Воздайте благодарение Шакалу Пустыни, Желтому богу, что восседает меж войной и миром, на границе жизни и смерти. К нам придет царствие его, и в приходе его не будет боли.
Изречения Вожака Стаи 12:3
Храмы твоего недруга предадут огню. Пес-изверг Шехха́н будет повержен головой вперед, его задние лапы закуют в цепи, а передними он поддержит престол Господень. Дом Господа нашего возрадуется, и голоса тех, кто веселится, достигнут земных пределов.
Поучение о врагах Господних. Книга Солнца, 9
Двери Логова Шакала закрылись, и Ка́и Се́рису показалось, что он ослеп. Сердце совершило несколько ударов пока из темноты не начали проступать алые огоньки - словно сотни глаз.
- Как тяжелую ношу несложно опустить, - одними губами произнес Каи, - и так трудно вновь взвалить на плечи, так и веру несложно отбросить, но затем трудно обрести вновь...
Привычные с юности слова придавали сил. Жрецу никогда не нравилось это место, и глаза еще не привыкли к темноте, но он сделал один осторожный шаг, а затем другой. Эхо подхватило шлепанье его сандалий и унесло к скрывшимся в темноте сводам.
- Однако, как нести ношу проще, чем в бессилии оставить на земле, так и нести веру проще, чем усомниться, а потом вновь искать ее.
Пятьдесят два шага нужно взрослому человеку, чтобы пересечь Логово Шакала от входа до алтаря. Пятьдесят два шага в гулкой каменной утробе под храмом, где темнота живет своей жизнью, насмехаясь над робкими шагами жреца.
'Осталось два дня', - пронеслось в голове Каи. Мысль, пробирающая до костей. Жуть страшнее ледяных ночей севера.
Сотни красных глаз превратились в тлеющие огоньки на концах благовонных палочек. Размытой, едва различимой тенью за алтарем притаилась статуя пса.
Два дня на то, чтобы спасти бога.
Когда у жреца появилась компания, он уже затеплил несколько лампад, а вместо твердого камня под коленями покоились подушки. Тусклый свет масляных плошек выхватил из мрака собачью морду из черного базальта. В тяжелом от благовоний воздухе рубины и впрямь казались налитыми кровью глазами.
- По-твоему, это... - начал Воздающий, когда Каи вскинул руку, призывая его к молчанию. Отголоски произнесенных слов перекликались под потолком.
- Желтый бог воплотился в тебе, Шебе́т Хафра́й! - Каи склонил голову в ритуальном приветствии, но Воздающий лишь отмахнулся:
- Трепать языком ты мог и в другом месте!
- Это место предназначено для встречи, а не для разговора.
Каи говорил нарочито медленно, давая Хафраю услышать гуляющее по залу эхо. Наступила тишина, которую нарушало лишь сбивчивое дыхание второго жреца.
- Желтый бог воплотился в тебе, Каи Серис! - произнес тот и беглым жестом коснулся лба.
Так-то лучше. Каи позволил себе улыбнуться.
Воздающий всегда имел склонность к полноте, и в последние годы даже по храму передвигался на носилках. С одной стороны, назначать встречу здесь опасно. Хафрай не привык отрывать от подушек пухлый зад - довольно лишь сопоставить, что он посетил Логово тогда же, когда здесь исполняет обязанности Каи. С другой же стороны... Есть ли иное место, вход в которое закрыт для всех, кроме высших жрецов? И в котором нет ходов, откуда их могут подслушать?
Воздающий уставился на протянутую руку.
- Мы оставим свет здесь, - терпеливо пояснил жрец.
Ладони Хафрая были холодные и влажные, Воздающий едва переваливался на коротких ножках, так что Каи буквально тащил его за собой.
Шли долго - пока каменные плиты не сменились земляным полом. Протянув руку, Каи нащупал покрытые штукатуркой стены. Жрец выпустил ладонь Воздающего, и тот недовольно засопел.
- Где мы?
Эхо молчало, оно осталось позади, в алтарном чертоге. На сей раз Каи ответил:
- Я говорил, ты многого не знаешь о Логове. Подожди, где-то здесь был свет.
Огарок свечи высветил небольшую келью, вмурованную в скалу под храмом. В мутном свете виднелись очертания сундука, полки, простой деревянной койки - все остальное тонуло в тени. Лишь кое-где из мрака проступали светлые фрагменты фресок: там бледный высокий лоб, здесь мерцают глаза.
- Это покой жреца, который совершает обряды в Логове, - наконец заговорил Каи. - Очень удобное место: от дверей не слышно, о чем мы говорим, и любой, кто попробует подойти, потревожит эхо.
Не дожидаясь приглашений, Хафрай плюхнулся на лежанку и с тяжелым вздохом вытянул ноги. Пот бисеринами усеял его лоб, коснулся краски вокруг глаз и оставил на щеках потеки.
- Тебя, верно, удивила моя просьба о встрече, - начал Каи, но Воздающий взмолился:
- Не тяни, Серис! Ты знаешь, я не люблю болтовни. Еще меньше я люблю сырость, а к носилкам мне возвращаться половину звона.
- Ладно... Если ты сам так хочешь.
Переступив через ноги Хафрая, жрец опустился на колени перед сундуком, в котором хранили ризы и маски для обрядов. Порывшись, он извлек завернутый в промасленную кожу сверток.
- Что это? - спросил толстяк. Теперь, когда он устроился удобно, к нему возвращалась обычная самоуверенность.
- Это переписка. Письма верховного жреца претенденту на престол, - жрец поднялся с колен. - И это свидетельство того, что нас предали.
- Предали... - Хафрай пожевал губами, его круглое лицо скривилось. - Очень неаппетитное слово. Сколько я помню, ты любил выспренние разговоры. Надеюсь, ты знаешь, о чем толкуешь.
- Почитай сам. - Жрец вернул напарнику колкость: - Надеюсь, с армией писарей ты еще не разучился читать?
Хафрай лишь фыркнул и уткнулся в бумаги.
- Давай говорить начистоту, - наконец не выдержал Каи. - Раньше, когда воины Царя Царей шли в бой, они приходили в храмы Шакала Пустыни. Когда смерть являлась в семью бедняка, родичи спешили к нам, а иначе и быть не могло. Теперь бродяги и дервиши на каждом углу кричат, что бог один...
Хафрай оторвал взгляд от пергамента, но ничего не сказал. Помолчав, он вернулся к чтению.
- Об этом молчат, но год, два - и ублюдки вышвырнут нас из храмов, - продолжил жрец. - Теперь, когда царский род прервался, можно покончить с заразой. Если власть возьмет иль-Амма́р, он даст приказ, и мы разгоним попрошаек. Псы Желтого бога, ястребы Харса, быки Уси́ра... все храмовые дружины готовы выступить, стоит щелкнуть пальцами! И о чем пишет верховный?
Наступило молчание. Воздающий вздыхал над письмами.
- Откуда это у тебя? - наконец спросил он.
- В каждом доме кто-то да убирает, - Каи пожал плечами. - Бумаги нужно еще вернуть на место.
Вновь молчание. На сей раз Воздающий постучал длинным ногтем по пергаменту.
- Как докажешь, что писал верховный? Почерк из рук вон.
- Ты сравниваешь с каллиграфией писцов? Думаешь, что человек, за которого пишут слуги, владеет кистью?
Каи наклонился вперед, стараясь не вдыхать тягучий запах фруктовой воды, которой душился Хафрай.
- Рука верховного, Шебет. Вспомни, она срослась неправильно. Посмотри, как он ведет кисть, как пишет 'лучезарный'. Он не может выписать длинное слово, рука соскальзывает, а кисть уходит вниз.
- Эту манеру легко подделать.
- И сколько таких, кто видел почерк верховного? Ты, я, Советник Живых. Может, Носитель Жезла. Даже высшим жрецам он пишет редко. Уж, тем более, людям со стороны... Да миряне едва ли знают, как верховный выглядит.
- Ну хорошо, хорошо, - Хафрай отложил пачку писем, его глаза забегали по помещению. Не найдя ничего, на чем остановить взгляд, жрец посмотрел, наконец, на собеседника.
- Хорошо, - повторил жрец. - Чего ты хочешь? Ты меня притащил, чтобы сетовать на его продажность?
- Ты Воздающий, Шебет! - возмутился Каи. - Твоя задача убирать грязь.
- Идти против верховного? Ты безумец! Ни один... никогда...
Хафрай будто подавился, все три его подбородка затряслись.
- А у тебя есть выбор? Если этот князь... этот поборник Единого... если послезавтра его войско войдет в столицу, не дожидаясь выбора преемника - как думаешь, от кого верховный избавится первым? Не от того ли, кто приказывает священным убийцам? Думаешь, он вспомнит, что ты к ним не обращался?
- Но это ни разу не требовалось!
- Ты Воздающий, Шебет, - с нажимом повторил Каи. - Вспомни же об этом. Хоть сейчас. Иначе встретишься с богом раньше, чем думаешь.
В келье вновь воцарилось молчание, только на сей раз оно все тянулось и тянулось. Наконец, Воздающий провел рукой по лицу, словно снимая налипшую паутину.
- Хорошо, - в третий раз произнес он. - Так что ты предлагаешь?
Два дня.
Жрец растерял всякую уверенность, когда черного дерева ворота распахнулись перед паланкином. В храмовых садах бормочут фонтаны, а амбары полны зерна - так легко поверить, что Шакал Пустыни могуч, как и прежде. Город по ту сторону и рад был посмеяться над Каи Серисом.
Воздух над Песьей площадью звенел от голосов проповедников. Как мухи на мертвечину, последователи нового бога слетались к храмам. В просвет меж занавесями Каи видел, что мостовая, как коростой, покрылась серым покровом палаток, дырявых навесов и циновок.
Беженцы.
Иногда жрецу казалось, что это часть огромного заговора. Почему бегущие от голода и межусобиц ищут милости в храмах? Почему они не сидят у дворцовых стен? Нет сомнения, людей сюда привело отчаяние, а не подстрекатели - но нужны ли подстрекатели толпе? Сколько бросятся грабить и убивать, не получив помощи?
- Касса́р? - окликнул жрец капитана. - Скажи слугам, чтоб поторопились. Чем раньше выберемся из выгребной ямы, тем лучше.
Солдат кивнул и тронул коня.
- И передай, чтобы держали себя в руках. Нам не нужны неприятности.
Каи задернул полог и постарался отрешиться от шума.
Не тут-то было. Толпа бурлила и волновалась, как море в сезон дождей. Не удержавшись, жрец вновь прильнул к щели меж складками. Их и впрямь окружало море - серое и грязное. Едва завидев носилки, люди подались вперед и вскоре сомкнулись вокруг солдат. Каи вглядывался в заросшие помятые лица. Один из дервишей гневно закричал - словно собака взвизгнула.
'Проклятые ублюдки! - думал жрец. - Пока мы драли глотки, на кого из сановников поставить, падаль подыскала самое послушное, самое свирепое войско'.
В обращенных к нему взглядах Каи читал надежду. Это хорошо, это значит, еще не все потеряно. Шакал поедает падаль и становится сильнее, подумал жрец. То были лишь слова, но они приносили утешение. Носилки закачались - слуги ускорили шаг - и скоро площадь осталась позади.
Паланкин остановился в Старом Городе - районе столицы, где встречаются и старинные дворцы, и засыпанные мусором подворотни. Два дня... Небо было цвета крови и ржавчины. В тихих неподвижных сумерках усадьба казалась пустой.
Она ждала в переднем покое, и в сумерках линии ее тела были еще мягче и еще желаннее.
- Я весь день думал о тебе, - сказал жрец. И понял, что его голос лжет.
Было вино - краснее крови, и была постель - жарче летней ночи. Были смех, наслаждение и бессвязные слова, выдохнутые в порыве страсти.
Наконец Каи оставил ее на подушках, а сам отошел к окну. Из ночи глядели факела и огни. Словно тысячи глаз, которые винят его одни боги знают в чем... Не много ли на сегодня богов?
- Знаешь, Са́тра... - слова не шли на язык, застревали в горле. - Иногда я жалею, что у жреца не может быть жены.
- Никто не запрещает прятать женщину в городе, - она натянула на плечи покрывало и закуталась в него, как в пестрый балахон. - Не запрещает даже прятать детей.
- Ты знаешь?
Каи обернулся, и Сатра негромко рассмеялась.
- Думаешь, я бросаюсь в постель к кому попало? Я разузнала о тебе, что смогла. Разве ты поступил бы иначе?
Купола храмов в ночи как обожженные волдыри. Подсвеченный факелами Район Садов - зеленая язва на теле города.
- Зачем ты принимаешь меня? - спросил жрец.
'Глупец, глупец, - твердил он себе. - Такие женщины не отвечают на вопросы, а такие, как ты, их не задают!' Но сегодня был особенный день, и он продолжил:
- Ради усадьбы? Лошадей, что я подарил? Ради слуг и дорогих тканей?
Сатра фыркнула.
- Ради дома, - ответила она просто и - Каи знал это - честно.
- Боги! По-твоему, это дом? Когда ты ото всех скрываешься? Когда даже слуга немой?
- Он лучше, чем могли предложить другие.
Она встала и пересекла комнату, устроившись возле него в оконной нише.
- Когда ты вынуждена скрывать, кто твой мужчина? - недоверчиво закончил Каи.
- Дом нужен женщине гораздо больше, чем мужчина. Всего немного меньше, чем дети, -Сатра подставила лицо ночному воздуху. Ветер донес преувеличено громкий, наиграно радостный смех.
- Это почти так же сильно, как 'дай' и 'мое' у ребенка, - она усмехнулась и, бросив взгляд взгляд на любовника, добавила: - Ты так старался меня купить, что это было почти забавно. Еще смешнее, что ты давно меня купил с потрохами.
- Я этого не хотел. Не этого, - проклятый язык. Ну почему он не слушается как раз, когда нужней всего?
- Я знаю, чего ты хотел, - она легонько похлопала его по плечу и оставила Каи, потянувшись за кувшином.
Город в темноте - кладбище душ. Ночь молча и терпеливо ждет рассвета. Утра, когда война станет не 'через два дня', а по-простому, без изысков - 'завтра'.
- Тебе нужно уехать из столицы, - наконец заговорил Каи. - Будут... беспорядки. Я пока не могу сказать всего.
- Думаешь, мне есть куда ехать? - Сатра подняла брови.
- Не важно, куда. Так нужно. В городе начнутся волнения, может случиться, что угодно. Погромы, пожары...
Сатра молчала.
Было вино - краснее крови, и была ссора - жарче летней ночи. Были обвинения и бессвязные слова, брошенные в порыве гнева. И был прощальный поцелуй.
Дань вежливости. Так целуют перстни государей, подумал Каи.
* * *
Ее называли золотой царицей и венцом владык. О ней злословили, будто она храмовая шлюха и город пыли.
Грязная и разукрашенная, как дешевая проститутка, столица разлеглась в устье великой реки Ладжа́н. Говорили, во всем мире нет города, чтобы сравниться с ней. Сюда приезжали северяне в остроконечных, отороченных мехом шапках. В столицу съезжались учтивые иноземцы из Закатных царств - с краской на веках и накладными ногтями из бронзы и бирюзы. Хитрые и молчаливые торгаши-южане везли в дар золото и диковинных лесных тварей.
Иль-Аммар вступил в город царей просителем.
Его повозку влекли двенадцать белых быков, укрывавший от солнца полог был усеян жемчугом, и наместник ехал в Красный дворец, сопровождаемый криками толпы. Проситель, жених... Столица схоронила три десятка мужей, и только половина владык умерла своей смертью.
- Скоро вы узнаете, что этот город - сердце Царства.
Наместник едва расслышал спутника. То был Фахи́з, его человек при дворе старого царя, старик всегда выражался цветисто, но иль-Аммар ему прощал. В конце концов, это он привел господина к подножию трона.
Подобно миражу, в жарком мареве дрожали очертания куполов - и ветер с моря нес вонь тухлой рыбы. Из окон вывесили знамена и гирлянды цветов - но над сточными канавами кружили мухи, а копыта поднимали облачка бурой пыли.
- Эти люди - кровь Царства, - продолжил старик. - Помашите им рукой, господин. Скоро вы будете ими править.
Наместник поморщился.
Гулкий рык огромных, как десяток воинов, тамтамов заглушал гомон толпы, но иль-Аммару чудилось, что вперемешку с приветствиями он слышит проклятия. Каждое утро в трущобах находили заколотые, зарубленные, растерзанные тела, и единственной их виной были слова против Единого бога.
- Кажется, меня встречают не слишком радостно...
- Они отчаялись, - мягко заверил царедворец. - С тех пор, как владыка погиб, каждый князь норовит урвать кусок получше. Беженцы стекаются со всего Царства, они всем сердцем ждут нового царя, но люди напуганы и растеряны.
Наместник вынудил себя улыбнуться и поднял руку в приветствии. Толпа взвыла, ее протяжный вой заглушил слова старика.
- Я видел, о чем ты говоришь, Фахи́з, - кивнул иль-Аммар. - Возле Та́бры не осталось ни одной уцелевшей деревни, дороги полны крестьян. Они бегут, как муравьи...
- Столица последний островок мира в наши страшные дни, - подтвердил спутник.
Наместник отвернулся, внимание его привлекло волнение среди горожан. Внезапно вся многоглавая бестия, все грязное тысячеликое чудище подалось вперед, легко, как игрушки, разметав цепь воинов.
Иль-Аммар хотел сделать знак охранникам, но в последний миг старик удержал его.
- Слушайте, господин! Они радуются... они приветствуют вас!
Наместник прислушался - сквозь рев действительно прорывались крики 'Слава!'. Там, где толпа выплеснулась на расчищенную мостовую, десятки рук тянулись, чтобы хоть на мгновение коснуться резной повозки.
- Протяните им руку, господин! Они никогда не забудут прикосновение царя!
От волнения Фахиз так сильно сжал ладонь наместника, что тот скрипнул зубами.
Что-то не так. Неправильно. Недоброе предчувствие распрямилось, встало во весь рост... иль-Аммару казалось, что купола в душном воздухе и те задрожали сильнее - будто столица смеется над незадачливым ухажером.
Перегнувшись через витой подлокотник, иль-Аммар опустил руку вниз, почти касаясь протянутых ладоней.
Боль ударила в спину жгучим хлыстом, заскрежетала по ребрам стальным лезвием. Наместник закричал, но из горла вырвалось клокотание напополам с пеной. Он еще видел, как солдаты бросились к господину, как забился в дальний угол повозки Фахиз. Знамя с пурпурной башней покачнулось и мазнуло наместника по лицу.
А больше он не видел ничего.
Наутро город опустел. Вымер. Ни звука, ни встречного, ни даже бродячего пса - словно звери и те высыпали на Дорогу Царей поглазеть на иль-Аммара. Это устраивало Каи. На Старый Город опустилась тишина, лишь отдаленный рык тамтамов нарушал безмолвие.
'Как тяжелую ношу несложно опустить...' - подобно молитве повторял жрец.
Последний день. Если не решится сегодня, войско узурпатора войдет в город, и тогда... лучше не думать, что тогда будет! Самое меньшее, все они превратятся в изгнанников, каждый храм в городе станет домом нового бога.
Жрец не торопился. Огромный гонг в храме Ата́мы, владыки времени, прозвонит два, а то и три раза, пока иль-Аммар доберется до дворца. Там - если все пойдет, как должно - верховный будет отрезан от своих людей. Когда войско узурпатора подступит...
Каи не закончил рассуждения.
Сперва послышался далекий шум, потом тамтамы пропустили удар и вовсе смокли. В наступившей тишине гул перерос в голодный рев. Ну точно рык пустынного льва.
Кобыла всхрапнула, когда жрец ударил ее пятками. Холодный комок страха зашевелился внизу живота. Сердце колотилось словно бы в основании горла.
Они встретились на базарной площади, под потемневшими стенами палаты писарей - всадник и группа оборванных голодных беженцев. Мимо Каи бежали женщины и дети, спеша укрыться по домам. Некоторые мужчины сопровождали их, но гораздо больше выламывали палки из купеческих навесов и высаживали двери здания, где писцы Царя Царей скрепляют сделки.
Около дюжины обернулись к жрецу, но тот не стал дожидаться, пока налетчики сообразят, кто он. Пришпорив лошадь, он ворвался в лабиринт навесов и палаток, заставив кобылу петлять меж бочками, ящиками и грудами корзин.
Над площадью раздались крики 'Аса́м!' - Единый - но вскоре потонули в гневном вое, что требовал денег, зерна и хлеба.
- Они прячут еду! - кричал один. - Они всё прячут!
- Хлеб! - ревел другой. - Ищите зерно и хлеб!
Десятки голосов подхватили его призыв: какие боги, когда поклонения требует владыка голод?
В закутке за тюками ткани Каи остановился. Что бы ни случилось на Дороге Царей, прорываться туда сродни самоубийству. Кобылка Сатры тяжело дышала, роняя хлопья пены. Оставлять ее при себе еще большая глупость.
Жрец уже слышал треск ткани и стук перевернутых корзин - должно быть, толпа добралась и до базара. Хлопнув лошадь по крупу, он начал сдирать неподатливые кольца и браслеты. Мало быть пешим, когда все в тебе выдает жреца... Каи вдруг задохнулся от ужаса. Все тщетно! Любой узнает его по бритой голове и татуировке на лбу.
Он кромсал шелка и хлопок ритуальным ножом, когда в убежище ворвался ражий детина с выломанным из мостовой куском мозаики. Мгновение они смотрели друг на друга, как на вставших из погребального костра духов.
Каи первым бросился на противника, ударил затылком в грудь, повалил наземь. Краем глаза он видел, как царапают по пыли скрюченные пальцы, как отошла назад сжимавшая камень рука...
Времени на размышления не было. Каи просто вцепился громиле в горло: как зверь, как собака... Как шакал. Укусил со всей силы, рванул... Горячая отвратительная влага заволокла рот, в лицо ему прянуло вонью.
Наверное, жрец потерял сознание - потому что, когда он приподнялся, крики стали громче, а в окнах палаты писарей занялся огонь. По площади рыскала уже не одна группа бедняков.
Стараясь не смотреть на тело, жрец оглядел себя с головы до ног. Теперь никто не покусится на дорогую одежду: вся его грудь была залита кровью, подол покрылся пылью, а плетеный пояс порвался. Оставалось найти платок прикрыть бритую голову - но в распоряжении Каи весь рынок. И нож... слава богам, хоть он не потерялся.
Когда жрец выглянул из-за крайнего навеса, на площади почти никого не осталось. Налетчики отправились на поиски новой добычи, лишь старики да калеки перебирали, что оставила после себя толпа.
'Я выгляжу точь-в-точь как они', - сказал себе жрец. И все же потребовалась пара глубоких вдохов, чтобы покинуть укрытие.
Дом писцов стоял пустым и разграбленным. Одна из створок осталась на месте, другая криво повисла на покореженном косяке. Окна, с которых сорвали резные ставни, таращились зияющими провалами.
Каи пересекал площадь, когда заметил несколько фигур, что отделились от торговых рядов. Жрец обернулся. Пятеро. В серых рубахах, с короткими увесистыми дубинами - ничем не примечательные с виду.
'Им нет дела до меня, - твердил Каи. - Они ищут добычу. Зачем им грязный перепуганный горожанин?' Но все же он ускорил шаг - и оборванцы поспешили следом.
Жрец вбежал во дворик и попытался водворить на место створку ворот, когда услышал за спиной шум. Он обернулся вовремя, чтобы заметить еще троих, выбежавших из палаты писарей.
Испугаться Каи не успел. Он бросился в обход здания, в узкий проулок меж домом и оградой. Сандалии громко шлепали по пяткам, дыхание рвалось из груди - но преследователи не отставали.
Первый поворот, второй... вот-вот появится задняя калитка, а за ней квартал ремесленников. Уж как-нибудь он затеряется среди бесчисленных мастерских.
Но вместо калитки показался тупик - и пересохшая сточная канава ныряла в дыру под оградой. Когда жрец обернулся, перед глазами мелькнуло окованное дерево. А потом вселенная вспыхнула радужными брызгами.
Первым в беспамятство явился холод и следом за ним, рука об руку - страх. Повернув голову, Каи глухо застонал. Затылок отозвался тупой болью.
- Желтый бог воплотился в тебе, Каи Серис! - послышался дребезжащий и полный насмешки голос.
Жрец открыл глаза, но увидел лишь силуэт и свет за спиной говорившего. Тусклый огонек причинял боль, так что Каи вновь зажмурился. Против воли с губ его сорвался новый стон.
- Это все, что ты можешь сказать, Первый Распорядитель? - Се́иду Рамма́к, верховный жрец Шакала, встал. Каи слышал, как шуршит ткань, как стукнул поставец. То верховный переставил масляную плошку подальше. - У пламенного борца должно быть, что сказать.
Жрец молчал. Молчал долго, втайне надеясь, что его оставят наедине с болью - но Раммак все не уходил. Даже не пошевелился.
- Это Воздающий? - наконец спросил Каи. - Он не выдержал?
Жрец не боялся выдать союзника, свято уверенный, что Раммаку известно все. Смешно сказать... Воздающий! Высокий пост предписывает управлять сворой убийц, знать обо всех шепотках, что бродят по городу. Если бы!
Когда они расставались, на Хафрая было жалко смотреть: от одной мысли, что ему придется исполнять обязанности, толстяка бросало в дрожь. О, он храбрился, и даже надулся от важности - но был скорее смешон. И все же... все же Хафрай единственный приятель юности, кому Каи верил. Его предательство ранило.
Жрец вновь открыл глаза. Теперь он ясно видел Раммака: сухонького старичка с несообразно большой бритой головой. Его бледные губы были такими узкими, что когда он негодовал, рот верховного напоминал шрам.
- Где я? - предпринял новую попытку жрец. Он попробовал встать, но обнаружил, что привязан к лежанке ремнями. Со всех сторон их окружал мрак, и неподвижный сырой воздух указывал, что они в подвале.
- Ты гость в моем доме, - уголки губ Раммака скривились в усмешке. - На всякий случай я приютил тебя подальше от храма. Просто предосторожность.
- Чего ты хочешь?
- Ты удивишься, когда узнаешь, - верховный наконец пошевелился. - Я ищу твоей помощи, Первый Распорядитель.
- Где мои союзники?
- Кто где... - Раммак колебался с ответом. - В последний раз, когда я видел Хафрая, он добрался до храма и дрожал от страха. Часть твоих людей попалась под руку бунтовщикам, так что бедняга остался совсем один, - верховный хихикнул. - Успокойся, он слишком слаб для предателя. Ты говорил с другими храмами?
Жрец молчал.
- Кто из высших жрецов тебе помогал? Какая часть дружины тебе подчинялась?
Вопросы сыпались один за другим, Каи просто закрыл глаза. Наконец Раммак устал от звука своего голоса.
- Чего ты хочешь? - повторил жрец.
- Ты нетерпелив, - Раммак сжал челюсти. - Пятнадцать лет службы Шакалу, и столько нетерпения! Твой друг Хафрай был прав. Он предлагал избавиться от меня сразу, неужели ты думал за два дня и набрать союзников, и созвать синод? Тебе бы нужно знать: игра по правилам - неторопливое развлечение. Тем более, против того, кто все подготовил.
- Если я осужден, вынеси приговор и...
- И ты опять нетерпелив, Каи Серис, - перебил Раммак. - И не умеешь проигрывать. Я служил трем царям и дважды оставался в дураках. Теперь я кое-чему научился.
Он замолчал на мгновение и заговорил вновь - сладко, почти слащаво:
- Но, я думаю, это нынешнее положение сбивает тебя с толку. Трудно мыслить здраво, когда лежишь привязанный к скамье. Когда я уйду, слуга проводит тебя в гостевые комнаты. Приведи себя в порядок, и тогда поговорим. Я дам тебе три звона.
Верховный встал, заслонив свет, его худые рук нервно подергивались, будто не находя себе места.
- Я повторяю, я ищу помощи, а не покаяния.
Зашаркали шаги, зашуршала одежда - Раммак ушел. Каи остался в полной темноте.
Гонг в храме Атамы бил гулко и мерно. Три звона... как прикажете отмерять время, если гонг все звонит, и звонит? Резкий медный голос раздражал Каи, он проникал даже во внутренние комнаты. С тех пор, как жрец покинул подвал, гул преследовал его повсюду.
Сперва Каи гадал, кто удостоился чести, но вскоре сообразил: это не похоронный бой. То был набат, который столица не слышала несколько столетий.
Из окон Каи ничего не разглядел. На то и Район Садов, что за окном встают дворцы и ряды кипарисов. Вдоль канала, что отделял их от города, суетились белые фигурки солдат. На все вопросы слуги отвечали молчанием.
Казалось, время остановилось. Гонг все звенел, разлив над крышами тревожную жалобу, и тени в комнате застыли. Видно, у Раммака нашлись солнечные или водяные часы - потому что в конце концов двери отворились, и на пороге возник слуга.
Верховный ждал Каи во внутреннем дворике. Из подвешенных на медных цепях корзин свесились веревки ползучих растений, шепот фонтана сливался с голосом гонга и защищал от любопытных ушей.
- Присоединяйся! - Раммак протянул кубок из красного стекла. - Выпей. Тебе станет лучше.
- Что это?
Охряное стекло преломляло цвета, но, похоже, напиток был коричневым и густым, как кисель.
- Вытяжка из корней хебе́ни. Она очистит сознание и принесет спокойствие.
'Если бы он хотел убить меня... он мог это сделать сотню раз'. Жрец поднес чашу к губам, и Раммак рассмеялся, потешаясь над его нерешительностью.
- Ты дважды спрашивал, чего я хочу, Серис, - наконец заговорил верховный. - Не стану больше тебя томить. Садись, садись...
Ему доставляло удовольствие разыгрывать радушного хозяина.
- Но позволь сперва объяснить, как обстоят дела за каналом. Иль-Аммар мертв, - веско произнес верховный. - Не стану скрывать, это моих рук дело. Но в этом можно найти и светлую сторону: взойди он на престол, нас ждали бы охота на тени, всеобщий страх и волнения на улицах.
- Кажется, мы все это получили, - хмыкнул Каи. Раммак, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Те жрецы, что поддерживали тебя, тоже частью мертвы. Некоторые не добрались до храмов. Видят боги, Серис!.. Бунт вовсе не моя затея, хоть и не стану кривить душой, я готовил нечто подобное. Но то, что творится сейчас, на руку только беднякам. Эти волнения... - он на мгновение умолк, не то подыскивая слова, не то давая собеседнику вслушаться в набат, - они вредны всем. Мне, тебе, храмам, Единому... Царству тоже, если на то пошло.
Каи молчал. Он представлял, как каменный пес, чья статуя покоилась тут же - набросится на первого служителя.
- Я хотел натравить всю ораву на храмы. По толпе пошел бы слух, что наместника убили жрецы... - предупреждая возражения, Раммак поднял руку: - Простецы на улицах не знают, что вы на него поставили. Завтра в город войдет войско, вскоре воцарится порядок. Просто старые боги ушли бы в изгнание. Растворились, пропали на задворках Царства вместе со своими жрецами.
- Ты забываешь о храмовых дружинах, - напомнил Каи. - Они найдут, чем ответить бунтовщикам.
- Серис... - бескровные губы верховного скривились. - Твои дружинники ходят по тем же улицам. Они пьют в харчевнях и развлекаются с теми же танцовщицами. Они не пойдут против друзей и соседей.
- Сама мысль ввести в город войско - кощунство! - продолжал Каи. - Столица священна. Ни один узурпатор не захватывал ее, все проливали кровь подальше от города. Толпы разорвет любого, кто приведет на улицы мечи. Ему придется бороться с беднотой, и вельможами, и городской дружиной. Каждый час на троне будет таить смерть: от яда или меча телохранителя...
- Весь секрет в том, - перебил Раммак, - что жители столицы могут делать, что вздумается. Они сами начали войну на улицах, а мой князь только явился бы вовремя, чтобы встать на их сторону. Его воины открыли бы ворота храмов и тамошних амбаров, выгнали старых жрецов и посадили на алтари того, кого ждет толпа.
Пару ударов сердца Каи молчал.
- Ты говоришь, что ошибся?
- Верно, - Раммак поднес к губам чашу. - Я не ждал, что от вида крови они взбесятся, как уличные псы. Все началось со смерти иль-Аммара, а когда волна покатилась, ты не прикажешь паводкам, чьи посевы разрушать. Я не могу натравить толпу на храмы, она уже воюет против всех. Для меня этот бунт - то же, что и для тебя.
- И мы пришли к тому, чего ты хочешь.
- Ты схватываешь на лету, Серис, - съязвил Раммак. - Ты второй человек в храме. Твои люди послушны, скажи им слово - и мы покончим с недоразумением. Мне нужно, чтобы храмы признали нового Царя Царей.
- Под недоразумением ты понимаешь Шакала? - спросил Каи. - Я скажу слово - и он тоже отправится в изгнание?
- Ты останешься, - пожал плечами верховный.
- Этого мало.
- Серис, ты святоша, но не говори, что ты слеп, - Раммак прищурился. - Ты был там, в городе. Видел людей. Им больше не нужен Шакал. Равно как и Атама, Усир, и все боги, которых ты вспомнишь. Единый благоволит беднякам, и толпе это нравится. Что бы сделал иль-Аммар? Побросал проповедников в ямы? Но такая охота никогда не кончится: на их место придут другие, а против всего города бессилен даже Царь Царей.
- Ты предлагаешь вовремя перебежать к победителю?
- В этом и заключается игра, - морщины смяли татуировку на лбу верховного. - Тот, кто играет честно, обрекает на смерть себя и других. Он слишком твердолоб, чтобы остановить кровопролитие.
Каи залпом осушил чашу и вытер со лба пот.
- Если бы не твоя игра по правилам, иль-Аммар был жив, - говорил Раммак. - И бунта бы не случилось. И пусть город готов вспыхнуть, всех смертей можно было избежать.
Каи отвернулся. На пару вздохов в садике воцарилось молчание.
- Что ты сделаешь, если я не соглашусь? - наконец спросил жрец.
- Я? - казалось, верховного удивил вопрос. - Я отпущу тебя в любом случае. Мое дело может выгореть, но твое проиграно. Твое божье войско в осаде на Песьей площади. Сделай то, что я хочу - и останешься при дворе. Нет... - он развел руками, - что же, у меня есть доводы и посильнее.
Его слова повисли в душном воздухе, а в голове Каи словно гудел собственный гонг. Дети? Самая сокровенная тайна, хранимая бережно, как священная реликвия... Боясь, что голос его выдаст, Каи вопросительно поднял брови, и Раммак уронил единственное слово:
- Сатра.
Он покинул верховного на переломе дня, когда солнце начинает понемногу клониться к вечеру. Столица дышала зноем. Ветер поднимал с мостовых бурые, как жевательная трава, облака пыли, только вездесущие мухи сновали в душном мареве. Пожалуй, лучшего времени, чтобы проникнуть в осажденный храм, не найти - в сезон засухи, после полудня... самая кровавая бойня стихает в это время дня.
- Что если нам не дадут пройти?
Каи бросил взгляд на мост, который все утро был ареной противостояния стражи и бунтовщиков.
- Они не посмеют, - отрезал капитан.
Жрец с сомнением покачал головой, но на него не обращали внимание.
За каналом они трижды встречали погромщиков: и беженцы, и ремесленники, и даже пара купцов в засаленных халатах... завидев вооруженный отряд, они зашевелились, но так и не вылезли из тени. Сандалии солдат зашлепали по пустынной улице меж рядами каменных львов.
Каи дорого бы дал, чтобы ехать в Старый Город, а не к Песьей площади. Двое слуг обмахивали его опахалами, еще один держал пергаментный зонтик от солнца - но все это сродни золоченой клетке. Солдаты молча направляли носилки, куда приказал верховный жрец.
Когда капитан забарабанил в ворота храма, словно невидимая волна прокатилась по головам. Над площадью повисла гнетущая, пугающая тишина. Храм Шеххана молчал.
Каи не назвал бы это осадой. Да, что-то неуловимо изменилось в воздухе. Навесы и циновки так же покрывали мостовую, воздух смердел вонью немытых тел, чесноком и чадом жарящегося масла... Но осада? Скорее, из взглядов исчезла всякая надежда. Глаза беженцев были тусклыми и пустыми.
Наконец черные створки приотворились. Поймав взгляд капитана, Каи сошел с носилок и протиснулся в щель. Один. Ворота не успели закрыться, а он уже слышал щелканье кнута - воины Раммака спешили убраться с Песьей площади.
