Аннотация: Тело Андрея сотрясала судорога. Непроходящая, не отпускающая ни на минуту, бьющая прямо в измученную душу. Скрюченные пальцы схватили со стола шприц - дешовую китайскую штамповку, пытаясь снять пластиковый колпачок-предохранитель с острия иглы.
Лес притягивал его словно исполинский магнит. Вечный, нестерпимый зов бурелома, что раскинулся за извилистой рекой в восьми километрах от дома. Совсем рядом - пешком дойти можно. И неизмеримо далеко, там, куда невозможно добраться и за год тяжелого перехода, где можно только родиться, в смутной надежде на смерть.
Андрей сидел на веранде своего дома и курил, погруженный в тяжелые мысли. Скоро взойдет луна, круглая как перезрелая суповая тарелка и такая же белая. Боль уже разливалась по нервам. Мелкая, нестерпимо жгучая, сладостно приятная в извращенной неге. Андрею хотелось выть. Вот так просто, по-настоящему. Встать на четвереньки, утопить лицо в пожухлой листве и завыть в полную мощь уже успевших начать метаморфозу голосовых связок. Предательское солнце, которое никак не хотело покинуть небосвод, резало глаза наждаком последних лучей.
Завтра, все это будет завтра. А сегодня надо выдержать. Восемь часов не такой уж и срок. Всего восемь часов ночи и целый месяц спокойствия, пока луна вновь не взойдет над горизонтом, осветив ночное небо. Утром приедет Она. Остановит старенький внедорожник подальше от дома и дождется пока Андрей не усядется рядом, гулко хлопнув дверцей. Она ничего не спросит. Она знает.
Олежка - так звала его мама. Олег - так говорил отец, в редкие моменты визитов домой. Олег Панкратов - так значилось в свидетельстве о рождении, выведенном корявым почерком на пожухлых от влаги листах восьмилетней давности. И клякса в углу последнего листа, поставленная пьяной акушеркой.
Сейчас он шел сквозь лес, аккуратно переступая вспучившиеся корни вековых деревьев. Сегодня он докажет этим пересмешникам - Егору и Катьке, которые всегда называли его трусом. Он проведет всю ночь в лесу, и ему совсем не страшно. Он смелый и совершенно взрослый. Он выдержит.
Мальчик присел на упавший ствол, поваленный прошлогодней грозой. Достал из кармана заблаговременно припасенные конфеты, развернул блестящую обертку. Веселые клоуны запрыгали на целофане. Олежка любил клоунов, ему нравились их смешные ужимки. Внизу, в двадцати метрах под песчаным откосом, плескалась извилистая река.
- И совсем даже не страшно, - самому себе сказал он, - Только немножко холодно.
Олежка поежился, но остался сидеть на месте. Завороженно наблюдая как в водной глади играют последние лучики заката.
Тело Андрея сотрясала судорога. Непроходящая, не отпускающая ни на минуту, бьющая прямо в измученную душу. Скрюченные пальцы схватили со стола шприц - дешовую китайскую штамповку, пытаясь снять пластиковый колпачок-предохранитель с острия иглы.
Один укол и все кончится. Навсегда. Маленький укол в последнюю секунду перед метаморфозой, пока он еще способен связно мыслить. Сколько раз Андрей представлял этот притягательный момент в своих снах. Пальцы резко разжались выворачиваясь в суставах. Пластиковый пенал шприца, наполненный нитратом серебра, выпал, издевательски запрыгал по ступенькам и скрылся в траве. Всего один укол и утром Она уедет одна. Но уже слишком поздно - солнце село.
Андрей завыл. Навзрыд, вымещая всю боль, что терзала его тело. В селе зашлись лаем собаки, почувствовав древнего врага, рвались с цепей, стремясь уничтожить то, чем становился Андрей.
Он резко вскинул руку и отросщие когти пропахали в столешнице чудовищные борозды. Он упал покатившись по дощатому полу веранды, срывая когтями кожу с лица, опадающую изъеденными метаморфозой лохмотьями.
Андрей больше не выл. Впереди раскинулся лес - его лес. Сегодня этот лес принадлежит только ему.
Олежка закончил жевать и задумчиво посмотрел в сторону дома. Мама не должна волноваться - он оставил ей записку, но смутное чувство беспокойства не покидало его. Как он ни храбрился, но в темноте действительно было страшно.
Что-то ломилось через чащу. Упрямо двигаясь в его сторону. Олежка вскочил. Между хиленьких берез в лунном свете заблестела лоснящаяся шкура. Всего-лишь большая собака, она его не тронет. Собаки всегда его любили, даже самые злые.
- Собачка, ты заблудилась? - ласково позвал он, - Ты же не тронешь меня? Правда?
В темноте блеснули красные тлеющие угли глаз.
Это был мальчик. Маленький, лет восьми, неизвестно как забредший в его владения. Жертва. Это хорошо - не придется пробираться в деревню. Добыча сама пришла к палачу.
Андрей ходил кругами принюхиваясь. Это не было западней, как двести лет назад, когда его чуть не убили крестьяне, мстя за своих детей. Мальчик совершенно один. Он не боялся Андрея, с ласковой улыбкой подзывая его к себе.
Андрей приблизился. Что-то человеческое робко шевельнулось в его душе. Еще чуть-чуть и он сломается, нырнет в чащу скрывшись в зарослях. Но мальчик сам протянул к нему руку, пытаясь погладить жесткую шерсть на загривке.
Удар лапой, рывок и в горло льется солоноватая кровь. Это так приятно - уталить нескончаемую терзающую жажду. Могучие лапы пронзали тело ребенка совершенно не замечая преграды. Затрещали сломавшись ребра, когда он вгрызался в еще бьющееся сердце.
Утром Андрей умылся и пошатываясь выбрел на дорогу. В кармане лежал пенал неиспользованного шприца. Она уже ждала его. Нервно курила постукивая безупречным маникюром о дужку руля. Он сел рядом, молча хлопнув дверцей. Впереди еще месяц спокойной жизни.
Она брезгливо протянула ему белоснежный платок.
- Вытрись.
Как же он не заметил эти капли на шее. Андрей остервенело тер саднящую от истязаний нежную холеную кожу.
- Это была белка, - сказал он возвращая платок.
- Конечно, - флегматично заметила она, - Как же иначе.
Внезапно дорогу преградила миллицейская машина вынырнувшая с пролеска. Толстый сержант неспешно обошел внедорожник и постучал рукояткой пистолета по стеклу. Она включила стеклоподъемник, наблюдая как вытягивается лицо сержанта, как он порывается приставить руку к козырьку форменной фуражки. Ее рука грациозно протянулась в открытое окно, вкладывая стодолларувую купюру в нагрудный карман постового.
- Ты никого не видел, - холодно сказала она.
- Вы тут аккуратней, - ошарашенно промямлил он, - Тут какой-то медведь мальчонку ночью задрал...
Но внедорожник уже уносился дальше, когда ее ножка, затянутая в дорогой итальянский сапожок утопила педаль газа в пол. Сержант будет молчать, ему очень не хочется стать рядовым.
- Андрей Петрович, как вы можете прокомментировать очередное нападение в окрестностях деревни Никифоровка?
Надоедливая журналистка не отставала. Андрей встал и повернулся к спешашим за ним репортерам. Пишущая братия ощетинилась импровиированным лесом микрофонов. Заработали видеокамеры.
- Как полномочный представитель президента в вашем регионе я выражаю глубочайшие соболезнования семье погибшего мальчика, - его слова были полны достоинства и неподдельного горя, - И могу вам обещать, что лично возглавлю охотничью партию по поиску зверя терроризирующего район больше года. На этот раз людоеду не уйти безнаказанным.
Он резко повернулся и вошел в здания. Маленькие каблучки итальянских сапожек цокали следом. Внезапно он остановился, порывисто склонившись к ее уху.
- Не белка, - задумчиво сказал Андрей, оглаживая дорогой галстук, - Заяц. Толстый, жирный заяц.
Она молча улыбалась. Она знала. Но туго набитый конверт, лажащий в аккуратной сумочке помогал на время забыть. До следующего месяца, когда взойдет полная луна. Но еще она знала, что в пенале дешового шприца обычный физраствор. Ей тоже хотелось иметь дорогую машину и шикарную квартиру, и каждый месяц надо выплачивать кредит.
- Толстый заяц, - задумчиво бормотал Андрей входя в свой кабинет, - Очень толстый заяц. Неимоверно толстый. И очень вкусный...