках: "Мы постараемся оправдать Ваши ожидания!" Не просто, видите ли, "Придите и возьмите, а именно так, важно и солидно: "Мы поста-раем-ся оправ-дать Ва-ши ож-жид-дания!" И... бряк - опустили стоимость акций в шесть раз! Нет, я точно сказал - в шесть раз, могу ещё раз тем, кто не слышал повторить - в шесть раз! Все слышали?
Лжецы поганые!
Я как послушал, как эти продлы нусковские снова о демократии забуробили, понял - дело плохо! Пончиков не будет! Они захватили власть не для того, чтобы отбарабанить пять лет и убраться восвояси, и теперь подгоняют под себя эти суррогатные партии, названия одни чего стоят - Народная, Демократическая, Справедливости, Чести, Совести, Права - создают видимость дерьмократии! Мол, у них тут тишь да благодать, смотрите люди добрые на наш рай, нарисованный на очаге! Мы, мол, в жутчайшие времена всё равно о вас печёмся и только о вас и думаем, ночей не спим, ничего путного не едим, о вас всё думаем! Вот так! А вокруг те, кто привык к чему угодно! Они помалкивают во все времена! Раньше помалкивали, а теперь вообще онемели! Собственно говоря - это были не люди!
Но в одном это был очень значимый для меня год. Я понял, что как бы здесь ни поворачивались дела, очень скоро грядут времена, в которые невозможно будет произнести открыто словечки типа "демократия", "релевантность", "толерантность" "иисус христос" без того, чтобы не иметь последствий. Многие скажут, что я мечтатель, но уж если это всё-таки божественным образом случится, извольте тогда считать меня пророком!
Хорошая притча - та, которая хороша! Я не буду говорить притчами, как некоторые известные демагоги! К сожалению, я скептик с долгой памятью. Сам знаю, что не нужно многого знать, многое нужно забыть, многое уметь не брать в голову, знаю, но не всегда так получается! Это в юности вечером в горе, выспался - утром рот до ушей! А потом рождаться каждый день всё труднее. Нормальные люди из нормальных, уважающий себя сообществ, не должны вообще позволять красть общественную собственность, не должны позволять проходимцам строить в их скверах даже храмы; и те, кто решаются на нарушение этих запретов, должны висеть на пеньковой верёвочке. Это лучшее положение для тел нечестивых - висеть на верёвочке! Это простые рекомендации, но думаю, они могут быть исключительно действенными!
Мне сейчас вспомнилась моя студенческая практика в маленьком городе Пересловле. Это было лет тридцать назад. Город этот не очень большой, и судя по остаткам архитектуры, был когда-то уютным. Когда мы туда приехали на автобусе, он был нищ и заброшен так, что в нём можно было бы снимать фильмы о Фредди Крюгере. Но при этом среди моря почерневших домов древней постройки высились четыре окружённых высокими стенами огромных полуразваленных монастыря, с кучей зданий с толстенными стенами в каждом, высоченными колокольнями, которыми они словно грозились пробить небо, помпезными трапезными, разными галереями да крыльцами, странноприимными домами и сараями без окон и дверей. Я тогда подумал, а почему тут вообще была возможна такая роскошь, когда крестьяне окрестных деревень явно всегда жили впроголодь, в нищете, забитости, ходили в соломенной обуви, как клоуны, зачем была эта явная азиатская роскошь - эти несусветные строения, кому это всё было нужно? Богу что ль?! Не смешите меня! А не то я описаюсь от смеха! Я знаю, кому это здесь всегда было нужно - сиятельным ходокам до мутной водицы, им тут полное раздолье!
Раньше я об этом не часто думал, а теперь, когда с тех пор сто лет прошло, подумал. Что там сейчас творится? Наверно там всё изменилось: чёрные избушки наверняка на месте остались, куда им деваться, а монастыри, небось, обрели старых хозяев, отремонтированы и в трапезных теперь попы поют псалмы и чаи гоняют! А бедность кругом всё та же, азиатская!
Такова моя страна во все времена, страна, где наглое зло вечно выходит на простор под личиной добра и благочестия, а неискоренимая ничем ложь рядится всегда в шёлковые одежды правды и добродушия! Никогда здесь не благоденствовали те, чьим трудом вся эта красота возводилось и поддерживалось, никогда честные люди не находили здесь места под солнцем! Раз за разом сметали их, убирали, морили, не пускали! Могу ли я уважать эти вечные личины беды, даже если мало кто помнит о них, и мало кто их сейчас осмеливается заметить? Слишком много горя и слёз, моря горя и слёз! А камни эти в стенах ни для кого - могилы времени и наших надежд!
Но даже при большевиках такой поганой лжи не было, как сейчас, это просто какое-то царство лжи! Один неплохой актёр называл всё это Империей Зла! Он опередили меня своим определением, я бы это тоже так назвал!
Мой бедный, мой несчастный Русский народ! Когда-то Ты был в силе, и тебя слушались всякие! Ныне у тебя отнято даже право называться Русским, и называют они Тебя разными противными словечками типа "Броссиянин", или не называют никак! Хорошо тебя отблагодарили за службу твою этой земле! Хорошо! Остатки твои изнемождены и покалечены, и память твоя ничего не помнит! Тебя лишили сначала оружия, потом - права выбора, а потом пошла писать губерния, обанкротили по всякому и послали на войны, после которых от Тебя остались одни ошмётки! Ты уже почти не помнишь, кем ты был, кто ты есть сейчас, откуда и зачем ты появился на своей земле, о чём мечтали твои святые люди, выбитые напрочь из твоей сегодняшней памяти! Ты часто молчал пред злой силой, господствующей над Тобой. Ты шёл сквозь время, не считаясь со своей бедой и смертью, потерей братьев и сестёр, осквернёнными святынями и уничтоженным, похищенным имуществом, шёл как жертва заклания, безропотно шёл ты к пропасти, и падал в неё ты всегда тихо-тихо, словно боясь последним криком обеспокоить эту прекрасную, полную солнца планету!
Великая анарейская придумка - всё время подвигать сообщества к переменам и революциям, которые меняют среду обитания народа так, что основной народ неминуемо гибнет в новой чуждой ему, агрессивной среде! Нехорошо рыбе, выброшенной на берег! Дурно человеку в гнилом болоте, где тритоны торгуются камышовой трухой! Каждому нужно - своё! Чужое есть смущение мозга и соблазн чувств, плата за который - десятикратная! Плата эта забрана у Твоих будущих поколений! Их нет! Веками, ввергнутый в непонятный вихрь, поднятый с мест и оторванный от корней, гиб мой бедный народ, даже не осознав по детской наивности причин своей гибели! Гибнет и теперь потихоньку, упрощая нравы, сглатывая гордость и язык, отдавая последнее оружие, которым мог бы защитить свой дом! Так почти погиб мой великий народ - Руссы! Ничего не вернуть, некому плакать над нашими неведомыми миру несчитанными могилами! Мой бедный народ! На заднем дворе свинарника не называют Тебя никак - плата тебе за мытарства твои и добро твоё, присвоенное мечеными тьмой!!!
Глава 2. Красный Тритон
Опять - радио! Проснулось!
Однажды Джон Маккормик
На зонтике летал,
Но появились корни
И он на них упал.
Бока помял и шляпу,
Тростинку потерял,
Такого дал он ляпу -
На зонтике летал!"
Перед нами снова Алесь, уже знакомый читателю, но уже изрядно изменившийся, может быть, даже помолодевший. А может быть, это и не он вовсе! Может это кто-то другой! В темноте кто скажет правду! Во всяком случае, человек, находящийся перед нами до боли похож на Алекса Лихтенвальда.Сегодня по пути в свой вуз, где он вот уже три месяца работает преподавателем лингвистики, он застрял в пробке, и простоял там сорок пять минут, полагая окружавших в душу и мать.
Утром ему снился потрясающий сон, с которым он и пробудился:
"Когда святые приспешники Кириф и Методий ворвались в корчму "Салат и Павел", называвшуюся чуть ранее "Красный Тритон", они тут же скинули бекеши свои и жадными ртами попросили полового принести приличный жбан вина и когда это было в точности исполнено, не теряя времени, принялись за сочинение "Азбуки". После трёх первых залпов из кружек, были найдены первые три буквы, ибо сидевший за соседним столом полячок, оказался величайшим знатоком фрактуры и фанатиком древнелатинского начертания. Он бысто дал шепелявые показания, и таким образом утвердил три первые буковки, а именно "А", "Б", "В". Первые буквы были приняты на ура, без всякого обсуждения. Ввиду выпитого Кириф и Методий на некоторое время отвлеклись на сон, и приступили снова к составлению "Азбуки" часов через шестнадцатьь, полагая что первый пыл, который был столь успешен и позволил им сделать то, что другим не удавалось и в сорок лет, свершился так изуммительно, то в дальнейшем никаких препон уже не предвидится и дело пойдёт стоеросовыми темпами, доведя дело до логического конца.
Однако, как известно, что если человек лелеет в своём сердце какое-нибудь чаянье, то сатана уже знает, как это чаянье обо...ть. Так случилось и сейчас, 8 мартовервия 1612 года от Эрха. На сей раз дело пошло хуже, поскольку, когда они проснулись, уже полюбившийся им полячок, которого, как оказалось, звали Платек, пьяный вдрибодан лежал под столом, только иногда смиренно икая и порыгивая. Понятно, что в таком состоянии он не мог пояснить фрактуру должным образом, не говоря уж о текстуре, напрочь вылетевшей из лёгкой польско-латинской головы. Смущение Кирифа. И отчаянье Методия невозможно описать, и если бы не корова, принявшаяся рожать во дворе корчмы и таким образом отвлекшая внимание учёных мужей, то дело, вероятно, кончилось бы плохо - поножовщиной или мордрбоем. Вернувшись с родов коровы, Кириф и Методий покурили чубуки, снова изрядно выпили и задумались над корнями жизни. Кирил облокотился на чем только возможно залитый диван и мурлыкал "Ой люли, малина коломазь", а Методий тихо напевал "Прощание с гладиатором". Им подпевал один диванный сверчок, который жил на антресоли вот уж двести лет.
К счастью на время пришёл в себя подлый полячок Платек Забубецкий, и не просто пришёл, а страшным напряжением воли вспомнил ещё одну букву "Г", после чего впал в забытье, ударившись головой о бадью с запасами хрена.
Кириф и Методий не знали, что буквы "Г" в латинском регистре как таковой нет, но Платеку поверили на слово, и всю оставшуюся жизнь эту уродливую гогулю считали изобретением древних римлян.
Через два часа растормошённый половым полячок снова вздрибоднулся и по великому секрету выдал ещё одну букву "Е", которая тут же была зафиксирована ногтем на глинобитной скатерти. Снова выпили морсу и закусили, как подобает, и полячок, пивший уже месяц не просыхая и теперь лежавший поблизости от своих мокрых штанов, но отдельно от них, говорить больше не мог, и даже не пел, а всё помумукивал да блеял что-то несусветное. Без светлой поляцкой головы до утра новых букв не родилось, а утром во время драки с постояльцем шестого номера у Кирифа, поцарапанного с ног до головы гвоздём, на руке обнаружилась большая ссадина в форме буквы "Д".
Тогда точными и сильными щелчками по острому поляцкому носу К. и М. высекли из полячка новые ценные сведения. Все тонуло в клубах табачного дыма и винных испарениях, полячок лежал уже за диваном вдали от вечно мокрых своих штанов, которые теперь повесили заботливые люди на оленьи рога сушиться, когда Кириф и Методий свернули со столбовой дороги латинского шрифта и вступили на тернистый путь экспериментов и творчества с иными буковками. Теперь, поднаторев и обретя смелость первопроходцев, они валили в кучу китайские иероглифы, затаённые ворейские каракули, а в отдельных случаях прибегали с скальной тибетской прописи и древнеиндейскому узелковому письму "Ану-Сам", как известно, распространённому на островах южной Полинезии и в Занзибаре. Полячок иногда укоризненно продирал глаз и ласково смотрел на них, но ничего сказать не мог. В зале стоял хохот, визг и воистину творческая атмосфера палаты буйнопомешанных гренадёров. Через пять минут "Алфавит" и "Азбука" были готовы. Чудо свершилось. Кирил и Методий тут же свернулись в огромные мельничные колёса и покатились к реке.
На этом сон кончился и наш герой проснулся.
Нам выпала удача чудесным образом услышать его потаённые мысли, которых он теперь вовсе не стесняется:
"Всю жизнь я был пленён образом Риэнцы! Как он любил свою милую родину - Италию, какие стихи рождались в его честной, горячей голове, когда он мчался как ветер к восставшим героям:
Больно-то как, больно
Видеть свою страну
Растерзанной, треугольной,
Идущей колом ко дну!
Да, честная музыка гениев мира спасала мой дух в минуты полной обречённости! Теперь ничто не спасает меня от печали! Некому согреть моё охладевающее бедное сердце! Кем бы я был без музыки Вагнера? Без величественной и честной материи духа, чудом занесённной на эту проклятую небесами землю? Одинокой песчинкой в космосе! Молекулой Аденауса? Бактерией? Спирохетой? Кем я мог бы быть без музыки, создающей надежду? Я кем-то должен был стать!
Эти чувства не покидали меня в годы гармонии, а теперь во время хаоса и рационализации потихоньку покидают. Обман и сила - вот орудие злых!Я знаю это, знаю!Хаос настал! Время хаоса! Земля полонена нечестивыми, гордость унижена до плинтусов адовых, плохо кругом, ахово!
Как пошлы были эти латиняне с их прелой культурой, с их мелкой самоуверенностью, с их, не побоюсь этого слова, безалаберностью!
Сейчас меня всё чаще охватывает чувство, что большинство людей являются некой слизью, из которой можно ваять, что угодно! Нельзя сильней страдать, чем вспоминая счастье в дни несчастья. Нет, моё детство было чудесным сном, и я шёл по жизни не ведавшим ни сомнений, ни предательства, ни прискорбной торопливости.
В детстве я играл в Пёрл Харбор, и мои японские герои всегда побеждали на полях сражений подлых адмерикосов, любящих всё на чужбинку, и лососинку, и икринку. Этот Пёрл Харбор японцы пёрли так, как ни пёр никто до них, может быть, кроме Бен Ладена! При этом японцы так всегда костыляли америкосов, что пролетавшим вдоль стен ангелам становилось страшно от одного вида этих битых судьбой горемык. В конце битвы все они были похожи на разгромленных пиратов. У одного рука на перевязи болтается, у другого глаз на ниточке висит, третий гульфик тщетно ищет. И обязательной у каждого из них была чёрная повязка на глазу. Без чёрной повязки на глазу американец - это не американец!
Была ещё более поздняя игра, называвшаяся "Превентивный Йадерный удар по Нюорку", но в неё играли по нечётным дням, а по чётным играли в "Превентивный йадерный удар по Херуслиму". Как я любил эту вторую изумительную игру, какие удивительные картины рисовались во время неё моему воображению! Ослепительный белый приплюснутый шар мгновенно поглощал белоснежные постройки Херуслима, сделав их на секунду и в последний раз сияющими. Просто ослепительно сияющими! Потом хлещущая лавина пыли прорывалась вдаль от центра навеки исчезавшего города, и белый цвет начинал разбавляться прекрасным цветом пламени и копоти. Удар по Салиму (в этом собственно и состоял смысл игры) тоже был превентивным, и чаще всего по военно-стратегическим соображениям наносился по субботам, в священный праздник херовых салимов - праздник Ляписной Халабуды.
Были, конечно, и времена воздаяния, к примеру, когда из сухих прикамских степей хлынули к нам знаменитые суслики- людоеды!
"Мстить за людские прегрешения и презрение к Богу!" - написала какая-то газетёнка.
Сатанинские суслики-террористы умервщляли имущую власть сразу и довольно непростым интеллектуальным способом - сначала выкрадывали при помощи воздушных шаров и тоннелей, прорытых загодя и имевших сложную и запутанную систему, а потом при великом хорючьем веселии, песнях и плясках сжигали этих козлов живьём, предварительно завернув в государственный флаг, потом привалив гербом и в заключение завязав острой хозяйственной коноплёй. Не знаю уж, о чём тут больше жалеть: о сожжёных флажках или о сгоревших чинушах? Мне лично никого не жалко!
Люди считали себя хитрыми существами, но суслики могли явно дать им фору! Потом суслики исчезли, отравившись, как говорили учёные из нашего университета, ядовитыми начальниками. Потом снова появились бандиты, но разные - одни бандиты были одеты как бандиты, а другие бандиты были одеты в милицейскую форму. А после этого финансового кризиса всё смешалось и бандиты наверно преоделись в мидицейскую форму, а милиционеры - в бандитскую.
Знает ли наш читатель, что испытывает человек средних лет, вот уже несколько часов подряд сидящий на стуле в 37-м отделении Сбербанка в чаянье получить жалкие, иудины "компенсации" за деньги своих родителей. Знает мой читатель, что испытывает человек средних лет в 37-м отделении Сбербанка, отлично знает! Но он не знает, что испытывает сейчас мой герой, ибо описать чувства моего героя в словах невозможно. Знает ли мой читатель, какие сладкие видения видит человек средних лет в 37-м отделении Сбербанка. Прямо перед Вашими глазами выстроилась нестройная очередь в соседнее окошечко, где тасуют обычные сберкнижки.
Вот прямо перед нами стоит грузный мужчина с газетой "Вестник возрождения", за ним молодая девица в трико и полперденчике с торчащим пупком - веяние новейшей моды, следом кадыкачтый парень, состоящий из одних торчащих в разные стороны костей. На парне майка и штаны - шальвары с отпущенными карманами - Самоделкин ты наш! И все они будут обмануты так же, как были обмануты родители нашего героя, хорошо, что им не дано знать своего печального будущего!
"Братки обобрали до нитки моих родителей - думает он сейчас, уже не слушая неясного гула вокруг, - и им не дыно понять, что даже в самых каннибальских джомахериях Экваториальной африки нет никаких "компенсаций", так они кажется это называют, но всё равно есть внутренний долг! Им не дано понять простых истин! Бедные дети, выброшенные ветром истории управлять вликим государством! Дети низших сословий, выложившие копытца пред нашими лицами! Что с ними будет!
Очередь пред глазами передвинулась, и диспозиция изменилась - теперь перед ним был дряхлый старик в шляпе на босу голову с кульком в левой руке и старуха с одной раздутой как у куклы рукой. Подойдя к окошку старуха запричитала и стала требовать правильного начисления процентов, хотя ей отвечали убедительно и откровенно из за окошечка ртом рыбы в очках.
"С обществом маргинальных Нусековских полупидоров
и отпетых латентных проституток нужно кончать! - окончательно и бесповоротно подумал он, - Пусть лучше будет оккупационный режим - он лучше, чем эти бесконечные Нусековские банды, бездарь проклятая, предатели подлые! Грабители паюсные! Вон! Все вон! Пошли все вон из моей страны!"
Через несколько лет ход этой чудной игры материализуется в реальном мире, и многие будут приятно удивлены, насколько точно автор предугадал ход событий. Не всё Салиму да Нусекве масленица, надоть и честь знать-с!
Хотя всех деталей он, конечно, не мог знать! И он не знал, к примеру, что когда начнётся последняя настоящея война с Салиме, верный халабуд парикмахер Хаим Впопуих, сжимая в руке ножницы и скребок, мастер разномастных причёсок в стиле аля-бузе в одно мгновение будет накрыт аробской огненной волной и завертится чёрным дымным волчком в рушашемся сарае.
"Сбывается - с облегчением подумает тогда Лихтенвальд, - Слава Богам! Салим гибнет, запутавшись в своих преступлениях! Воздаяние Твое Господи праведно так! Продолжай в Духе том же! Изрыгни власть Твое на нечестивых! Пиюдани их длянью Своею! Слава Богу Тебе! Ты есмъ так! Да обрящется пламя Твое и возгорится! Пусть Справедливость Твоя будет жестокой, как сейчас!"
Таким образом, по играм становится понятным недюжинное интеллектуальное развитие юного стратега! То есть меня! Я шучу, конечно!
(В самом запале игры Алекс так увлекался, что начинал, подражая мортирам, аркебузам и штрауфмаферсам, издавать громкие трубные звуки, то изображая из себя огромную пушку "Большая Берта", изрыгавшую, как известно, невиданного размера снаряды по участникам мутного Польского восстания, возвещал томительно "Пуф-Пуф-Пуф", то измысливал рокочущую летающую крепость "Жу-у-у-ууууууу", только что сбитую резвым "Мессером", ведомым музыкальным Отто фон Крауфицем -пылающую и с визгом несущуюся к земле в последней попытке накрыть милый немецкий паровозик (не судьба, милок, не судьба!), то визгливую работу двигателя ладного японского самолёта "Харабуко-248" "Швитчш-швитш", быстрого до расправ с летающими крепостями и харикейнами, а иногда, войдя в сатирический раж, виртуозно повторял кошачье-поросячьи визги перезидента Рузенфульда в момент еженедельной прокачки мозгов по американскому радио, которые тот устраивал для туповатых аборигенов Штатов Марихуании в годы великой германо-сионистской войны. Увлёкшись историческими проблемами, Алекс попытался превести на родной язык фамилию Розенфульда, и не найдя прямого и внятного перевода, с учётом косвенных данных счёл, что Розенфульд в переводе с американского " пожарного кокни" значит просто - Мягкая Розовая Попка. Или в другой транскрипции Попковороз, или Тедди Розовопопкл, что очень, надо сказать, прекрасно вязалось с видом самого злосчастного из всех масонских Фульдов Америки. Что ж, Теодор Бен ибн Мария-Дэвид Прошманокл Мягкая Розовая Попка - неплохое, прямо скажем, поименование для шестьсот шестьдесят шестого американского президента, я это подтверждаю! Я ведь по-своему любил его, но любил больше всего за то, что он умер! Таких людей любишь за то, что они наконец-то отдали душу дьяволу! Аристократия не может носить простых имён, в их именах должна звучать музыка сфер, мелодия времён, полная сакральных истин и магического значения!
Хочу сказать, что однажды я слышал, как подобно Розенфульду, Алекс начинал гундеть долгим, тягучим голосом всякую ерунду, сначала о том, какую войну за основы демократии, против мирового зла, и тому подобного, ведёт его героическая страна, потом - про ось мира, потом шептал, как бы отдавая команды американским генералам Фреду Барку Косторезу и Кирклу Ли Гопкинсу Младшему-Малому Хрену, как его называли в гауптвахте, где он часто отлёживался на нарах, герою Крузертама и Бенверто, падшему позднее от малайской свинки, как бы разбираясь в характере военных действий досконально, как бы предвосхищая грозные события Безштаннинга. Было это речеиспускание до того похоже на ораторство настоящего президента Розенфульда, какой в хронике всегда в колясочке сидит, пуская слюни на вязаные носки, которые сам и вяжет, как баба, сидит, наказанный Богом за великие свои грехи и злодеяния, сидит, хитро поблескивая кругленькими венецианскими очочками, и всё это вместе настолько смешно, что в штаны от смеха можно было напрудить. Один раз Алекс даже бабочку присобачил себе на шею - вылитый Тедди!
Советники Тедди пытались создать этому горестному инвалиду героический и неповторимый облик. Некоторые, памятуя о незабываемом образе алкоголика Черчилля, как известно появлявшегося на публике с сигарой и бутылкой, предлагали, чтобы Тедди, принимая участи в публичных прениях, выезжал на колясочке с мундштуком или кальяном, другие предлагали ему для придания героического вида саблю и нож.
Таким образом, детские игры Алекса Лихтенвальда носили в основном военизированный, плохо понимаемый автором характер. Но даже спустя годы единственно верно то, что вечным союзником Алекса всегда и безусловно навсегда была Германия, Великая Германия, Святая Германия, и он, крошечный мальчик, когда говорил это огненное слово - "Германия", всегда вставал навытяжку, и замирал на несколько секунд, побелевший и сосредоточенный. Ничего нет в мире, кроме тебя, Германия!
История! Как громко звучат твои трубы для избранных сердец, как тихи твои заднепроходные литавры, как потешны губные гармошки последних времён! На крыльях вдохновения пресекаю твои опалённые страницы, рву буквицы! Я лечу вперёд, в завтра! Да будет оно прекрасно!
Да-с! А существует ли сатира вне политики? Интересный, неординарный вопрос! Чтобы ответить на него, требуется время, и время немалое, может быть, сотни лет! И главное, приятно, что задали его именно вы! Гм! Если брать расцвет сатиры первой половины 20 века, откинув цветение первой половины 19-го, то львиная часть её всё же была явно политической. Тогда процветали сатирические альманахи, дававшие кров и пищу целым шайкам в основном носатых художников-карикатуристов и толпам разных носатых же писак, гораздых хоть целыми днями бичевать империалистов или напротив - коммунистов за несколько крошек, упавших с барского стола. Они действительно готовы были бичевать кого угодно, за что угодно и где угодно, лишь бы им платили, да - побольше! Интереснейшее время борьбы и созидания! Сейчас сатиры нет, потому, что в мире есть Хозяин, которого все побаиваются изображать в смешном виде, но из этого не следует, что Хозяин не смешон и не достоин сатирического преображения. Последние события это подтверждают!
"Германия! Великая Германия!
Я верный твой сын!
Блудный сын! Я вдали!
Но ты со мной и во мне навеки!
Прими меня в свои запоздалые объятия!" - пели ангелы в его душе.
"Да! А потом начались страшные времена, и потери, о которых я могу только скорбеть, не в силах ничего вернуть!.."
-Работай попиксельно! Попиксельно! - гулко орёт кто-то на другом этаже с такой яростью, с какой маньяки приговаривают жертву к колесованию. Вверху идёт педагогический процесс, но голоса всё удаляются, глохнут и наконец совсем уходят.
Это значит, что сейчас Алекс потихоньку засыпает в одиночестве за своим столом, и ему будет сниться чудесный сон. Внимание, он уже спит! Рядом с ним как по мановению волшебной палочки вырастают тропические пальмы, начинают бегать львы и жирафы, под звуки оркестров и рёв толпы фюр ведёт лучшие войска на парад, посвящённый тысячелетию его великой империи, и воздух наполняется особым запахом счастья и африканских прерий.
Двое типов, один почти старик, а другой совсем маленький, колышащиеся, полупрозрачные твари, стоят рядом с ним и ведут странный разговор, который слышно даже лучше, чем следовало бы:
-Сэр Аджертон Виагра, - говорит со значением кок Шраузе, пожилой сутулый человек со шрамом через всё тело, стоящий слева, - граф Нортумбрии, как его знают все англичане, по окончании своей блестящей политической карьеры в партии Сигов, оказался не у дел и отдался искусствам и иным развлечениям, а по большей части - борьбе с зевотой. Одна блестящая идея поразила его голову, и, будучи скорее человеком действия, чем рефлексии, он сразу же, не мешкая ни минуты, приступил к её осуществлению, то есть ещё до того, как подумал, а стоит ли это вообще делать? Вложив все имевщиеся у него немалые средства, на острове Мадагаскар он основал одноименную компанию "Пельменная Корпорация Северной Африки и Алеут" и стал при помощи нескольких наёмных бывших уголовников и негров денно и нощно увеличивать тираж мешковых пельменей. Один уголовник снимал пельмени с деревянного лотка, который называли по требованию Виагры конвейером, другой негр сгребал их в мешок, третий завязывал мешой верёвкой и снаклеивал яркую этикетку, на которой ковбой захлёстывал лассо борзого скакуна. Денежные дела вёл не умевший ни считать, ни писать волоокий Дэвид Джером Барк Ехуда Торквилл - проклятый и изгнанный сын бродвейского воротилы - банкира Елиоха.
Пельмени шли потоком. Это продолжалось три года, три месяца, и три дня, не прерываясь даже на святые праздники аборигенов: День Людоеда и Вешний Слоногон - праздник, правда, более почитаемый племенами севера, чем юга.
-И что же из того? - спросил кока Краузе юнга Тим. Это был мальчик с личиком ангела и сердцем, найденным на дне преисподней, - Что было дальше, сэр?.
-Что было дальше... Мы подошли к главному моменту нашей истории, и я должен в стиле греческой трагедии вдохнуть воздух и сделать здесь небольшую паузу. Что было дальше... Да! Он прогорел! Дон Виагра Абдулла Зезюле Кинуй прогорел самый банальным и смешным образом. Не сразу, конечно!.. Причина была одна! Негров не вдохновили пельмени из австралийской зайчатины! Они любили чёрную волосатую репу и кушанье под названием Зяпо, бывшее для них непередаваемой вкуснятиной и не намеревались ни при каких обстоятельствах от них отказываться. Разнообразить рацион питания травами, муравьями, жирными афро-американскими червями Гуанти, маленькой хищной рыбкой Ценацелоп, а тем более какими-то пельменями не входило в их грандиозные планы. Репо и Зяпо были самыми святыми понятиями для аборигенов! Но не пельмени! Пельмени были обречены на смерть и их удел был ужасен!
Тим стыдливо засмеялся. Его маленькое сердце возликовало невесть отчего.
-Это нужно уважать, сынок! Не смейся над этим! - сказал кок.
-А что такое Зяпа? - наконец тихо спросил маленький Тим, округлив и без того круглые глаза, - Меня просто передёрнуло, как затвор, когда ты об этом сказал! Мне так интересно!
-Зяпа? Ну, что такое зяпа!?.. Да, задал ты мне вопрос... - кок Шраузе даже выгнулся от осознания тайны, которую он принуждён будет сейчас выдать маленькому герою, - Ну, как бы тебе сказать, только никому не говори об этом, ибо не всякий способен в полной мере понять нравы другого, это не будет многими правильно воспринято, я полагаю, что Зяпа - это питательные мучные черви! Когда в древности в Африку приходил очередной испанский или английский галион с мукой и сущёной рыбой, по пути в условиях повышенной влажности практически всю муку съедали черви, поэтому аборигенам доставалась не мука в мешках, а червяки, которых они принимали за муку... Не понимая различий и веря испанцам, в чьих жилах текла кровь Иисуса Христа, они в конце концов полюбили новое кушанье, называли его в дальнейшем Солнечным Мукозяпо и не променяли бы его даже на торт "Наполеон", если б им кто-то предложил такой обмен... Потом на Зяпо стали менять и рабов из расчёта - килограмм Зяпо на сто рабов. Большинство американских рабов - это рабы, выменянные на драгоценное Зяпо у местных князьков! Не все историки склонны это признавать, но на самом деле Америку отстроили черви Зяпо! Это понятно?
-Понятно! - откуда-то сверху доносится ответ.
Африка тут размылась, и растворилась в горячем мареве. Первыми исчезли зелёные берега Сомали и скалы Берега слоновой Кости. Потом берег отдалился, стал печально серым и постепенно сгладился с сияющего неба. Последним испарился всезнающий кок вместе с пиратским юнгой Тимом, которому всё нужно было объяснять, как маленькому. Черви Запо несколько секунд ещё лукаво подмигивали с величественных деревьев Колкоайя, а потом шурша кринолинами, ушли в густую зелень саванн.
Представив себе во сне шевелящуюся и готовую завоёвывать весь мир муку Зяпо, Алекс немедленно проснулся освежённым и оторвал голову от папок. В коридоре никого не было, и он понял, что поспал всего несколько минут.
Глава 3. Рандеву у Вуду Андигвана.
"В яркой и остро-художественной форме вы должны выразить идеологический лозунг нового времени и призвать студенчество к исполнению своего непосредственного морального долга перед страной и вузом - а именно посещение занятий!"
"Ах, вот он к чему клонил!" - выкрикнули глаза студенток, - Вот к чему!"
"...В композиции... должна быть задействована группа лиц на фоне... на фоне... (На каком же фоне эти доблестные люди должны демонстрировать свой общественный долг? На фоне разрушенного города?.. Всеобщего упадка? Б-ва и проституции? Успехи в экономике? Что ещё может быть достойным фоном нашей жизни?) Тэк-с!.. Ладно! Фон выберете сами! Исполнитель должен придумать оригинальную, неповторимую концепцию изобразительного образа... (Надо исходить из первоначальной испорченности человека...) Плакат - агрессивное средство воздействия, ибо... ибо... в нём содержиться... Текст "Посещение занятий - наш общественный долг!" Ясно?
Молчание было красноречивейшим знаком согласия!
"Слава богу, что никто ещё не видел, как я заснул! - подумал он, - И никто не пришёл проверять этих козлов-студентов! Студенток-точнее!"
Прежде чем мы снова дадим Алексу слово, следует сказать всего несколько слов о том, что Лихтенвальд в данное время печален, по причинам, которые станут яснее позднее...
Два года назад Алекс свои немалые по тем временам деньги вложил очень удачно: купил акции знаменитого своими страшными историями недавно акционировавшегося банка ВДП, в котором, кстати говоря, не обходилось без новостей: то двое главных менеджеров недавно покончат жизнь самыми удивительными, можно утверждать, изуверскими способами - один, предварительно выпив цианистого калия и связав себя колючей проволокой, застрелился сразу шестью разрывными пулями в голову, сердце и предстательную железу; то утонут в аквариуме у себя на вилле, разведя изящных мазерельских пираний и чёрных артикских акул - и всё это тоже крепко-накрепко связав себя колючей проволокой и сделав харакири. Ещё один менеджер отправился на рыбалку и навсегда исчез из поля зрения семьи и милиции, и нигде далее в ходе вертолётных и пеших поисков не был найден. Вероятно, и он обладал уникальным умением вязать себя морскими узлами! Это был не банк, а какой-то вертеп талантов! Им надо было бы быть либо моряками, либо ткачами. Многие хорошо знавшие этого романтика вразнобой говорили, что де он всегда мечтал поехать жить не то к Далай-Ламе на Тяньшань, не то к Зипрухару на Мадагаскар, не то в Могадишу к главному волшебнику Вуду Андигвану Мансуру Квельби, видевшему женщин насквозь, словно сделанных из стекла, и видимо, не поставив в известность жену и мать, там воплотил свою давнишнюю мечту о соприкосновении с вечным богом Агрилосом Нарвским . Ещё трое банкиров были убиты или погибли на модных курортах в модных во все времена желудочных колик, автомобильных катастрофах и всепожирающих женских чар. В общем, когда Алекс принёс им свои вовсе нелишние деньги, их будущее было, как тогда казалось, абсолютно защищено от урона, оно было светло и безоблачно, не о чем было заботиться! И долго всё шло нормально. А потом акции этого трехбуквенного чёртова банка ухнули вниз с такой поразительной силой и быстротой, и застыли на таких подплинтусных отметках, что будь дирекция банка хоть чуть-чуть почестнее, она просто обязана была бы от такого позора застрелиться в полном составе или, по крайней мере, утопиться в аквариуме! Не желая стреляться, с сознанием своей шикарной правоты, дирекция банка со слезой на глазах однажды вышла к вшестеро обедневшим акционерам, фактически уже банкротам, и голосом протодиакона Силикона Ерского взахлёб и со слезой в голосе просто пропела удручённым акционерам лекцио-арию "О Рисках" - излюбленный жанр государств-бюанкротов и банкиров-проходимцев:
Гимн
"Мы знаем, о, сколь сильно пострадали
Вы, граждане великой сей страны,
Но слишком вы наверно возмечтали,
И слишком вы надеждами полны!
Хор: Наш банк творит великие свершенья!
Вошёл он в золотую полосу!
Но в акции рискованнны вложенья,
Когда жестокий кризис на носу!
По честному, лишь вам, как Человеку
Должны мы правду голую сказать:
Ушли все ваши деньги в ипотеку
И на Багамы скрылись вдругорядь!
Хор: Наш банк творит великие свершенья!
Вошёл он в золотую полосу!
Но в акции рискованнны вложенья,
Когда жестокий кризис на носу!
Мы видим, видим, как вы обеднели,
И просим вас лет десять подождать,
Быть может, мы поднимемся на деле!
Мы ради вас старались и потели!
Мы вам всегда хорошего хотели,
А нет - так нет, не надо горевать!!!
Хор: Наш банк творит великие свершенья!
Вошёл он в золотую полосу!
Но в акции рискованнны вложенья,
Когда жестокий кризис на носу!
Купюры - прах, а деньги это ветер!
Неужто в вас прекрасных мыслей нет?
Инвесторы, живущие на свете!
Вам наши поздравленья и привет!"
Хор: Наш банк творит великие свершенья!
Вошёл он в золотую полосу!
Но в акции рискованнны вложенья,
Когда жестокий кризис на носу!
Алекс был в шоке, ибо потерять парус сотен тысяч долларов, разумеется, мелочь для мужественного спартанца, но большая потеря для обитателя проклятой Сан Репы.
Ладно, пусть Алекс вспоминает сейчас детство, что мы тут влезли со злобой дня - нехорошо ему от этого чёртова банка с его ловкими проделками!
Глава 4. Белый Лунь.
"...Вот я стою в широком поле при деревне Брёхово, это деревня такая в Калитинской области, километров в тридцати от города. Места там чудесные: река, лес, дальше - страшный бор, какие бывают в сказках!
В руках моих белая отполированная палка, на которую я опираюсь, как на посох, на ногах старые жёлтые сандалии и широкие чёрные штаны шаровары. И лицо моё сосредоточенное и верное! Я абсолютный блондин - белый, как лунь! Я напряжённо смотрю прямо в объектив, как будто ожидая от него чуда! Рядом двое маленьких сельчан, мои друзья: один белолицый Николай с маленькими ногами - свидетельством бедствий его семьи, а другая - маленькая белокурая девочка из соседнего дома - Таня. Русские подростки. Мы смотрим вперёд на снимающую нас камеру, не зная будущего, и не представляя прошлого. Нам просто хорошо в этот летний день стоять втроём. Снимает мой отец, не выбирая особенно, когда и что снимать. Но нас он снимет обязательно! Это обычная любительская съёмка. Я счастлив тем, что есть этот мир, в котором есть мой отец и мать, и они где-то рядом. Хорошо ещё, что и Татьяна и Николай тут же, и скоро мы побежим на речку, где будем в мокрых штанах загонять мальков. Я не знаю, что творилось здесь всего несколько десятков лет назад, не знаю, почему заколочены многие столыпинские крестьянские дома, почему так мало здесь жителей, почему так скованны в своём поведении сельчане, почему так сильно пьют, и почему шальная бузина во многих местах уже лезет под подгнивающие кровли. Куда подевался путиловец Иван Сусликов, свершавший здесь коллективизацию, куда исчез? Наверно туда, куда и все! Он был жесток и туп, как гладиатор Сметанус. На фотографии всё хорошо! Я просто счастлив. Я не знаю, что это самые счастливые мгновения моей жизни, и уверен, что впереди всё будет ещё лучше. Не плачь, Алёша, не плачь, просто вспомни всё! Никто ничего всё равно такого не вспомнит! Всё! Не плачь!
Как хорошо звучит музыка, как ладно поют высокие хоры! Господи! Если ты есть в мире, продли навсегда вечные арийские хоры, укрепи их звучание! Как хорошо в мире, полном правильной музыки, как хорошо!
Увидев президента на экране телевизора, он крикнул ему во весь голос: