Аннотация: Романтический приключенческий роман на детективном фоне.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХРАМ ЖЕЛТОГО ДЬЯВОЛА
Глава первая
Боцманская дудка...
После четырехчасового пробега, выполнив плавный разворот вправо, автобус сообщением Златоуст-Екатеринбург въехал на территорию автовокзала. Пассажиры автобуса почти одновременно повставали с мест, пытаясь пройти в узкий проход "Икаруса". Улучив удобный момент, я тоже встал и потянул за собой из-под сиденья небольшую, но довольно тяжелую дорожную сумку, пытаясь втиснуться между выходящими из автобуса пассажирами. Сделав это, я стал двигаться к двери и, склонив голову, высматривал сына, Алексея, который должен был меня встречать; оказавшись уже почти на выходе, увидел его, стоящего напротив. Лицо было заметно поправившимся, губы стиснуты, глаза бегло осматривали людской поток внутри автобуса. Меня, одетого в армейский "камуфляж", он, видимо, просто не узнал, забыв, что я еду в Ивдель за клюквой...
Этой встречи я ждал долго. Вернувшийся в декабре прошлого года из Чечни в составе сводного отряда МВД, Алексей встревожил меня своей возбужденностью и бахвальством -- много говорил и плохо слушал других, был резок и даже груб. Наша встреча состоялась буквально несколько дней спустя после его возвращения и страшного разгрома, пришедших им на смену в Ленинский РОВД г. Грозного челябинских милиционеров...
Перед самой отправкой в Чечню его настроение у меня уже вызывало беспокойство. Имея темпераментный и задиристый характер, он был немногословен, медлителен и часто смотрел перед собой так, словно не видел никаких предметов. Было понятно, что будущая командировка в район боевых действий на три месяца не сулила ему ничего хорошего. Зная не понаслышке в РОВД о потерях в милицейских рядах и служа "в убойном отделе", он отдавал реальный отчет о возможных ее результатах...
Тогда, в июле прошлого года, я предложил ему съездить на два-три денька в благодатные места моего детства -- на реку Уфу. Погода была теплая, солнечная и тихая. Я пригласил с собой своего друга -- Николая Черепанцева, Алексей двоюродного брата жены -- Александра. Вчетвером мы приехали на "уазике" и расположились на излучине реки Уфы, в устье реки Байки. Мы с другом занимались любительской киносъемкой, а Алексей с Сашей пытали удачу, ежедневно на "резинке" мотаясь к другому берегу за полтора километра...
Мои представления о здешнем рыбном богатстве и технике лова явно устарели. За годы перестройки многочисленные бригады буквально обезрыбили ближайшее лещовое нерестилище устья реки Байки. Для ловли леща нужно было выходить близко к фарватеру Уфы и не становиться на якорь как обычно, а, используя заякоренный с двух сторон стометровый капроновый шнур, которого, разумеется, у нас не было, затягивать под него лодку, используя его эластичность. Затем можно, болтаясь на волнах, не бояться, что опущенная под лодку сетка с десятью килограммами распаренного, не лущеного гороха, будет подпрыгивать вместе с лодкой, распугивая не только горбатых с золотым отливом красавцев, но и "фанерную" мелочь. Одним словом, вместо двух-трех килограммовых лещей брали пятисотграммовые подлещики, да и те крайне редко...
По утрам в водной глади залива отражались заросшие лесом горы. На торчащих из воды обрубках деревьев подолгу засиживались цапли. От воды поднимался и тут же исчезал туман. Лениво плескавшаяся у берега вода дополняла эту картину до божественного величия. Рыбалка не удалась...
Тем не менее, отдых на природе и ужины со стопочкой водки под ушицу пошли сыну на пользу. Алексей стал чаще улыбаться, говорить о своих будущих делах после возвращения. Эта поездка была единственной моей возможностью помочь ему справиться с нарастающей тревогой перед ближайшей перспективой оказаться втянутым в чеченский бедлам...
Увидев меня на выходе из автобуса, Алексей, на секунду сделал удивленное лицо и только потом широко улыбнулся. Подав, как обычно, мне правую руку, он крепко обнял меня левой и притиснул к себе...
Мой багаж в виде ярко-красной "колбасы" -- капронового рюкзака с высокой алюминиевой пайвой-коробом внутри и уже упомянутой дорожной сумкой быстро перекочевал в служебную, видавшую виды "волгу".
-- Купим билет и потом к тебе, -- скороговоркой сообщил я о своих планах, усаживаясь рядом с сыном.
-- Что, батя? -- спросил он, резко выкручивая руль. -- Соскучился по северным краям?
-- Ты знаешь, Алеша, возраст у меня такой. То ли соскучился, то ли проститься хочется... Съезжу! А ты, вижу, животом начал обзаводиться?
-- Так ведь курить я бросил, как вернулся. А возраст у тебя что надо! Самое время ездить...
"Волга" резво стала двигаться в общем потоке машин. Энергично маневрируя и не боясь быть наказанным, Алексей то комментировал действия водителей, мешкающих по его разумению из-за своей нерасторопности, то пытался общаться со мной.
-- Ну, давай, шевелись! Развалился в своем форде как мешок с ушами! Как там мать?
-- Нормально. Сидит на своей почте, дома толчется на кухне. По выходным пасьянсы раскладывает... Сериалы по телику смотрит. Как всегда!
-- Ты зря один едешь.
-- Я не один. Приеду в Ивдель, узнаю, что и как. Съезжу с Демченко за брусникой на Полуночное и созвонюсь со своей командой. Сергей с Анатолием Васильевичем и Олег рюкзаки уложили и ждут моего звонка, чтобы на своей "буханке" рвануть ко мне.
(Кто не знает, "буханкой" окрестили "уазик" типа санитарной машины.)
-- Алексей, здесь тысяча километров. В две пары рук дойдут за сутки, если захотят. Отоспятся и на Манинское озеро -- охота на утку уже открылась. Я им свои манки отдал из пенопласта, опять же все вещи мои у них: спальник и еще одна пайва набитая битком. Сам почти налегке! А конец сентября на севере со снежком уже... Денька два поохотимся на местную утку и двинемся по маршруту, -- объяснил я, чтобы успокоить сына...
Надо сказать, манки на утку у меня знатные! Сделанные по собственным эскизам размером в полтора раза крупнее обычной утки и раскрашенные художественными масляными красками, в полном соответствии с цветовой гаммой настоящих уток и селезней, были моей гордостью и предметом особой зависти местных охотников. Утка в полете не понимает несоответствие размера, зато с большего расстояния замечает выстроенную на воде перед охотником, не далее чем за семьдесят пять метров, такую стаю. Если еще и схема расстановки учитывает ветер и ландшафт, то налетающие стайки на вечерней и утренней зорьке с полукруга падают прямо в манки. А у меня еще кили снизу из тяжелых текстолитовых пластин. Чуть ветерок, и манок как живой -- клювом к ветру. Да и не опрокидывается при порывах, как резиновое чучело. Случайной дробины тоже не боится. Громоздкие? Это есть! По весне беру пару уток, к ним селезня -- больше не надо! -- когда крякву, когда гоголя и на водоем. А осенью, как на подбор, двадцать пять штук ставлю! Но уже на машине везу...
-- Совсем что ли отдал манки-то?
-- Зачем? -- попользоваться. Ты же знаешь, на севере, на подлете, утку не бьют. Забыл, как тебя местные охотники шугали?
Была у нас с ним такая история. Уволившись по болезни из вооруженных сил тогдашнего Союза в сорок лет, я стал больше времени проводить с детьми. Взяв сразу двоих -- старшего Сергея и Алешку и уехал в Ивдель. Там когда-то жили мои родители и родной дядька жены. Дети маленькими тоже бывали в городе и кое-что сохранили в своей памяти, так что поехали с известной охотой. Тем более что в Ивделе и окрестностях можно половить хариусов, неплохих окуней и чебаков...
Двустволка шестнадцатого калибра ИЖ58 и финская гусятница -- массивное одноствольное ружье тоже шестнадцатого калибра -- весь наш арсенал. Длина ствола у гусятницы ровно восемьсот миллиметров; единицей давала кучность семьдесят пять процентов по стодольной мишени за счет параболического чока. Резкость боя тоже была хорошая. По тополевой доске с дистанции пятьдесят метров стрелял "нулевкой" так, на четыре диаметра дробина уходила вглубь -- не меньше! Вот с ним-то и "погорел" Лешка...
В тот год на Манинском озере клюквы -- глухарям не сыскать! Мы и рванули через лес, за речку Манью -- на большое болото. К одиннадцати дня болото оттает -- берем клюкву почти до темноты и обратно. Два дня побрали, и запахло снежком. А ночевали на озере, в скрадках -- такие бревенчатые избушки на самом урезе воды. Их там штук двадцать пять вкруговую. Выберешь посправнее и ночуешь. Не будешь пакостить -- тебе и хозяин рад. Кого только я не брал с собой в те годы?! Все были довольны...
Приходишь с клюквенного болота -- спину не разогнуть; на болоте вода присесть не дает, лицои руки мошкой разодраны. Когда целый день холод, мошка и мошкара прячутся, а как потеплеет -- держись!
Вечером все стихнет, по болоту туман, багульником пахнет и неповторимой сыростью торфяников. В каждой избушке стальная печурка, нары с двух сторон. Разведешь огонь, и через полчаса свечи плавятся: к утру и сухой и обогретый...
На второй день возвращаемся, как положено к ночи, а наши вещички у избушки аккуратно выложены -- хозяин пришел. Километров пятьдесят севернее снежок выпал, и перелетная утка вот-вот на озеро падать начнет.
Собрали мы вещи свои и вдоль берега -- искать какой-нибудь безлюдный скрадок. Клюквы у каждого ведра по три, да вещи и болото моховое! Стемнело уже, а мы только нашли свободную избу. Бойнички без стекол, под правыми нарами вода, слева у буржуйки вовсе нар нет, а нас трое! Взял у соседа лодку с веслом и в потемках к прежнему месту ночевки -- дровишки заранее припасенные взять. Не все дрова, но отдали ребята часть, зато бересты подкинули, и часа через два у нас гудела буржуйка, горели две свечки, и котелок парил с наваристым супом...
Проснулись от глухих с призвуком о воду выстрелов; вышел из избушки -- снег!
На озере, почти в центре, на серой глади воды большими группами водоплавающие всех калибров. Печку топить нельзя -- утку соседям отобьешь. Сбор клюквы отложен на следующий год. Решили тоже поохотиться...
Алешка одностволку в руки и встал наизготовку возле избушки. Гага налетит на него -- он по ней стрельнет. Раз стрельнул -- мимо, два -- мимо! Третий раз с расстояния метров за пятьдесят попал. Она кувыркнулась в воздухе и в воду, а вынырнула метров за семьдесят...
На ружье у меня армейский оптический прицел ПО-4 стоял, прикладывается Алексей к прицелу и по вынырнувшей гаге -- "бах!" По воде, как бичом, метров на сто пятьдесят, а озерко само через центр семьсот метров. Я на лодке выгребаю с двустволкой за добычей -- детям не доверял, лодка вертлявая -- махнул веслом не так и за бортом, а там два метра воды и пять сапропеля. Мало кому удавалось по холоду добираться до берега!
Пока я туда и обратно -- у скрадка какая-то заваруха -- моих ребят два бугая матерят с метров десяти -- ближе не подходят. Мол, какого хера из винтовки по гусям. Лешка в запале и без особых объяснений: "С какого фига винтовка?"
Подплыл и выпрыгиваю на берег, лодку за нос дернул, подхожу к мужикам. Они поняли, что я тут старший и на меня с тем же:
-- Вы чё, бля, поубивать народ хотите с нарезного ствола!?
-- Я чё, винтовку от тулки не отличу!?
-- Лешка, неси сюда ствол! -- говорю.
Дергаю скобу снизу и откидываю ствол, извлекаю патрон.
-- На! Смотри. Где нареза? -- сую им каждому под нос ружье.
Канал ствола, конечно, подкопчен бездымным порохом, но отсутствие нарезов неоспоримо.
-- Ну, успокоились!? -- спрашиваю.
А народу уже человек пять собралось, и все с ружьями! Угомонил их, а они только головами покачивают: "Ну и ружье!"
Алексей засмеялся:
-- Дурачье! Сколько вспоминаю об этом случае, столько потешаюсь -- винтовку от гладкостволки не отличить!
-- Да, ты так стоял с ним... как снайпер на выставке! Им и в голову не могло прийти, что на гладкий ствол прицел оптический кто-то поставит. Тем более такая кучность у дроби.
-- Как я снайпером стоял -- дома покажу. Фотки "чеченские" все ребята сделали и обменялись, так что полюбуешься, -- уже сухо ответил Алексей...
Билеты до Ивделя я взял быстро, в плацкартный вагон -- так проще ехать с рюкзаком и сумкой, видавшими виды. До отхода поезда оставалось пять часов, и мы поехали домой к Алексею...
Жил Алексей с женой и восьмилетним сыном в небольшой комнате общежития. Сама комната маленькая -- на черепахе разобьёшься, зато общий холл и кухня квадратов пятьдесят. В холле свой телевизор, стол, стулья и холодильник. В комнате кресло-кровать Илюшки, диван Лешкин с Ольгой, шкаф для белья, столик компьютерный, и места остается -- стул поставишь и не обойти.
Первое, что бросилось в глаза при входе в холл -- большая цветная фотография Алексея в пятнистой серо-голубой форме с банданой на голове и "свдешкой" в руках. Алексей, стоя на плоской крыше, целится вниз, опираясь одной ногой на кирпичный выступ. Понятно, что это обычное позерство, но в сердце что-то больно шевельнулось, а по спине потянуло холодком. "Слава богу, вернулся!" -- изрекла моя некрещеная душа, и я услышал, как внук кричит мне:
-- Деда, здорово!
-- Здорово! Здорово, внук! -- отвечаю ему...
Ольга собирает на стол и пытается что-то у меня спрашивать. Илюшка вываливает передо мной кучу своих машинок, непрерывно тараторя. Лешка молча выкладывает передо мной стопку фотографий.
Я пытаюсь одной рукой перебирать их, а другой вслепую взять в руки очередную машинку, не отрывая глаз от фото. Конечно, по фотографиям, на которых явно кто-то позирует, трудно почувствовать всю трагичность происходящего. Но случайно попавшие в объектив люди, разрушенные дома и сгоревшие машины, покореженные стальные конструкции, всеобщая неустроенность быта, буквально исходили криком: "Война!"
С тяжелым осадком на душе возвращаю сыну его драгоценные снимки, и мы садимся за стол. Пока взрослые едят и пьют сухое вино, внук перетаскивает свой автопарк обратно в коробку и непрерывно балоболит.
-- Деда, смотри!
Я поворачиваюсь и вижу в руках у Ильи настоящую боцманскую дудку. Красиво изогнутая и покрытая по латуни никелем, она походит на музыкальный инструмент.
-- Ты зачем взял!? -- бурно реагирует сын.
Но боцманская трубка уже у меня в руках, и Лешка миролюбиво заявляет:
-- Вещдок! Кстати, из Ивделя. Ездил три дня назад за жмуром, так при нем эта вещь единственная оказалась -- в руке сжимал. Жмура я в морг сдал, а её донести третий день не могу -- то смена, а то забуду. Да и следока еще нет -- на больничном он, -- добавил, оправдываясь.
-- А что с трупом? На специальную экспертизу привезли?
-- В общем-то, да. Он кем-то, то ли покусан, то ли обглодан -- места живого нет. А кто его так -- в Ивделе понять не смогли и попросили привлечь науку.
-- Ты сам-то видел повреждения?
-- Нет. Оно мне и не надо -- баранка и ствол мои орудия труда, а над трупами пусть эксперты потешаются.
Я продолжал держать в руках никелированный сигнальный свисток-дудку. "Когда же её впервые увидел?" -- напрягая память, пытался вспомнить я. В памяти медленно, как в фотокювете, стало проявляться изображение человека в морской форме -- "Броненосец Потемкин!" -- кино из далекого детства.
"Но ведь я уже держал ее в руках. Точно!" -- беззвучно произнес я...
Было это в 1973 году, на плавбазе ВМФ в городе Хургаде, в Египте. Наш экипаж самолета АН -12, вторым пилотом которого я был, ночевал две ночи на плавбазе, а рядом было пришвартовано гидрографическое судно. Вот там, в каюте, соскучившийся за два года в морях и океанах какой-то мореман одаривал меня раковинами и расспрашивал о Союзе. А я держал в руках такую же дудку и хотел ее выпросить на память, но даже не заикнулся.
-- Да-а! Возьми свой вещдок.
Я протянул сыну флотский атрибут и вновь задумался. В голове навязчиво крутилась мысль: "Ты видел это еще раз. Видел!" И в качестве декораций у этих размышлений упорно возникали пожелтевшие лиственницы, добротные, но почерневшие от времени строения, как по дороге в Ивдель...
"По дороге обратно из Ивделя в Москву, где-то в восьмидесятых!"...
На боковых сиденьях двое. Тот, кто ко мне лицом -- молодой, крепкого телосложения, держит в руках знакомый мне по Египту предмет. Сознание четко зафиксировало исходную точку в памяти. Это как "нуль трансформации" -- только что был здесь, а теперь уже там. И, кажется, не надо ничего вспоминать.
...После списания с летной работы из-за тропической малярии и последующей язвы, я стал наземным и перекочевал из морской авиации в чисто флотскую часть. Отпуск на пятнадцать суток стал корочеи дорогу в Новосибирск -- к теще на рыбалку и обратно -- к моим родителям в Ивдель, пришлось делить на два отпуска.
В тот год я удачно побрал спелущую бруснику, а затем однобокую клюкву и возвращался в Подмосковье. Поезд Сергино -- Москва останавливается в Ивделе поздно, почти ночью.
У меня поклажа на поклаже. Дядька моей жены на больничном "газике" со своим водителем довозит меня, как обычно, до вокзала. Его друг Геннадий -- директор городской школы, пользуясь благосклонностью своих бывших учеников и учениц, "выбивает" мне билет на единственный проходящий поезд до Москвы. Затем вся, немного выпившая троица, в их числе мой отец, дружно и горячо дыша, запихивают в вагон чемодан с клюквой, рюкзак с пайвой, в которой брусника, и сумку с вещами, снаряжением и провизией, торопливо обнимают и спешат на выход. В вагоне полутемно.
Мое место нижнее, и я быстро укладываю в багажное отделение рюкзак и сумку. Пытаюсь двумя руками поднять чемодан с клюквой, но с первой попытки подкинуть его на вытянутых руках и затолкнуть на третью полку не получается. Неожиданно перед моим носом появляется крепкая мужская рука с покалеченным мизинцем и безымянным пальцем -- я даже вздрогнул! Чемодан, плавно взлетев, оказывается на своем месте. Повернувшись к мужчине, я выдохнул: "Спасибо".
Увидев перед собой молодого человека, в разрезе куртки которого виднелась тельняшка, добавил: "Браток". Протянув правую, вполне здоровую руку, он с милой улыбкой сказал: "Боцман". И смущенно поправился: "Павел!" Я тоже назвался, и мы сели на свои места. Место у Павла оказалось в нашем купе, только боковое нижнее. Столик был приподнят, матрац с постелью свернут, и лежал на второй полке. "Давно едет!" -- подумал я про себя, -- Скорее всего в отпуск, от самого Сергино". Я знал, что Сергино -- это населенный пункт в низовьях Оби с речным портом, и не удивился тому, что этот парень по привычке назвался боцманом. Пассажиры с грохотом укладывали свои вещи -- такие же сборщики ягод, как и я...
К Павлу подсел чисто и аккуратно одетый молодой мужчина, и Паша -- это уже привычка, произнес:
-- Боцман. Павел.
Не в пример мне, новый знакомый подал руку, назвал имя и спросил:
-- Боцман-это погоняло что ли?
-- Кликуха. Друзья на флоте дали. За отцовскую дудку.
Он вытащил из внутреннего кармана куртки блестящую в свете наружных пристанционных огней, настоящую боцманскую дудку и добавил:
-- Я ее на флот по призыву взял -- память от отца.
И, как бы подчеркивая особую ее ценность, быстро сунул на место. Больше их разговоров я не слышал -- был занят устройством постели, а затем и вовсе уснул...
Проснувшись, сквозь закопченные тепловозом окна, отметил наступление утра и энергично стал готовиться к завтраку. Мои соседи на боковых полках проснулись раньше меня. Постели уже лежали свернутые на верхней полке, на столике в стаканах дымился чай. Морячок пытался перочинным ножом отрезать пластик от большого куска копченой рыбы. "Обалденный запах!" -- удивился я. Павел, перехватив мой взгляд, улыбаясь, сказал:
-- Нельма. Ребята на рыбзаводе дали...
Я достал из-под подушки тугой сверток, вынул из него свой охотничий нож и подал его морячку.
-- Не в рыбе дело.
-- Присоединяйтесь! -- получил я в ответ и, вежливо отказавшись, ушел в конец вагона с полотенцем на шее...
В дороге время идет медленно и каждый коротает егоа как может. Мои соседи болтали без умолка, и я вынужденно слышал, о чем они говорили. Из разговора выходило, что морячок ехал в Москву и далее куда-то на север, поближе к морю. Пассажир сверху, которого Павел называл Виктором, ехал в Министерство цветной металлургии выбивать себе разрешение на старательскую деятельность. И далее что-то приглушенно... "Вот как! Золото!"
Виктор то и дело восклицал: "Зря ты так! Получится!" Чуть громче он рассказывал Павлу, как исторически добывали золото на Урале, и я обнаружил, что он неплохо осведомлен о технологии добычи золота из россыпей и рудных залежей...
Мне эта тема тоже была и понятна, и интересна хотя бы по посещению Ивдельского краеведческого музея, и я даже однажды вклинился в их разговор с вопросом:
-- Разве у нас дают частным лицам разрешение на добычу золота?
-- Дают! Но не всем. У кого есть связи в министерстве -- те получают. Вот и я рискнул поехать -- друзья в Москве адресок дали...
Больше примечательного в той поездке не произошло или не запомнилось...
Пока я размышлял, вино в бокале оказалось допитым мной, внук снохой уложен спать, а сын, вытянувшись в соседнем кресле, смотрел телевизор и позевывал.
-- О чем, батя, задумался?
-- Вспоминал, где я видел эту дудку.
"Эту" получилось, как "именно эту", и Алексей, отвернувшись к телевизору, с раздражением бросил:
-- Я три дня назад ее привез.
-- Не о том, Леша! Просто я вспомнил, как по дороге из Ивделя в Москву, где-то в 81-82 годах видел пассажира в поезде с такой дудкой.
Я вкратце поделился с ним своими воспоминаниями. Молча выслушав меня, он дважды ткнул в клавиатуру смартфона, и я услышал тональный вызов -- аппарат был включен на громкую связь.
-- Привет, Питон! Паришься? Ты не знаешь, у кого документы на жмура, что я привез?
-- Привет, Шаман. У Саныча твои документы, он рядом.
-- Дай ему "трубой", -- продолжился диалог.
-- Здорово, Машков. Какие проблемы?
-- Саныч, ты читал "доки" из Ивделя?
-- Ну, читал. Экспертизу еще не проводили. Только осмотрели в морге и все.
-- И что там за повреждения или еще как? Ну не шестипалый он или, наоборот, без клешней.
-- У него на левой руке мизинец и безымянный укорочены в результате травмы.
-- Вот так! А татуировки где-нибудь есть?
-- На правом предплечье слово "Москва" и якорек под ним.
-- Москва! И все?
-- А что тебе еще?
-- Батя у меня здесь. Похоже, есть, о чем потолковать. Завтра с утра мы подъедем.
Сын положил телефон и посмотрел на меня с интересом.
-- Вот черт! А ты прав!
-- Это он, Леша! Паша с гордостью в разговоре упоминал, что он служил на "ТАКРе". Но на Виктора это не произвело никакого впечатления, а я хорошо был осведомлен тогда по долгу службы, что "ТАКР" -- это не какая-нибудь шаланда, а тяжелый авианесущий ракетный крейсер, и первым в серии был -- "Москва".
-- Так сколько лет-то прошло!? Он что? Так с этой дудкой и таскался?
-- Говорил же -- память об отце!
-- Да-а! Конечно...
Утром следующего дня, отоспавшись после смены, Алексей заявил мне о том, что мы едем в райотдел. "Пока Питон не переполошил всех наличием у него свидетеля по Ивдельскому висяку, лучше подрулить самим", -- сказал он. Позавтракав, мы сели в темно-зеленую "Ауди 100" и через минут семь были в Кировском райотделе.
-- Знакомься, Саныч -- мой батя!
-- Здорово всем.
Мы обменялись рукопожатиями и, поскольку Алексей держал в руках ту самую дудку, Саныч быстро перехватил рукой пакетик и, плюхнувшись на стул, стоявший за обшарпанным столом с бумажными папками, изрек: "И где видели?" От неожиданности перехода я ляпнул: "Сегодня во сне!" Все трое засмеялись...
Минут через сорок беседы со следователем я подписал протокол допроса свидетеля и, получив в ответ: "Разберемся!" -- вышел в коридорчик...
До опознания трупа дело не дошло, и я удовлетворился информацией о том, что страшные рваные раны "неизвестного происхождения" на теле Паши были от пят и до самых подмышек. Руки, шея и голова были целы, не более чем полагается им быть у трупа недельной давности в начале сентября на севере Свердловской области. "Он что, в бочке с пираньями сидел?" -- подумал я. Потолкавшись по коридорам райотдела, Алексей повез меня в общежитие...
-- Хочешь посмотреть одну штуковину?
Алексей снял со шкафа коробку и аккуратно ее распаковал.
-- Прибор ночного видения? -- сообразив, спросил я.
-- Точно! С микрофоном направленного действия.
Микрофоном оказалась конусная штуковина с надетым на нее куском черного поролона. Воткнув в разъем стереонаушники, Алексей предложил мне посмотреть и послушать, предварительно осуществив простейшие манипуляции с прибором. Отойдя на расстояние, он поднял руку и стал потирать большим пальцем по указательному. Так делают, когда просят деньги.
-- Слышишь? -- неожиданно громко прозвучал его голос в наушниках.
В них также четко прослушивалось синхронное с движением пальцев, шуршание.
-- И зачем тебе этот прибор?
-- На природе забавляться! Но если ты хочешь -- возьми его с собой. Места много не занимает, зато будет что посмотреть и послушать. Ты же охотиться перестал, вот и любуйся природой в ночное время.
Предложение было заманчивое, да и сын ударил по больному месту. Действительно, в этом году я полностью разоружился. Сдал на переплавку оба ружья и перестал платить взносы в охотничьем обществе. Не потому, что дороговато стало охотиться: дураков в лесу образовалось несметное количество, а дичи в обратной пропорции уменьшилось. Да и палят сейчас не из гладкоствольных ружей, а большей частью из нарезного оружия. По кустам, да на шорох...
Ну и с возрастом стало больше запоминаться не то, каково на вкус дикое мясо, а то, как дичина в предсмертных судорогах трепещет. Вот и ослабла душа заядлого охотника. А выслеживать зверя и скрадывать его, да на лету перехватить глухаря, можно и с фотоаппаратом, тем более обычная оптика и "цифровики" на любое разуменье пошли. Если сравнить по затратам, так "цифра" за 25-30 тысяч рубликов -- это не дороже двух-трех сезонов пустой охоты. Вот и бросил! Правда, и фотоаппаратом хорошим пока не обзавелся...
-- Может действительно взять? Вечера в тайге длинные. Дичь большей часть ночью бродит.
-- Бери! Я тебе батареек к нему подкину -- "дура сел", -- подражая кавказскому говору, произнес Алешка.
Так черная капроновая сумочка с прибором ночного видения белорусского производства оказалась в моей дорожной поклаже рядом с настоящим морским биноклем, с которым я не расставался в поездках на природу никогда.
За разговорами с сыном и внуком, пришедшим из школы, время незаметно подкатилось к сроку отъезда.
-- Ну, пока, Илюха!
Я подал сорванцу руку, и он картинно шлепнул по моей ладони своей маленькой и теплой.
-- Пока, дед!
Недолгое расставание...
Как-то однажды, уезжая на север еще из Свердловска, я попал в сложную обстановку: билет удалось купить минут за десять до отправления поезда, а состав подали в дальний тупик. Подхватив свои три вещи: рюкзак за спину, чемодан и сумку в обе руки, я по длиннющим переходам еле успел к отправке. Памятуя это, уговорил Алексея привезти меня на вокзал за час до отправления поезда, мол, такова традиция. Он не стал сопротивляться...
Наша машина, нахально рыская в дорожных пробках, довольно скоро оказалась перед центральным подъездом железнодорожного вокзала. Тяжелую сумку понес Алексей, а я, закинув рюкзак за плечи, молча семенил за ним, раздвигавшим неторопливо людской вокзальный поток.
-- Остановимся здесь! -- сказал Алексей и поставил сумку.
Подхватив одной рукой лямку, он помог мне снять нетяжелыйрюкзак, и мы, сгрудившись вокруг вещей, задрали головы на электронное табло. До отправления моего поезда оставался ровно один час.
-- Укажут путь, и мы двинемся на посадку! -- предложил я, нарушив молчание.
-- Нет вопросов! Только ты, батя, если что не заладится, иди в отделение и проси, чтобы дали со мной связь. Парни там нормальные, меня знают -- в Чечне вместе были. На мобилу не надейся.
-- Кто спорит? Если что, созвонимся; у Демченко Сашка в милиции.
-- Не знаю, где сейчас твой Демченко. Может, задвинули куда? Я не интересовался им. Да и отца его плохо помню -- пацаном был, когда виделись.
-- Не одни Демченко в Ивделе. К бабе Нюре на кордон пойду -- поди, жива старушка.
-- И еще, -- тянул свое Лешка. -- Там ты давно не был. Помни! Народу дерьмового осело в городе нехило. Каждый чем-то промышляет. Люди, как и везде, пропадают. Сам же говорил: "золотишком в округе попахивает". А кто такой шанс упустит? Разузнаешь насчет маршрута своего и вызванивай ребят. Если Демченко на месте -- бруснику поберете с ним, пока твоя экспедиция по дороге будет пылить. А в лес и на болото один не ходи -- не молодой уже. Всякое бывает!
-- Ладно. Будет стращать-то. Семнадцать лет ездил. Как правило, один. А то, что ситуация поменялась, так оно и в Златоусте, если соваться куда попало, не хуже встрянешь! Вон и путь указали, так что шевели батонами, -- припомнил я сыну любимый сериал...
Без лишней суеты мы прошли на платформу. Предъявив билет и паспорт, постояли минуту, пока дотошный шибздик в форме проводника сверял мои бороду и усы с фотографией в паспорте, и полезли на высоченную подножку с необорудованной платформы. Мое место девятнадцатое, это середина вагона, нижняя полка. Как только я вошел в вагон, ко мне вернулись воспоминания прошедшего вечера. Ставлю сумку в багажное отделение. Закрываю его,беру в руки рюкзак и пытаюсь его закинуть на багажную полку. Перед моим носом появляется мужская рука и подхватывает рюкзак. И, буквально на какую-то долю секунды, мне кажется, что я увидел руку с накосо укороченными мизинцем и безымянным пальцами. Вздрогнув всем телом, резко поворачиваюсь. Алексей испуганно отстраняется и выдергивает из-под моего плеча свою руку.
-- Ты что!? Ударился? -- спросил он. -- Может с сердцем что? -- на тебе лица нет...
Поняв абсурдность всей ситуации, поспешил его успокоить:
-- Мышцу потянул.
Алексей с недоверием еще раз посмотрел мне в лицо, но я уже справился с волнением, однако успел мельком бросить взгляд на боковые сиденья купе -- они были пусты. Выложив из сумки полиэтиленовый пакет с продуктами и пакеты поменьше -- с тапочками и туалетными принадлежностями, я снял кроссовки и надел сланцы.
-- Все, Лешка! Я на месте. Так что не трать время попусту; топай к машине.
Оглянувшись вокруг, Алексей, словно желая, убедится, что действительно все, что нужно, на месте, с улыбкой обнял меня.
-- Давай, батя. Удачи тебе! На обратной дороге заскочите ко мне, буду рад.
-- С машиной проблем не будет, заскочим, -- заверил я его, и мы расстались...
Присев на свое место, я начал наблюдать, как понемногу заполняется людьми вагон. Людская суета в соседних купе отвлекла мое затревожившееся сознание, а молодая мама с девочкой и пожилой спутницей, как оказалось позже свекровью, пришедшие в купе и вовсе успокоили меня. На боковых местах как-то незаметно, присели две полноватые женщины, и я отметил про себя: "Вот тебе и малинник!"
Девочка лет семи, одетая по осеннему в шапочку плотной вязки, в курточку розового цвета с утеплителем и зеленые брючки, сидела рядом со мной и легонько постукивала по очереди пятками ботиночек по багажному отделению. Стоило мне немного отвести глаза в сторону, она искоса начинала разглядывать меня. Поскольку ее взрослые спутницы, сухо переговариваясь, были заняты раскладыванием багажа и одежды, я взял на себя инициативу знакомства.
-- Как тебя зовут, розочка?
Девчонка дернула головкой и впервые открыто посмотрела мне в глаза. Не увидев в моем лице ничего страшного, она тихо, но очень четко сказала:
-- Надежда.
-- А меня зовут дядя Виталий.
Поезд дернулся, и мы поехали на север.
-- Надежда, это хорошо, -- ни к кому не обращаясь, сказал я.
Глава вторая
К вершинам северного Урала...
Проводник уже собрал билетные копии и разносил, желающим получить, постельные принадлежности. Мои попутчики заказали постель для троих, и я, положив на стол в общую кучу пятидесятирублевую купюру, снял сланцы и с ногами забрался на сиденье.
"Тук-тук, тук-тук", -- равномерно постукивали колеса набиравшего скорость поезда. В вагоне тепло и пока еще не душно. Я подтянул под голову армейскую куртку на ватине и, отвалившись на спину, закрыл глаза.
"Может и правда, еду проститься? Ведь сколько лет уже не ездил! Пять или шесть?" -- подумал я. А все старшой -- Сергей. Подходит как-то ко мне и спрашивает: "Папа, у тебя есть карта северной части Урала?" А у меня привычка -- я на подобные вопросы отвечаю вопросом: "Зачем!?" Пацаны, когда растут, часто интересуются не тем, чем хотелось бы: "Папа! А где спички?", -- значит, дознавайся для чего, иначе спалят что-нибудь...
-- Да мы тут с Анатолием Васильевичем одну тему изучаем по рыбной части. Его знакомые побывали на севере Урала на рыбалке и такого наговорили! Васильевич на следующую осень предлагает туда съездить, -- сказал Сергей.
-- На "Ниве" что ли?
-- На поезде! Где-то под Воркуту, а затем через хребет на речку и озера. Там до них, чтобы доехать, вездеход надо нанимать, "ГТТ".
-- Ты реально соображаешь?! Горы те же. А тундру увидеть можно верст на тысячу раньше. Рыбалка в безлюдных местах -- только один день рыбалка! А потом эта рыба -- сплошная обуза, особенно для хапуг.
-- А мы не будем хапать лишнего!
-- Тогда еще хуже! Ваше удовольствие продлится не больше часа. Килограммов по десять хариуса возьмете и бросай! Вари, жарь, коптии ешь! Или выбрасывай!
-- На природу полюбуемся... -- уже не так уверенно проговорил Сергей.
Разговор разговором, а на ковре в гостиной я успел разложить карту -- двадцатикилометровку.
Таких карт у меня две, и остались они еще с семидесятых, с летной работы. Одна склеена для полетов из Москвы на Черное море, другая на север -- на Новую Землю. Ту, что на север, я и разложил.
На карте проложены черным цветом линии воздушных трасс, "поднятые" желтым фломастером; красной ручкой курсовые углы туда и обратно, от пункта к пункту.
-- Давай показывай маршрут, -- встал я над картой на колени.
Сын начал водить пальцем по рекам и вчитываться в названия гор. Увидев, куда занесла его нелегкая, я сказал:
-- Да такого во сне не должно присниться!
Однако Сергей стал рассказывать, как легко добраться до этих мест и как там отдохнули ребята. Его глаза горели праведным гневом.
-- А теперь меня послушай! -- я тоже начал горячиться. -- Я предлагаю ехать на машине сразу по восточной стороне Уральского хребта. Мы с тобой помнишь, где были!?
-- В Хорпии. Дальше я не был!
-- А я к старшему брату на Лозьву в Ушму ездил! Это еще севернее. Обратно нас вахтовка подобрала, а по дороге "БЕЛазы" один за другим. Вот и соображай! Рудники там! Можно на Платоновском уазике и дальше двинуть, до упора. От Ивделя поезжай хоть куда. В Хорпию, на Лозьву... В Вижай, там и речка одноименная; говорят, в верховьях хариус, ленок и даже таймень. Я не говорю о бруснике с черникой и голубикой -- их там в любые годы! Можно в Ушму махнуть, в самые верховья Лозьвы -- точно без рыбы не останешься! Куда она денется!? А поймаем трофей, так и довести на машине по холодку до дому сможем.
-- Вот оно что! Так ты уже с нами собрался?
-- А какой вам интерес "уазик" гнать вдвоем в такую даль? Олега Горобца с собой взять -- вот и команда! В Ивдель он с нами ездил, уговаривать не надо. Лишь бы его Анька не вздыбилась...
-- Проблема будет Анатолия Васильевича Платонова убедить в том, что этот вариант продуктивнее.
-- Поедем вдоль хребта, полный парад вершин Урала примем. Один Денежкин камень чего стоит! Васильевичу объясни: чтобы до Уральских гор добраться со стороны воркутинской дороги -- по болотам надо как-то пройти. А потом все равно на восточную сторону хребта топать. Ради какого интереса? Расскажи ему, как я таймешонка с лодки поймал на Лозьве. Во всех красках!
-- Обсудить, конечно, можно! И с Олежей я переговорю -- завтра обещал прийти. На охоту зовет в район Веселовки.
-- Да ты не баламуть его раньше времени! Переговоришь с Платоновым, тогда и Олегу можно весь расклад показать. Для него расходы -- первая проблема! А Платонов по любому объявит, сколько на себя возьмет. Бизнесмен и депутат все-таки!
-- Да лишь бы заинтересовался...
-- Пассажир, возьмите белье.
Открыл глаза. У молодой соседки в руках стопка белья, рядом с ней стоит наш суперкомпактный проводник и подает мне такую же упаковку.
-- Благодарю, -- и протягиваю к нему руки. Соседка оглядывает полки и что-то соображает. Я понял суть проблемы и спросил:
-- Вы до какой станции?
-- До Ивделя.
-- Если не возражаете, я займу верхнее место. Мне тоже до Ивделя, так что за багаж не буду беспокоиться -- пусть Надюшка охраняет.
-- Спасибо...
Застилать постель в поезде никого, по-моему, учить не надо -- сначала верхние места, затем нижние. Надюшка сидит, облокотившись на колени своей бабушки, и теребит ухо мягкой игрушке -- белому зайчонку, прижав его обеими руками к груди.
-- Будет! -- громко, как на уроке, отвечает девчонка, -- Он у меня послушный!
-- Не кричи, Надежда. Мы не одни в вагоне, -- обращается к ней мать, застилая верхнюю постель напротив моей.
-- Я не кричу! Я громко разговариваю! -- все также отвечает ей дочь.
-- Тогда громко не разговаривай, слышишь, как дядя с тобой говорит?
-- Ничего. Пока рано и никто не спит, -- примирительно сказал я...
Люди сначала потянулись с полотенцами и пакетами в сторону туалетов, затем с кружками и бокалами за чаем. Послышались спокойные беседы. По вагону загуляли различные запахи: от "Доширака", куриных копченостей и до чесночного духа. Громко хлопали с обеих сторон двери старого образца. Вагон зажил обычной дорожной жизнью...
Дождавшись, когда женское трио наелось овощных припасов в виде помидорчиков и огурчиков, присовокупив к этому немного колбаски, одну куриную ножку, один йогурт -- "Надюшке!" и чай с пакетиком на троих, я достал свои припасы.
В пластиковой упаковке были плотно уложены кусочки соленой семги. Продукт недешевый, но в дороге очень полезный -- съел пластик с черным хлебом, чайком запил и сыт!
Чай я люблю крепкий и хороший, поэтому не ленюсь его заваривать россыпью. На ночь не в меру крепкий чай не даст спать, но в этот раз спать можно восемнадцать часов с перерывами, поэтому я не стал лишать себя удовольствия.
Тетушки с боковых сидений постель не брали и сидели друг против друга, откинувшись головами в боковые перегородки. "Не далее Нижнего Тагила едут. Значит, ночью кто-то потревожит нас", -- подумал о них. Я смотрел в их сторону и пытался представить себе тех двоих пассажиров из восьмидесятых годов. Лиц не помнил совсем. Хорошо запомнился только общий образ, уже описанный мной. Но не хватало какой-то важной детали, явно хранившейся в сознании, а вот вспомнить я ее не мог.
Почему Виктор все время говорил: "Получится"? Я задумался. "Что он предлагал Паше? -- первому встречному. Может, быть совместную добычу!? В такие дела просись -- не возьмут! Либо у морячка что-то было. Либо... ничего, а точнее никого, не было. Пришлый. Без связей. Наивный. Незлобный. За малый посул добрый помощник в деле. Если исходить из того, что Пашино тело нашли на севере Ивдельского района, значит, ни на какие моря он не подался. Если это так, то первый, кто его туда заманил, это Виктор. Так что не исключено, что Павел стал старателем... А может он благополучно поучаствовал в деле и, спустя много лет, вернулся?" -- пришла мне в голову более реальная мысль. Если Виктор получил или хотя бы официально просил дать ему разрешение на старательскую деятельность, в министерских архивах можно будет о нем узнать -- вычислить нетрудно: известен год подачи заявки, время, личные данные. Полагать надо, имя невымышленное.
"Да что я морочу себе голову! Лешке на это по барабану. А мне тем более!" -- подумал я. Забрался на верхнюю полку и закрыл глаза. "Засну, так засну!" И отключился от проблемы. Освещение в вагоне перешло в дежурный режим, и людской гомон начал постепенно стихать. Все реже стали хлопать двери и мелькать пристанционные огни. Наступала глухая осенняя ночь, через которую несся наш поезд.
Уговаривать Анатолия Васильевича не пришлось: "Ну-ка! Куда-то по вагонам таскаться! А тут сел в свою машину и вперед. Дело привычное -- внутри ты хозяин -- снаружи ГИБДД... А если еще хариусы, ленки и даже таймени! Едем!"
Анатолий Васильевич человек несуетливый, старой комсомольской закалки. Из вожаков -- прямо в бизнес! Сама пунктуальность! Лишь бы хватило времени записать в книжечку: "Кому? Сколько? Когда?!" Рыбалка и охота -- излюбленные занятия. Деньги зря не тратит, но все, что надо, есть. И то! Свой магазин рыболовных принадлежностей, помимо "заводов, газет, пароходов"...
Каждый начал составлять свой список, кому что надо? Васильевич допытывается у Сергея: "А как там с тем-то и тем-то?" Сергей, если не знает, звонит мне...
Я от всех потребовал обязательно иметь из снаряжения: два ножа -- один со шнурком, чтобы не обронить в случае чего, армейский набор из котелка с крышкой и фляжкой в чехле с креплением на ремень, сапоги болотные, брезентовый плащ, компас, простой карандаш и блокнотик. К носкам иметь обязательно байковые портянки -- сушить быстрее, даже просто на ветерке.