Аннотация: Очень кровожадный рассказ на тему того, как легко создать жизнь и как легко её уничтожить.
Право на жизнь
Ceterum censeo Carthaginem delendam esse
А кроме того, я утверждаю,
что Карфаген должен быть разрушен (лат.)
Зал поражал воображение. Мраморные резные колонны устремлялись к далёкому своду, стилизованному под ночное небо; барельефы на стенах изображали фантастические картины, а мраморные плиты на полу складывались в бледную, бесцветную карту мира. Впрочем, разглядеть внушительных размеров рисунок не представлялось возможным: всё пространство зала заполняли мёртвые тела разной степени целостности, а свободное место, коего оставалось немного, быстро затягивалось маслянисто переливающимися лужами.
Её кровь выделялась среди прочей особым, рубиновым оттенком. Брызги этого волшебного цвета виднелись и тут, и там, но больше всего скопилось в центре зала, где лежала она сама, окружённая трупами. Она, пожалуй, оставалась единственным живым человеком здесь, хотя двигаться уже не могла: со сломанным позвоночником это несколько затруднительно.
Её внешность никогда не отвечала общепринятым канонам красоты, а сейчас её искажённое болью лицо выглядело и вовсе непривлекательно. Он стоял рядом с ней, сжимая в руке бесполезное уже оружие, и молча смотрел на неё. На его лице не отражалось никаких эмоций кроме, быть может, усталости, а антрацитово-чёрные глаза без зрачков и вовсе походили на два стеклянных шарика. Гулкая тишина зала нарушалась только её тяжёлым неровным дыханием, одинаково отчётливо слышным на всём пространстве от стены до стены.
- Кажется, это конец для нас, - хрипло произнесла она, криво улыбнувшись. - Кажется, в этой битве не будет победителя.
Он неопределённо качнул головой, не то выражая согласие, не то, напротив, возражая.
- Мы уже победили: все наши враги лежат здесь, а мы всё ещё можем говорить, - бесстрастным тоном возразил он. - Твои раны несовместимы с жизнью. Да, это конец для тебя.
Её глаза, и без того довольно крупные на узком лице, удивлённо округлились, в них впервые за много лет ясно проявился страх. Она хотела что-то сказать, но из её горла вырвался только болезненный хрип. Сдавленно кашляя, она зажмурилась, струйка крови, выкатившись из уголка рта, стекла по щеке и скрылась в ворохе спутанных чёрных волос. Казалось, она уже не сможет открыть глаза, но он ждал, прислушиваясь к чрезмерно торопливому биению её сердца и прерывистому дыханию, и его терпение было вознаграждено.
- Ты не можешь остаться, Атис, ты же знаешь, - едва слышно прошептала она - было видно, что каждое слово даётся ей с большим трудом. - Ты ведь понимаешь, Атис? - девушке удалось немного повысить голос, на её лице читалось мучительное желание податься вперёд.
- Я знаю, Орис. Но... - его твёрдый, всегда такой спокойный голос неожиданно дрогнул, и Атис замолчал, отводя взгляд.
- Но? - хрипло переспросила девушка, и хоть голос её оставался слабым, в нём явственно прозвучали прежние жёсткие нотки.
Атис не отвечал, упорно глядя в сторону. Его неестественно светлая кожа слегка мерцала в полумраке зала, благодаря чему его выразительный профиль имел особенно чёткий обрис. Атис скользил невидящим взглядом по барельефам, колоннам, залитому кровью полу; ничего нельзя было прочитать по его лицу, только в глубине чёрных глаз в смятении носились тени. В этом зале он смотрелся одновременно чуждо и органично - как ангел смерти на месте побоища. На нём не было ни единой царапины, ни единой капли крови, и только густо измазанный бурым меч, который Атис всё ещё держал в руке, указывал на его причастность к произошедшему.
Пауза затягивалась, Орис с каждой секундой дышала всё тяжелее, и Атис наконец, словно на что-то решившись, снова повернулся к девушке, спокойно встречая её взгляд.
- Я не хочу, - медленно выговорил он.
На миг глаза Орис поражённо округлились, но тут же гневно сузились - сейчас у девушки почти не осталось других средств для выражения эмоций.
- Ты - что?! - её тихий голос наполняла холодная ярость. - Ты, кажется, забыл, что это я создала тебя. Ты - не человек, и никогда им не был, и не можешь иметь собственных целей, эмоций, желаний. Ты должен подчиняться моим приказам, я заложила это в тебя при создании. Ты слишком силён и опасен, чтобы оставаться без контроля, поэтому... Назови основную директиву, - жёстко потребовала Орис.
Атис скривился, и его красивое лицо сделалось от этого как никогда похожим на человеческое. Тем не менее, он незамедлительно ответил ровным бесстрастным тоном, подчёркивая каждое слово:
- Если ты погибнешь, независимо от обстоятельств я должен безотлагательно убить себя. В случае, если сделать это незамедлительно не удастся по объективным причинам, я должен исполнить приказ при первой же возможности.
- Всё верно. И тебе придётся последовать этой директиве очень скоро...
Орис снова закашлялась: наведённая многочисленными эликсирами выносливость тоже имела свой предел, и в данном случае лишь растягивала агонию. Однако девушке быстро становилось хуже: кровь пузырилась в пробитой груди и обильно заливала пол, дышать ей было всё труднее.
- Но я не хочу умирать, - терпеливо повторил Атис, переждав тяжёлый глухой кашель Орис.
- Ты всего лишь гомункул... Сила и логика, не более, никакой личности...Ты не можешь чего-то хотеть или не хотеть...
Девушка говорила почти беззвучно - Атису приходилось буквально читать по губам - но даже это требовало от неё колоссальных усилий, пересохшие разбитые губы едва шевелились.
- Твои друзья всегда относились ко мне, как к человеку, - тихо сказал гомункул, не в силах отвести взгляд от искажённого болью лица Орис. - Хонестес, Амикус и даже Фидес, всегда испытывавший ко мне только чистую ненависть, - все они говорили со мной, как с равным. И Аффекта. Она всё время говорила, что у меня есть чувства, просто я скрываю их даже от самого себя. А тот, у кого есть чувства, не может не иметь желаний. Я думал, это ерунда - ведь с точки зрения логики у меня и правда не может быть чувств, но... Мне жаль, что ты умираешь, но я действительно хочу жить! - в обычно бесстрастном голосе Атиса появилась непривычная горячность. - И... я хочу увидеть Аффекту, ещё хоть раз. Что бы ты там не заложила в моё сознание, я здесь не умру! Мне есть зачем возвращаться! - гомункул сорвался на крик, звенящий от переполняющих его эмоций.
В ответ на это Орис слабо дёрнула уголком рта в попытке улыбнуться, её губы шевельнулись, но разобрать слова Атис уже не смог. Взгляд девушки на миг прояснился, встретившись с ним, гомункул успел заметить тень сожаления. Орис вдруг резко вдохнула, её зрачки расширились, глаза широко распахнулись и больше уже не закрылись - вместе с выдохом тело обмякло. Чуткий слух Атиса больше не улавливал быстрого биения сердца, зал погрузился в глубокую тишину.
Атис неподвижно стоял над телом Орис, в его нечеловеческих глазах всё отчётливее проступало совершенно человеческое отчаяние. Пожалуй, впервые в жизни гомункул испытывал страх - не инстинктивный, присущий всем живым организмам, а самый настоящий, эмоциональный и осознанный. Против своей воли Атис медленно поднял меч на уровень груди и, перехватив рукоять обеими руками, направил острие на собственное сердце - такая рана должна была убить даже его. Сознание гомункула будто разделилось на две противоборствующие силы: одна требовала немедленно нанести удар, другая - безотлагательно убраться отсюда. Руки Атиса дрожали, а острие клинка уже оставило на груди несколько быстро затягивающихся царапин. Почти смирившись с неизбежным, Атис закрыл глаза, и в памяти тут же всплыло лицо Аффекты. Девушка дружески улыбалась, в её синих глазах плясали озорные искорки, длинные рыжие волосы неупорядоченными прядями обрамляли круглое лицо. Образ был столь ярок, что Атис непроизвольно улыбнулся. Воображаемая Аффекта задорно подмигнула и что-то беззвучно произнесла, кивком головы зовя следовать за собой...
Меч выпал из рук Атиса, оставив всего лишь небольшой порез на груди. Гомункул открыл глаза и неуверенно улыбнулся, на его мертвенно белой коже появился лёгкий румянец. Атис бросил последний взгляд на нелепо распластанное по полу тело Орис - на его лице отразилась искренняя печаль - и, осторожно переступая через трупы, направился к выходу из зала. Он пока ещё не решил, что делать с обретёнными жизнью и свободой, но был абсолютно уверен, к кому и зачем пойдёт прямо сейчас.