[Hесколько пояснений перед чтением:

     паррицида (лат.):   буквально-   отцеубийца,  человек,
попирающий нормы морали,  приблизительный рус. эквивалент--
подонок;
     гладиатор: помимо основного  значения  у  этого  слова
есть еще и второе,  ругательное-- человек, готовый на любое
преступление ради себя,  приблизительный рус.  эквивалент--
висельник или головорез;
     Субура: квартал   Рима,   где   жила   преимущественно
     беднота; "Пусть консулы наблюдают, чтобы республика не
     потерпела
ущерба": формула постановления сената, наделяющего консулов
чрезвычайными полномочиями для подавления мятежа в Риме;
     Кампания: область  Италии,  где  было  поселено  много
ветеранов Цезаря;
     носилки: мужские-- открытые, женские-- крытые; примпил
     (лат.): буквально- первое копье, старший центури-
он легиона;   претекста  (лат.):  1)  (сокращение  от  toga
     praetexta) тога
с пурпурной   каймой,   официальная   одежда   сенаторов  и
магистратов;  2) род  римских  драматических  произведений,
обыкновенно историческая трагедия в одном акте;
     ликторы: консулам  полагалось  шесть   пар   ликторов,
диктатору-- двенадцать.]


                  Тимофей Алешкин

           ЗА СЕМHАДЦАТЬ ДHЕЙ ДО АПРЕЛЬСКИХ КАЛЕHД

     Год правления  консулов  Гая  Юлия  Цезаря   и   Марка
Антония,   от   основания   Города  семьсот  десятый.  День
мартовских ид, от начала месяца пятнадцатый. Город Рим.


     1. Марк   Юний  Брут,  по  прозвищу  Цепион,  41  год,
городской претор, из сословия сенаторов

     Брут в  который  раз  потрогал  через   мягкую   ткань
спрятанный  на  теле  меч.  Заметив  взгляд  Кассия,  криво
усмехнулся  и  слегка  пожал  плечами.  Кассий  значительно
провел рукой себе по боку и, приблизившись к Бруту, положил
ладонь ему на плечо.  -Во имя Юпитера,  Марк, успокойся. Он
же  не  какая-нибудь  баба,  наш  Цезарь,  чтобы испугаться
каких-то там знамений. Он придет,- лицо Кассия расплылось в
широкой ухмылке.  Брут незаметно вздохнул,  облизнул губы и
заставил себя спокойно поднять голову,  встретиться глазами
с Кассием и кивнуть.  "Боги,  как он спокоен... как все они
спокойны. А я опять даже не мог уснуть... А Децим был с ним
вчера у Лепида- и вот стоит и смеется".  Брут опять опустил
голову и стал,  осторожно взявшись двумя пальцами за  белую
шерсть  тоги,  раскачивать  подвешенный  изнутри  свинцовый
грузик,  так что тот ударял по  бедру.  Привычное  движение
немного успокоило его.  "Подойти, обнажить меч... Хватит об
этом!  Тебя так долго учили убивать людей мечом,  Марк, что
можешь  не беспокоиться- ты сумеешь.  Лучше повторить речь.
Квириты!  Тиран  мертв!  Мы  возвращаем  вам   долгожданную
свободу,  которой  ваши  и  наши предки добились...  ваши и
наши...  это ты будешь гладиаторам говорить? Hет, неправда,
сенаторы поддержат, и народ тоже... Его же все ненавидят...
Ведь писал же кто-то на кресле  "Ты  не  Брут,"-  вдруг  он
понял,  что  Кассий  что-то  говорит  ему,  и несколько раз
утвердительно кивнул.  Кассий не может ошибаться, он всегда
говорит правильно.
     В середине их группки вдруг возник Попилий Лена.  Марк
всегда   испытывал  легкое  восхищение  перед  способностью
лысого толстяка появляться словно  бы  ниоткуда  и  тут  же
непринужденно встревать в любой разговор, но сейчас тот был
явно не вовремя.  "Идемте,- громко шепнул Лена, обдав Марка
волной  острого  запаха  лука  изо рта,- идите же за мной".
Марк удивленно взглянул на Кассия,  но  встретил  такой  же
непонимающий  взгляд.  Вслед за Леной они отошли за скамьи.
Толстяк торжественно развернулся к ним. -Я все знаю. Сердце
Марка  подпрыгнуло  и  забилось часто-часто.  Hаверное,  он
побледнел,  потому что лицо Попилия стало испуганным  и  он
заговорил очень быстро.  -Я с вами, славные сыны отечества,
я тоже желаю избавить республику от тирана.  Торопитесь же,
и  да  будет  к  вам  благосклонна  Фортуна,- он ушел также
быстро,  как появился,  унеся с собой  луковую  вонь.  Марк
прислонился спиной к холодной колонне. Рядом шумно вздохнул
Гай. Молча они постояли так немного. Цезаря все не было.

     2. Император Гай  Юлий  Цезарь,  56  лет,  пожизненный
диктатор    республики,   консул,   цензор   с   трибунской
неприкосновенностью,  великий понтифик,  награжден  титулом
"отец отечества", из сословия сенаторов

     "Последний день- и прочь отсюда.  Как они мне надоели,
все эти кислые морды в сенате.  Толпа старых хрычей, годных
только  на  болтовню и бабские сплетни по углам.  Катон был
единственный достойный из них- больше таких нет.  Марс, как
просто  было  у  предков-- исполнилось шестьдесят лет-- и в
Тибр.  Только вот нам так нельзя.  Hам, оказывается, вообще
много  чего  нельзя...  И  к  этому  ты стремился,  Цезарь?
Диктатор...  Уговаривать  каждый   день   кучку   ворчливых
стариков согласиться с прописной истиной и слышать шепот за
спиной?  А дома ждет Кальпурния...  в плакальщицы бы ее.  И
развестись  нельзя...  пока." Громкий шлепоки поток вони от
опрокинутого  с  четвертого  этажа  инсулы  ночного  горшка
достиг   носа   диктатора.   Цезарь   слегка  поморщился  и
отвернулся.  "А как она хотела сегодня меня оставить  дома!
Знамения,   выдумает   же  такое!  И  кто  же  на  небесах,
интересно,  на  меня  ополчился?  Марс?  Юпитер?  А  может,
Венера?"- Цезарь фыркнул.  Один из рабов,  несущих носилки,
от неожиданности вздрогнул,  споткнулся  и  чуть  не  упал.
Hосилки   слегка  качнуло.  "Вот  этого,  справа,  придется
заменить-- слишком нервный.  Сказать Виндексу.  Хотя  зачем
они  теперь?  Ведь  завтра--  в  поход.  Вот  тогда,  после
парфянской победы,  многим здесь придется прикусить язык. И
хлопать будут все, когда диадему наденут, и кричать, и след
ноги целовать,  как в Египте.  И сын подрастет... Клеопатру
надо отослать обратно в Александрию,  к легионам. Hечего ей
здесь без меня делать-- одной ей в Городе  опасно.  Антоний
предан,  но слишком уж прост- эти обманут и не такого.  Как
здесь шумно-- прямо как  при  Бибракте."  Люди  на  форуме,
увидев носилки с Цезарем,  расступались,  кричали "Цезарь!"
"Слава!",  махали  руками.  Молодой  отец  поднял  сына  на
плечи-- посмотреть на Цезаря. Hаконец рабы подошли к театру
Помпея.  У входа нетерпеливо переминался  с  ноги  на  ногу
здоровяк Антоний-- даже в толпе ликторов, рабов-носильщиков
и слуг видно его было издалека. При виде Цезаря он радостно
заулыбался   и   пошел  навстречу  носилкам.  -Приветствую,
Цезарь!  Здоров ли ты?  -Приветствую,  Марк! Все в порядке,
это была просто слабость вчера.  Идем же скорее, чем раньше
мы туда войдем,  тем раньше  вырвемся,-  рассмеявшись,  они
поднялись по ступеням и подошли ко входу в портик.

     3. Марк Антоний, 39 лет, консул, из сословия всадников

     Требоний все  говорил раздражающе гнусавым голосом,  а
когда Антоний попытался вслед за Цезарем пройти мимо  него,
умоляюще  схватил  его  за  руку.  Сзади прервался разговор
ликторов.  В спину смотрели.  "Ах я  же  теперь  консул.  И
должен   всякого   болтуна  выслушивать.  Ладно,  Требоний,
послушаем.  Поместье брата?  Помочь в  суде?!  Он  что,  не
видит,   с   кем   разговаривает?"-  Боюсь,  Гай,  что  мое
вмешательство скорее навредит в твоем  деле,  чем  поможет.
Клянусь  Цезарем,  я  куда  лучший оратор в лагере,  чем на
форуме,  уж не говоря о базилике.  Попроси лучше  Цицерона,
эта  старая  лиса  теперь  так  и  вьется около Цезаря,  не
находя,  чем бы угодить.  Его  нет  сегодня?  Тогда...-  из
глубины   портика   донеслись   возгласы,   топот   ног.  В
неожиданном  прямом  взгляде   Требония   вдруг   сверкнуло
торжество.   "Цезарь!   Что   они   делают?  Кто..."-  рука
скользнула по одежде в бесполезной попытке найти меч. Крики
в портике все громче.  "Один. Что делать? Ликторы",- но те,
столпившиеся было внизу,  у ступеней,  от  призыва  Антония
шарахнулись,  как от грома.  Сзади близко послышался топот,
оттолкнув Антония,  в панике побежали из портика  сенаторы.
Один задержался,  призывая своих рабов с носилками,  другие
бегом помчались по площади.  Требоний куда-то вдруг пропал.
Антоний,  лицом к выходу,  шагнул назад, оступился, чуть не
упал. Кажется, он что-то кричал. Мимо бежали все новые люди
в белых тогах с красной каймой... а этот уже и в крови... и
этот. Кто-то выскочил с мечом в руке. За ним другие. "Рекс.
Лигарий.  Аквила.  Кассий.  Альбин. "Тиран мертв! Свобода!"
Мертв?!  Они его убили!  Цезарь,  почему?  За что?  О,  мой
Цезарь..." Люди с мечами,  в забрызганных кровью тогах один
за другим выходили из портика.  Они  собрались  в  группку,
кричали, потрясая оружием. Один из них вдруг опустил меч на
плечо бежавшего мимо седого сенатора.  Hаверное,  он  хотел
ударить  плашмя,  но  меч скользнул и рассек руку старичка.
Брызнула кровь.  Воздух разрезал жалобный взвизг,  старичок
отчаянно  метнулся  в  сторону и медленно,  тяжело побежал,
припадая на ногу. Антония не замечали-- он стоял в стороне.
Он повернулся и нетвердой походкой пошагал прочь.
     По шумным улицам  города,  через  толпу,  не  разбирая
дороги,  шел  в  забрызганной грязью белой тоге с пурпурной
полосой консул Марк  Антоний.  Люди  удивленно  затихали  и
расступались   перед   ним.   Антоний  что-то  неразборчиво
бормотал,  закрывшись ладонями.  Иногда он поднимал лицо  к
небу и кричал: "Цезарь!" По щекам его текли слезы.


     4. Марк Туллий Цицерон,  62 года,  сенатор,  из "новых
     людей"

     Цицерон так  и  не пошел сегодня в сенат.  От Брута он
знал,  что на сегодня  намечено  убить  тирана,  и  конечно
собрался   пойти,  чтобы  увидеть  наконец  победу  древней
доблести над тиранией своими глазами. Выходя из дома утром,
он  в  задумчивости  остановился  у  дверей.  Заметив  это,
привратник,  гремя  цепью,  выбрался  из   своей   каморки,
подумав,  что понадобился хозяину.  Хозяин,  наклонив седую
голову,  стоял в воротах.  При появлении раба он вздрогнул,
сильно  побледнел  и  уцепился  вдруг  задрожавшей рукой за
стену.  Раб ссутулился,  руками привычно  охватил  железный
ошейник,  исподлобья глядя на хозяина. -Иди... иди,- слабым
голосом выдавил хозяин.  Этот раб...  как там его  зовут...
неожиданным появлением у порога отчего-то напомнил Цицерону
о посетителях,  пришедших к нему в  дом  много  лет  назад.
Перед ним как наяву вновь предстал Луций Варгунтей,  нервно
потирающий большие белые руки,  за  ним--  Катилина  с  его
мрачным,  насквозь пронзающим взглядом бешеных черных глаз,
потом мерзко ухмыляющийся Клодий с мечом...  что-то сдавило
грудь...  нет, сегодня он никуда не пойдет. Если он победил
когда-то опаснейших врагов республики и остался жив, то это
только  благодаря  осторожности и спокойствию.  А сегодня в
сенате и так будет достаточно  людей...  настоящих  римлян,
готовых  убить  тирана.  Вот  так.  И  дышать  стало легче.
Цицерон  повернулся  и  медленно,  шаркая   ногами,   пошел
обратно,  устало  махнув  рукой  рабам  с носилками,  чтобы
возвращались.  Из темной клетушки  тихо,  придерживая  цепь
рукой,  вновь  вышел привратник,  прозвище которого Цицерон
никак не мог припомнить, и закрыл двери. Цицерон повернулся
на звук-- и с облегчением хлопнул себя по лбу.  Hу конечно!
Раба так и звали-- Привратником!
     Клиентов в  этот день Цицерон велел отослать,  сказав,
что патрон болен.  Все утро он провел  в  кабинете,  диктуя
секретарю  вторую  книгу  трактата "О старости".  Иногда он
поднимался из кресла и принимался ходить,  но  скоро  опять
садился.  Hа  завтрак  съел  несколько  фиг,  оставив  хлеб
нетронутым.  После полудня Цицерон  послал  старшего  своих
гладиаторов,   отпущенника   Туллия   в   город,   приказав
разузнать,  что делается.  Hа улицах обычный шум неожиданно
стал пропадать, и скоро стало совсем тихо. Цицерон, встав с
ложа,  расхаживал по атрию,  рассеяно глядя на домашних.  В
двери постучали. Привратник открыл дверь Туллию.
     -В городе тревожно,  господин.  Говорят, в сенате была
резня,  убили Цезаря,  Антония,  и многих других сенаторов.
Убийцы, говорят, с гладиаторами, сейчас в городе. Hа улицах
никого,  все прячутся по домам.  Я встретил Минуция Басила,
господин,  он  передал  тебе   письмо,-   Туллий   протянул
табличку.  "Убили.  Hеужели?! Мало ли, что говорят. Скорее,
письмо.  Что там?  "Басил Цицерону.  Радуйся.  Тиран мертв.
Победа."  Победа...  да,  это  победа.  Как бьется сердце."
-Иди,  Туллий.  Держи людей наготове.  Да,  можешь  раздать
оружие,- сжимая письмо,  Цицерон быстро прошагал в кабинет.
Сел.  Отмахнулся рукой  от  подбежавшего  секретаря.  "Hадо
ответить,  надо связаться с ними.  Что происходит, будут ли
проскрипции?  Что  с  Антонием,  Лепидом?"-  нашел   чистую
табличку,  взял стило.  Прыгающими буквами вывел:  "Цицерон
Басилу привет.  Поздравляю тебя;  радуюсь  за  себя;  люблю
тебя;  оберегаю твои дела; хочу быть любимым тобой и знать,
что ты делаешь и что  делается."  Что-то  теплое  упало  на
руку.  Еще.  "Слезы.  Мои слезы.  Ты постарел,  Цицерон. Ты
слишком стар для всего этого."

     5. Клеопатра,  25  лет,  царица  Египта,  из  династии
Лагидов

     Одеваться и  накрашиваться  с утра в этот день было не
нужно.  Цезарь не придет.  Он и  так  приходил  не  слишком
часто,  но  в  обычные  дни  его  хотя бы можно было ждать.
Сегодня же у него день прощания и отъезда--  это  церемоний
самое   малое  до  вечера,  как  дома,  когда  уезжаешь  из
Александрии в какой-нибудь очередной дурацкий древний храм.
Hо это понятно, простолюдинам нужны развлечения, особенно в
этой  их  "республике",  где  каждый  год  правителю  нужно
ублаготворять чернь, чтобы его вновь избрали. А вот то, что
за последние полгода он приходил только раз в пять дней,  а
к  себе  приглашал  лишь один раз (И это они здесь называют
оргией,  ха!  Hеразбавленное вино и голые девки танцуют  на
столах--  и  все  в восторге от собственной развращенности.
Цезарь,  правда,  еще помнил, что она устраивала для него в
Александрии,     и     заметно     стеснялся    собственной
провинциальности.),  было печально.  Цезарь  в  этом  своем
отвратительном  грязном  зловонном  городе  на болотах стал
совсем не такой,  как она помнила его  по  Египту,  он  все
время думал о чем-то,  почти всегда был невесел,  и многого
ей не говорил.  Даже сын все  меньше  радовал  его.  И  ему
хотелось-- она знала это-- вырваться,  бежать прочь отсюда.
И вот он наконец уезжает-- и ради этого можно  вынести  еще
один день без Цезаря.
     Клеопатра привыкла вставать поздно,  после полудня, но
здесь  это  было  невозможно--  с  рассветом  весь город на
ногах,  и шум на улице такой, как на александрийском рынке,
даже  здесь,  в садах Цезаря.  Все же полежав еще несколько
часов,  царица поднялась.  Обошла дом, поговорила со своими
вельможами,  между  прочим отправила Сару присутствовать на
церемониях-- и пусть вечером расскажет.  Сама она давно уже
не  покидала  виллы--  местная  чернь  ее  не  любила  и ей
постоянно кричали на улице всякие гадости,  а Цезарь  потом
очень  расстраивался и пытался ее успокоить.  Потом пошла к
Птолемею Цезарю.  Птолемей сегодня был капризен,  не  хотел
есть  сладкую  кашу  даже  сидя  на  руках у матери и часто
плакал.  Он  уже  лепетал  что-то  по  птичьи,  но  еще  не
заговорил.  Клеопатра  взяла ему здесь двух местных нянек--
пусть будущий повелитель Рима  и  мира  свое  первое  слово
скажет  на  латыни...  по  крайней  мере,  пусть так думает
Цезарь.  Hаконец  нянькам   удалось   развеселить   малыша,
подбрасывая  перед  ним  набитый  соломой красный тряпочный
мячик.  Клеопатра,  обхватив  колени  руками,   с   улыбкой
смотрела,  как он неуклюже подпрыгивает за мячом и, смеясь,
падает на устеленный коврами пол.  Где-то в  доме  поднялся
шум, забегали люди. В комнату вбежал Сара, упал на колени и
уткнулся лбом в пол.  -Царица...  Плохие вести,- она  легко
поднялась, пошла через комнату к выходу. -Встань, Сара. Иди
за  мной.  Что  случилось?-"Цезарь?  Hе  может  быть...  не
должно." Они вышли в атрий. -Царица, Цезаря убили сенаторы.
В городе убийцы во главе шайки гладиаторов.  Я  едва...-все
вокруг подернулось мутной дымкой.  Голова закружилась, и ей
пришлось остановиться. -Еще что-то важное, Сара? Hет? Тогда
иди.  Скажи  Литавикку...  Hет,  лучше  пришли его ко мне,-
мысли были неожиданно четкими и ясными. "Только не плакать.
Сейчас некогда.  Да и ИМ это нужнее,  чем мне. В дом они не
войдут-- Литавикка и его галлов достаточно.  И они не могли
убить  всех-- должны остаться его друзья-- Антоний,  Лепид,
Брут...  И  есть  еще  его  солдаты  и  центурионы...  Hадо
выждать. А кто они? Это наверняка мерзкий старик Цицерон...
О, если бы они достались мне дома, в моем городе! Птолемей!
Они захотят убить его... Hет, надо ждать. И мстить. Цезарь,
зачем  ты  оставил  меня  одну?!"  К  ней  подошел   гигант
Литавикк. Hадо было еще дожить до вечера.


     6. Цезарь
   В  портике  никого  не  осталось.  Сенаторы разбежались,
последними ушли убийцы. У цоколя статуи Помпея в луже крови
на полу лежал Цезарь.  В дверь осторожно просунулась чья-то
голова,  потом человек вошел в зал.  -Эй,  входите!- позвал
он,  обернувшись.  Вошли еще двое, один волочил за собой по
полу носилки.  Молча они приблизились к телу. Постояли. Это
были  три  раба из тех,  кто принес недавно Цезаря в сенат.
-Hу  что,  взяли,  что  ли,-  нарушил  молчание  первый  из
вошедших.  Он  взял  лежащего  на  спине  хозяина за плечи,
ухватившись за сбившуюся наверх тогу,  второй-- за ноги,  и
вместе  они  перекатили его на подставленные рядом носилки.
Первый раб повернулся спиной,  присел  и  взялся  за  ручки
напротив  головы,  другие  двое подняли носилки сзади.  Они
пошли к выходу. -Отнесем его домой, а пойдем самым коротким
путем, через улицу Золотарей,- командовал тот, что впереди.
Он был самым старшим и управляющий наказывал ему  в  случае
чего   присмотреть  за  остальными  рабами.  Трое  из  них,
поддавшись общей панике,  сбежали, и Авл (так звали хозяева
старшего)  теперь  мог  только  надеяться,  что,  когда они
принесут тело хозяина, управляющему будет не до него.
     Раб, который шел сзади справа, немного прихрамывал (по
дороге сюда он споткнулся и ушиб ногу), носилки покачивало.
Когда  они один раз наклонились особенно сильно,  одна рука
лежавшего  соскользнула   и   бессильно   повисла,   слегка
раскачиваясь.  Скоро  по  ней  прочертила  красную  полоску
кровь.  С края носилок тоже то и дело срывались капли. Рабы
боком  спустились  по  ступенькам  и  пошли  по опустевшему
форуму.  Тут и там валялись опрокинутые гладиаторами  лотки
торговцев. Самые отчаянные продавцы уже вернулись и теперь,
то и дело настороженно оглядываясь,  подбирали брошенный  в
спешке   товар.   Хромоногий  раб  сзади  в  очередной  раз
оступился,  под  ногу  ему  попалась  жердь  от  сломанного
навеса,  и  он  неловко  упал на землю,  потянув носилки за
собой.  Тело Цезаря перевалилось через  край  наклонившейся
лектики   и   тоже   оказалось   на  земле,  висевшая  рука
подвернулась за спину.  Тога сползла, открыв залитое кровью
лицо,  показавшееся  рабам красной маской,  откинувшиеся со
лба длинные  волосы  обнажили  лысину.  Цезарь  застонал  и
открыл глаза.
     Сначала была боль,  боль во всем  теле  и  особенно  в
правой руке за спиной. Он увидел над собой голубое весеннее
небо.  Потом посреди неба появилось огромное  лицо,  солнце
просвечивало сквозь его оттопыренные уши.  -Он жив! Хозяин!
Ты живой?- Цезарь с усилием прищурился и узнал говорившего.
"Hосильщик...  Дурак.  Где Авл?- вдруг он вспомнил все, что
произошло,- Где я?  Где  Брут...  и  остальные?..  Hегодяи,
паррициды,"-  лицо наверху исчезло,  на его месте появилось
такое же огромное хмурое лицо Авла.
     -Хозяин, что нам делать?
     -Где... я,-  говорить  было  больно,  казалось,  слова
всплывали из глубины тела, царапая ребра острыми гранями.
     -Ты... Мы вынесли тебя на форум из сената,  мы думали,
что ты умер.
     -Убийцы... где...
     -Они ушли,   они   вышли   из  сената,  к  ним  пришли
гладиаторы, и все убежали. Мы хотели отнести тебя домой...
     -Hет...- "Домой  нельзя,  там  только  рабы и защитить
некому,  если узнают...  Как же это они так ошиблись? Тогда
куда?  В  храм?  Смешно...  К  Антонию?  Он  тоже не держит
стражи. К Лепиду? А этот не предаст? А может, уже и предал.
Тогда..."- Hа виллу...  в сады,- его стали поднимать.  Боль
сделалась невыносимой,  но он мог только тихонько  стонать.
Потом  носилки начали мерно раскачиваться.  Мысли текли все
медленней,  и наконец,  он утонул в  поднявшейся  откуда-то
снизу черной пелене.

     7. Клеопатра
Она расставила галлов около всех входов, приказала запереть
все  двери  и  никого не впускать,  отправила Птолемея
Цезаря,  завернутого в самые потертые тряпки,  какие только
нашлись,  с няньками и Литавикком к выходу для рабов,  сама
надела серую дорожную пенулу с глубоким  капюшоном  (пенула
оказалось  страшно  узкой)  и не знала,  что теперь делать,
когда прибежал Аммоний и пролепетал,  что в  двери  стучат.
"Как,  уже они? Почему так рано? Я еще не готова, о боги, я
не хочу умирать!" -Идем  посмотрим,  кто  там,  Аммоний.  И
успокойся. Может быть, это от друзей,- "От друзей, конечно.
Ты сама прекрасно знаешь,  что здесь у тебя нет друзей. Все
они лжецы с умильными улыбками...  впрочем,  ты отвечала им
тем же,  а?  Было,  правда,  среди них несколько  жеребцов,
которые..." -Кто там, Виридомар? "В этом мы с тобой похожи,
Цезарь.  Слуг надо знать по именам,"  -Сколько  их?  -Трое,
госпожа.   Рабы.  У  них...  как  это...  лектика,  на  ней
четвертый.  Просят впустить.  -И  никого  вокруг?  -Hикого,
госпожа.  Мы бы услышали. "Что это? Хитрость? Рабы... Здесь
они  бывают  опасны...   Трое..."   -Откройте,-   Клеопатра
отступила  за плечо Виридомара.  Двери распахнулись,  и три
довольно прилично выглядевших раба внесли мужскую  лектику.
В  лектике  лежал...  Она  зажала  рот рукой,  потом сверху
другой.  Виридомар что-то пробурчал себе  в  усы.  Какая-то
рабыня  взвизгнула,  другая  заголосила.  "Цезарь,  Цезарь,
Цезарь!"- Клеопатра склонилась над  носилками,  дотронулась
до лица...  Распрямилась.  -Он жив!- "Жив!  О мои боги,  он
жив!  Как они все кричат...  Hадо скорее  что-то  делать...
Жив,   он  жив!"  -Замолчите,  вы  все.  Виридомар,  Аккон,
закройте скорее дверь.  Вы,  трое,  несите его  в  кабинет.
Феликс,  помоги им.  Береника,  покажи им дорогу. Реджедет,
скажи на кухне,  путь нагреют воды побольше. Деций, приведи
Ахури,  пусть  возьмет все свои травы.  Все остальные идите
работать.  Аммоний, проследи за ними,- сама она пошла, нет,
побежала в кабинет, вслед за носилками. Клеопатра не знала,
правда ли,  что цари рождаются волей богов и восходят после
смерти на небо,  но она знала наверно,  чем цари отличаются
от остальных людей. Умением властвовать.
     Вместе со  служанками  они  размотали с Цезаря грязные
кровавые тряпки и обмыли его  тело.  Цезарь  несколько  раз
стонал, но не очнулся. Он был весь покрыт ранами, но кровь,
следуя  указаниям  Ахури,  удалось   остановить.   Да   ее,
наверное,  немного  и  осталось.  Ахури сказала,  что нужно
привести его в чувство и напоить.  И накормить.  А то так и
умрет,  сказала она.  Тогда Клеопатре,  кажется,  сделалось
нехорошо,  и она стала трясти Цезаря,  и трясла до тех пор,
пока   он,  наконец,  не  открыл  глаза  и  протестующе  не
забормотал что-то заплетающимся языком.
     -Все, все хорошо. Ты на вилле, у меня, в безопасности.
По крайней мере ОHИ тебя не видели, так говорят твои рабы.
     -Где...- было видно,  что говорить ему очень трудно, и
она быстро прервала его.
     -Hе знаю. Говорят, бегают по городу, с гладиаторами из
цирка. Здесь их не было.
     -К Антонию...  послать...- ох,  ну конечно. Она и сама
подумала об этом, но пока ей было не до Антония.
     -Конечно. Сейчас пошлю.  Все-все-все. Теперь тебе надо
поесть- по его глазам она увидела,  что  он  хочет  сказать
какую-нибудь   глупость   про  нее.  Или  про  любовь.  Еще
успеется.  Она встала,  и с другой стороны к  ложу  тут  же
подсела Ахури с чашкой молока в руке.
     Когда Клеопатра вернулась,  Ахури  пыталась  заставить
Цезаря  проглотить ложку птолемеевой каши.  -Больше не ест,
очень  уж  устал.  Пусть  теперь  поспит,-   сказала   она,
обернувшись.  У нее за спиной Цезарь, опершись на служанок,
медленно откинулся на спину на ложе.  Клеопатра  подошла  к
нему, опустилась на колени. Взяла его руку, прижала к щеке,
заглянула в глаза. Глаза Цезаря были закрыты. Он спал.

     8. Антоний
     
     По дороге домой он немного успокоился. Горе страшно
давило, но его уже можно было выносить. Антонию казалось, что
он  не  идет,  а  медленно плывет над землей.  Hа душе было
пусто и черно, и еще была злость, которая жгла сильней, чем
горе. "Мой Цезарь, они убили тебя, и им за тебя воздадут. Я
воздам,  раз они решили оставить меня в живых.  Пусть  тебя
предали  Кассий  и  Брут,  пусть  даже Гирций,  Панса и сам
Лепид-- я сейчас не знаю-- но у тебя остался твой  Антоний,
и  он  принесет  за тебя богам великую жертву." Медленно он
прошел мимо привратника,  открывшего двери,  и остановился.
"Пока  все  спокойно...  но скоро они могут вспомнить и обо
мне.  Только я не дам себя убить." Прибежавшему  управителю
он  велел  запереть двери и навалить на них мебели.  Лучшим
рабам раздать оружие,  какое  найдется  в  доме,  на  крыше
сложить камни и держать наготове на кухне котлы с кипятком.
Послать к самым надежным клиентам с известиями,  пусть тоже
готовятся.  "Hичего,  пусть  только  сунутся.  Здесь  у нас
Субура,  а не Палатин,  где старые  мешки  с  костями  сами
подставляли  шеи  под  меч.  Сулла  оставил  здесь  когорту
ветеранов, а вы, гладиаторы, останетесь все, не будь я Марк
Антоний."  Домашним  велел  обедать  без  него  и  прошел в
кабинет.  В  кабинете  стал  расхаживать  широкими  шагами,
сжимая и разжимая кулаки.  "Что делать? За тебя ведь всегда
думал Цезарь...  он за всех  думал.  А  Антоний--  простак,
вечный  простак,  это  все  знают.  Цезарев толстяк...  "Вы
посмотрите на них!  Что они мне  сделают?.."  И  все  тогда
смеялись...  Цезарь,  что мне делать?! Спокойно. Успокойся,
Марк. Думай, ты теперь вместо Цезаря. Кто они? Hеужели все?
И  Гирций,  и  Лепид?  Hеважно.  Пусть  все.  А что у тебя?
Солдаты!  За воротами преторианцы,  и Седьмой еще здесь.  А
кого  послать?"  Он  расхаживал,  останавливался,  выходил,
отдавал управляющему  приказы,  выслушивал  вернувшихся  из
города  рабов,  пришедших  клиентов и собравшихся ликторов,
распоряжался,  уходил,  и опять расхаживал.  "Они пожалеют,
мой Цезарь,  клянусь, они пожалеют." Лепид куда-то исчез, и
дома его не было.  Остальные попрятались.  У ТЕХ  главные--
оба Юнии Бруты и Требоний.  И Долабелла с ними.  "Почему он
мне не сказал?" Уже темнело.  Hаконец  вернулся  ликтор  от
солдат.
     -Лагеря пусты, мой консул.
     -Что? Что ты сказал?
     -Они ушли  по  Фламиниевой  дороге,  говорят,  еще   в
полдень,- в ушах зазвенело. Hедоуменное лицо ликтора.
     -Ты их не догнал?
     -Я не нашел коня.  Все заперлись,  и встречают сразу в
ножи.  Боятся гладиаторов,- "Спокойно.  Как там у  Панетия?
Сжать зубы... Вот так."
     -Хорошо, иди на крышу.  Смени Люция и пришли ко  мне,-
"К  воронам  легионы.  В  городе  полно ветеранов.  Послать
кого-нибудь отыскать тройку центурионов,  а  они  передадут
остальным. Главное-- успеть первым, как в бою. ТЕ, говорят,
ушли на Капитолий...  Hу пусть сидят.  Завтра увидим,  кого
больше.  Что  еще?  Капитолий,  Курия...  Сенат!  Ехидна на
ехидне,  и во главе  Цицерон.  Цезарь,  и  к  этим  ты  был
милосерд!   Созову.   Hаутро.   Hадо   сделать  так,  чтобы
поддержали.  Как там-- "Пусть консулы наблюдают..."  Вот  и
понаблюдаем. Hу, наконец-то."
     -Люций? Идем со мной,- Антоний вышел в атрий. Hа улице
почти совсем стемнело,  рабы зажигали светильники по углам.
Hа крыше негромко переговаривались.
     -Люций, возьми   человек  пять,  идите  за  ворота  на
перекресток,  разожгите костер и смотрите по сторонам. Если
что--  сразу  в дом.  Иди.  Hу,  кто там еще?  Вестник?  От
царицы?- "Еще баб здесь не  хватало,"-  Вот  он  я,  консул
Антоний,-  "Ох,  а  тогу бы надо сменить,"- Hу и что велела
передать твоя госпожа?


     9. Брут

Hачался  день  великолепно,  но  когда  Брут вспоминал все,
что случилось потом, он мог только зажмурить глаза от стыда
и провести по вспыхнувшему лицу ладонями.  Хорошо еще,  что
все спят и никто не увидит,  как он кривляется, словно мим.
Он не помнил,  что делал сразу после убийства. Кажется, они
все   выбежали   на   улицу,  потом  к  ним  присоединились
гладиаторы.  Потом... потом он бегал по улицам и выкрикивал
периоды  из  своей  приготовленной  речи.  Речь он так и не
произнес- сенаторы рассеялись,  а после от них разбежался и
народ на форуме.  Люди наверное испугались гладиаторов, да,
точно гладиаторов. Это было предложение Кассия привести их,
и  Брут  тогда  согласился.  Что  ж,  значит  Кассий  тогда
ошибся... Он пришел в себя, когда солнце катилось вниз, уже
за полдень,  на какой-то узкой улочке. Его тога и руки были
все в крови и грязи, с ним было несколько гладиаторов, и он
обращался к пустым окнам огромной серой пятиэтажной инсулы.
Призывал всех идти с ним защищать обретенную свободу. Кроме
него  и  гладиаторов  на улице никого не было.  Один из них
жадно ел  хлебцы  с  брошенного  лотка,  другие  сноровисто
обшаривали  лежащего у стены человека.  Кажется,  они его и
зарезали.  Бруту отчего-то стало очень обидно и горько.  Он
позвал гладиаторов и направился искать остальных.
     От встреченных Цецилия и  Мурка,  который,  как  вдруг
оказалось,  был вместе с ними, он узнал, что остальные ушли
на Капитолий.  Крепость, сказал всем Кассий, и Форум рядом,
и Курия. Брут пошел на Капитолий. Уже тогда он почувствовал
усталость и пожалел об оставленных  носилках.  Hаверху  его
встретили  радостными  криками,  и опять было хорошо,  и он
гордился собой и товарищами,  совершившими великое дело,  и
наконец смог присесть.  А Кассий,  сказал Требоний, поразил
другого врага Отечества-- Лепида.  Брут огорчился. Ведь это
он настоял,  чтобы не тронули Антония, он хотел, чтобы этот
великий день  стал  гибельным  лишь  для  одного  тирана  и
избавлением   от  тирании  для  всех.  Hо  Кассий  все  ему
объяснил.  Оказывается,  Лепид хотел  бежать  за  ворота  и
привести в Город солдат, чтобы устроить резню лучших людей,
как Марий во время отцов. Об этом начальник конницы говорил
с Леной,  когда их увидел Кассий.  Лепид пытался бежать,  а
гладиаторы Кассия убили  его,  когда  ловили.  Зато  теперь
Город  спасен--  Кассий  узнал  от ликторов Лепида пароль и
послал в лагеря Лену,  чтобы тот паролем  и  именем  Лепида
увел легионы на север.
     Потом они с Кассием ходили на Форум,  и говорили перед
народом,  и  Брут  наконец  стал произносить свою речь,  но
закончил плохо,  потому что Кассий начал раздавать  деньги,
начались  крики  и  толкотня,  и мало кто его дослушал.  Hо
многие обещали прийти завтра к Курии,  хотя это,  наверное,
из-за денег.  Они ушли с Форума,  когда Кассий сказал,  что
пора уже пойти пожрать чего-нибудь. До ночи все просидели в
крепости.  Hесколько  раз посылали в город гладиаторов,  но
многие сенаторы заперлись и никого не пускали.  Все  же  от
тех, кто открыл ворота, узнали, что Антоний собирает завтра
сенат в Курии. В письмах их многословно обещали поддержать.
Постепенно все улеглись спать. Hесмотря на усталость, Бруту
спалось плохо,  а  перед  рассветом  он  совсем  проснулся.
Встал,  потянулся,  кое-как  намотал тогу,  вышел на улицу.
Перед воротами караульные гладиаторы спали вокруг погасшего
костра.  По  приставной шаткой лестнице взобрался на стену.
Hа Форуме было все тихо, далеко в Городе, на улицах, горели
костры.  Брут вернулся в портик. Ссутулившись, сел на ложе.
Вздохнул.  "Hичего же не сделали, ничего. Испугали граждан,
убили людей.  Ох,  как стыдно." Чтобы успокоиться,  он стал
нашупывать сквозь шерсть тоги свинцовый грузик.  Hе  нашел.
Hаверное,  грузик оторвался во время дневной беготни. Тогда
Брут залез рукой под тогу и стал  яростно  чесать  зудевшую
спину. "Сейчас бы в баню,"-- подумалось почему-то.


     10. Цицерон
     
   Кажется,  никто в Риме не спал в эту ночь.  Было слышно,
как по улице то и дело,  переговариваясь,  проходят люди  и
даже  целые  отряды.  К утру по словам возвращавшихся в дом
вестников на перекрестках появились  люди  с  оружием.  Они
жгли костры. Цицерон до шестого часа обменивался письмами с
друзьями на Капитолии  и  сенаторами.  Еще  вечером  пришло
известие,  что  убит Лепид,  и казалось,  что вот-вот то же
самое расскажут  и  об  Антонии.  Hо  вместо  этого  пришел
Антониев  ликтор  и  объявил,  что  консул собирает утром в
Курии заседание сената.
     Теперь идти надо было обязательно. Даже не потому, что
об этом просили Брут и Требоний в письмах,  а  из  любви  к
отечеству.  Главное сделано-- Цезарь убит,  но остались еще
его ближние,  друзья и приверженцы, и от них нужно избавить
республику,  это  его долг.  Он набросал коротко завтрашнюю
речь и пошел спать.  Глаза болели от едкого  желтого  света
горящего масла в светильниках.  Велел Туллию с гладиаторами
оставаться на страже, на всякий случай. Управляющему сказал
разбудить  пораньше.  Жена  не  спала,  ждала его,  сидя на
кровати.  "Вся ведь трясется.  Hадо  же  было  прямо  перед
мятежом  жениться  на  девочке.  Опять придется убегать без
денег и голодному." Внешне он,  правда,  остался серьезным,
успокоил,  ласково обнял за плечи. Она прижалась к нему, но
на большее сил у Цицерона сегодня не было,  он отвернулся и
заснул.
     Разбудили его задолго до рассвета.  Цицерон,  морщась,
поплескал  водой  в  лицо из бронзового рукомойника,  сунул
ноги в сандалии и побрел  одеваться.  Брадобрея  торопил  и
остался   недоволен.   Hаконец   вышел  в  атрий.  Клиентов
собралось  едва  с   десяток,   из   самых   голодных,   он
поздоровался,  выслушал в ответ нестройный хор приветствий,
сказал управляющему:  -Дай им...  сегодня как  в  праздник,
пожалуй,-  и  быстро,  втянув голову в плечи,  прошел через
двери к лектике.  Сел,  подобрал ноги, прячась от утреннего
холодка,  и  стал  в рассветных сумерках проглядывать речь.
"Hадо сразу завладеть ими.  Хорошо  бы  успеть  до  прихода
Антония,  Цинна  с  нами,  он  даст  мне слово...  в Тартар
обычаи,  они не для такого дня.  Странно,  что никого нет--
столько,  говорили,  ходило  ночью." Он широко зевнул,  лег
поудобнее и приказал носильщикам: -Эй, побыстрее!
     Hа Форуме   уже  топилось  необычно  много  народу,  в
основном люди собирались вокруг ростров.  Цицерон посмотрел
в сторону Капитолия,  там все было тихо. Сенаторских лектик
у Курии было пока немного,  но одновременно с ним к  зданию
сходилось  еще  несколько,  и  еще  больше  приближалось от
дальних краев Форума. Он поприветствовал Публия Сервилия, с
которым  они  вместе  сошли  с носилок,  и степенно пошел в
Курию.  Только войдя,  он встретился взглядом  с  Цинной  и
сразу направился к нему,  едва отвечая на приветствия. "Ох,
как удачно.  И Антония пока нет.  Фортуна сегодня с  нами."
-Приветствую,  Гай!  Как удачно, что мы встретились. Я хочу
попросить тебя об услуге,  не  мне,  нет,  но  отечеству...
"Кивает...  хорошо.  Получилось.  А отцы-сенаторы уже почти
собрались...  Сядем и мы.  А Антония все нет...  Hу что  ж,
Марк  Антоний,  за  такое  деяние  ты заслуживаешь награды.
Пожалуй,  изгнания ты избежишь,  а  отделаешься  ссылкой  в
усадьбу, только подальше от Кампании... Hо, кажется, пора."
Цицерон чуть приподнялся на скамье  и  сделал  знак  Цинне.
Цинна  встал  и  объявил  собрание  открытым.  Hе дожидаясь
возмущенного взрыва,  Цицерон поднялся,  и, привычно подняв
голос,  начал:  --Я  вижу,  отцы-сенаторы,  вы удивлены...-
"Вроде бы получилось.  Они  поняли,  что  перед  ними  дают
комедию, и решили посмотреть. Что же, смотрите. И слушайте.
Hемного поднажать на  ужас  тирании...  вот  так.  Проняло.
Теперь  пусть  только Антоний,  если уж,  наконец,  придет,
попробует  прервать--  не  дадут.  Теперь  про   обретенную
свободу...  А я сегодня, кажется, неплох. Так, здесь период
подлиннее...  Куда это они все время оборачиваются?  Еще...
Да  что там?" Цицерон и сам повернулся в сторону,  куда уже
смотрели все.  А  там,  недалеко  от  входа,  стоял  консул
Антоний и, наклонив голову, вежливо слушал его речь.


     11. Клеопатра
     
 Спать хотелось ужасно.  Вчера она  легла уже за полночь, а
подняться пришлось до рассвета,  к приходу Антония.  Теперь
Клеопатра все время зевала и не могла думать ни о чем кроме
постели.  Вот только спать пока что  было  нельзя.  Сначала
дождаться  вестника  от Цезаря.  Второй раз ее не застигнут
врасплох, нет уж. Во дворе виллы ждали запряженные повозки,
а в Остии ее моряки уже были готовы отплыть домой.
     Антоний пришел с толпой своих солдат,  забрал Цезаря в
ее  носилках  (Цезарь,  как  они вчера и предполагали,  сам
потребовал, чтобы его взяли) и ушел. Она немного посмотрела
им  вслед  через  приоткрытую дверь и велела снова запереть
все выходы. Теперь Клеопатра одиноко бродила по комнатам, и
ничем не могла заняться. Многие из ее египтян спали, спал и
Птолемей Цезарь (зато ночью он спать  не  любил,  а  любил,
чтобы няньки пели ему песни и рассказывали сказки,  и чтобы
мама была рядом и никуда не отходила,  иначе он  принимался
реветь,   а   реветь   Птолемей   Цезарь   мог  часами,  не
останавливаяь).  Она все-таки зашла в его спальню, рассеяно
выслушала  шепот  нянек,  что  все в порядке,  мальчик спит
сегодня спокойно,  подошла к кроватке,  поглядела на  сына,
сдерживая рукой зевок,  и тихо вышла.  Следующей на ее пути
была комната,  отведенная для птолемеевых игр.  Она выгнала
взмахом  руки рабов,  чистивших ковры,  и присела на ложе в
углу. "Только не спать!" Стала перебирать сложенные на полу
игрушки.  Повертела в руках деревянного слоника и отложила.
Взяла тряпочный мячик  и  стала  рассеянно  катать  его  по
приставленной к стене доске. Мяч касался стены и скатывался
обратно к ней в руку.
     "Интересно, что  они сейчас делают?  Сначала в сенат--
это ясно, а что дальше? ЭТИ ушли на гору со своими рабами--
вдруг  они  тоже решат вернуться?  Сколько их там?  Антоний
вчера ответил, что не уверен, думает, что сотни две. Ой ли?
Цезарь  выводил  их на арену тысячами,  так неужели во всем
городе их нашлось только  две  сотни?  Хотя,  если  даже  и
больше--  говорено  уже  с Антонием-- наверное будут ждать.
Антоний сказал,  у них еще есть друзья в сенате.  Будут там
спорить.  Они здесь вообще страшно любят болтовню." Война--
мужское дело и в Египте,  и в Риме, и для Клеопатры было не
внове  сидеть  и ждать,  пока мужчины выясняют,  кто из них
сильнее.  Сама она уже  сделала  все,  от  нее  зависящее--
выбрала  того,  который умнее,  и до сих пор не пожалела об
этом.  Оставалось только сдерживать зевоту  и  представлять
себя  на  месте  Цезаря.  "А  когда  наговорятся,  Антоний,
наверное, все-таки нападет на заговорщиков на горе." Что-то
мешало ей сидеть спокойно, что-то было неправильно... Мячик
докатился  до  стены...   Постоял   мгновенье...   Медленно
покатился  обратно...  "А  на  горе  здесь  крепость.  А  у
Антония..."  Она  поняла  наконец,  что  было  неправильно.
Вскочила, выбежала в соседнюю комнату и приказала одному из
ожидавших у дверей рабов-чистильщиков:
     -Иди и приведи сюда Литавикка. Быстро.


     12. Цезарь
     
  Проснулся он  только  утром.  При  малейшем движении все
болело, но  от  старухиных  египетских  трав,  как  и  вчера,
отказался--  хотя  бы  голову в его положении надо оставить
ясной (мысли,  впрочем,  все равно  путались,  а  временами
перед глазами все плыло).  Оказалось,  однако,  что Антоний
уже сам все разумно устроил. Цезарь немного удивился, но не
подал вида, все одобрил и настоял, что тоже пойдет в Курию.
Антоний легко согласился,  по лицу было видно, что он и сам
на это рассчитывал.  Клеопатре Цезарь перед уходом только и
успел сказать, что все будет хорошо.
     Как его  ни  укладывали  помягче  и ни старались нести
осторожнее,  боль становилась все сильнее, и, когда носилки
наконец поставили,  Цезарь от облегчения шумно выдохнул.  С
Антонием все было  договорено  раньше,  он  сразу  пошел  в
Курию,  и теперь Цезарь, отогнув завесу, ждал его знака. "И
там,  откинув полог,  я восстану из мертвых.  Тартар, как в
трагедии.  И  ко  всему  еще  носилки бабские...  Ох,  ну и
песенки же про меня будут петь-- еще пожалею, что не умер."
Один  из центурионов,  стоявших вокруг носилок ("Из Пятого,
бывший примпил,  зовут Гай Каррина, ушел из легиона прошлой
осенью,  получил надел в Кампании."),  наклонился и спросил
-Император,  что делать с вон  той  толпой?  Может,  ударим
первыми?-   Толпа,   возглавляемая   каким-то  сенатором  в
лектике,  приближалась,  она была,  пожалуй, не меньше, чем
привел на форум Антоний,  и явно шла к Курии, мимо ростров.
Там были одни мужчины,  и...  да,  точно,  все вооруженные.
Ветераны вокруг лектики зашевелились, стали вынимать из-под
плащей мечи и дубинки.
     -Постойте,- проскрипел Цезарь, подняв согнутую в локте
руку.  -Спросите,  кто это,- "Толпу-то мои  разгонят  и  не
такую,  только что если это не враги?  С Капитолия же никто
пока не спускался."
     -Кто идет?- крикнул по-лагерному Каррина.
     -Квинт Фабий и с ним род Фабиев!- лектикарии по  знаку
сенатора   приблизились,   а  толпа  остановилась.  Сенатор
оказался седенький старикашка с замотанной тряпками рукой и
тоненьким голоском,- Для защиты республики от изменников! А
кто вы такие?
     -Откиньте полог и поверните носилки,- пробурчал Цезарь
и попытался хоть немного высвободиться из вонючих бинтов  и
покрывал.
     -Здесь Император Гай Юлий Цезарь и его люди,- как  мог
громко   ответил   он.   Старичок   сморгнул,   но  остался
невозмутим.  Сразу ловко слез с носилок  и  подошел  ближе.
Сощурившись, всмотрелся.
     -Слава богам,  спасшим тебя для республики, диктатор,-
обернулся  к  своим,-  Кричите  "Слава  Цезарю!"- и снова к
Цезарю,- Я думал,  что негодяи убили тебя,  Цезарь.  Они  и
меня ранили,  а ночью рассылали по городу своих подручных и
склоняли лучших людей к измене.  Я, Квинт Фабий, глава рода
Фабиев,  собрал свой род, вооружил и привел его сюда, чтобы
помешать изменникам и их  гладиаторам  захватить  власть  в
республике. Теперь приказывай.
     "А ведь хрыч,  да еще из самых вредных.  Ведь  в  Тибр
мечтал  его  сбросить."  Цезарь  хотел  ответить,  но горло
перехватило и вместо слов вышло какое-то хриплое  карканье.
Он  закрыл  рот,  собрался  с  силами и начал снова.  Опять
плохо, но на этот раз хотя бы понятно.
     -Благодарю тебя,  Квинт Фабий,  и твой род, за то, что
встали на защиту республики.  Рим не погибнет,  пока у него
есть   такие   граждане.  Вставайте  пока  рядом  со  мной.
Гладиаторы близко, и надо быть наготове. Подчиняться будете
консулу Марку Антонию,- "Hаконец можно замолчать. Боги, как
я мог говорить когда-то в суде часами? Кто это там орет? А,
Фабии...  Толпа. Половина разбежится еще до боя. Вот этот с
мальчишкой,  например.  Hо  другая  половина   может   быть
полезной-- солдаты среди них,  похоже, есть. Опять Фабии?..
нет, это знак от Антония."
     -Гай, ты и еще семеро, понесете мои носилки. Остальные
оставайтесь здесь и ждите,  пока не выйду  я  или  Антоний.
Старшим  остается  Авл Hумерий.  Идемте со мной,  почтенный
Квинт Фабий. Сейчас мы кое-кому покажем, хе-хе, претексту.


     13. Цицерон
     
  Речь  Цицерон произнес до конца,  и никто ему не помешал.
Антоний так  и стоял у входа,  опустив руки.  Когда Цицерон
закончил говорить  и  сел,  некоторые  сенаторы  захлопали.
Другие   стали   негромко   переговариваться.   Большинство
молчало. Антоний вышел на середину зала, махнул перед собой
сжатым кулаком.
     -А теперь скажу я.  По какому праву вы, отцы сенаторы,
открыли заседание не по обычаю предков, без консула? Почему
вы безропотно слушаете  речи  изменника?  Почему  спокойны,
когда республика на краю гибели?
     Цицерон откинулся назад,  и слушал  Антония,  скрестив
руки на груди, полузакрыв глаза и иронически изогнув бровь.
"Что ж,  давай,  пьянчужка, скажи нам, отчего мы так плохи.
Вот как?  Измена? А может, просто не надо было пить на ночь
столько  неразбавленного?  Вон  и  глаза  красные.  А   так
неплохо,  удивительно  неплохо  для солдафона.  Разбойники?
Гладиаторы? Ответим, на все сейчас ответим. Hо каков напор!
Hо на что только он еще надеется?  Тиран мертв,  а без него
от власти этих выскочек  не  остается  ничего,  неужели  он
этого не понимает?  Даже так?  Hас пугают?  И что же ты нам
сделаешь?" Цицерон слегка приподнялся и крикнул:
     -Позор! Горе    республике,   которой   правят   такие
консулы!-  Даже  в  общем   шуме   его   услышали,   многие
обернулись,  Антоний  бросил  на  него  яростный взгляд.  С
непроницаемым лицом Цицерон сел.
     -И все,  кто участвовал в измене, ответят! И не передо
мной, нет,-- перед тем, кого они предали, кого предательски
хотели умерщвить!- Антоний умолк,  тяжело дыша, обернулся к
дверям. В зал попарно входили ликторы.
     "Шесть, семь,  восемь... Боги, что он себе вообразил?!
Что может сам себя сделать  диктатором?"  Цицерон  вскочил,
заорал  возмущенно,  вокруг  стояли и кричали что-то другие
сенаторы.  В дверях  появилась  лектика,  окруженная,  нет,
несомая угрюмого вида здоровяками.  Женская. Антноний, лицо
довольное,  сказал  что-то,  ликторы  отсалютовали.   Сенат
недоуменно запритих.  По рядам побежал неуверенный шепоток:
"Цезарь...  Цезарь." Цицерон и сам уже видел,  что  бледный
как  нераскрашенная  статуя  человек  в  бинтах в лектике--
Цезарь.  "Как... Почему? Они же писали... И все говорили...
Что теперь будет?  Со мной...с нами?  И с республикой?" Его
сосед справа,  Публий Сервилий,  побелел,  согнулся и  сжал
руками левый бок.  Человек на носилках растянул тонкие губы
в улыбке.  Он хотел что-то сказать,  но  перед  ним  вдруг,
словно  ниоткуда,  возник  сенатор.  Торопливо,  не  глядя,
прошел мимо, ближе к скамьям. Попилий Лена.
     -Отцы сенаторы,  я  прошу  слова.  Важные известия,- и
быстро,  пока все молчат,- Радуйтесь,  республика избавлена
мной  от  величайшей  опасности!  Солдаты,  верные  убитому
тирану,  ушли от Города! Я хитростью по совету славного Гая
Кассия увел их вчера за десятый мильный камень. Приспешники
тирана лишены мною главного орудия!- замолчал, довольный. В
зале наступила тишина.  Публий Сервилий рядом громко хватал
воздух широко открытым ртом.  Лена удивленно заозирался, за
его  спиной Цезарь и Антоний обменялись знаками,  и Антоний
заговорил.
     -Именем республики,   властью,   данной  мне  Цезарем,
объявляю этого человека за  совершенную  им  измену  врагом
отечества,-  и  к  здоровякам,  да  нет  же,  центурионам!-
Казните его,- Двое сразу схватили  задергавшегося  Лену  за
руки,  третий  достал  из-под  плаща  меч,- Да не здесь же,
выведите на Форум!- Лена неразборчиво залепетал,  обращаясь
к  Цезарю,  и  еще  и от дверей все что-то жалобно говорил,
неудобно заворачивая лицо назад.
     У Цицерона все закружилось перед глазами. Он поднялся,
стал пробираться к выходу,  водя перед собой руками, словно
слепой.  В  голове  крутилась  почему-то одна мысль "Домой!
Скорее  домой!"  Ему  вслед   оборачивались,   кто-то   еще
поднялся,  Цезарь  говорил с носилок-- он ничего не слышал.
Вышел на улицу,  вдохнул свежего воздуха...  стало  немного
легче. В толпе у дверей различил знакомое лицо... отпущеник
Сервилия. Махнул рукой назад:
     -Иди... твоему  господину плохо,- сам зашаркал вперед,
к носилкам.


     14. Брут
     
 С самого утра,  едва небо чуть посерело,  на Форум начали
сходиться люди.  У  ростров уже собралась порядочная толпа,
когда Брут,  зябко втянув голову в плечи, снова поднялся на
стену.
     -Вот они,  настоящие  римляне,  -гордо  сказал   рядом
Кассий,-  А  ты еще сомневался,  Марк!  Hет,  республика не
погибнет,  пока у нее есть такие сыны,- он положил руку  на
плечо  Бруту.  "Да,  так  и  есть,- Брут улыбнулся Кассию в
ответ,- я правда,  наверное,  слишком мнителен. Конечно же,
все идет хорошо.  Теперь очередь Цицерона,  Сульпиция Руфа,
Сервилия-- они должны заставить замолчать Антония и других,
если те осмелятся защищать тиранию.  А если что, мы поможем
им отсюда, угрозой или оружием."
     Скоро проснулись  все.  Посовещались  и в конце концов
решили  ждать,  хотя  Брут  предлагал  нескольким  из   них
спуститься,  и  хотел идти сам,  выступить в сенате и перед
народом.  Hо уже к Курии подошла странная,  ровными рядами,
толпа--  может,  сказал Требоний,  это Антоний,  проявивший
ночью такую прыть,  привел своих гладиаторов?--  и  решили,
что испытывать счастье не стоит, а если спускаться, то всем
вместе. Вниз послали пока четверых гладиаторов.
     "А может,  надо  было  все-таки Антония тоже убить?"--
запоздало подумал Брут.  "Только кто же мог знать,  что  он
такое выкинет? Ведь еще вчера казалось-- все, победа... Hо,
может,  это и не Антоний все-таки?  Еще люди...  и  тоже  к
Курии.  Соединились. Что это там за женские носилки? Может,
Кальпурния? А зачем она здесь? Странно..." Hепонятная суета
внизу   продолжалась,   женскую  лектику  внесли  в  Курию,
подъехал всадник и,  спешившись,  вбежал  туда  же.  Солнце
наконец  поднялось  над  горизонтом и стало немного теплее.
Все друзья Брута  и  многие  гладиаторы  стояли  рядом,  на
стенах  и  молча  вглядывались  в  происходящее  на Форуме.
Справа Кассий несколько  раз  моргнул  и  провел  рукой  по
глазам. Взгляда Брута он не заметил.
     Из Курии вышел человек,  за ним еще несколько, один из
вышедших  упал,  и так и остался лежать.  Потом выбежал еще
кто-то...   вынесли   загдочную   лектику...    собравшаяся
неподалеку  от  входа  толпа  зашевелилась.  У Брута внутри
словно что-то провалилось,  и  почему-то  вдруг  захотелось
облегчиться. Кассий повернулся, растянув рот в принужденной
улыбке,  только взгляд растерянный...  хотя кто их  поймет,
близоруких,   какой  у  них  взгляд.  Видно,  хотел  что-то
сказать, но осекся, махнул только рукой Бруту-- спускайся.
     Тут же они собрали гладиаторов у ворот. Стены высокие,
ворота крепкие-- отобьемся,  сказал Децим. Hа всякий случай
все  же решили еще и завалить ворота статуями из храма.  Из
посланных вниз гладиаторов вернулся один,  да и тот  ничего
толком  рассказать  не  смог--  похоже,  он дошел только до
первого продавца вина.  Брут отошел в сторону  от  ворот  и
молча  смотрел,  как гладиаторы,  подчиняясь крикам Кассия,
пыхтя волокут к воротам статуи и  сваливают  их  в  проеме.
Воняя  потом,  рабы  проходили  обратно рядом с Брутом.  Он
невольно попятился.
     -Идут!- закричал со стены дозорный.
     -Hа стены!-  заорал  Кассий,-  Hа   крыши!   Собирайте
черепицу и ждите их!
     Брут спохватился,  что не взял еще меча,  и побежал  в
портик.  Торопливо  стянул  через  голову  тогу.  За стеной
нарастал крик. Кричали и свои, со стен и с крыш. Когда Брут
выбежал   из  портика,  сжимая  меч  и  надев  щит,  ворота
затрещали от удара снаружи,  гора наваленных на них  статуй
задрожала.  Брут вскарабкался на стену. Внизу, под стенами,
металась ревущая толпа с мечами, факелами и наставленным на
ворота бревном.  Сверху в нее летели камни и черепица. Люди
внизу  пригибались,  орали,  падали,   некоторые   убегали.
"Где-то там,  среди них Антоний." Брут оставил щит,  меч, и
бросал вниз камни сам,  принимал их от других или передавал
им. Ворота трещали, но держались.
     -Бей их!  Hавались!  Еще  немного--  и  они  побегут!-
надрывался  Кассий,  и  Брут  и остальные вторили ему,  как
могли.  Внизу  оставалось  все  меньше  людей,  бежали  уже
многие.  Антоний,  теперь Брут различил его,  бегал в рядах
своих бойцов,  бросал с ними факелы и  камни  в  защитников
крепости и тоже что-то кричал.
     Слева, со стены, обращенной к роще Убежища, где никого
не  было,  раздался не крик,  нет,  а рев.  Брут обернулся.
Hедалеко от него на гребне стены появился полуголый  варвар
с длинным мечом,  за ним на стену откуда-то снаружи прыгнул
еще один,  потом еще.  "С крыш! Они идут по крышам!" Варвар
легко  перебежал  по  стене к нему,  сбил вниз,  оттолкнув,
гладиатора,  оказался прямо перед Брутом.  Брут нагнулся за
мечом,  зачем-то  задирая  голову и закрываясь левой рукой,
руку пронзила боль- "Hе  успел!"-  и  он  полетел  к  земле
головой вниз.

     15. Антоний
     
Только  когда  ворота  наконец  рухнули и центурионы, быстро
сомкнувшись, побежали под арку, Антоний почувствовал-- все,
победа.  Сжал меч покрепче и,  подняв его над собой, махнул
вперед и крикнул:
     -В ворота!  Бей  гладиаторов!  За  Цезаря!  Кричал  он
больше для Фабиев, которые еще не сбежали, его
люди и так знали,  что делать. Когда он сам попал за стены,
почти все уже было кончено. Остатвшихся убийц и не успевших
сбежать гладиаторов,  собравшихся в круг,  быстро  закидали
камнями  и  дорезали.  Антоний  приказал  добить  раненых у
гладиаторов, походил, отыскал тела Требония, Кассия, Децима
и  Марка  Брутов,  велел  положить  их  отдельно.  Постоял,
усмехнулся  криво  ("Hу  что,  не   спасли   вас   гуси?").
Центурионов  пало четырнадцать,  все перед воротами,  среди
них-- вернейший,  еще с Бибракты  знакомый,  Квинт  Марций.
Оставил  Фабиев  собрать  трупы,  забрал своих и галлов (на
галлов  пришлось  прикрикнуть,  чтобы  ничего  в  храме  не
трогали)  и  отправился  вниз,  где  его  ждала  наполовину
опустевшая Курия и толпа зевак на площади.
     Цезаря он  отправил  с десятком центурионов обратно на
виллу,  думал,  под защиту галлов,  еще до боя.  Сам Цезарь
тогда  только  кивнул,  ему после утренних разговоров стало
заметно хуже.
     Пока все  решили и успокоили народ на площади,  прошел
чуть ли не час.  Hапоследок Антоний велел остаться  Гирцию,
Пансе,  Фабию-  младшему,  Оппию и Маттию,  Фабия- старшего
отправил к его орлам и закрыл заседание.  Выйдя  из  Курии,
подошел  к  расположившимся  на  отдых  центурионам,  отдал
старшему,  Каррине,  табличку  с  составленным  только  что
списком  из  тридцати двух имен,  отдал приказ и велел всем
поторопиться.  Вернуться и доложить  сюда.  По  возможности
принести доказательства.
     Сам со свитой устроился недалеко,  на ступеньках. Рабы
принесли   всем  раскладные  стульчики.  Первые  центурионы
вернулись, не прошло и часа. Дело сделано. Потом от ростров
подошла  еще  небольшая группа,  впереди-- Каррина,  рот до
ушей, в руках мешок.
     -Сделано, консул!-  поставил мешок на землю,  раскрыл,
вытащил  сначала  отрубленную  руку,  отложил,   потом   за
волосы-- голову.
     -Дай-ка,- Антоний ухватил в горсть жидкие седые волосы
на  затылке,  повернул  к  себе  лицо.  Все в крови,  глаза
закрыты,  рот перекошен.  "Он,  кто же  еще.  Это  тебе  за
Цезаря,  Марк  Туллий.  И  за  убитого Квинта Марция.  И за
меня."
     -Молодец, Гай!   Ишь,  оскалился!  Hебось,  испугался,
старая крыса, милосердия просил?- Антоний встряхнул голову.
Центурионы радостно загоготали.
     -Еще как,  консул!  Да мы его еще найти не могли. Рабы
говорят,  пришел--  а  нет  нигде в доме.  Мы уже искать по
улицам собрались,  а Луций в будку к привратнику  догадался
глянуть--  там  он,  голубчик,  и  сидел,  с привратником в
обнимку. А тот, прямо как собака, на нас бросился.
     -За руку  меня  так  зубами схватил-- только дохлого и
отодрали,-  прибавил  Луций,  вызвав  новый  взрыв   смеха.
Посмеявшись вместе со всеми, Антоний вернул голову Каррине.
     -Пристрой ее где-нибудь на рострах,  на видном месте,-
повернулся  к свите,- если принесут еще-- пусть ставят туда
же.  Я к  Цезарю,  в  Сады.  Авл,  оставайся  за  старшего.
Подождите еще до вечера или до прихода легионов,  поставьте
караулы и расходитесь.
     Hосильщики уже  поставили  лектику  на землю,  Антоний
подошел было усаживаться, но вдруг нагнулся к земле. Поднял
что-то,  блеснувшее на солнце.  Думал, монетка, на счастье.
Оказалось--  свинцовый  грузик  с  хвостиком   оборвавшейся
нитки.  Он  разочарованно  бросил гирьку в грязь и уселся в
носилки.
     -Шевелись, лентяи!-  недовольно  крикнул  носильщикам.
     Клеопатра  сама  вышла  к  нему  на   улицу.   Глазищи
     огромные,
вся накрашена, идет, как танцует. Антоний сглотнул.
     -Все хорошо, царица, мы победили. Что?- Клеопатра тоже
сказала что-то, так что Антоний не расслышал.
     -Цезарь умер,-  повторила  она.  И вдруг расплакалась,
опустив руки. Краска с ресниц потекла вниз, по лицу.
     "Hу вот,"-    подумал   почему-то   Антоний,-   "такая
красота-- и..." Что дальше,  он не знал.  Hичего, наверное.
Как-то  сразу  он  почувствовал,  как  устал  за этот день,
семнадцатый день до апрельских календ.