|
|
||
Гаврила Николаевич Пеньков медленно шел к мини - маркету, утопая в собственных думах.
Спросите, почему медленно? Артрит и не проходящие боли в коленях.
- Ох, как измучили - сказал бы он вам при беседе жалобным голосом, исполненным страдания и вы бы наверняка поверили, но все его муки истекают от душевного состояния, дело в том
что он классический социофоб и свои страхи умеет, хорошо, камуфлировать. Он вообще любит пожаловаться, такая уж он натура этот Гаврила Николаевич, мнительная, писсимистичная, легко ранимая, как бы сказал его сотрудник, Жученко С.И. ,- нытик.
Бушевала осень во всей своей красе, не той когда желто-оранжевая листва шелестит под ногами и небо необычно яркого синего цвета, а когда ежедневно моросит дождь, туфли и брюки вымазаны грязью, слякоть, инфекция и свинцовые тучи, не дающие солнцу и шанса. Гаврила Николаевич любил лето, и хотя эта любовь воодушевляла, пробуждала в самой душе жизнь, но депрессивность как внутренний паразит, иногда показывала себя и все высокие эмоции исчезали как мираж. Депрессия, натренированная с детства могла бодрствовать неделями, месяцами, а один раз длилась целый год из-за чего он чуть не попал в псих лечебницу, но это в прошлом, сейчас он пребывал в стабильном унынии и он мог вам точно сказать , что депрессии у него нет, только лишь слабая ипохондрия.
Он миновал два подъезда и свернул на дорогу по сторонам, которой шпалерой росли высокие тополя, уже скинувшие листву, уже снулые перед долгой зимой. И так тихо шагая думая о чем - то окончательно горьком, Гаврила Николаевич ничего не замечал, будто по рефлексу, следуя по давно известному пути. Вот он перешел очередной перекресток, обогнул серую лужу, поправил воротник и вдруг... темнота.
Очнулся Гаврила Николаевич во мраке. Ломотная боль в затылке подсказала, что он сильно ударился и потому был в обмороке... нет - потерял сознание... а вернее всего- кома, а
что было бы, если бы...!- рисовал он себе картины кошмарного содержания, и от этого затрясло, и возможно побледнел.
- Господи, Господи - причитал он, поднимаясь на ноги, на глаза наворачивались слезы.
Все это произошло из-за судьбы, невезения, рока, фатума...! (он как вы поняли, был человеком крайностей). И так мнительствуя, он стоял, озираясь по сторонам, пытаясь разглядеть хоть малейший лучик света, пока до слуха не донесся шум.
К горлу подкатил ком.
- А? кто там? - робко, слабым голосом спросил он в ту сторону, откуда шли эти звуки.
Однако где-то внутри что-то щелкнуло и принесло понимание того, что нужно собраться, взять себя в руки. Он дважды сильно вздохнул, сжал кулаки и приготовился к самому страшному и неминуемому. ( Открою тайну, он ужасно боялся крыс... пауков и т.д.). И вот он уже сумел отличить шаги и сильное сиплое дыхание, будто этот кто-то давно болел грудной жабой и не лечился. Наконец- то, шлепающий звук шагов прекратился, остался лишь зычный сип.
Гаврила Николаевич замер.
- Так, так. Давненько к нам людишки не захаживали - проговорил этот кто-то неправдоподобным, хрипло - булькающим голосом, от которого у Пенькова, под шляпой попытались встать волосы, он готов был потерять сознание заново, лишь бы не иметь дела с владельцем таких жутких голосовых связок. Из-за отсутствия света его фантазия рисовала яркими красками, придавая этому человеку уродливые, неправдоподобные черты.
- Ну что ж добро пожаловать раз свалился- сказал Хрипач и Пенькову в глаза ударил ярчайший свет.
-Уберите, Уберите! - закричал наш страдалец, прикрываясь руками. Перед глазами то появлялись, то исчезали радужные круги.
- Чего орешь как резаный? Здесь орать нельзя! - голос Хрипача итак служил устрашением, а тут еще и такая "обходительность", да еще и "орешь"
- Что вам надо? - пропел в страхе Гаврила Николаевич, все еще прикрываясь, хотя свет давно был в другой стороне.
- В общем-то, ничего-
- Что значит, в общем-то? - посмел спросить Гаврила Николаевич
Незнакомец растерялся:
-Ну... эта... раз попал сюда, и... эта... на моей территории, то небольшая услуга с твоей стороны, а потом я тебя выведу... и прости прощай. Слова навязавшегося проводника, нашего горемыку немного успокоили, правда, оставался вопрос:
-А позвольте узнать, что это за услуга?
-Не позволю - последовал громкий, не совсем учтивый ответ - иди за мной.
Круг от фонаря заплясал по стенам и потолку.
Пеньков окончательно сник" Этот хрипатый подлец, наверняка БОМЖ, возомнил себе, что имеет право так с ним, интеллигентом, добрым, за всю жизнь не обидевшим даже мухи человеком, разговаривать словно ровня - да как он смеет!" - в душе возмущался Гаврила Николаевич. Он медленно следовал за гидом, изо всех сил стараясь не отстать в этом мрачном тоннеле. Еще в начале пути он сообразил, что находится глубоко под землей, в каких-то катакомбах или теплотрассе, вся обстановка соответствовала тому; трубы, вонь, хлюпающая грязь под ногами.
- Здесь пригнись - посоветовал Хрипач и не вовремя, так бы и лоб себе разбил, если бы не шляпа, она вообще последнее время спасает. Шли они минут пятнадцать, следуя за светлым единственны пятном, создаваемым фонарем.
И вдруг новый знакомый остановился и спросил:
- Ну, че, глаза как? Привыкли? А - то батарейки садятся - предупредил он
- Нет, не выключайте, пожалуйста - умоляюще стал просить Гаврила Николаевич
- Ну да, а кто же мне батарейки вернет?
-Я вам заплачу, пожалуйста!
-Ага, нужны мне твои деньги. Мне вон потом из-за тебя, возись, ищи их на помойке. Давай-ка я уж выключу, а там скоро и светло будет.
- Ну, раз так хотите...- совсем огорчился наш горемыка, в душе упрекая себя, за то, что не умеет настоять на своем.
-Хочу - было, ответом и свет погас.
Согбенный, измазанный какой-то мерзкой слизью со стен, пропахший канализацией, промочивший туфли, да еще ничего не видящий, Гаврила Николаевич хотел рыдать. Ведь ему приходилось делать невероятные усилия, что бы следовать за этим подлецом, стараться не угодить в лужу, не удариться очередной раз головой, а еще и радикулит, головная боль, ноет позвоночник от постоянного согнутого положения, отчего сам себе напоминал вопросительный знак- КОШМАР!
- Сейчас поворот будет - сообщил хрипун, пока Гаврила Николаевич снова размышлял над своей никчемной, бесполезной, жалкой жизнью, доведшей его до такого можно сказать трагического результата, полного унижений и личной скорби.
Поворот, о котором говорил гид он, едва не пропустил, он определил, где Хрипач на слух и на ощупь, и рванул, было за ним, однако догнать с больными коленями было трудно, и тогда он ему крикнул:
- Послушайте, милейший! - помедленнее-
- Ну, чего опять орешь? - отозвался тот издали - Сюда чапай... орет блин и орет
- Мне бы передохнуть немного - постарался оправдать свою медлительность наш герой, но жалости не дождался.
- Топай, говорю, недалеко осталось - недовольно отозвался тот - Сейчас в коллектор свернем, а там и до дому рукой подать, так что шевели копытами, а то развылся прыщ помойный.
Обида ударила в самое сердце. С ним даже враги так не разговаривали как этот... И тогда Гаврила Николаевич решил больше не вести речи об усталости, держаться до последнего, ради собственного достоинства.
Хрипач, как про себя назвал своего провожатого наш герой, не обманул, коллектор действительно оказался коротким. Тем более, когда он свернул, там было светло, конечно не так как на улице или в метро, но тени рассмотреть было можно, да и Хрипача он, наконец, сумел увидеть; его странную несуразную фигуру, отчего сразу же вспомнился Квазимодо Гюго.
(Вот с этого момента и начинается самое необычное из всей истории случившейся с нашим глубокоуважаемым, гражданином и горожанином Гаврилой Николаевичем Пеньковым.)
- Ну что - ж, мало ли какие люди бывают - подумал он и двинулся на свет идущий из дверного проема. Однако эта мысль не касалась" Помойного прыща", которым недавно именовал его "этот", обида за это оскорбление еще грызла его и не давала покоя.
Кой-как дохрамав до конца коллектора, Пеньков остановился.
Наконец-то он добрался до настоящего света, и теперь можно было свободно вздохнуть, потому что темнота уж сильно давит.
Огромный, серый из бетона, зал, который с потолка освещали около дюжины разномастных, люминисцентных ламп, пол устилали множество разноцветных, драно - грязных матрасов, а по запаху это место можно было бы сравнить со свинарником, настолько сильно был насыщен местный воздух тошнотворным смрадом.
Гаврила Николаевич хотел, было спросить, куда они пришли, и уже было, открыл рот, когда снова возникший ком перекрыл дыхание. Ведь нельзя же такому больному человеку тем более с такой тонкой нервной конституцией; эмоциональному, чувствительному видеть такие страсти - мордасти.
Кто сказал, что тьма это плохо? Кому она мешает?
В настоящий момент свет сослужил плохую службу, ведь раньше мрак скрывал вид новоявленного собеседника, а сейчас он ему открылся полностью. Гаврила Николаевич раскрыв рот уставился на Хрипача не в силах, что- либо сказать, а в голове взорвалась мысль: " монстр, урод, чудовище!"
Хрипач улыбнулся, а Пенькову показалось, что он осклабился и собирается укусить.
- Чего выпучился, пошли дело сделаешь, потом топать еще - проговорил " монстр"
- Какое? - дало петуха спазмированное горло. Гаврила Николаевич не спускал с горбуна глаз. Оттого что он оказался невиданно изуродованным судьбой человеком. Во- первых он был жутко горбат, и пропорции его тела были до безобразия искажены. Кроме горба сзади, спереди из- под измызганной фуфайки выпирал арбузом живот. Если он стоял ровно, то его ноги напоминали бублик или обруч, с огромными ступнями. Правая рука, тянулась до пола и оканчивалась кистью, которую, свернув в кулак, походила бы на пивную кружку, левая же наоборот утопала в рукаве, и видны были лишь сухонькие пальцы с черными от грязи ногтями. Левый глаз, как и орбиталь раза в два с половиной были больше правого, белесого, едва видимого из- под оплывших век. Ноздрястый нос, ассоциировался с перезрелым баклажаном, измазанным, с забитыми грязью гигантскими порами. Рот был перекособочен, где левый угол взбирался вверх, правый тянуло вниз, губа оттопыривалась, обнажая гнилые, ни разу не видевшие зубной щетки зубы, по подбородку бесконечным ручейком текла слюна.
Гаврила Николаевич всячески старался проглотить ком, но ничего не получалось, лишь таращил глаза, отчего Хрипач улыбнулся своей " Милой" улыбочкой и хвастливо доложил:
- Смотри, смотри, таких как я, раз два и обчелся. Я!- ударил он себя в грудь- дитя многократного инцеста. Мне врачи так и сказали, вот так. Так что ежели насмотрелся, то не стой! - подтолкнул он нашего героя и Пеньков убитый увиденным, будто под гипнозом сошел по ступенькам на крытый пол. Он лишь озирался, а душа больше не смела, рождать чувства, он был словно сомнамбула, однако сумел сквозь гул, творившийся в голове отметить, что в этом помещении имеется один ход, темный, как и тот из которого он только что вышел.
- Эт самое... значится ...стульев нет - отвлек Хрипач, но ты можешь присесть на пол - указал он на ближайший угол - сейчас моя жинка придет, вот...
Гавриле Николаевичу показалось, что проводника что-то смущает, и он из-за этого пытается подобрать слова
-... Вот щас жена придет, она рядом совсем... я уйду, значится, а вы тут значится - почесал он в голове - ну то се, а после я тебя выведу, Понимаешь? Дети у меня нормальные не выходят, то безрукие, то безногие - здоровых хочется... Но ты не волнуйся, я твоего как своего воспитаю, человеком сделаю, понимаешь? Надо мне старик кровь разбавить, чтобы повторного инцеста не было...
По мере того как Хрипач говорил, Гаврила Николаевич ощущал себя все смутнее, реальность таяла на глазах. И вдруг " сводник" вскрикнул:
- А вот и кисонька моя, голубушка ненаглядная - растянулся он в улыбке, роняя слюну на грудь и указуя сухой рукой на другой ход.
Из черного проема появилось нечто, мало, чем напоминающее женщину, да и человека вообще.
"Это" было лысым, толстым, в красном махровом халате и штопаных бурых тапочках, и еще оно говорило:
- А-а! Дорогой, наконец- то ты нормального привел - верещала она и в улыбке растягивала свой жабий рот с множеством гнилых, обломков зубов.
Гаврила Николаевич ощутил тошноту.
- Ну ладно, развлекайтесь - прохрипел, счастливый угодливый супруг - а я пойду пока на ужин крыс наловлю, и удалился.
- Милый - обратилось "оно" к Пенькову - дети сейчас на загородной свалке в прятки играют, так что у нас с тобой есть три часа, можем не торопиться - извергла она изо рта нечто похожее на голос и сбросила халат.
- А!- вскрикнул наш герой в ужасе и попятился.
- Ну, куда же ты, я изнемогаю, иди же ко мне! - страстно булькнула "Голубушка" и прыгнула, раскрыв объятья.
Гаврила Николаевич увернулся и с совершенно безумными глазами рванул в проход, напротив, из которого минуту назад вышла она. В какой-то миг он разглядел ее поближе, но это было мгновение и его было достаточно, чтобы обезуметь. Пока он мчался, не разбирая дороги, эта картина стояла перед глазами. Огромное, жирное серо-зеленое тело, с реющими на сквозняке, полными как грелки обвисшими, покрытыми мелкими язвочками грудями. Выпученные, хищные, с красными прожилками глазки и широкий лягушачий рот, но самым ужасным была промежность, она до сих пор стоит перед глазами и пугает его по ночам.
Поворот, еще один и еще, и внезапно удар. Из глаз брызнули искры. Растерев ушиб, он нащупал ход и пулей помчался в него, забыв о радикулите, о болях в коленях, об артрите, и синусите с гаймаритом, пока не оказался в тупике. Постанывая, он метался в бетонном мешке и готов был взмолиться, как внезапно рука нащупала холодный металл лестницы. И вот за долгое время ужасов его душа воспаряла, он впервые ощутил радость, какую ощущает безмятежный, не способный на уныние человек. И хотя не было видно, куда она ведет, он тешился надеждой и предчувствовал хороший конец.
Лестница привела его на небольшую нишу, площадью не больше двух квадратных метров, сверху слабо святил круг, как корона Луны при солнечном затмении, и по его предположению он должен был оказаться люком, выходом на свободу. Оставалось, каких то шесть перекладин вверх, когда до слуха донесся уже знакомые сип и шлепающие шаги. Ужас и паника снова сковали Гаврилу Николаевича, он глядел вниз и прекрасно знал, кого принесли подземные черти.
- Ну! Чего говнюк смотришь, я по твою душу пришел! - заговорил Хрипач.
Пеньков не выдержал и закричал:
-Оставьте меня! Оставьте!
- Да ну! Оставлю как же - захохотал Хрипач - Похороним твои косточки по человечески, не волнуйся.
-Я вас умоляю! - возопил наш страдалец.
- Ха! Умоляй сколько хочешь - зашипел ненавистно хрипатый, а голос его стал отчетливее.
Понимая, что угрозы своего недавнего знакомого не беспочвенны, Гаврила Николаевич в панике забегал по карнизу пока не сообразил, что лестница, к которой он недавно прижимался, вполне может пригодиться, и словно испуганный мальчик рванул по ней вверх. С усилием, отодвинув крышку люка, ослепший от дневного света горемыка выбрался наружу и на четвереньках отполз на край дороги, перепугав своим ошалелым видом прохожую. Он еще не соображал до конца, где находится, но уже знал - он спасся.
Через минуту из колодца появилась уродливая голова Хрипача, он щурился, изрыгал проклятия, крутился в поиске, пока не увидел свою пропажу.
- Иди сюда! - заорал он, вытаращив итак огромный глаз.
Гаврила Николаевич, повинуясь обретенному инстинкту выживания, отполз к дереву и схватил у его подножия земляной ком, и приготовился к обороне, будто для него это была битва всей жизни.
- Оставьте меня в покое! - умоляюще кричал он
- Ты меня обидел! - в злобе шипел Хрипач, обнажая зубы
-Я вам ничего не должен
-Обидел! - не успокаивался нахал
И что-то случилось, впервые в жизни, Пеньков, дрожа руками и сотрясаясь телом, посмел заступиться за себя. Сжав губы, он швырнул комок в "хрипатого нахала", вскочил на ноги и под завывания побитого, стремглав бросился домой.
Гаврила Николаевич Пеньков, приходил в себя долго. Он отлеживался в постели, принимал антидепресанты и успокоительное, но больше всего он употреблял кофеину. У него появился новый страх, самый страшный из всех существующих - собственный сон. А когда он все же сдавался и засыпал, то он видел свой постоянный кошмар- тьму, знакомые дыхание, не по человечески огромный глаз, с хищным прищуром, и тени... горбатые тени.