Аннотация: Личные воспоминания об ушедшей эпохи испытаний, теперь кажущейся нереальной.
2. Арктика - Запоздалые воспоминания
Сегодня в гостях у нас моя сестра Светлана, она младше меня на шесть лет. Вспомнили былое. И вот решил набросать построчно всё то, что вспомнится о годах и месте, где она родилась, и где я "пошел" в школу.
После, так называемой, эвакуации из Львова, о чем я рассказал ранее ("В начале было..."), мы с мамой попали сначала в Саратов, к родственникам. Милейшая супружеская пара агрономов селекционеров, работавших ещё с Мичуриным. Впоследствии они вернулись в Мичуринск (б. Козельск), где продолжили свою творческую работу по выведению новых сортов яблонь и других фруктов. Это была высокообразованная супружеская пара из старой плеяды истинных русских интеллигентов. О них я расскажу позже. Затем, в 1940 году, мы вернулись в Москву в нашу комнату в коммунальной квартире на Большой Калужской (ныне Ленинский проспект). К тому времени, отец уже тоже вернулся в Москву.
И вот 1942 год. Арктика. Усть-Енисейский район. Это север Красноярского края, Таймырский (Долгано - Ненецкий) автономный округ), ныне упразднённый. Усть -Енисейская геологическая экспедиция. Поиски нефти. Буровая поисково-разведочная скважина, подсобные помещения, мастерские, деревянные из досок бараки, в которых живут работники экспедиции: геологи, буровики, их жены и дети, тех, у кого они имеются. Всего, наверное, человек двадцать, двадцать пять.
Поиски нефти начаты в срочном порядке. Страна оказалась отрезанной от основного источника нефти - Бакинских промыслов, а месторождения Западной Сибири и Татарии ("Второго Баку") еще не были известны.
Отец - главный геолог этой Усть - Енисейской экспедиции. Начальник - Афанасенков Иван Иванович - красивый статный мужчина с густой шевелюрой светлых волос. С ним его семья. Жена Елизавета и двое сыновей. Их имена не помню, Один немного постарше меня, другой - немного помоложе. Впрочем, кажется, одного из них звали Володя. Может быть, и сейчас зовут, следы их для меня потерялись уже много лет назад. Афанасенков остался в памяти, как строгий, но справедливый человек, любитель застолья. Он как то быстро умер, где то в середине шестидесятых? годов, совсем еще не старым, где то, наверное, под шестьдесят. В Москве мы несколько раз встречались в гостях друг у друга.. Это уже когда мы все вернулись в Москву летом 1945 года. Скоропостижно умер и один из его сыновей.
Еще помню начальника геологического отдела экспедиции Леона Осиповича Грдзелова. Шумный, веселый, остроумный. Жена Татьяна, русая, красивая, статная. Двое детей. Мальчик и девочка. В Москве несколько раз тоже встречались. После некоторой рюмки, осталось в памяти, всегда громко и резко что-то кого-то ругал и грозил кому то. Помню его частый призыв по любому поводу: "Пороть надо было!". Не помню только к кому это относилось. Его тоже, к сожалению, уже давно нет в живых.
Теперь про короткий разбег в "омут" учёбы. Я в первом классе самодеятельной школы. Барак, где, помнится, две "учительницы", жены сотрудников экспедиции, с радостью взялись просветить молодое праздно шатающееся поколение. Обе, по очереди, в свободное время от работы, или домашних дел, как умели, увлечённо рассказывали что-то про цифры и буквы, И нас - пятеро, или шестеро. Наверняка разного возраста. Запомнил только доску коричневую для мела и большие счеты на проволоках с костяшками, вертикально стоявшими на двух подставках на полу. Сами уроки, и как вообще всё это выглядело, совершенно стерлось из памяти. Помню только радостные разговоры про учебу. Первый класс! Первый класс! Мы в первом классе!
Наверное, это был 44-ый год, а может быть и 43-й. Мне шесть или семь лет. Где эти мои первые учительницы...
Спросить бы кого-нибудь сейчас, кто бы рассказал мне, как это было. Но, "иных уж нет, а те далече"... Почему я только сейчас этим заинтересовался, не могу внятно ответить. Наверное, старею.
Наша семья жила, как и все, в деревянном бараке. Длинный коридор, налево-направо двери в жилые маленькие квартирки. У нас две комнатки. Собственно комната и кухня. Как входишь, относительно большая комната, метров так 14-15, направо, что-то вроде крошечной кухни. Печка с двумя чугунными круглыми конфорками.
Всю территорию расположения экспедиции можно обойти за полчаса. Летом хлюпающая под болотными сапогами тундра, с немногими островками более или менее твердой кочкообразной поверхности, на которых расположились разного рода "строения". Зимой - белое снежное холодное бесконечное пространство.
Несколько в стороне бурится поисково-разведочная скважина с целью обнаружить здесь нефть, которая так сейчас нужна фронту. Здесь замечу, нефть была обнаружена - Малохетское нефтегазовое месторождение. Но запасы его до сих пор не изучены. Оно расположено далеко от центров потребления нефти и газа, в суровых климатических условиях. Его час еще не пробил. Но это так, между прочим. Еще раньше геологи провели в этом районе рекогносцировочные работы и дали перспективную оценку для бурения разведочной скважины. Была выявлена куполовидная глубинная структура, так называемая структурная ловушка, необходимая для скопления нефти. И вот теперь идет бурение. Идет трудно. Не хватает всего на свете - оборудования, энергетических мощностей, снаряжения... Снабжение очень скудное, только летом, один раз, вниз по течению приходит с юга, из Красноярска, транспорт по Енисею в Усть Порт - это небольшая пристань с несколькими домиками, старенький пароход с продовольствием и запасными частями для бурения...А может быть кое-что перепадает и в поселок Малая Хетта с десятком домиков, что напротив Усть - Порта, на другом, "нашем", берегу Енисейской Губы. Мы обитаем где-то к юго-востоку от начала Енисейской Губы. Это Малохетский район, названный так по одноимённой речке. Наверное, километров пятьдесят, семьдесят. Летом доставить грузы из Усть - Порта до экспедиции невозможно (болота). Потому приходилось ждать до начала зимы, когда морозы скуют Енисей льдом, а тундра затвердеет как камень и тогда деревянные на полозьях платформы, тракторы, а что полегче, на оленьих упряжках - и вперед. Понятно, сначала по льду Енсейскоё Губы на другой берег, а это пять-шесть километров, и только потом по тундре.
Кстати в экспедиции были еще и аэросани. Эдакий автомобиль на лыжах, одна впереди рулежная и две сзади. Там же, сзади, пропеллер от самолета с отработанным свое авиационным движком, наверное, от биплана Ан-2. Иногда нас детей катали на этой чудо технике. Это, когда поздней весной, в солнечный яркий день, мороз уже не тот, низкое солнце окрашивает "белое безмолвие" вокруг в розовые тона. И мы мчимся, прильнув к стеклам машины, в надежде увидеть что-нибудь такое, что мы не могли бы увидеть стоя на месте. Но, смены пейзажа никогда не наступало.
Про речку я уже упоминал - Малая Хета, что впадает в Енисей, в самом начале Енисейской губы. При впадении - как раз тот самый поселок Малая Хетта, что выше назван. Вот там, а точнее, всё таки, на другом берегу в Усть - Порте для работников и жителей Усть -Енисейской геологоразведочной экспедиции - "Большая Земля". Осталось в памяти частое упоминание об Усть - Порте. Оттуда постоянно что-то ждали - оборудование, запчасти, посылки, продовольствие, письма...
Несколько раз в порт Диксон, это уже на устье Енисейской Губы, на берегу Северного Ледовитого океана, на исходе лета, если позволяла ледовая обстановка, заходил транспорт из Америки с лендлизовским продовольствием и ширпотребом. Мы дети, с энтузиазмом собирали бумажные этикетки от консервных банок и фантики от конфет, что часто входили в комплект поставок из Америки. Помню огромные жестяные банки из-под капусты, тушенка, и разное всякое другое пропитание. Замечу здесь, что снабжение экспедиции по Енисею из Красноярска в те трудные времена было вполне сносным, грех жаловаться. Какие это были красочные цветные этикетки, какие яркие, глянцевые! Особенно фантики от конфет! Они были фантастически красивы! Ну да, конечно, остальной окружающий нас цветовой фон включал только три цвета - привычно долгий белый, недолгий зеленый и цвет нашего повседневного быта, темно-серый,
Запомнились американские большие кожаные на меху перчатки, которые можно было, засунув перчаточную часть в пристегнутый с тыльной стороны перчатки меховой футляр, превращать эти перчатки по мере надобности в варежки. Перчатки были такими огромными, что трудно было понять, что в них можно было делать, кроме как только защититься от мороза.
А еще по лендлизу - шикарные кожаные теплые пальто, кожаные на меху куртки, и, совсем для нас необычные, кожаные маски на меху, которые при сильном морозе и особенно ветре, надевались на лицо, только небольшие прорези для глаз и для носа.
Запомнились темные очки пилотского типа (может быть и для мотоциклиста бы подошли) с прямыми стеклами прямо перед глазом и сбоку на матерчатой "перекладинке" с завязками сзади. Они хорошо защищали глаза от низкого яркого солнца весной.
Летом вокруг бескрайняя тундра, болотистая и просматриваемая на предельно далекое до горизонта расстояние. Воздух чистый, прозрачный, особенно, когда солнце, полярный день, не поймешь, день или ночь. А если с биноклем, становилось досадно, что Земля круглая и горизонт так четок, что вполне можно было бы подробно рассмотреть, и что там за ним. Но особенно рассматривать было и нечего. Вокруг за территорией экспедиции, однообразная зеленая бархатистая поверхность, чем то напоминающая папье-маше, гудящая комарами и гнусом, последний пострашнее любого комара. Кругом болотца от подтаивающей вечной мерзлоты, полярные березки такие крошечные в низинках, где ветер не так продувает. Эти березки больше напоминают кустарники с крошечными игрушечными кругленькими листочками. Как десятикопеечные монетки, только не жёлтые, а зелёные. Вот вспоминаю детство, когда у меня деревья были маленькими. Вспомнился талантливый фильм с Юрием Никулиным "Когда деревья были большими"...
На короткое время вокруг зацветали маки, еще какие-то цветы, потом была пора белых пушистых комочков-кисточек, такие пушинки легко разлетающиеся по ветру.... Из под ног часто взлетали перепелки, бекасы, какие то мелкие птички, кулики. Куда не пойдешь, под ногами хлюпающий проваливающийся мох.
Всё наше хозяйство располагалось на берегу речки Малая Хета. Конечно, она была не судоходна и мелка. Но рыбу кое-кто в ней ловил. Не помню, чтобы особенно это было заметно по нашей еде.
Зимой, в темное полугодие, в полярную ночь, все заметало снегом, Ранней весной, когда полярное солнце мечется туда-сюда вдоль горизонта, все вокруг неестественно бело. Часто небо затягивают облака, и тогда моросящий дождик может идти несколько суток - всё становится уныло серым. Некоторое время, в середине зимы, солнце совсем не всходило, тогда дизельные движки работали по расписанию "нормальных" суток, скупо освещая, то, что необходимо.
Зимой, помню, пока еще было не совсем беспросветно, возникал один из геологов, заядлый охотник. И тогда у нас бывал пир горой, белоснежные куропатки... Они налетали огромными стаями, иногда такая стая опускалась недалеко от нас, и тогда можно было добыть их десяток- другой.
Бывало, нас навещали кочевые ненцы с оленями. Катали на санях - нартах. Длинные палки - хорей назывались, на конце костяной шарик. Этим хореем ненцы погоняли и управляли упряжкой оленей. Думаю, такие визиты сопровождались полезным обменом. Для нас важно было получить от них свежую оленину.
Цинга. Постоянные разговоры про цингу. Что-то пили от нее. Запомнился вкус сырой картошки. На всех подоконниках ряд разнокалиберных банок-склянок с водой и пророщенными луковицами. Но это ближе к весне. Даёшь зеленый лук! А вот морошки не помню, чтобы была. Хотя как-будто должна была быть в тех краях. Вообще ягоды никак не отметились в памяти.
Летом, в подтаявших небольших откосах берега Малой Хетты, иногда обнаруживали себя кости мамонтов, редко обломки бивня. В экспедиции был умелец, точил для желающих на токарном станке мундштуки. Тогда, в те годы, мундштук для сигареты, это норма. Это потом стали "голую" сигарету прямо в рот. Позднее, я видел, как в мундштук и папиросы вставляли, Ну это, наверное, для особого шика, если уж мундштук был особенный. Наверное, мода такая была. Один такой мундштук из слонового бивня, выточенный экспедиционным умельцем, где-то еще у меня хранится. Прокуренный такой весь, с оленьим орнаментом. Есть подозрение, что его использовали вместо курительной трубки, так он "закурен".
Понятно, что территория самой экспедиции безжалостно разрушена, перерыта, кругом болотца от растаявшей потревоженной вечной мерзлоты. Чем ярче солнце, те больше эти болотца, домики постоянно кренятся то в одну, то в другую сторону, подпираются брусками, железными трубами, отходами от буровой. Вокруг валяются брошенные компрессоры, заглохшие электродвижки, разный строительный мусор. Известная проблема с утилизацией мусора в Арктике - незначительный почвенный покров не дает возможность заглубить мусор и другие отходы, а производство значительных камер-пустот в вечной мерзлоте - это серьезная техническая задача.
Главные помещения - это дирекция и там, где хранится керн - кернохранилище, образцы породы, извлеченные из ствола скважины, такие круглые цилиндрики и на глаз, малоинтересные. Глины, песчаники, известняки...
И вот более 40 лет спустя, мне представилась возможность побывать в своих "пенатах". Я, будучи в командировке в Дудинке и Норильске, что расположены относительно недалеко от места, где бурилась Малохетская разведочная скважина, "организовал" для нужд сбора геологического материала вертолет Ми8. Поначалу речь шла только о визуальном облете территории.
Пилот, понятия не имел, что это за Усть - Енисейской экспедиция, и где она вовнезапамятные времена базировалась. Для молодого пилота, 1945 год, когда экспедиция, завершив бурение скважины на Малохетской структуре, переместилась в другой район, был легендарно древним. С 1945 года, там не ступала нога человека в буквальном смысле этого слова. Мне пришлось показывать ему траекторию полета по карте. Мы вышли на речку Малая Хетта, и дальше на небольшой высоте - 200-300 метров, пошли вдоль нее. Наконец, мы увидели характерные остатки былой деятельности: полуразрушенные бараки, мусор, ржавый трактор... Пилот поначалу сразу запротестовал с посадкой. Дело было летом, болотистый грунт, опасно садиться, затянет в трясину, можно не взлететь. Наконец я уговорил пилота все-таки подобрать местечко для посадки, тем более рядом проявился приличный плоский бугор. Пилот оказался опытным и рисковым. Вообще, мне много пришлось полетать в Арктике. Пилоты малой авиации в Арктике - это по настоящему виртуозы своего дела и люди особого закаленного характера. Как-нибудь, напишу о моих встречах с ними отдельно.
Мы аккуратно сели, но пилот не выключил двигатель, и вертолет слегка завис, придавив грунт не полным весом. На всякий случай.
Я выбрался из вертолета, работающие лопасти сразу буквально выдули меня, как только я спрыгнул на топкую мягкую землю, и мощная струя воздушного потока от работающего винта плавно вынесла меня подальше от него.
И вот я двинулся на "расследование" того, что осталось от былой жизни. Это походило на вторжение в другой мир. Кругом следы человеческой деятельности, но видно, что людей здесь не было уже очень давно, и, по всей видимости, не будет ещё долго. Все неплохо сохранилось. Все-таки Арктика хорошо консервирует следы жизнедеятельности. Бесконечно длинная зимняя стужа и кратковременное лето, с редким моросящим дождиком. Никаких тебе ураганов, гроз, землетрясений, цунами, резких быстрых перепадов температур, оттепелей, заморозков...
Пилот просил не задерживаться - ситуация нестандартная, поди знай...Он явно нервничал. Второй пилот, замечу здесь, не вмешивался в наш разговор и во все время полета молчал, явно неодобрительно.
Оглянувшись, я быстро направился к большому приземистому бараку, явно похожему на кернохранилище. Двери не было, не было и сохраненного керна, этой главной ценности, ради чего бурится скважина, это тот фактический материал, подлежащий детальному изучению в лабораториях на "Большой земле". Разбросаны были только кое-какие остатки керна, видимо не представлявшие никакой ценности, или может быть были проблемы с транспортом... Я подобрал несколько образцов, бросил их в полотняную сумку, что захватил с собой. Зачем? Чтобы было не стыдно перед пилотом, что рисково посадил вертолет, не зря - "вот тот самый керн, что нужен для понимания дальнейших поисковых работ на нефть и газ на севере Красноярского края". Винюсь. Некрасиво. Но кто бы посоветовал...
Но меня, конечно, занимал не мифический керн, а попытка найти тот дом, ту комнатку, где мы с папой и мамой жили в те года.
И потом, я же написал выше - именно здесь родилась моя сестра, Светлана. Подумать только её малая Родина. Такая необычная, некоторые сказали бы - как это романтично! Каких-либо особых воспоминаний в связи с рождением сестры у меня не осталось. Надо думать, меня это как-то не потрясло и не особенно осложнило мою жизнь, за что надо сказать спасибо моей маме.
Я без особых усилий нашел этот барак, где жили сотрудники экспедиции - приземистый покосившийся, без дверей и стекол в окошках. Пошел по темному коридору, Вот по описаниям родителей, справа как будто, наша комната. Вошел. Комната, двойные дощатые стенки, между ними, для теплоизоляции, что вроде щебня, песка, местами торчит какой-то мох. Да совпадает с рассказами родителей, наверное, метров 14-16. Направо, кухонька, метров 5-6. Печка, две чугунные конфорки. Теперь не могу вспомнить, как там было с вытяжкой. Трубы над бараком я не заметил.
Стою. Оглядываюсь. Стараюсь вспомнить всё, что могу вспомнить. Всё, что слышал в рассказах родителей. Жду чего то. Медлю. Но нет. Тушина. Вот уж истинно, мертвая. Я сюда стремился попасть, С таким трудом сюда выбрался, всеми правдами и неправдами. И вот Ничего такого.
Странное чувство овладело мною. Здесь я, пяти - семилетний мальчик, бегал, здесь играл, здесь жил, и все это много-много лет назад. И вот теперь я здесь, я вышел из того самого мальчика. Но нет, мы не узнали друг друга. Необычное чувство. Но оно быстро улетучилось, Ну было, ну прошло. Стало понятно, что я пытаюсь воссоздать в себе некие флюиды воспоминаний, которых практически не осталось. Воссоздать некое мистическое ощущение былого себя на этом месте не получалось.
Я пошел к выходу, не оборачиваясь. Снова по мрачному ветхому коридору барака. Подумал некстати, вот где снимать фильм с привидениями... Заторопился. Вышел наружу, на свет. Заморосил, пока я был в бараке, слабый дождик. Убыстряя шаг, лавируя между железными и разными другими остатками былой деятельности людей, трудившихся здесь когда-то в далекие, теперь ставшими легендарными, годы, перепрыгивая с кочки на кочку, побежал к вертолету. Вот уже и заждавшийся меня пилот, вижу, укоризненно и нервно машет мне рукой за стеклом кабины.
Вскоре я был в Дудинке, а затем в Норильске. Закончилась моя одиссея в собственное детство.
Позднее, когда я вернулся в Москву, я рассказал отцу о моей поездке в то место, где он трудился в те лихие годы. Но он, к моему удивлению, как-то неохотно и вяло все это обсуждал. И я почему-то тоже не стал расспрашивать о подробностях той жизни. И вот теперь многое забылось. Сейчас уже ни отца, ни матери, нет в живых и расспросить о тех годах, что теперь вдруг стали для меня интересными, не у кого. Все действующие лица из той эпохи мертвы. Мертва и та эпоха, а может быть еще и теплится где то...
Вот думаю, что напрасно, я слетал туда спустя 40 лет. Я смешал истинные более чем 70-ти летние нынешние воспоминания тех далеких лет своего детства с более реальными поздними, когда я посетил эти места. И теперь, сложно разъединить, воспоминания 70-ти летние, 40-летние и, наконец, 30-ти летние, отделяющие сегодняшний день от того момента, когда вертолёт выгрузил меня на одичавший пустырь заброшенной стоянки экспедиции. А если добавить сюда поздние разговоры родителей и их друзей о тех днях...
Тем не менее, что вспомнил, то вспомнил. И не всё ли равно теперь, каково происхождение этих воспоминаний.
Странно подумать, я "Последний из Могикан" моей семьи, который, хоть и не из когорты действующих лиц, но может поделиться своими запоздалыми воспоминаниями, малолетнего наблюдателя событий такого далёкого непростого времени.
Перечитал написанное. Похоже на разговор с самим с собой..