...Возможно, Заратустра говорил слишком много, чтобы быть понятым
1 Января
Здравствуй, мой единственный друг, здравствуй.
Я так долго мечтал об этом разговоре, что позабыл, о чем хотел сказать. И позабыв, я познал истину: когда умолкает разум, поет сердце. Его песнь льется, заставляя пылать нашу страсть, но как давно мы перестали слушать нашу страсть. Скажи мне, кто еще доверяет своим чувствам, кто не поставил их еще на колени разума?
Я слышу, как клубятся твои мысли - остановись, это твой разум опять разрушает вавилонскую башню, сколько раз ты уже позволял ему это делать, но все же, если раз за разом ты вновь и вновь приносишь камни любви на это место, значит, будет жить легенда, будут звучать стихи.
Тот день, когда мы пришли в этот мир учиться любви, стал нашим благословением, но будучи ослепленными софитами этого мира, мы приняли благословение за проклятье. И сколько еще жизней придется нам прожить, что бы научиться принимать это проклятье благословением.
Я знаю, самолюбие не дает тебе покоя и постоянно спрашивает, кто ты такой, чтобы посягать на порядок мира и обращаться к моей душе. И отвечу я тебе искренне, так как люблю я тебя: я есть ты, я есть только лишь твоя рыдающая душа, которая так долго молчала, не желаемая твоими ушами, презренная твоей рациональностью. Все что писано мной не может быть ложью, так как писанное слезами не может лгать. Ведь если рассказчик может быть понятым и услышанным, он доверяет свои истории собеседнику, если нет - бумаге.
23 Февраля
Все гениальное создается в минуты испепеляющего отчаянья. Только мрак депрессии способен зажечь костры чистого восприятия. Бесконечно топиться в болоте отчуждения. Вешаться на ремнях отрицания. Бросаться с самых вершин безумия, отдав столетия тления, минутной вспышке. Стремиться ко всему самому пугающему и ненавистному. В великой ненависти обрести любовь бесконечности. Творцу необходимо бросаться в самые глубины ада, который являет собой не пустые фантазии псевдопастырей, а реальность осознания полной бесполезности и безысходности мира.
Поэзия - секретный код человеческой души. Святые безумцы, нашедшие дорогу в слова, непонятные под час самим себе, смело несутся в вечность на своих обостренных чувствах. Смешанные с бездарностью подражателей и казначеев, они, неотличимые от позолоченного монолита глупости, предпочитают поглупленную золотую вечность. Мир - лишь вязкая тупая боль. Поэзия - способ избавления от боли, лекарство, вечная панацея, не принятая, втоптанная. Поэт, не тот, кто обучен науке рифм. Не тот, кто с математической расчетливостью вымеряет секунды резаной бумагой. Не тот, кто пишет. Не тот, кого называют поэтом. А лишь тот, кто был рожден поэтом, не смог дышать иначе как поэт, и умер, как гибнут поэты. Тот, чей вечный удел слышать смех прижизненных пощечин, согретых ладонями, яростно аплодирующими посмертно.
Пусть одинокая проклятая душа пыталась облачить звук цветом, пусть стонущие от проклятий прогресса уходили ведомые ветром и звуками ручья в выдуманные собой миры. Что есть наша жизнь, если не обман? Мы ждем, мы думаем, что важно, но все смывает леденящей волной безжалостное время. Ловцы бесконечности, могли ли мы знать, что вся бесконечность есть лишь мимолетный миг, ревниво презирающий прошлое и уносящийся прочь, не попрощавшись.
Прыщавый юноша все еще прячет свое лицо от покрасневшего девичьего лица. Что есть наша мысль, не отражение ли это теней прошлого, теней отраженных от тысячелетий цивилизации. Страшно и горько, но необходим конец света, необходима гибель, чтобы увидеть и понять все в ином свете, чтобы прорваться в настоящую неизвестность. И пусть мы все еще ходим кругами по кольцу жизни, но родятся заблудшие души, и погибелью своей протопчут тропинки на новые орбиты, и будет новый Ад и Рай, и будут слитые воедино воинства мечтающие любить.
Любовь необходимо выдумать, не как подачки жизненных полустанков, а как шедевр, чистый и неповторимый.
8 Марта
Алкоголь, наркотики, секс, что еще осудит общество, что бы усадить на трон? Я верю в то, что называется низостью, то, что презирается, то, что правит. Алкоголь, наркотики, секс - поклонение собственной глупости, золотые ключи от вечности, неосторожно отданные нищенке. К чему этой проеденной вшами старухе искать карту к волшебному замку, то, что является лишь мостом, для нее стало целью. И воздает эта тупая и убогая тварь оды своему ключу, зажигает свечи возле его икон.
Халдеи. Лишь отвратительно прекрасное открывает двери в вечность. Лишь любовь безумства, лишь негодование безумства, лишь.... Но кто согласен? Кто поймет?
Грех? Запорные ставни. Прячущиеся от света. Мы, гордые, избранные светом, существа, Нас любят, нас презирают. Но пожертвовать всем, презреть самое дорогое ради той единственной иллюзии, не исполнительницы абсурда, не веселящей трагикомедии тоталитарности дружбы. Да, я хочу видеть общину обреченных на вечный запой. Опоенных вином, любовью, смертью, но вознесшихся. Не жди чудес. Ты есть самое великое чудо, отрицающее и позабывшее, но в тайне отчаянно верящее, но не решающееся. Знающее, что одно слово способно решить вечность, вечность, что являет лишь сиюминутность мысли, полюби, полюби, полюби, поверь.... Будет, будет Эдем, но забудь праведность лемм от вековых проклятий и предрассудков взрастивших веру в мечту глухого звона монеты, положенного на надгробную плиту отчаянья. Невозможно, невероятно, но только истина, только безумство проклятых, безумство верящих убьет бесполезность жизни, бесполезность смерти, бесполезность смерти, бесполезность любви.
Проснись, и хватит прятать душу, лишь только сердце свое слушай. Лишь сердце слушай и молчи. Вечности огни. Проклятой любви. Окропленных кровью снов. Резать догмы веков.
1 Мая
Кто достаточно молод, чтобы познавать? Чьи кости не задают ежесекундных вопросов о своем будущем? Чьи глаза сухи от слез, чтобы прочесть слова, написанные кровью?
Но возможно, если есть возможность превозмочь, взлететь на свинцовом шаре, нежно обнимающем ноги, то возможно, есть шанс. Но кто достаточно храбр, чтобы сказать, я улетаю, я ухожу, кто призрел фантазией реальность, чтобы стать фантазией реальности?
Смех, оружие острое, колкое, оставляющее глубокие рубцы на лице его обладателя, уничтожающее бальзам одиночества. Но кто способен одинаково радоваться слезам и оплакивать смех?
Также, как полюса крепко держатся руками друг за друга, зная, что лишь их противоположность дает им силу жить, так смех и слезы необходимы друг другу. Как свет и тьма. Разве тот, кто всегда прятался в тени слез, и тот, кто только лишь грелся солнцем смеха, действительно жил? Разве он не слепец, с каждым шагом все глубже засасываемый своей слепотой?
9 Мая
Это просто еще одна история сумасшествия. Разве не праведен безумец, на тройке хаоса несущийся в лишь собой созданные миры?
Я всегда хотел оседлать ветер. Просто оседлать его дикий нрав, но не ударами плетей безнадежности, а лишь бесконечной любовью. Для свободного полета нам будут не нужны седло и узда, над глупостью шпор мы лишь посмеемся.
Я всегда завидовал сорванным осенью листьям. Им чужды заботы их зеленых братьев с уже подписанной судьбой, их не волнует суетливость выживания, заставляющая из последних сил вжиматься в чуждую крону и тянуть соки соседа. И пусть этой суетой они хохочут над медленно кружащимся желтым листом. Лишь он может позволить себе опуститься на реки неизвестности и плыть, дыша лишь течением в бесконечность.
Я часто видел тех, кто убеждал, что его жизнь прекрасна, и он не хочет ничего менять. Я бы хотел многое изменить, но этот мир не создан для подобных изменений. В этом мире просто нет места моему. Быть может, это и есть тот ад, через который мы боимся пройти, увязая в его ядовитых паутинах?
Читать сердце не просто, но оно не выучено лгать. Сколько радости мы должны выдумать в своих надеждах, чтобы все глубже погружаться в океан отчаянья?
Я вижу четыре стены, и порой мне кажется, что кроме них ничего не существует. Я читаю рассказы о реальных местах, но реальны ли они, если я в них никогда не побывал?
Велик отшельник. Растерзавший надежду и малейшие ожидания, каждый день он встречает новыми сюрпризами, подарки которых не доступны постоянно просящему. Разве возможно быть счастливым, не оставаясь пустым?
Быть может, весла так самолюбивы, потому что они не стали лодкой?
Читая сердце, нужно закрывать глаза и может мгновение озарения убьет неизбежное одиночество в невыразимом.
Ты испытывал экстаз? Тогда почему ты всеми иссыхающими в каждодневной глупости силами, не пытаешься испытать его?
Так много вопросов и безмолвная бесконечность личных ответов.
Разве снег захочет летнего зноя, а легкий дождик мороза? И разве мы обвиняем их в этом?
Слезы необходимы, чтобы напоминать нам о жизни. Каждая слеза обращается самым чистым, бескорыстным и глубоким смехом. Душа освобождается и парит.
7 Ноября
Я не моргнув вырежу твое теплое сердце, но никогда не смогу воткнуть в спину нож.
К чему? Завтра все будет иначе, но сейчас, сейчас.... Голова немного плывет, словно я пьян, губы спотыкаются о твои глаза. Разве мир все еще тут?
Мы с такой легкостью убиваем друг друга в друг друге, вырезаем самые сладкие кусочки наших напуганных душ, чтобы вспоминать о них, лишь моральным ожирением.
Я воюю, и вою от бесконечных войн. Грубые геометрические поля грязного города, усыпанного полуразложившимися трупами, медленно ворочущимися от стонов раненых, все еще не верящих в возможность своей смерти, но уже обнеженных единственной победительницей всех сражений. Я спокойно шел по полю, где все, вздрагивая от каждого удара сердца, ползли и закапывались. И мне тоже было страшно, пока я не стал бояться своего страха. И тогда я начал бить его, беспощадно и бессовестно. Я топтал его ревнивую подругу, надежду.... Иногда, я побеждал.
Как непросто быть понятым среди ищущих понимания. Как непросто понимать, когда смерть бесконечно нашептывает тебе о бесконечности.
Я бывал в пьянящем дождливой свежестью лесу, но время от времени, в музыкальное великолепие грустящих птиц, врезался вопль городского гама. Он был слишком резким, чтобы не отвлечь и указать на промышленные гати....
Возбуждение снималось самым простым и отвратительным способом, и вновь царствовала безразличная пустота.
Я буду ждать тебя вновь, даже если ты опять уйдешь навсегда....
12 Декабря
Я закрываю тяжелые шторы. Я не хочу видеть улицу, кишащую бесполезно беззаботными людьми. Это жизнь! Это? Жизнь? Жизнь.... Я видел много этой жизни, достаточно, чтобы ощущать тошноту.
Если я захотел бы отразиться еще одной картинкой в вашей памяти, то это выглядело бы: одинокий, пьяный, докуривающий последнюю сигарету на гремящем ветром балконе.
Как мы любим красоваться, опошляя красоту. Сколько нас таких, маленьких, захлебывающихся бытом островков отчаяния? Почему мы никогда не встречаемся? Я слышал, что души умерших, скитающихся по прошлому, не замечают друг друга. Но разве "живые" - не правда ли смешное слово, разве замечают они друг друга. Человеку как кислород, даже сильнее необходимо отчаянье, чтобы увидеть еще кого-то. Пленники глупости. Да, как много погибло моих братьев, с которыми я никогда не поговорю. Великолепие смертного одра - ты лежишь, ты осознаешь, и ты не теряешь секунды на мораль приличий.
Споры, споры, как зараза пускающая по ветру споры - мы не разные, нас просто нет. Мечемся из одного жизненного угла в другой, ищем цель, и она приходит. Старуха с косой? Или освобождение? Мы привыкли, хотя почему мы? - только лишь мечтать и грустить по своей мечте. Как трагично, надейся, что твоя трагичность попадет в историю. Историю? Я не знаю не прошлого, не будущего. Я знаю лишь этот чайник, который неторопливо выливает кипяток в пожелтевшую чашку, и больше ничего. Разве есть мир, разве он не только лишь эта чашка, истязаемая струями чайника.
Столько поводов заплакать, но мы смеемся. Просто, слишком просто. Творить очередную банальность, возносясь над банальностью.
Пусть все будут при смерти. Блюя и харкая, может они смогут ожить, и не думать.
Рай, мой дивный, сладкий рай, болтающийся в петле.
Ничего.
Пустота.
Смерть. Что за слово.... С-м-е-р-т-ь, и каждая буква холодом пробегает по телу...