Толчинский Алик : другие произведения.

Неудавшийся эксперимент

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


НЕУДАВШИЙСЯ ЭКСПЕРИМЕНТ

ГЛАВА ВТОРАЯ

  
  
   - Леночка, у меня еще жива тетка Люба в Сочи. У нее отдельная квартира. Я позвоню ей, напрошусь в гости. Думаю, она не откажет. Покупаемся в море, погуляем. Поедем?
   ... После жестокой трепки, которую ей устроили компетентные органы в Москве, и отстранения ее от "проблемы" Елена Владимировна ощущала себя словно во сне, когда бесконечно длится вязкий кошмар, и нет сил прервать его, пробудиться, пошевелить рукой. Она была больна. Андрей видел все это. Он прилетел к ней на квартиру, вызванный отчаянной телеграммой, в которой было всего два слова: "Спасите меня". И нынче, не сводя с нее беспокойных глаз, боясь сказать невзначай слово, которое вновь оживит боль еще не затянувшейся раны, он надеялся, что перемена мест развлечет ее, даст покой измученной голове.
   Стояли последние дни августа. Кассовый зал Курского вокзала был немноголюден. Буквально в пять минут Андрей получил два билета в Сочи. Повезло и с проводницей. В вагоне было чисто. Южный город открылся непривычной жарой, толпами ярко одетых отдыхающих, душноватым ароматом южной зелени. От вокзала до теткиного дома было всего две автобусных остановки. Не желая толкаться в духоте, они пошли пешком и через двадцать минут уже поднимались на третий этаж выкрашенного в бледнорозовый цвет дома.
   Тетка жила в однокомнатной квартирке с балконом, увитым виноградной лозой. Иссиня-черные гроздья на фоне подсвеченных солнцем кружевных листьев были в новинку приехавшим. Андрей не утерпел и сорвал несколько ягод.
   - Гость уже освоился и вступил в права хозяина, - улыбнулась Лена.
   - Тетя Люба не осудит худосочных жителей Северной Пальмиры за их тоску по южному изобилию, не так ли ?
   - Разумеется, дорогой. Но виноград у меня не столовый, кожица грубая. Изабелла. Да и не дозрел еще.
   - По-моему, так и перезрел. Попробуй, Леночка, аромат божественный.
   - Андрюша, давай распакуем вещи побыстрее и сбегаем к морю. Любовь Анисимовна, можно я вас тоже буду называть тетей?
   - Конечно, деточка.
   - Мне кажется, что мы вас стесним, квартира такая маленькая.
   - Ничего, детка, вы еще молодые, неделю-другую поживете в тесноте. Зато море. Море! Андрею постелю на раскладушке в кухне. Ты, племянничек, не обижайся.
   - No problem, my dear aunt. By the way we are going...
   - Будь попроще, племянничек. Говори со мной только по-русски. Итак, что вы собираетесь делать?.
   - Я взял за свой счет ровно неделю. В следующий понедельник шеф ждет меня, чтобы послать в командировку.
   - Вот , видишь, как хорошо. Все понятно. А то "Бай зе вэй!" Мы кончали гимназию, но учили французский и немецкий и очень, очень давно. Так что будь снисходителен к моим годам.
   Через пятнадцать минут , раскидав вещи и засунув гостинцы в холодильник, они быстрым шагом шли к морю. По пути они прихватили на рынке груш и инжира. У входа на пляж женщины в белых передниках, продававшие вареные початки кукурузы, кричали:"Кому пшенку, горячую пшенку".
   - Хочу пшенку, - капризно сказал Андрей и пошел к продавщице.
   - Андрей, мне тоже.
   - Разумеется. Две самых больших и самых вкусных.
   - Обязательно. милые мои, обязательно, - заворковала продавщица.
   - Смотри-ка, - Андрей ткнул початком в сторону киоска с рекламой: путешествие в пещеры, верховая езда, соревнования в стрельбе из лука! Путевки дешевые! Ну, как?
   - А море, ради которого мы приехали?
   - Все, все успеем, Леночка. Восемь дней - это так много.
   На пляже Андрей поймал себя на том, что инстинктивно с зоологическим интересом разглядывает женские прелести своей возлюбленной, чем поверг её в глубокое смущение. Природа брала верх над разумом. С того памятного дня, когда он увез Лену в Питер, он не позволял себе даже думать о физической близости с ней, видя, как страдает бесконечно любимый человек. Приставать к ней с ухаживаниями он считал совершенно невозможным и, более того, непристойным. Он решил ждать, пока всеизлечивающее время не окажет свое исцеляющее действие на больную.
   А море - зелено-голубое у берега, переходящее в густую синеву вдали, ласкающееся, как кошка у ног, уже лечило, заживляло душевную муку, развлекало и утешало. И даже тот невольный мужской интерес к ней, уже немолодой, но еще не старой женщине, как бы пробуждал ее от кошмарного сна. Окружающий, кипящий жизнью и страстями мир как бы говорил ей: "Пора, пора проснуться. Жизнь не кончена. Еще много, много радостного и удивительного, печального и страшного будет у тебя. Но это и есть Жизнь". Она решила, что после возвращения в Питер, она докажет Андрею, что еще способна любить.

***

   Компания, желающая посетить пещеры, набралась самая разношерстная. Автобусы потянули их по серпантину куда-то под Хосту. Вдоль дороги стояли увешанные плодами деревья инжира, грецкого ореха , алычи, груши. На собранные деньги организаторы маршрута накупили немыслимое количество продовольствия, которое ехало за туристами на отдельной машине. Амундсен, собираясь на Северный полюс, наверняка брал меньше. Прошло полдня, пока разместились по корпусам, получили рюкзаки, каски и аккумуляторные фонари. Потом разбились на пары, чтобы готовить еду по очереди на весь отряд. Все это напоминало далекие пионерские лагеря. Те же спальни на двадцать-тридцать человек. В ожидании обеда приехавшие слонялись по довольно ограниченному пространству. После обеда обещали начать обучение езде на лошадях.
   В тени корпуса стоял самодельный стол для тенниса. Поверхность стола была покрыта вздувшейся фанерой, покрашенной светлокоричневой краской. Двое из вновь прибывших тщетно пытались наладить на нем игру. Шарик то совсем не отскакивал от стола, то летел под непредсказуемым углом. Подошедший инструктор по походу в пещеры, красивый загорелый дочерна парень, сказал что на этом столе он обыграл первую ракетку Грузии.
   - Думаю, что и чемпион мира не устоял бы за этим столом, - заметил Андрей. - У нас на фирме в обеденный перерыв и после работы кипят настоящие сражения. Теннис в большом почете. Я сам, грешен, часто играю. У тебя, Леночка, как педагога, перерывы заняты серьезными делами, проверкой тетрадей и прочим, да? Кстати, почему бы тебе не поступить к нам на работу в наш отдел? Бумажной продукции у нас горы. Наведешь порядок. С терминологией я помогу. И главное - мы будем все время рядом. О таком счастье я даже боюсь мечтать.
   Наконец показались лошади, ведомые верховым в живописно разодранной черной рубахе и мягких сапожках с немного загнутыми вверх носками. Все приехавшие вышли через лесок на полянку, где и должны были состояться учения.
   Когда очередь обучаться дошла до Андрея, он с удивлением обнаружил, что стремя висит на уровне груди и для того, чтобы забраться в седло, нужно резко бросить тело вверх, оттолкнувшись правой ногой. Но ослабевшие от многолетнего сидения за рабочим столом ноги не позволяли сделать необходимое упражнение. Стоявший рядом инструктор крякнул с досадой: "Ну что же вы!" и довольно грубо поддал Андрею под зад. Очутившись наконец в седле, Андрей снова опозорился. Он привык обращаться с точными приборами, где управление идет от кончиков пальцев на ручки настройки с минимальными усилиями. Оказалось, что лощадь - это весьма грубый и примитивный прибор, который для того, чтобы заставить ее повернуть, скажем, налево, требует довольно сильно натянуть левый повод. В результате его щепетильного отношения к лошади они оба едва не свалились с кручи, не окажись рядом инструктор, который оттеснил лощадь Андрея своей кобылой. "Ну что же вы!"- воскликнул он опять с досадой. Андрею было очень стыдно, особенно перед Леной. Она же, когда дошла до нее очередь, легко вспорхнула в седло и лихо проскакала вниз и обратно вверх по дороге под одобрительным взглядом инструктора.
   - Леночка, кто тебя научил так прекрасно ездить? - восхитился Андрей.
   - В подшефном колхозе много-много лет назад один добрый человечек научил, - ответила Лена. - Понимаешь, Андрюша, дело не в силе, а в точке ее приложения.
   ...Пещеры открылись среди гор, поросших великолепным буковым лесом. Оказалось, что никаких сталактитов и сталагмитов в этих пещерах нет. Было темно, тепло и сыро. Ботинки скользили в грязи. Лучи фонарей выхватывали неправильной формы огромные булыжники, каменные террасы, с которых спускались по деревянным лестницам. В большом подземном зале, где собрался весь отряд, была великолепная акустика. Инструктор сказал, что незадолго до их похода сюда приезжал хор из Эстонии. Записывали песни для передач на радио.
   После окончания маршрута зашли на вокзал купить обратные билеты, да не тут-то было. В жаре, возле узких, как бойницы, окошек томилась толпа. Билетов на ближайшую неделю не было. У Андрея мелькнула мысль сесть на теплоход и доплыть до Одессы, а оттуда любым транспортом добраться домой. На следующее утро, когда он пришел на морской вокзал, у кассового окошка уже стояло человек десять. Оказалось, что они заняли очередь еще с ночи. Андрей понял, что билетов ему не видать. Перспектива провести оставшиеся три дня в очередях его не прельщала. Улучив момент, он подошел к молодому парню, стоявшему вторым и шепнул: "Выручи, друг, возьми два билета." - "Да я и так беру шесть на нашу компанию,"- ответил парень.- "Ставлю бутылку хорошего коньяка",- настаивал Андрей." - "Ладно, давай деньги, - согласился парень, - но учти, что билетов мало, может и не хватить." Однако на сей раз повезло. Через четыре часа, когда прибыл теплоход, выяснилось, что в наличии есть шестнадцать билетов. Андрей спешил к тетке, и все у него пело внутри от счастья.
   Перед отъездом накупили разных фруктов, две бутылки шампанского. Все чуть-чуть захмелели, говорили громко обо всем на свете. Тетка вспоминала послевоенную Москву, свою любимую газету "Вечерка", в которой иногда печаталась, просила прислать ей, если случайно сохранились у кого-нибудь, выпуски за прошедшие годы.
   Все их восхищало на теплоходе. Было чисто, тихо, уютно. Еда была - пальчики оближешь. Во время остановок выходили в город, гуляли по набережным, а дни казались огромными, полными радости, ласкового солнца, свежего ветра и осенних фруктов.
   - Андрюша, у тебя такой вид, будто ты прислушиваешься к своему пищеварению.
   - Тсс... Леночка, я собираюсь рожать новую сказку.
   - Опять сказку?
   - Ничего лучше сказок в мире нет, поверь мне. Потом по ним ставят оперы, балеты, пьесы, пишут картины и прочее, и прочее. Так что не относись к сказкам свысока.
   - Когда же мы услышим ее?
   - Не знаю. Может быть, и сегодня вечером. Да, пожалуй, я тебе ее прочитаю на сон грядущий...Если додумаю до конца.
  

***

   После ужина и прогулки по палубе он присел на край ее постели, расправил листочки на колене и сказал:"Ну, слушай":
   ...Давным-давно в старом домике под красной черепичной крышей жила старая женщина. Ее младшая сетра умерла много лет назад, оставив ей своих детишек - мальчика и девочку. Дети выросли. Мальчик закончил мореходную школу и собирался поступить помощником капитана на торговое судно. Он стал высоким, худощавым и мускулистым. У него были яркосиние глаза под темными бровями и золотистые волосы. Да, он был очень, очень красив. Но еще красивее была его сестра. Когда она шла по улице, люди останавливались и долго глядели ей вслед.
   Брат и сестра нежно любили друг друга и клялись никогда не разлучаться. И, конечно, они очень любили свою родную тетку, которая, заменила им мать.
   Сколько радостных дней провели они в своем уютном домике с балконом, увитым виноградной лозой, - не перечесть. Они всегда с интересом наблюдали, как после зимнего ненастья просыпается лоза, как на ней набухают почки, вырастают листья, потом появляются нежные белые цветки, как потом на их месте возникают твердые, словно камень, зеленые ягоды, а потом, прогретые солнцем, они начинают полнеть, чернеть и становятся блестящими, мягкими, сладкими и ароматными.
   В один из светлых осенних дней тетушка срезала прохладные виноградные гроздья и подавала их на стол на большом старинном фарфоровом блюде. Рядом обязательно стоял большой букет яркокрасных георгин, и в комнате становилось торжественно-празднично. Все садились за стол и с наслаждением ели душистый и сочный виноград. Этот день они так и называли - день винограда, и ждали его, как праздника.
   Но жизнь не стоит на месте. Настало время молодому моряку отправляться в дальнее плавание. Он получил разрешение взять с собой сестру, благо она обучалась медицине и могла оказаться полезной на судне. И вот они собрали дорожные сумки и присели в последний раз перед отъездом, и утешали свою милую старую тетушку, что время пролетит быстро и через год они снова будут вместе.
   Они взяли экипаж и поехали на причал. Молодой моряк был в сверкающем золотом форменном кителе, а его сестра - в чудесном темносинем платье с белым кружевным воротничком и белыми манжетами. Капитан посмотрел на нее и влюбился с первого взгляда. Они поднялись на корабль. Корабль отчалил от берега, и они долго-долго махали тетушке платками, а она махала им, и ее платок стал совсем мокрым от слез, но она улыбалась, так как не хотела портить своим детям настроение.
   Потом тетушка вернулась домой и тоска одиночества накинулась на нее и стала грызть сердце. Старая женщина принялась было убирать комнаты, но все валилось из рук. В отчаянии она бросилась на постель и зарыдала.
   Мимо домика в это время пролетала добрая фея. Услышала рыдания и захотела помочь старушке. Волшебной палочкой она коснулась виноградной лозы - и вот, одна ягода покатилась по балкону и превратилась в очаровательную смуглую девушку. Девушка подошла к старой женщине, тронула ее за плечо и сказала:"Меня зовут Изабелла. Мама послала меня к вам, чтобы вы не грустили." И после этих слов старушка почувствовала небольшое облегчение.
   Изабелла стала для старой женщины заботливой дочерью. Ходила на рынок, готовила еду, убирала в доме. Вечерами они гуляли по набережной и смотрели на строгие силуэты уходящих кораблей, освещенных лучами заката. Возвращались домой затемно. Изабелла читала вслух главы из библии. Потом они пили чай с терновым вареньем и долго-долго сидели в теплой тишине возле потухающего камина.
   Шли дни, но тоска по уехавшим детям не проходила. Каждый вечер старушка говорила Изабелле:"Как ты думаешь, милая, где они сейчас, что они делают?"
   Однажды Изабелла пришла от доброй феи и сказала:"Мама научила меня волшебству. Теперь мы сможем видеть ваших детей, когда наступит ночь." Когда стемнело, они зажгли свечи, поставили тарелку и налили в нее темного красного вина. Потом Изабелла бросила туда щепотку волшебного порошка и коснулась вина пальцем. Тотчас они увидели корабль бегущий по волнам. Матросы сновали вверх и вниз, молодой помощник капитана что-то кричал им в рупор, и ветер надувал паруса. Вдали уже можно было различить вознесшиеся к небу башни минаретов. Вот на палубу вышла девушка в белом платье. Рядом с ней шел капитан. Они поднялись на капитанский мостик, и девушка смотрела в подзорную трубу на приближающийся город.
   - У нас поздний вечер, а у них еще день, - сказала старушка.
   - Они теперь очень далеко от нас, на востоке. Когда у нас будет утро, у них уже будет вечер, - ответила Изабелла.
   Дни складывались в недели, и старая женщина с беспокойством стала замечать, что Изабелла стареет. Пропал румянец и гладкость кожи, появились морщины. Еще через месяц нельзя было сказать, какая из женщин старше. Изменились и их разговоры. Они обсуждали все мелкие подробности жизни так, как это делают, сидя на скамейке в парке, пожилые люди.
   Гроздья винограда, которые старушка развесила, превратились в изюм. Они вместе обобрали высохшие гроздья и засыпали в глиняные горшочки.
   - Вот, дети вернутся, и я им сделаю их любимый пудинг с изюмом, - сказала старая женщина. - Уже ведь прошло четыре месяца, осталось восемь. Только не налетела бы на корабль буря. Это ведь так опасно. Скажи, Изабелла, сможем ли мы сегодня вечером посмотреть на моих деток?
   - Конечно, сможем, - отвечала Изабелла. - Но волшебного порошка остается все меньше. Боюсь у моей мамы-феи ничего не осталось.
   - Тогда я потерплю еще неделю, - сказала старушка. Главное ведь - знать, что в любой вечер мы сможем их снова увидеть.
  
   Однажды в марте, когда они гуляли по набережной, с моря налетел свирепый холодный ветер со снегом. Пока они шли домой, старая женщина совсем закоченела. Дома они разогрели вино с пряностями, выпили и сели у весело горящего камина. Но старую женщину все знобило. К утру у нее поднялся сильный жар. Изабелла позвала лекаря. Пришел важный толстый мужчина, осмотрел больную и сказал:"Она поправится, если у нее будут силы преодолеть кризис. Я оставлю вам лекарство, которое помогает работе сердца".
   Изабелла не отходила от старушки, давала ей питье, ставила на лоб прохладные компрессы. Старая женщина бредила, ей казалось, что она уже встретила своих милых детей, и они ей рассказывают о дальних странах. Потом ей казалось, что пора угостить ребят, и она порывалась встать и пойти на кухню. Однако силы покидали ее. Приходивший лекарь только разводил руками. "Медицина тут бессильна", - говорил он. И вот, старое сердце не выдержало и остановилось. Пришел священник, подошли люди из соседних домов и вместе с Изабеллой обрядили старую женщину в последний наряд. Пока соседки судачили вокруг гроба, перед тем как везти покойную на кладбище, Изабелла вышла на балкон и, ударившись об пол превратилась в изюминку.
   Невесть откуда взявшаяся белая голубка влетела на балкон, клюнула изюминку, вспорхнула и унеслась в бездонную синеву апрельского неба. Наверное, с высоты ей был виден плывущий домой корабль с детьми старой женщины. Ведь у птиц очень острое зрение...
  

***

   С того памятного разговора, который произошел между Валуевым и молодым слесарем Николаем Логиновым в присутствии Никодимыча, прошло семнадцать лет. Огромный кусок времени пошел на пользу Валуеву. Все эти семнадцать лет он упорно лез вверх по служебной лестнице. Его кабинеты становились все просторнее. Столешницы письменных столов вмещали все больше телефонных аппаратов. Наступило, наступило наконец долгожданное время, когда в его кабинете стали проводиться совещания с участием директоров предприятий и других важных людей. Сейчас Валуев сидел, упираясь тройным подбородком в белоснежный крахмальный воротничок, и сердито сопел. Причиной раздражения было запаздывание заместителя директора биоцентра.
   - Опаздываете! - буркнул Валуев, едва живот замдиректора появился в дверях.
   - Извините. Пробки на дорогах, - ответил, отдуваясь и усаживаясь, вошедший.
   - Значит, надо раньше выезжать. Так. Начнем. - Валуев решительно хлопнул ладонью по стопке документов. Товарищ Заныкина, докладывайте.
   Заныкина, такая же грузная, как восседавший Валуев, одела очки в золоченной оправе и, прочистив горло, добрый час монотонно перечисляла расходные статьи проведенного эксперимента. Только в конце доклада она немного возвысила голос:"Полученные сведения дают нам основания считать проведенную работу законченной. Отчет о работе, подготовленный отделом перспективных технологий Комитета Государственной Безопасности совместно с биоцентром Академии Наук, был направлен на рассмотрение в ЦК в апреле текущего года. Совещанию необходимо выработать рекомендации по окончательному завершению эксперимента и ликвидации, в случае необходимости, нежелательных его последствий.
   - Какие будут предложения у членов комиссии относительно объекта, учитывая, что ожидаемый конечный результат вряд ли будет получен. - Валуев откинулся в кресле, и холодные бесцветные глазки, утонувшие в жирных щеках, строго оглядели присутствующих.
   Худощавый мужчина с прилипшими ко лбу белесыми волосами сказал:"На заседании комиссии отдела перспективных технологий было вынесено решение эксперимент прекратить, объект ликвидировать, а лиц, причастных к делу, вызвать и взять дополнительную подписку о неразглашении государственной тайны".
   - Вот чем кончается работа, в которую страна вложила столько средств, - с горьким пафосом заключил Валуев. - Если бы тогда еще не послушали этого старого дурака Загибина, все могло бы пойти в нужном нам направлении.
   - Совершенно с вами согласна, товарищ Валуев, - проблеяла Заныкина. - Зачем, спрашивается, нам был нужен второй Пушкин? Нам Маяковский нужен! Чтобы бороться с инакомыслием. Посмотрите, что делается в школах. Стране необходима чистка кадров и дальнейшее сплочение в рядах борцов за коммунизм.
   - Позвольте, товарищ Валуев, - поднял руку чин из секретного отдела. - Хочу вам сказать, товарищи, что опасность анархии, беспредела выросла чрезвычайно. В городе Т., к примеру, ввиду временного перебоя с продуктами питания наблюдаются нехорошие настроения. Более того, все наверное, кто были в Т. видели на въезде в город со стороны Москвы десятиметровый портрет Генерального секретаря нашей партии. И что же! Злопыхатели вырезали во рту у него дырку, вставили пачку маргарина и написали "Жри сам, сука!". Испортили дорогой портрет. А ведь мимо и иностранцы проехать могут. Пришлось вызывать пожарных, вынимать маргарин, потом кое-как заштопали портрет и установили там милицейский пост. Но ведь к каждому портрету или памятнику милицию не поставишь!
   - Можно рассмотреть вопрос о ликвидации и воспитательницы, как основной виновницы неудачи эксперимента, - осмелился вступить второй заместитель Валуева.
   - Ну, это ты брось, - отрезал Валуев. Не твоего ума дело решать такие вопросы.
   Замдиректора биоцентра ветелся на стуле, как ужаленный и всячески намекал Валуеву на свое желание выступить, но Валуев был на него сердит за опоздание и слова не давал. Наконец над ним сжалился кагэбэшник и насмешливо произнес:"Товарищ Валуев, тут ученые хотят сказать свое мнение".
   Валуев усмехнулся углом рта:"Слушаем вас. - ...Тут он взглянул на список - мм..ээ.., Валерий Михайлович.
   Замдиректора биоцентра поднялся. Видно было, что он очень нервничает: Товарищи, именно тот факт, что на проведенную работу в целом ушло около двухсот миллионов рублей, требует хозяйского отношения к проблеме. К тому же, с точки зрения нашего института считать эксперимент законченным еще рано. Чрезвычайно важно установить способность выращенного организма противостоять разного рода стрессовым нагрузкам, а также его способность к воспроизводству.
   - Насколько нам известно, - перебил кагэбэшник, - у потомков Пушкина не наблюдалось никаких успехов в области, где трудился их предок.
   - Да, это так, согласился замдиректора, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног. - Но, во-первых, мы не знаем , какова вероятность проявления рецессивного гена. Может быть, через двадцать-тридцать лет новый Пушкин родится в одной из семей его потомков, а во-вторых, и это главное, - мы не знаем как будет развиваться выращенный в искусственных условиях объект далее. Я предлагаю не упускать ни в коем случае представившуюся возможность и полностью выполнить намеченную почти двадцать лет назад программу. Прошу меня понять: дело не в подтверждении качества - никто не сомневается в наличии способностей к поэзии. Дело в том, чтобы выяснить, каких пределов может достигнуть в своем развитии искусственно созданный объект. Издержки в этом деле, будут невелики, уверяю вас, а дополнительные ценнейшие сведения в значительной степени окупят государственные расходы.
   - Ну, ладно, - после некоторого раздумья согласился Валуев. Напишите пояснительную записку, а потом мы с товарищами из особого отдела посоветуемся. Поставить точку мы всегда успеем.
   - А как решим относительно образования? - осмелился спросить один из членов комиссии.
   - А ты знаешь, что Пушкин кроме лицея ничего не кончал? - с ехидством спросил чин из контролирующих органов. - А лицей - это вроде нашей школы-восьмилетки. Так что считай , что образования объекту вполне хватает. Было бы желание трудиться для народа.
   - В данном вопросе мы поддерживаем мнение семьи Логиновых, - сказала дама из Гороно. Виктор должен закончить образование в вечерней школе. Работать он будет в том же цехе, что и отец, и, значит, будет под присмотром.
   - Товарищи, - осмелился замдиректора биоцентра, - нельзя сравнивать нашу школу и лицей. Там преобладали гуманитарные дисциплины. Лицеисты учили несколько языков. А лекции им читали лучшие преподаватели того времени.
   - Категорически не согласен, - запыхтел Валуев. - Сейчас времена, слава богу, не те. Мы в семнадцатом году начали новый отсчет времени. Кому сейчас нужны иностранные языки! Наш, родной русский язык должен стать ведущим, так сказать, среди остальных языков. И потом, мы решаем чисто практическую задачу, которая выведет нас вперед и оставит американцев позади. Вот что главное. Нужно вам проводить дополнительные исследования - исследуйте. Но в рамках, так сказать, поставленной задачи. Получился из него поэт, как намечали? Если получился, то опыт закончен. Пора делать выводы. Если нет - нужно понять, в чем ошиблись. И опять-таки сделать выводы. А мне лично второй Пушкин не нужен. Да и никому не нужен. Вот, помню был хороший поэт Борис Котов. Хорошие стихи писал о рабочем классе. Недавно помер. Вот с кого надо было бы копию сделать! И проблем бы не было. Послушали того засранца Загибина, чтоб ему на том свете черти ... яйца прижгли...
   Последние слова начальства вызвали смех присутствующих. Особенно веселились дамы. Заныкина покраснела от смеха и махала платочком на Валуева - вот какой, мол, проказник. Валуев сидел, как именинник. Настроение за столом намного улучшилось. Совещание закончилось.
  
  
  
  
  

***

  
   Исключение из школы Виктор воспринял с облегчением. Будто нарыв наконец прорвался. Какое наслаждение - никогда больше не видеть, не слышать , не обонять этих преподавателей-предателей, марксистов-мазохистов и социалистов-садистов.
   Через несколько дней Николай повел сына в отдел кадров завода. Все формальности были быстро исполнены ввиду почти полного отсутствия анкетных данных, и вскоре, получив свеженький черный комбинезон и шкафчик в подвале возле отопительного котла, молодой рабочий Виктор Логинов поднимался по узкой винтовой лестнице в цех со своим наставником Иваном Ивановичем.
   - Палыч, вот ученика привел, - сказал наставник мастеру. - Сын Логинова. Николая.
   - Как звать тебя, парень? - спросил мастер. - Виктор? Так. Иди с Иваном Ивановичем. Он тебе тележку даст. Будешь пока возить заготовки к станкам и от станков готовые детали на склад. Потом определим тебя учеником фрезеровщика. Поучишься, сдашь экзамен, поработаешь - получишь хорошую рабочую профессию. Деньги будешь мешками домой приносить. Мастер хитро подмигнул наставнику. - Да, вот тут распишись, что по технике безопасности инструктаж получил: курить только в курилке, пальцы в станок не совать, по сторонам не зевать, еду принимать только в специально отведенном для этого месте или в столовой. Все.
   Начался первый рабочий день. Вскоре Виктор привык к шуму станков и лязганью металла, к воздуху цеха с запахами керосина и подгорающего машинного масла. Веселый старичок кладовщик нагрузил ему полную тележку заготовок и велел развезти их по станкам. Проходившая мимо миловидная девушка в красной в белый горошек косынке крикнула кладовщику: "Пахомыч, ты что же парня так нагрузил? - Надорвется." - "Ништэк, - весело ответил кладовщик, - парень молодой, яйца свежие!"
   Подождав, пока девушка отойдет, Виктор спросил кладовщика:"Извините, а у вас яйца тухлые что ли?" - "А ты не дерзи мне, потому как я уже старик и всю жизнь на этом заводе проработал. А на шутку надо шуткой отвечать, без злобы, не то - много врагов наживешь. Понял, милок? Ну вот, иди и работай."
   Виктор возил и возил тележку и, казалось, конца этому никогда не будет. Время тянулось однообразно, словно снежная пустыня. Прозвенел звонок на обед. Рабочие вытащили завтраки и бутылки с молоком и сплотились вокруг низенького столика, за который уже сели четыре забойщика. Через секунду после шелеста перемешиваемых костяшек домино раздался первый выстрел, толстый мужик в засаленной куртке выставил один:один. Грохот костяшек все нарастал. После оглушительного удара, от которого , казалось, столик вот-вот рухнет на колени, подняв с мольбой к небу избитую морду-столешницу, раздалось:"Рыба!" Подсчет очков сопровождался подначками, в которых сверкали отполированные поколениями перлы матюков. Виктор с веселым удивлением слушал музыку внешкольной речи. Это была именно речь, а не матерное озорство, которым бравировали мальчишки.
  

***

   Потянулись однообразные дни. Виктор чувствовал себя одиноким. Никто им не интересовался. Рабочие между собой шутили или ругались. Все они были старше. У них были свои, взрослые интересы - дадут ли премию, привезут ли продовольственные заказы и прочее, и прочее. Изредка появлялся наставник, Иван Иванович, спрашивал, как дела. Виктор пожимал плечами: "Нормально". На том разговор и кончался.
   В ожидании перемен Виктор нарисовал схему своих маршрутов с тележкой по цеху. Оказалось, что работая по схеме, он экономил почти половину времени. Достав огрызок карандаша и тетрадный листок, он присаживался у склада и набрасывал возникающие в мозгу строки. В стихах он сетовал на усталость от жизни, мол, слишком поздно родился, не нашел родственной души способной понять его мучения, и вот, он угасает среди черни безразличной к высокому искусству.
   Ребяческие выходки старших, их пересыпанная матерком речь уже приелись Виктору. Он видел их неразвитость, неумение логически мыслить и чувствовал себя так, словно попал в детский сад с испорченными детьми.
   Самым молодым в цехе был красивый парень Сергей, недавно вернувшийся из армии к фрезерному станку, на котором работал прежде. Сергей весь рабочий день стоял у станка, не снимая маленькой щегольской шляпы с перышком. Даже в туалет в ней ходил. Видимо, к этой странности все давно привыкли, но никто Сергея по имени не звал. Все обращались к нему исключительно:"Эй, Шляпин! Здорово, Шляпин!", изредка переиначивая:"Шаляпин, тебя мастер зовет!"
   В цеховой уборной всегда было адски накурено. Крашеные чугунные бачки, стоящие на высоких стояках были покрыты ржавчиной и вспучившейся масляной краской. Бачки приводились в действие дерганьем за такую же ржавую стальную проволоку. Для желающих закончить туалет и заодно продолжить политическое самообразование служили центральные газеты, заткнутые за стояк. Как водится на Руси, туалетные кабинки не имели дверей (чего нам скрывать друг от друга!). Виктор стеснялся справлять при посторонних нужду и старался сходить в уборную, когда там никого не было.
   Однажды, едва он сел на корточки, вбежал Сергей и быстренько расположился на соседнем толчке.Поднатужившись, он произнес:
   На глубине Сибирских руд
   Два мужика сидят и срут.
   - Сволочь,- подумал Виктор. - Это он про декабристов! - А дальше? - спросил Виктор холодным от бешенства голосом .
   Не пропадет их скорбный труд,
   Придут собаки - все сожрут. -
   закончил Сергей и довольный захохотал.
   Застегнув брюки, Виктор подошел к Сергею:"Знаешь, кто эти собаки?"
   - Кто?
   - Такие , как ты!
   - Ты чего, салажонок? - добродушно удивился Сергей. Я тебя вроде не трогаю. Ты чего сучишься?
   - Не смей, скотина, марать Пушкина! - Виктор смахнул с сидящего шляпу и нахлобучил на него чью-то засаленную кепку.
   - Постой, ты куда?
   - Туда! Досрешь и в кепке!
   - Ну, салага! Быть тебе битым! Давай назад шляпу! - заорал Сергей.
   Виктор, не отвечая, надел шляпу и вышел в цех. От шляпы шел неприятный запах прогоркшего сала - видно владелец редко баловал голову мылом. Чувствуя отвращение, Виктор снял шляпу и повесил на лампу перед станком Сергея. Вскоре тот появился в дверях уборной. Глаза его искали обидчика.
   - Пойдем на два слова, - лицо Сергея излучало спокойствие, почти скуку.
   Виктор кивнул и вышел за ним в коридор. Так же спокойно Сергей оглянулся по сторонам. Убедившись, что коридор пуст, он без предупреждения нанес Виктору сильнейший удар ногой в пах и, не говоря ни слова, вернулся в цех. Невыносимая боль внизу живота бросила Виктора на пол. Никто и никогда не причинял ему столь сильных страданий. Только спустя несколько минут он смог разогнуться и подняться на ватных ногах. От боли его едва не вырвало.
   - Ты че, малый, уж не заболел ли часом? - спросил кладовщик.
   Виктор покачал головой:"Все в порядке." До конца рабочего дня он механически выполнял свою немудреную работу. Низ живота все еще ныл, и эта ноющая боль требовала немедленного отмщения. Когда прозвенел звонок и рабочие стали выключать станки, Виктор подошел к Сергею:
   - Разговор между нами еще не окончен.
   - Можно и продолжить, - уверенно сказал Сергей. - Повторим, если с первого раза непонятно.
   - Попытайся.
   Они дождались, пока рабочие покинут цех. Сергей, который был на полголовы выше, спокойно пошел на Виктора и размахнулся ногой, стараясь снова попасть в пах, но Виктор успел отклониться, и нога противника зависла в воздухе. Тогда Сергей развернулся и послал тяжелый удар правой в голову - и снова промах. Входя в азарт, Сергей уже не раздумывая молотил руками и ногами, чувствуя растерянность от того, что он, такой сильный и ловкий, никак не может достать этого чернявого длинноносого салажонка. Вдруг словно молния прожгла ему голову, все поплыло перед глазами - Виктор нанес свой первый удар в челюсть. Еще один удар в солнечное сплетение - и , теряя дыхание, Сергей очутился на бетонном полу. Придя в себя, он увидел спокойно стоящего Виктора.
   - Вставай, пролетарий, - сказал Виктор. - Разговор еще не окончен.
   Едва Сергей выпрямился, Виктор нанес ему еще один сокрушающий удар в челюсть:"Это тебе за Пушкина и за декабристов"
   Сергей, как кукла, повалился на пол. Придя в себя, он, не открывая глаз, начал лихорадочно соображать, как перехитрить противника.
   - Надо дотянуться до стального прута, - подумал он. Набравшись решимости, он медленно открыл глаза. Виктор так же спокойно стоял в полушаге от него. Сергей, медленно поднимаясь, уже видел, что его отделяет от пучка прутьев не более двух метров. Собравшись, он кинулся вбок и схватил прут. Однако Виктор был начеку. Рванув Сергея за локоть, он развернул его к себе лицом и нанес последний сокрушающий удар в подбородок:
   - А это тебе за меня!
   Сергей как-то по-детски всхлипнул и упал лицом вниз. Прут со звоном выпал из его ослабевших рук. Оставив противника лежащим на бетонном полу, Виктор спустился в раздевалку, надел куртку и вышел на улицу.
   - Прав ли я, затеяв воспитание этой скотины? - думал он по дороге домой. - В сущности ведь он не злой парень. Он просто темный, невежественный... А разве темнота и невежество не являются злом?...Жаль, не с кем посоветоваться. И Елены Владимировны нет... Все из-за меня...Домой идти не хочется, а деваться некуда...До чего же препоганая штука жизнь!
   - Больше я в цех не пойду! - решительно заявил Виктор матери через неделю после случившейся стычки.
   Зоя Сергеевна глянула на сына. - Ну, чисто волк, - подумала она. И откуда в нем столько злости? Вот ведь наградил господь характером.
   - И что же ты будешь делать? Чем займешься?
   - Я учиться хочу,-ответил Виктор. История и литература - мое призвание. А экзамены я досдам экстерном. Как ваш вечно живой и вечно любимый Ленин.
   - Ленин у нас общий. И твой тоже, - назидательно сказала мать. - И он не виноват, что так рано умер, а нынешние устроили безобразие в стране. Вечно ничего нигде нет.
   - А это основной закон социализма: всеобщий бесмысленный поиск товаров, которых нет в продаже.
   Зоя Сергеевна усмехнулась:"Ладно, с отцом я сама поговорю. Чувствую, что он бузить будет, но попробую успокоить. Ты, главное, если решил учиться, то учись, а не шалопайничай... И то, не дело с образованием тележку по цеху таскать."
   На следующий день Виктор пошел в школу к Степаниде Никифоровне. Она не видела его с полгода и была удивлена свершившимся в нем переменам. Сейчас перед ней стоял не подросток-школьник, а сформировавшийся молодой человек с умным и волевым взглядом голубовато-серых глаз. Она обещала ему помочь и вскоре, собрав учебники, Виктор плотно занялся учебой. Мать с отцом только диву давались. Он начинал рабочий день в шесть утра и с редкими перерывами занимался по двенадцать часов в сутки. Мало того, в оставшееся до сна время он читал Карамзина, Ключевского, Соловьева. Семимильными шагами он нагонял упущенное и уже в июне знал программу десятилетки. По истории и литературе он вышел на уровень студентоа второго-третьего курса филилогического факультета. Впереди маячил осенний призыв в армию. Он чувствовал, что обязан поступить в институт с первой попытки. Его страшила мысль бездарно потерять еще два года.
  
  

***

   А что же Елена Владимировна? Как повернулась ее жизнь дальше?
   Вернувшись из недельной поездки на юг, Андрей повел ее на встречу со своим начальником. Они долго шли закоулками и подворотнями к огромному серо-желтому зданию, занимавшему полквартала и обнесенному высоким бетонным забором. По верху забора спиралью вилась колючая проволока.
   - Какое унылое место, - подумала Елена Владимировна.
   - Ты подожди меня минутку, я позвоню из проходной Рюмину, - сказал Андрей и скрылся в павильоне проходной.
   Однако ждать пришлось долго. Телефон был намертво занят. Потеряв терпение, Андрей пошел за начальником. Наконец, они появились в дверях. Рюмин оказался стройным мужчиной с умными глазами, поблескивающими за щеголеватой золотой оправой очков.
   - Андрей о вас говорил. Вам нужно будет навести и поддерживать порядок в научно-технической документации: делах, отчетах, переписке и прочем. К исследованиям, сами понимаете, я привлечь вас не могу в силу специфики вашего образования. По анкете затруднений не предвидится ? Какая у вас форма допуска?
   - Была первая.
   Рюмин взглянул на Елену Владимировну с уважением.
   - Тогда никаких препятствий не ожидаю. Оформляйтесь. Андрей мне доложит, когда вам разрешат приступить к работе. Сейчас зайдем в отдел кадров, получите анкету. Как вас зовут?
   - Бакунчик. Елена Владимировна Бакунчик.
   - Какая фамилия у вас ласковая...
   Они зашли в павильон, где проходы на территорию ощетинились решетками, охраняемыми свирепого вида бабехами с револьверами на заднице, и повернули направо в душную маленькую комнатенку.
   - Дайте анкету Елене Владимировне, - сказал начальник, не здороваясь, и ушел.
   Безобразная пожилая баба с огромным животом, обтянутым ситцем в мелкий цветочек, и злющими маленькими глазками, утонувшими в багровых щеках, не глядя на вошедшую, выкинула из ящика на стол анкету и листок для автобиографии, пробурчав:"Заполняйте аккуратно. Исправления не допускаются".
   - А вы не дадите мне на всякий случай еще один экземпляр? - спросила Елена Владимировна.
   - Не положено. Если испортите, пусть начальник еще раз с вами подойдет, - я выдам еще один.
   Елена Владимировна поблагодарила, простилась и, не услышав ответа, вышла на улицу.
  

***

   Всю неделю Елена Владимировна просидела за столом начальника лаборатории. который находился в отпуске. За это время Рюмин через своего заместителя Саркисова распорядился отделить фанерной перегородкой конец коридора и сделать из него комнату для информационной службы. В подчинение Елене Владимировне была назначена Валя Поликарпова , миловидная блондинка примерно того же возраста. Валя проработала здесь уже десять лет и знала всю скрытую жизнь отдела и даже некоторые тайны высшего эшелона власти. Благодаря Вале в комнате быстро появились два стола, несколько стульев и три канцелярских шкафа для будущих документов. На один из столов поставили тяжеленную электрическую пишущую машинку болгарского производства, по ящикам рассовали бумагу, желтую для черновиков и белую для документов. Кроме того, принесли всякую канцелярскую мелочь и фирменные бланки. Тут Елена Владимировна обнаружила, что она работает в организации, которая одновременно имеет три названия: А-1318, п/я 29 и Институт Прикладной Химии.
   В комнату, выкроенную из куска коридора выходили двери, за которыми трудились коллективы двух лабораторий. В лабораториях громко говорили, что-то включали и выключали, беспрерывно кто-то входил и выходил , двери хлопали. От этой посторонней возни и суеты у Елены Владимировны к концу дня разболелась голова. Валя, напротив, в этой обстановке чувствовала себя превосходно. Двадцать раз она выбегала покурить с девчонками на лестнице. Потом девчонки приходили к ней в гости. Болтовня не стихала. Выяснилось, что Валя только с нынешнего дня работает у Рюмина, а до этого работала в лаборатории полимеров у старой и злющей бабы, которая в молодости была любовницей генерального директора. Она пасла Валю и не давала ей минуты отдыха, отчего Валя с нею рассталась с превеликой радостью. А сидеть и читать технические отчеты или, упаси боже, что-то выписывать из них она никогда не будет. Она любит живую работу. Привезти что-нибудь или, наоборот, увезти, договориться с кем-нибудь, разумеется, за проходной, то есть на воле.
   К концу дня зашел Андрей и предупредил, что задерживается и дома будет поздно. Возвращаясь с работы, она шла по территории предприятия и удивлялась убожеству зданий и планировки. Это была какая-то чудовищная смесь одно- двух - и трехэтажных кирпичных построек с многочисленными пристройками в виде деревянных и каменных сарайчиков. Всюду валялось несметное количество разного рода железного хлама - трубы, пруты, гайки, шайбы, чугунные плиты. Все это многообразие было покрыто толстым слоем ржавчины. Тем не менее, в центре территории был разбит скверик, на котором возвышалась огромная статуя вождя мирового пролетариата.
  
  
   - Представляешь, Леночка, два дня пропали начисто на переаттестацию начальников лабораторий, - сказал Андрей за ужином. Директор изрек, что он не знает, видите ли, за что платит деньги низшему командирскому звену. Я-то думал, что будет нечто похожее на отчет по работе за пять лет, как бывало в академии наук. Куда там! У нас ведь восемьдесят шесть отделов и в каждом по две-три лаборатории. Начали по порядку со второго.
   - А почему не с первого?
   - Первый отдел никогда перед дирекцией не отчитывается. Это же госбезопасность. Ну вот. Мы все сидим при полном параде и начальники отделов с нами. Нас никто не вызывает и ни о чем не спрашивает. Директор вообще ниже начальников отделов для разговоров не приглашает. Кстати, куда бы ни шел со свитой - всегда руки за спиной. Думаю, чтобы ненароком не заставили поздороваться за руку.
   - Андрюша, зачем ты меня устроил на работу в твой зоопарк. Ей-богу, лучше в столовой посуду мыть. Здесь все какие-то странные. Такое впечатление, что они все на работе с отклонениями в психике, что-ли... Не успевают прийти и сумку на стол кинуть - уже стремятся удрать под любым предлогом на улицу. Ну, не нравится работа - увольняйся, ищи, где будет по душе... В школе преподаватель знаешь как вкалывает?! Не расслабишься. Если дети почувствуют твою слабину, все твои многолетние усилия могут в один день пойти на смарку. А тут? Как сейчас говорят ребятишки - полная расслабуха. Действительно, за что им деньги платят? Не понимаю.
   - Леночка, во-первых, я хочу тебя видеть как можно чаще и не только дома, а, во-вторых, не все такие придурки. У нас есть и настоящие трудоголики. И на них-то все и держится. Но дослушай меня. Итак, встают начальники отделов, скороговоркой обозначают, какие необходимые люди их начальники лабораторий, а директор сидит, нахохлившись, злой. Оттого, что ничего не успевает осмыслить в этом калейдоскопе фамилий и тематик. Так длится часа два. Проскочило одиннадцать отделов. Все пока благополучно. Вдруг директор встрепенулся. То ли знакомая фамилия попалась, то ли, наоборот, незнакомая.
   - Никольский, это кто? - спрашивает.
   Никольский поднимается. Пожилой мужчина, лицо умное, энергичное.
   - Вы член партии? - спрашивает директор.
   - Нет, я беспартийный, - отвечает Никольский.
   - Чему же вы можете научить ваших подчиненных, если вы беспартийный, какой вы можете им подать пример? - гневается директор.
   - Я учу своих подчиненных добросовестному и творческому отношению к труду, - отвечает Никольский.
   - Садитесь, - бурчит директор. - Надо кончать с такой практикой, что беспартийные занимают руководящие должности. Какой спрос с беспартийного?! - говорит он, обращаясь к комиссии.
   - Какая гадость! - возмутилась Елена Владимировна. - Что же, у вас партийность вроде знака качества? Я думаю, что как раз наоборот. Партийность подавляет, не дает пути к нестандартным , смелым решениям. Это как бы люди с веревкой на шее, а веревка привязана к дереву. Все время ходят вокруг дерева и ни шагу дальше.
   - Ты абсолютно права, Леночка. Ты умница, далеко глядишь. Но время работает на нас, и я думаю, что мы доживем до тех прекрасных дней, когда проклятая веревка на шеях изотрется от старости, и все станут свободными... Так вот, заканчиваю. Директор устал сидеть и слушать. Он, наверное, сообразил, что из трескотни начальников отделов все равно никаких выводов для себя он не сделает. Ну кто, подумай, скажет, что у него плохие подчиненные. Это ведь риск. Начнут разбираться, глядишь - и сам без головы останешься. Главное - сохранять статус-кво. Короче, - директор поднялся и ушел, сказав на прощанье:"Продолжайте без меня".
   Как только он удалился, аттестация перешла в галоп. Но все равно не успели за один день и вот, сегодня только закончили.
   Завтра в конце дня я собираюсь зайти к Саркисову. Ты уже с ним познакомилась. Я хочу у него попросить помощи, пусть даст пару ребят перетащить прибор в соседнюю комнату. Тяжелый, зараза, килограммов триста тянет, даром что в ГДР сделан. Был я год назад в институте физпрпоблем, там стоит тот же тип прибора, но фирмы Перкин-Элмер. Так его под мышкой унести можно.
   - Ты знаешь, Саркисов мне очень понравился. Такой гигант!
   - Да, росту в нем метра два будет.
   - Он мне напоминает почему-то скульптуру Моисея. Вьющиеся черные с проседью волосы, борода... Но у Моисея взгляд отсутствующий, куда-то в пространство, а у Саркисова глаза добрые... Сидит спиной к дамам, носом в стенку. И правильно. Дамы злющие-презлющие. Я вошла - они прямо-таки раздели меня. И ни словечка. Зато потом, наверное, когда я вышла, они обменялись репликами.
   Ужасно смешно и нелепо выглядит Саркисов за своим столом. Ты обратил внимание? Папки с отчетами занимают весь стол. Палец воткнуть некуда. И он в этой куче без конца роется, ищет очередной документ. Я бы посоветовала ему поставить всю эту литературу на полки вертикально...Такой большой, а до простой вещи не додумался. Вся его деятельность разворачивается на пространстве размером со школьную тетрадь.
   - Он очень страдает от этой бумажной работы. Рюмин свалил на него всю канцелярию. Когда Саркисов слышит, что надо что-либо притащить или вынести, желательно тяжелое и громоздкое, у него улучшается настроение и он спешит на помощь. Ну, ладно. Завтра ты потихоньку иди домой, меня не жди, потому что я не знаю, сколько времени проторчу у Саркисова.
  
  

***

   Елена Владимировна уже успела приготовить ужин, а Андрея всё не было. Наконец он появился, обнял её и пошел умыться с дороги.
   - Извини за задержку. Сейчас произошла сцена прямо для юмористического журнала. Ух, какой вкусный салат, молодец Ленуся! Да, значит я вхожу к Саркисову. Бабы удрали, он один. Смотрю - снимает каретку с пишущей машинки и прячет в сейф. У меня глаза на лоб от удивления.
   - Зачем это, Юрий Григорьевич?
   - Распоряжение Быдлова (наш замдиректора по режиму). Вдруг пока мы будем мирно ужинать и спать, некий злоумышленник проберется через нашу охрану, взломает дверь моей комнаты, сядет за машинку и что-то этакое зловредное напечатает одним пальцем через копирку в пяти экземплярах!
   Я захохотал, а он запер сейф, вытащил пачку "Беломора", и тут я понял, что уйти сразу мне не удастся. Он начал мне рассказывать в сотый раз о том, как они изготавливали теплообменник - попросту говоря, гнули трубы. Медленно, со смаком, со всеми подробностями. В это самое время он открыл другой сейф, где у него хранится канистра со спиртом, выудил фужер с отломанной ножкой и налил из канистры почти половину фужера. Я смотрю, что будет дальше. На подоконнике у него стоит графин розового стекла, в нем вода с зеленым осадком. Он разбавил ею спирт на глазок, взял карандаш, помешал и выпил. А рассказ о том, как они гнули трубы, течет своим чередом. Таким манером, не закусывая, он пропустил четыре фужера. После пятого он вытащил из бокового кармана пиджака крошечную конфетку-стекляшку и пососал. Закусил, стало быть. Видно, после пятого фужера он захмелел и потерял ориентацию в пространстве, потому что налив шестой и размешав спирт с водой карандашом, он увлекся рассказом и поставил фужер на несуществующую ножку. Всё, естественно, пролилось на стол, замочило многочисленные бумаги. Он сказал: "Ай-яй-яй, непорядок случился!", смахнул ладонью жидкость на пол, потом так же степенно налил снова, разбавил, размешал, выпил и, вздохнув, сказал: "Ну, ладно. Будем собираться домой". Тут я вставил словечко насчет прибора. Он кивнул : "Сделаем". Ничего он не сделает. Его с утра рвут на части, и он всё забывает. Буду звонить, напоминать.
   - И не нужно было тебе к нему идти. Ты сам видишь, что зря потерял два часа.
   - Но зато какое зрелище я наблюдал! Кстати, пошли мы на проходную, так он даже не покачнулся. Обменялся с вахтершами шуточками. Они прямо-таки защебетали, когда он появился. "Любят меня", - сказал он мне с гордостью. И вот, пошел ужинать домой после такой зарядки. Не то, что я - мозгляк-интеллигент.
   - Зато ты умеешь сочинять сказки. И вообще, ты умный и талантливый.
   - Спасибо, золотая моя, дай я тебя поцелую в носик.
   - Андрюша, у тебя не предвидится командировка в Т.? У меня сердце изболелось. Как там Виктор? Может быть, ему помощь нужна...Писать я ему не решаюсь, чтобы не обернулось во зло ему.
   - Рюмин собрался направить меня в Т. В конце октября.
   - Ты к Логиновым не заходи. Пойди в школу к Степаниде. Она наверняка знает про Виктора. Если случайно его встретишь, дай ему наш адрес и телефон.

***

   Письмо.
   Здравствуйте, дорогая Елена Владимировна.
   Хочу вам признаться, что Московский университет приятно меня удивил и продолжает удивлять духом просвещенной свободы. Мне чертовски повезло, что я поступил сюда. Признаюсь, я не ожидал, что за грязно-желтым фасадом, выходящим на Моховую улицу, таится такое огромное, одетое в мрамор пространство. Высота зала неимоверная. Красота! Галереи, лестницы - всё вызывает восхищение. Аудитории, где проходят лекции нашего потока, тоже великолепны. Они напоминают древние амфитеатры, где ряды плавно стекают вниз, к лекторской кафедре. Акустика превосходная. Правда, комнаты для семинарских занятий намного скромнее. Узкие, длинные, душные. Стены голые, плохо покрашенные, паркет в комнатах и в коридорах обшарпанный. За чистотой никто не следит, наверное, экономят деньги.
   Народ у нас в группе подобрался знаменитый ( я - один единственный из рабочей семьи и сам рабочий). Всё дети писателей, журналистов и всяческих больших начальников. Представляете - я работал в подшефном колхозе с внучатым племянником самого графа Толстого! Каково! Отличный парень. Крепкий, как железо. Работает с упоением. Мы с ним в паре грузили мешки с картофелем на машины. Так начался наш первый семестр. Освободились и приступили к занятиям только в конце сентября.
   Да, а сейчас уже кончается первый курс. Время летит. Какой же я студиозус-свинтус-грандиозус, что до сих пор Вам не написал. Всё собирался, собирался. А теперь столько новых впечатлений накопилось, что потребуется тетрадь на сто страниц, чтобы рассказать хоть вкратце обо всем.
   Мне нравится, прежде всего, демократичность наших преподавателей и их преданность работе. Нет и в помине школьного занудства. Античную литературу у нас ведет удивительная женщина по фамилии Венч-Яновская. Каждое её занятие - это театр. Она закутывает плечи темносиреневой бархатной накидкой и, стоя подобно статуе весталки, нараспев читает древних поэтов. И не дай Бог кому-нибудь глянуть в окно или шепнуть слово! Разорвет в клочки, уничтожит! На коллоквиумах она копается в наших мозгах, как хирург. Если она довольна успехами, то встает и торжественно кланяется экзаменуемому: "Я вас благословляю". Я, похоже, оказался среди её любимчиков. Но если она кого невзлюбит - берегись! Один из наших, удальцов, сидя перед её столом назвал Кроноса Миносом. Что тут было! Венч-Яновская подпрыгнула на метр от пола. Как кошка. Удальцов вскочил и кинулся к дверям, а она за ним, он - по коридору, а она бежит и кричит на весь университет: "На филологическом факультете появился Дурак!"... Смешно и даже немножко страшно.
   У многих преподавателей есть свои вечные привязанности. Вот, к примеру, у доцента Макорецкого есть свой пунктик, поэт Новалис. О Новалисе он может рассказывать бесконечно, читать свои переводы. Создается впечатление, что Новалис - это величайший гений.
   Елена Владимировна, если всё-всё описывать, да еще и подробно, то не хватит ни бумаги, ни времени. Поэтому еще только два слова о самом главном. Я совершенно излечился от комплекса, который мешал мне жить. И способствовало этому одно обстоятельство. Пролистывая периодику, я однажды наткнулся в историческом журнале на статью, где говорилось, что один владелец ресторана в Милане был точной копией короля Умберто Первого. Мало того, их жены звались Марией, а сыновья - Витторио и родились они в один день и один час. Далее, Умберто стал королем в тот же год, когда его двойник открыл свой ресторан. Ну, и т.д. вплоть до их смерти, которая также была очень похожа - оба погибли от пули. На короля кто-то напал после соревнований по стрельбе, а его двойник чистил ружьё и нечаянно застрелился. Короче - всё в жизни возможно, и я - не первый случай двойника. Не зря сказано: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Кстати сказать, банальнейшая мысль, но банальности часто поражают ум быстрее, чем оригинальность, потому что оригинальность нуждается в исследовании.
  
   Хочу вас немного позабавить. Пролистывая в очередной раз "Евгения Онегина", я обрпатил внимание на ХХ1У и ХХУ строфы, где Татьяна приходит в усадьбу Онегина и читает книжки в его библиотеке. Позвольте процитировать:
  
   И начинает понемногу
   Моя Татьяна понимать
   Теперь яснее - слава Богу -
   Того, по ком она вздыхать
   Осуждена судьбою властной:
   Чудак печальный и опасный,
   Созданье ада иль небес,
   Сей ангел, сей надменный бес,
   Что ж он? Ужели подражанье,
   Ничтожный призрак, иль еще
   Москвич в Гарольдовом плаще,
   Чужих причуд истолкованье,
   Слов модных полный лексикон?
   Уж не пародия ли он?
  
  
   Ужель загадку разрешила?
   Ужели слово найдено?
   .......и т.д. и в примечаниях:
   С её открытием поздравим
   Татьяну милую мою
  
   И снова в главе восьмой строфа восьмая:
  
   Всё тот же ль он иль усмирился?
   Иль корчит так же чудака?
   Скажите, чем он возвратился?
   Что нам представит он пока?
   Чем нынче явится? Мельмотом,
   Космополитом, патриотом,
   Гарольдом, квакером, ханжой,
   Иль маской щегольнет иной,
   Иль просто будет добрый малый,
   Как вы да я, как целый свет?
   ............
   (и в примечаниях к путешествию Онегина:
   Наскуча или слыть Мельмотом
   Иль маской щеголять иной,
   Проснулся раз он патриотом
   Дождливой, скучною порой.)
   ..................................
   Прочел я в очередной раз "характеристику" Онегина, которую дает ему Пушкин и поразился, почему в школе совершенно игнорировали эти строфы, а вместо этого нудили что-то о лишних людях, о типичных представителях, сравнивали с Печориным. А тут прямо сказано, что Онегин-то - прежде всего человек неумный, во всяком случае, недостаточно умный, чтобы иметь собственные суждения. Всё в нем - фальшивка, подражание, гонка за модой. Он - противоположность Печорину, потому что Печорин, прежде всего, - умница, человек наблюдательный, мужественный. Он оставил нам чудесные записки о своих приключениях, а Онегин - пустоцвет. Труд упорный ему был тошен... И, кстати, мо моему мнению, - главное в человеке, не то, как он относится к власти, а что он представляет собой - умный или глупый, щедрый или жадный, трус или храбрец, трудяга или бездельник.
   И еще мне пришло в голову, что Пушкин собрал в Онегине всё, чем был недоволен в себе самом. Онегин - худшая часть Пушкина, вот что я могу сказать вам!
   И еще. Говорят, что прототипом Онегина был Иван Пущин. Не исключаю, но думаю - скорее в плане внешнем, поведенческом. Скажем, Пущина звали педантом. Портретного сходства и не ищите тем более, что портрета Евгения в романе нет. Мы не знаем - высок он или низок, строен или толст, как Дельвиг, не знаем цвет волос и глаз, да ничего мы о нём не знаем, кроме того, что хочет нам рассказать Пушкин...Хотя, конечно, если "разлюбил он наконец и брань, и саблю, и свинец", то есть служил в полку, то стрелял получше Ленского и не удивительно, что убил его. Не знаю почему, но мне убивец, хоть он и не умен, куда симпатичнее убитого кудрявого барашка...
   Теперь о моих планах. Меня очень привлекает английская литература. Я поставил себе цель стать профессионалом в этой области. Никаких подробностей по этому поводу я вам сообщить не могу, но знайте, что это мой путь и это для меня очень важно.
   Я Вас люблю, помню и буду любить и помнить всегда.
  
   Виктор
  
  

***

   У читателя может сложиться впечатление, что Виктор совершенно не интересовался противоположным полом. Уверяю вас, вы ошибаетесь. Законы генетики, друзья мои, так же непреложны, как закон всемирного тяготения. А в масштабах нашей планеты закон тяготения мужского пола к женскому так же всесилен, как наше притяжение к Земле. Другое дело, что воспитание и образование способны направить любовные чувства и их проявление в параллельное русло, но наклонности мужчины не изменить. Если ему суждено быть новым Казановой или маркизом де-Садом, так оно и случится.
   Её звали Оксаной. Приехала она из-под Курска, где её отец заведовал знаменитым заповедником. Он был интеллектуал, обожал поэзию и каждый день занимался по два часа йогой. Оксане передалась восторженная любовь к русской литературе, а ежедневное зрелище отца, стоящего на голове, позволило ей с пониманием относиться к странностям окружающего мира. Она одержала победу в жестокой схватке за место в университете и теперь мечтала о новых великих свершениях - именно великих, на меньшее она не соглашалась.
   Увидев Виктора, длинноносого, невысокого, с короткой, почти солдатской стрижкой и черными маленькими усиками она скользнула по нему равнодушным взглядом и уткнулась в учебник. Виктор тоже не сразу заприметил её неброскую красоту, широко расставленные зеленые глаза, рыжеватую копну непослушных волос, яркие полные губы и благородной формы шею, словно вылепленную великим мастером из белейшего алебастра. Спустя полгода занятий он словно прозрел, а может быть, уже освоился в непривычной поначалу обстановке университета и теперь пришло время немного расслабиться и взглянуть на окружающий мир и сокурсников, копошащихся рядом в учебниках и тетрадках. И вдруг - Оксана!
  
   Желая привлечь к себе её внимание, Виктор прицепился к доценту Макорецкому на семинаре по раннему европейскому романтизму. Виктор рассчитывал, что тот непременно откликнется на замечание о творчестве Новалиса, и не ошибся.
   - Скажите Сергей Сергеевич, почему Новалиса не считают предтечей символизма?
   - На это нет оснований, - отвечал Макорецкий.
   - А как же прикажете трактовать такие стихи:

"Я силой сладострастья был зачат.

Я - середина, я - священный ключ,

Откуда каждое томленье льет

Струи свои...

   и дальше:
   Тут он повернулся к Оксане, словно читал для неё одной, чем привел её в неописуемое смущение.

Я, затаенный в чашечках медовых,

Благоухал и колыхал цветы

В тумане золотом. Я был незримым

Ручьем, бореньем тихим, всё текло

Ко мне и сквозь меня, волнуя нежно.

И вот пыльца, упавшая на пестик,

Вы помните вечерний поцелуй -

Запенила холодную волну,

Как молния...

   И еще несколько строк:
  

Нет Гейнриха, Матильды нет в сознаньи,

Они слились в одном очарованьи!

Исполнилось! Взошло земное семя..."

   Разве это не символическое изображение страсти?
   - Понимаете, Логинов, хотя мне импонирует ваше любопытство, вы еще, скорее всего, не знаете, что элементы символизма можно найти в любой поэзии, но как литературное течение с вполне определившейся программой, символизм оформился значительно позже...
   - Ну, хорошо, а можно еще один вопрос. Вот, в философской поэзии Новалиса утверждается превосходство бесконечного небытия над конечной жизнью, то есть бесконечное небытие персонифицировано. Если взять, к примеру, Вселенную, которой около 20 миллиардов лет, то она должна испытывать чувство превосходства по отношению к Земле, потому что Земля на 15 миллиардов лет моложе, не говоря уж о человеке. Любой булыжник также должен чувствовать превосходство перед конечной и кратковременной жизнью в силу своей древности. (Тут половина аудитории покатилась со смеху). Это я к тому, что дискретность и нерасчлененность как и все остальные действительные и мнимые величины, сидят внутри нас, а так как их ужасно много, то пошарив наугад, можно вытащить любую пару и объяснить ею весь окружающий мир.
   - Послушайте, Логинов, - почти простонал Макорецкий, - даже если бы вы были правы в своем насмешничанье над Новалисом-философом (Учтите при этом, что он почти на двести лет старше нас, а философия с тех пор ушла далеко вперед), в чем я пока не уверен и скажу почему. Вы, по-видимому, прочли некое резюме из философской энциклопедии, которое сляпал какой-нибудь завалящий философ-марксист. Во-первых, его публикацию нельзя принимать всерьез. Во-вторых, главное в Новалисе его мироощущение и философия, пропущенные через поэтическую призму. Возьмите, скажем, Новалиса о слиянии с Христом и Богоматерью.
   - Помню, помню - прервал Виктор. - Дурацкие переводы о жажде прильнуть к груди Богородицы...
   - Я опять-таки не согласен с вами, что переводы Вячеслава Иванова дурацкие.
   - Во всяком случае, у меня они ближе к истине.
   - Сейчас я его умою, этого выскочку, - подумалось Макорецкому. - Вот как! Можно послушать? Только покороче, а то у меня цейтнот.
   - Пожалуйста, вот Иванов:

"Тоску сердец, Мария,

Бесчисленных внемли!

   (тут не "тоску", а "тоске"! Внемлить можно тоске! )

Твои черты святые

Нам снятся в снах земли.

Дай мир нам исцеленья,

Дай радость отдохнуть,

Возьми в Свои селенья,

Прижми к себе на грудь!"

  
   Какова последняя строчка! А? Товарищ Иванов не соблюдает падежов! А числится мэтром среди поэтов!
   - Ну, хорошо - переждав новую волну хохота, сказал Макорецкий - а где же ваша трактовка?
   - Моя? Вот она:

"К тебе, к тебе, Мария,

Из тысячи сердец

Сквозь жажды вековые

Летит души птенец.

Надеждою носимы

И жаждою томимы

Прильнуть к твоей груди.

Нас к Свету проводи".

  
   - Ну что ж, неплохо, неплохо, - проскрипел Макорецкий. Однако вернемся к теме нашего семинара. Время поджимает.
   - Разбередил меня этот мальчишка, - думал он по дороге домой. - И перевод у него, пожалуй, в самую точку. Далеко пойдет, если не сломает шею по дороге.
  
  

***

   - Оксана, а вы как относитесь к Новалису? - спросил Виктор, когда группа покидала аудиторию.
   - Я еще не совсем его понимаю, хотя чувствую в нем таинственное очарование...
   - Вы абсолютно правы. Я прочел его "Фрагменты" и мне кажется, что не только стихи, но и философия поэтизирована содержащейся в ней тайной и недоговоренностью. Если бы мы могли побеседовать с ним, я уверен, что он отказался бы расшифровывать тайну своих афоризмов. Они потеряли бы свое очарование в его глазах.
   Сейчас нет времени для разговора, но если вы согласны, я прочту вам некоторые из его высказываний и я уверен, что вы будете ими очарованы. Идет?
   - Хорошо.
   В её глазах он прочел искреннее любопытство. На занятии по латыни они сидели в аудитории 414, разделенные двумя рядами сокурсников. Виктор ликовал и уже представлял себе, как он будет покрывать поцелуями её шею, как будет ласкать её груди, и его мужское естество находилось в неистовом возбуждении. Он настолько рассеялся, что совершенно не слышал преподавателя. Усилием воли он заставил себя не оглядываться, хотя был уверен, что временами Оксана бросает на него мимолетный вопрошающий взгляд. Так оно и было. Она была заинтересована, удивлена и даже поражена его эрудицией. По сравнению с остальной группой, где были и явные лидеры-отличники, Виктор стал выглядеть в её глазах величиной. Оказалось, что у него совершенно зрелая, взрослая система мышления. Ей даже показалось, что он вполне мог бы занять место за кафедрой.
   Они подождали, пока группа разойдется, и медленно спустились вниз.
   - А где вы живете? - спросила Оксана.
   - В общаге на Ленинских горах, а вы?
   - Меня приютила моя двоюродная тетка Маша. Она мне выделила отдельную комнату и стучит, когда хочет войти. Всё время старается подсунуть кусочек повкуснее. Мы с ней отлично ладим.
   - У меня впервые в жизни своя отдельная комната, туалет и душ общие. А телефон у вас есть?
   - Конечно - 245-74-47, очень легко запомнить. А живем мы у Зубовского бульвара... Так что же вы хотели мне прочесть?
   - Знаете, я хотел сначала стать поэтом. Стихи прямо кипели во мне, особенно в девятом классе. Они мне просто жить мешали. Потом я бросил школу, ушел на завод и там постепенно-постепенно приостыл. А когда готовился в университет, всё больше внимания обращал прозе. А всякие афоризмы я особенно люблю, хотя среди них попадаются и скучные и идиотские. Но хороший афоризм - это результат сгущения смысла и, по-моему, афоризмы близки к хорошим стихам, потому что в стихотворении мысль тоже сгущается, становится более весомой. Ну и чувства тоже. Чувства даже в первую очередь.
   - А вы помните что-нибудь наизусть?
   - Оксана, не торопитесь. Я выписал из Новалиса для себя 53 наиболее интересных высказывания и скажу вам, что если их подряд зачитать, то в голове получится каша. Лучше всего прочесть две-три мысли и обдумать, то есть воспринимать их примерно в том же ритме, как они создавались. Медленно, медленно - и мгновенно, как озарение.
   Я вам приведу два афоризма, которые близки Новалису и Пушкину. Вот первое: "Гармония это тон, гениальный тон. Музыка имеет много общего с алгеброй"... Помните, у Пушкина Сальери поверял алгеброй гармонию?
   И вообще, для Новалиса характерно представление о мире, как о высшей гармонии. Я понимаю его так, что искусство, поэзия вскрывают или выявляют скрытую в мире гармонию. Отсюда и таинственность, или тайна, или таинство которые влекут к себе...
   Слушайте, давайте перейдем на ты. Обращаясь на вы, я чувствую какое-то напряжение, скованность... Тебе не скучно, что я рассказываю?
   - Ой, что вы! Что ты! Всё так удивительно интересно. Ничего похожего в учебниках не найдешь...
   Они вошли в метро и направились в сторону Парка Культуры. В тесноте вагона они были прижаты друг к другу, и Виктор ощутил ток тепла сквозь ткань её пальтишка. В тот же миг всё его молодое тело затрепетало и возжаждало единения, слияния с другой жизнью. Боясь спугнуть свою спутницу неосторожным жестом или взглядом, он напустил на себя весьма небрежный и безразличный вид и продолжал:
   - Вот еще одна мысль: "Всякий метод есть ритм, если кто овладел ритмом мира, это значит, что он овладел миром. У всякого человека есть свой индивидуальный ритм. Алгебра - это поэзия. Ритмическое чувство есть гений". Видишь близость с воззрениями Пушкина? Но главное здесь в первой фразе и это близко к воззрениям иогов о стремлении слиться с благодатным ритмом мира, возвысить дух настолько, чтобы он управлял телом.
   - А вот предпоследняя мысль, которую я очень ценю:...
   - А потом будет последняя?
   - Да, но позже. Так вот, пред-последняя: "Кривая линия есть победа свободной природы над правилом"
   Оксана с удивлением взглянула на него.
   - Не понимешь?
   - Пока нет.
   - Ну,.. прямая линия всегда одна единственная между двумя точками и хотя она есть кратчайшее расстояние между ними, она скучна и однообразна. А кривая - это целый мир. Она идет в любом направлении, она может сорваться с плоскости листа и превратиться в спираль, уйти в пространство, в космос. Представляешь?
   - Боже, какой ты умный!
   - И влюбленный.
   - В кого же?
   - В свою спутницу.
   - Ты это...всем говоришь?
   - Как ты можешь так плохо обо мне думать!
  
   Возникла пауза, которая томила их обоих. Виктор опять боялся насторожить Оксану неудачным словом или поспешным прикосновением, а она была не на шутку встревожена столь быстрым развитием событий и боялась, что вот, уже близок подъезд её дома, и он, пожалуй, полезет целоваться и обниматься, а как она должна при этом себя вести? Ну да, они уже семь месяцев учатся вместе, но до этого ничего ведь не было. Общее здравствуйте и до-свидания. И вдруг...Что именно "вдруг" она не смогла сформулировать.
   У подъезда Виктор сказал:
   - А теперь я хочу зачитать последний на сегодня афоризм Новалиса: "Взгляд, прикосновение рук, поцелуй, прикосновение грудей, объятие - это ступени лестницы, по которой спускается душа, ей противоположна лестница, по которой тело восходит до объятия"
   - Ты это сейчас сам придумал. Она засмеялась, но в смехе её ощущалась доля нервозности.
   - Клянусь, чем хочешь - нет!
   - Ну, пока. До завтра.
   - Знаешь, что говорил в таких случаях поручик Ржевский?
   - Это кто такой?
   - Это герой скабрезных анекдотов. Я с ним позхнакомился только в Москве. Слава о нем до нашего городка не докатилась.
   - И что же он говорил?
   - Мадемуазель, позвольте ручку поцеловать.
   - Ничего скабрезного в этих словах я не вижу.
   - Вот я и повторяю за ним: "Оксана, позвольте на прощание ручку вашу поцеловать"
  
   Не дожидаясь её разрешения, он склонился и она ощутила жар его губ. Жаркая волна покатилась от её запястья вверх, вверх до локтя и дальше, дальше к плечу и груди. Чувствуя, что перестает владеть собой, она отпрянула и немного резко отдернула руку, пискнув: "Всё-всё, пока". Она захлопнула дверь и, прижавшись к ней спиной, перевела дух. Потом медленно-медленно пошла к лифту.
   - Какие у него губы - подумала она. - Прямо как раскаленное железо. С ума можно сойти. Вот так, наверное, Демон погубил несчастную Тамару...
  

***

   - Ты меня любишь?..
   Он лежал на спине, а она на правом боку, прижавшись к нему каждой клеточкой своего тела. Его топчан был явно рассчитан на одного человека и надо было экономить место.
   - Ты меня любишь?..
   Этот вопрос она задала, наверное, в сотый раз за последний месяц. Вначале он отвечал "люблю", или "конечно", или "разумеется". Потом он спрашивал в ответ: "А ты меня?", на что она с жаром отвечала: "Я тебя очень люблю"!" и в доказательство дарила жаркий и длительный поцелуй. Потом это стало ему надоедать, и он довольно небрежно отвечал "люблю" и чем чаще она его спрашивала, тем небрежнее он отвечал. Чувствуя, что обижает её, и боясь, что она начнет плакать, он начинал злиться. Он уже устал от её любви. Всё чаще он вспоминал пушкинское "...но только утолим сердечный глад мгновенным обладаньем, Уж охладев, скучаем и томимся..."
   Она уступила его сумасшедшему напору и полюбила, как любят впервые неиспорченные души. Дурацкое пуританское воспитание привело к тому, что она отдалась ему, совершенно не ведая искусства любви. Так отдаются животные-самки. Она ничего не умела, не понимала, что в ней происходит в минуты близости, а он, столь же неопытный, несмотря на бешеный темперамент, заботился только о собственном удовольствии. И вот теперь она стала ему надоедать. Ему было неловко, потому что сначала он нетерпеливо ждал её прихода, чтобы наброситься на неё, как голодный волк на ягненка, но через час уже уставал от её общества. После любви он остро нуждался в одиночестве. Его будоражили мысли о причинности человеческих поступков, о несовершенстве человека, как источника всех бед на планете, о мессианстве литературы и прочее, и прочее.
   Временами, словно очнувшись, он сознавал, что катастрофически беден и бесприютен в этом мире. Она тоже видела его жалкую одежду, его полуголодное существование, потому что родители ничего ему не посылали. Она-то жила припеваючи. Тетка Маша закармливала её, из заповедника регулярно приходили посылки то с лесными орехами, то с медом (да каким медом!), то с вареньями. Отец присылал ежемесячно деньги.
   И тут она решила брать с собой из дома "завтраки", которые Виктор пожирал с жадностью зверя, не очень заботясь, что со стороны он выглядит весьма неэстетично. Оксана получала немыслимое удовольствие, когда он расправлялся с её гостинцами. Качественная еда оказывала на него умиротворяющее действие. Он посматривал на подружку с улыбкой, иногда даже прижимал её к себе и называл Ксюшей. Она таяла от этих, редких теперь проявлений нежности и даже подумывала, что её любовь поможет ему достигнуть известности, а она останется в тени, но потом о ней вспомнят, как о близкой подруге (а, может быть, жене!) великого человека. Ведь была же у Чайковского покровительствующая и любящая его миллионерша Фон Мекк. Ей, конечно, не сравниться с Фон Мекк, но ведь и Виктор Логинов - не Чайковский...
   Кончилась летняя сессия. Оксана стала собираться на каникулы домой и умоляла Виктора ехать с нею. От этого настойчивого приглашения он отказывался всеми силами. Не то, чтобы его беспокоила некая двусмысленность положения, которая могла возникнуть в окружении её семьи - то ли товарищ, то ли жених... Нет. Его совершенно не прельщало видеть её каждый день подолгу. Притом общаться с её друзьями, вести натужные беседы с её родителями, соблюдая этикет. Нет, это не для него. Он решил остаться в Москве, поработать репетитором, походить в библиотеки и почитать всласть. Ему нравилась солидная тишина читального зала Ленинки и, кроме того, он сделал себе справку для пользования литературой, хранящейся в закрытом фонде.
   Она плакала, расставаясь с ним на Курском вокзале, он её утешал, впрочем довольно холодно, поезд тронулся, они помахали друг другу, и он с облегчением двинулся в свою келью на Ленинских горах, которые давно уже называл Воробьевыми.
  

***

   Евгения Герциг, девица 22 годов немного гордилась своей работой в самой главной Библиотеке страны, хотя гордиться особенно было нечем. Женя обслуживала посетителей, помогала найти литературу по предметному или авторскому каталогу, заказывала микрофильмы для тех, кто желал ознакомиться с литературой ограниченного доступа. Работа у неё была тихая и неспешная, она часто успевала в течение рабочего дня подготовиться к занятиям в институте. Если же заниматься уроками не хотелось, она читала или рассматривала читателей и гадала, кто из них кто, или, менее благозвучно для русского уха, - who is who.
   Женя была красива и стройна. Читатели-мужчины с удовольствием останавливали взгляд на её широко расставленных зеленых глазах под темными бровями и охотно отвечали на её белозубую улыбку. Она привыкла к немного легкомысленному тону подшучиваний и заигрываний и вообще считала, что мир мужчин намного интересней мира женщин.
   Появление Виктора в читальном зале прошло бы незамеченным, если бы он не обратился к ней с просьбой о выдаче работы Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра". Уж очень несолидно выглядел читатель для такого серьезного запроса. Ницше в стране не переиздавали, наверное, со времен НЭПа. Особенно строго относились к нему после войны, когда наши заявили, что Ницше, умерший аж в 1900 году, был идеологом фашизма.
   - Ницше у нас микрофильмирован. Допуск у вас есть?
   Посмотрев справку, выданную университетом, она зауважала Виктора (надо же, такой молодой и такой серьезный) - Подождите минут десять, я закажу микрофильм.
   Через десять минут она провела Виктора в темную комнату, помогла поставить пленку и удалилась, оставив после себя легкое облачко французских духов.
   - Молодой, но углубленный в себя, сосредоточенный, - подумала она снова, возвращаясь к своей конторке. В университете учится...Наверное, отличник...
   Виктор так долго сидел, не подымаясь, над Ницше, что она отвлеклась и совершенно забыла о нем. Спустя часа три он появился и, когда он протянул ей микрофитльм, спросила:
   - Будете еще читать, или сдать пленку в хранилище?
   - Спасибо, я уже дочитал до конца. Можно сдать.
   - Так быстро?
   - Я вообще быстро читаю, пятьсот-шестьсот страниц в день.
   - Врет, небось, - подумалась ей, и она испытующе взглянула ему в глаза. В тот же момент Виктор словно проснулся и увидел, как хороша его случайная собеседница. Высоковольтная искра проскочила между ними. Она вдруг ощутила, как заинтересованный взгляд его голубых в синеву глаз крохотными иголочками прошелся по её векам и губам.
   - Экстрасенс он, что ли? - с веселым ужасом подумала она и тут же услышала его вопрос:
   - Как вас зовут?
   - Евгения.
   - Чую, Евгения, присутствие гения!
   - Это кто же здесь гений? - с вызовом спросила она, недовольная грубым каламбуром.
   - Конечно же - вы. Не зря ведь сказано: "Передо мной явилась ты, как гений чистой красоты". А если бы Пушкин написал "Передо мной явились вы в читальном зале средь Москвы", согласитесь, стихотворение сильно проиграло бы и в эстетическом, и в эмоциональном плане.
   - Чертовщина какая-то - вздрогнула Женя. - Да ведь он - вылитый Пушкин! Если удлинить волосы и отпустить бакенбарды, сбрить эти пошлые усики... Булгаковщина. Воланд вернул Александра Сергеевича с того света. Ой, что это со мной? Я пропала! Пропала!
   Когда их взгляды снова встретились, Виктор спросил почти шепотом:
   - Когда увидимся?
   - Я довольно плотно занята. Учусь на четвертом курсе Библиотечного и здесь работаю почти каждый день. Вас зовут Виктор?
   - Виктор Логинов. Я живу в общежитии на Воробьевых горах. Вот мой телефон. Скажете, чтобы позвали Логинова из комнаты 816 "В".
   Он черкнул телефон и свой профиль характерным угловатым почерком, который было невозможно не узнать и который в силу генетических причин дается человеку, как отпечатки пальцев.
   - А вам позвонить можно?
   - Вот,... возьмите. - Она торопливо протянула ему библиотечную карточку. К её столу подходил очередной посетитель. - Звоните лучше всего в субботу после десяти утра.
  

***

   Перед длинным путем в общежитие Виктор забежал в туалет знаменитой билиотеки. И сюда проник площадной юмор. Стены и дверь были щедро исписаны любителями граффити. Поперек двери синей пастой был изображен огромный член и краткий энергичный призыв - "Дрочи!!!". Ниже плаксиво жаловался какой-то интеллигент: "Какое безобразие! Эти гадости пишут либо больные, либо развратники". Стишок справа заинтересовал Виктора:

"Писать на стенах туалета

Тенденция совсем не новая,

Но как же быть, е.... мать,

Раз только здесь свобода слова!"

   - Замысел неплохой, но форму нужно поправить, - подумал Виктор и, вытащив карандаш, написал:

"Закрыться от людей дверьми

И пачкать стены уж не ново.

Но что же делать, черт возьми,

Коль только здесь свобода слова!"

  
  

***

   Они встретились между колоннами Большого театра в тот час, когда толпа зрителей еще не вливается в широко разверстые двери, и направились к Кузнецкому мосту. Первые минуты они еще чувствовали неловкость и спрашивали друг о друге с немного смущенными улыбками. Евгения была заметно выше Виктора, тут еще и каблучки помогли, так что он старался идти чуть поодаль, но тут она перехватила инициативу и властно взяла его под руку, сказав:
   - Ну, всё. По анкете мы с вами прошлись. Переходим на ты. Я ужасно до чего любопытна. Ты ведь на третьем курсе университета? Скажи, почему ты вдруг заинтересовался Ницше?
   - Меня увлекла тема германской афористики, и я собираюсь сделать доклад на кафедре совместно с доцентом Прибыловым. До этого я изучал произведения Новалиса и нашел там много интересного. Тогда я и предложил Прибылову совершить исторический экскурс в плане развития идей, явленных в афоризмах. Он был очень доволен, но поставил жесткие сроки и теперь мне придется пахать и пахать без остановки всё лето, потому что осенью придется грызть науки и сдавать зачеты.
   - А есть ли у тебя что-нибудь интересненькое, чтобы развлечь девушку?
   - Конечно. Вот, к примеру, - "Всякое очарование - это искусственно возбужденное безумие. Всякая страсть - это очарование. Прелестная девушка есть более действительная волшебница, чем это думают"
   - И все афоризмы по поводу очарования девушек? - хихикнула Женя.
   - Нет, есть и о поэзии, и о языке, и о жизни и смерти. Мне, к примеру, очень нравятся такие фразы: "Мы одновременно внутри и вне природы", или "Язык это Дельфы", это вообще потрясающая мысль, или - "Художник непременно трансцедентален".
   - А кто тебе кажется сильнее в изречениях - Новалис или Ницше?
   - Ну, это совсем детский вопрос. Что будет, если слон нападет на кита? Потом, я еще мало читал Ницше. Вот в этой книге о Заратустре...Там, правда, очень много невразумительных мест, по моему мнению. Знаешь, как у этого средневекового астролога, черт, вылетело из памяти, как его звали.
   - Нострадамус?..
   - Да, Нострадамус. Я учусь с правнуком Льва Толстого, он мне притаскивал его книжицу. У них дома потрясающая бибьлиотека. Я читал и изумлялся, как можно в этой стихотворной мешанине отыскать зерно истины! И главное - там в основном микрособытия в каком-нибудь занюханном княжестве, которое давным-давно исчезло с геополитической карты, а разные умники утверждают, что он предсказал и Октябрьскую революцию, и приход Гитлера, и вообще всё, что будет с человечеством.
   - Хочешь анекдот? Я довольно часто бываю в одном доме, там замечательные люди собираются. Диссиденты и сочувствующие. Так вот, один врач сказал: "Патриарх всея Руси, сопоставив текст Апокалипсиса и работу Ленина "Государство и революция", пришел к выводу, что конец света возможен в одной, отдельно взятой стране".
   Виктор улыбнулся:
   - Коммунистическая партия обречена, потому что всё внутри нашего государства сгнило. Осталась лишь оболочка, видимость. А твои диссиденты следуют советам Заратустры, который наставляет учеников: "О браться мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно еще толкнуть!" Я не хуже Нострадамуса могу тебе предсказать, что когда коммунистов свалят, начнется некрасивая драчка по дележу огромного пирога, и нам с тобой мало что достанется, потому что я и ты, наверняка, не захочешь принимать в этом участия. А я, вот, тебе подарю анекдот куда остроумнее: "Судья говорит подсудимому: "Вас обвиняют в шарлатанстве. Вы продавали доверчивым людям эликсир вечной молодости. Раньше были под судом? - Да, был, - В 1451, 1639, 1893 и 1904 годах".
   - Потрясающе!... А знаешь, на кого ты похож? Вот если тебе...
   - Знаю! - оборвал Виктор, и по тому, как он нахмурился и напрягся, она ощутила, что продолжать эту тему ни в коем случае нельзя.
  
   Они обогнули недоброй памяти здание напротив станции метро "Дзержинская" и направились мимо Политехнического музея к бульвару у Ильинских ворот. Женя купила шоколадного мороженого в вафельных стаканчиках и они присели невдалеке от памятника героям Плевны. Она украдкой наблюдала, как он крепкими белыми зубами откусывает мороженое и её пронзила мысль, что он просто хронически не доедает. "Какая я дура, - подумала она. - Он же иногородний, живет в общаге и на стипендию. Подработков никаких или случайные... Надо везти его домой и накормить, хотя у меня самой в холодильнике пусто. Ну, ничего. Сейчас купим пельмени, зелени, какие-то консервы остались. Надо к родителям наведаться. И надо попросить папу дать Виктору работу по переводу технических статей с английского или немецкого.
   - Ты английский знаешь? - спросила она.
   - Sure.
   - Моему отцу нужен помощник, который переводил бы ему разные научные статьи с английского. Я с ним переговорю. Можно неплохо заработать.
   - Давай! - ответил он с энтузиазмом. Деньги - вещь хорошая, когда они есть.
   - И вот что - продолжила она деловитым тоном. Сейчас поедем ко мне. Я уже естьхочу, а ты составишь мне компанию. Идет?
   - O'K!
   - Зверя сначала кормят, а гладят уж потом, - подумала она. - Вот только вина я не припасла. Ладно. Обойдемся.
  
  

***

   Пока ехали в метро, в грохоте поезда говорить не хотелось. Они лишь обменивались взглядами и улыбались. Женя жила в пяти минутах ходьбы от метро "Семеновская". Они вошли во двор и поднялись на третий этаж огромного дома, построенного еще до знаменитых "хрущёб", где, по выражению одного из московских остряков, пол почти соприкасался с потолком. Нет, здесь высота потолка была метра три, не меньше! Женя одна занимала двухкомнатную квартиру, которую родители оставили ей, переехав в кооператив. Хотя Виктор намеревался поцеловать свою знакомую при входе в жильё, он совершенно оробел в прекрасных, хорошо обставленных апартаментах. Одна кухня была больше его кельи на Воробьевых горах. Первым делом Женя полезла в стенной шкаф и протянула ему большое и пестрое махровое полотенце, приказав строгим голосом принять душ. Ванная комната тоже показалась Виктору огромной. С внутренней стороны почти во всю дверь было встроено зеркало, так что, раздеваясь, он смог, наверное, впервые в жизни созерцать себя во всей красе. Когда он вернулся в кухню, ужин был готов. Стол был накрыт, как в ресторане. В центре стола дымились пельмени, на отдельной тарелке были нарезаны зеленые огурцы, в отдельном блюдечке стояла банка сайры и рядом лежали тонкие ломтики лимона, в глубокой мисочке была подана густейшая сметана к пельменям, ("На рынке купила", - обмолвилась Женя) в двух бокалах пузырилась минеральная вода.
   - А ты у нас, оказывается, буржуйка! - воскликнул Виктор. Хорошо, что я успел с тобой познакомиться до экспроприации!
   - Садись быстрей и не мешкай! Пельмени со сметаной хороши, пока горячи! - прикрикнула Женя, а ему жуть до чего понравился этот шутливо начальственный тон. Он сделал вид, что испугался, а она живо вывернула в его тарелку половину пельменей и сверху кинула огромный ком сметаны. - Ешь и молчи. Я с детства помню: "Когда я ем, я глух и нем!"
   Но молчание им не удалось. Радость молодости и предвкушение близости рвались наружу, выражаясь в острых коротких репликах, подначках, немотивированных усмешках, пожиманиях плечами, гримасах непомерного ужаса и непомерной радости.
   После еды Женя повела его в спальню и, приказав подождать её пару минут, удалилась в ванную. Вернулась она в яркосинем халате и, вопросительно посмотрев на Виктора, тихо сказала: "Может быть, поцелуемся?" Теперь, без каблучков она была всего сантиметра на три выше. Виктор ринулся к ней и, обхватив её талию, впился в неё жаждущими губами. "Ого, вот это темперамент!" - она перевела дыхание. - Ну, что же, сэр Логинов, поухаживайте за дамой...Осторожнее, не спешите. Раздевание - это тоже процесс...
   Виктор никак не ожидал, что она будет командовать и в постели. Его представления, воспитанные хамоватой школьной средой, а потом на заводе сводились к тому, что "он должен быть стальной и огромный", а все остальное получится само собой. И вдруг оказалось, что женщина тоже желает получать наслаждения от любви, и знает, как это делать, и учит его, неофита, не стесняясь называть вещи своими, хотя и научно-дозволенными именами. Более того, оказалось, что окончание процесса совсем не означает окончания. Оказалось, что в перерывах необходимо развлекать даму, смешить её и всячески добиваться её симпатии. За одну ночь Виктор прошел школу секса, о которой до того не имел ни малейшего представления.
   Одна лишь вещь омрачала его праздник жизни. Он у неё не был первым, и это его злило ужасно, тем более, что он, вроде бы, не имел права показывать свою злость и невоспитанность в гостях. Однако, когда они утром сели в метро, он помрачнел и стал весьма холоден с подругой. На её тревожный вопрос, хорошо ли он себя чувствует, от сквозь зубы ответил, что чувствует себя физически прекрасно, а морально ужасно. На вопрос, в чем же дело? он не ответил, а в довольно вызывающей форме спросил: "Кто у тебя был до меня?"
   - Ах, вот оно что! - она надменно выпрямилась и оказалась на высоте в прямом и переносном смысле по сравнению с ним. - Я, бедная, забитая девушка должна была до двадцати одного года сидеть и ждать, пока сэр Логинов смилостивится и заметит меня. Ты из какого столетия к нам приехал, из какого города? Тьмутаракани, где во тьме одни тараканы и люди моются два раза в жизни - после рождения и перед свадьбой! Знаешь что... Мой первый мужчина был красив и статен, как граф Воронцов, знаешь такого? Он был умен и талантлив, он был женат, он был доцентом на кафедре физики твердого тела. И он любил меня. Потом его за антигосударственную деятельность судили и посадили в психушку. А ты...Знаешь что... пошел ты ...Она употребила простонародное словечко и отвернулась.
   Виктор был смущен. Нет, он был смущен и раздавлен. Действительно что ли? - он выполз, как червяк из навоза, и грязно оскорбил эту чистую и красивую девушку, которая подарила ему воистину волшебную ночь. Что делать? Как ему вернуть её любовь? Да и любила ли она? А он любил? Может быть, просто гнался за наслаждением и получил его? Однако стоять рядом с ней и созерцать её спину невыносимо. Он развернулся и молча вышел на ближайшей остановке.
   - Интересно, - думала Евгения, подходя к зданию библиотеки, - это хамство у него в крови или же результат влияния среды? Отец - фрезеровщик, мать - швея, школу бросил, пошел на завод...Где он мог приобщиться к культуре отношений? А если предположить, что в нем сидят гены Александра Сергеевича... Пушкин-то с кем только не спал. Да еще и хвастался перед друзьями. Непонятно, как можно создать шедевр "Я помню чудное мгновенье..." и спустя сколько-то времени писать другу, что, мол, я с божьей помощью отодрал Анну керн. Это ж ни в какие ворота! Хотя великому поэту всё можно простить, а, вот, Виктору Логинову прощать хамства не хочется.
   - Что же с ним делать? - Ей хотелось быть женщиной, принимать знаки поклонения и восхищения, а тут пришлось учить и наставлять, преподавать практический секс. И зачем она потащила его в постель? Покормила бы и отправила с богом. Пожалела или пожелала? А если бы помучила его, заставила поухаживать?.. Ну, какой из него ухажер? - Маленький оборвыш, ни кожи, ни рожи. Ум, правда, блестящий, острый. С ним, пожалуй, со временем будет очень интересно, но этого нужно ждать и ждать, а молодость - она ведь сегодня и сейчас!
   - Так что же мне с ним делать? - Она уже сидела за рабочим столом. Ладно. Пусть одумается и позвонит. А я посмотрю, стоит ли продолжать отношения.
  
  
  
  

***

  
   Письмо.
   Дорогая Елена Владимировна. Пролетело почти два года, как ваш друг Андрей навестил меня в Москве. Сколько воды утекло с тех пор! Я теперь достаточно свободно говорю на английском, с немецким похуже, его еще нужно шлифовать. Почти каждый день поддерживаю форму - либо сижу в лингвистическом кабинете, либо стараюсь слушать зарубежное радио. В отличие от вещания на русском, которое безжалостно глушат, иностранные языки вполне прослушиваются. Многие увлекаются политической информацией, весь день спорят, кто станет новым генеральным секретарем, изменится ли внутренняя политика, дадут ли свободу печати, собраний и прочего. Мне всё это малоинтересно. Вот, если бы обсуждали развитие мира в целом, старались понять исторические закономерности... А Россия... Жители больших городов продолжают мыслить великодержавно, совершенно не понимая, чем живет и дышит остальная, отсталая часть страны. Мне же кажется, что кроме смертоносного оружия, накопленного в количестве, превышающем все разумные нормы (что как раз и свидетельствует о тупости власти), России бравировать нечем. Вот, если бы удавалось поддерживать имидж высокой культуры, интеллекта. Такие претензии были весьма модны в девятнадцатом веке, когда говорили об избранности России, её мессианстве. Этому, конечно, способствовало появление литературных и музыкальных гениев. А теперь, после 68 лет страшного падения нравственных начал в народе, после политических тюрем и психушек для инакомыслящих Россию, по моему мнению, ожидает эпоха разочарования и неверия в собственные силы.
   Скажите мне, ради бога, в кого или во что мне верить, или вернее - чему сохранять верность? Не семье, которой до меня нет дела, и уж, разумеется, не государству, которое, как говорил Ницше, лжет на всех языках о добре и зле. Правителям, отцам-командирам? Их единственное право есть право на бесчестие, которое они купили у Сатаны в 1917 году.
   Знаете ли, я, скорее всего, эгоцентрист. Мне нет дела до страданий народа, который согласен терпеть позорящую его власть в течение почти 70 лет без единой попытки изменить свою жизнь, хотя бы ради уважения цивилизованных соседей.
   Теперь чуть-чуть о планах. Годы пребывания в университете скоро закончатся, и я намерен продлить свое присутствие в его стенах, поступив в очную аспирантуру. Пока мои успехи вселяют в меня надежду. Вопрос лишь в том, не предпочтут ли другого из коньюктурных соображений. У меня, как понимаете, лишь один плюс - пролетарское происхождение.
   Я наметил себе в будущем заниматься творчеством Голдинга. Надо еще убедить в интересности темы моего будущего руководителя. Вам смешно? - "...великим быть желаю...и много обещаю. Исполню ли - бог весть..." Возможно еще до Нового года мы с доцентом Прибыловым направим в журнал статью "Некоторые аспекты развития философских идей, отраженных в афористике Германии в 18-19 столетиях". Первый оттиск - вам!
  
   С любовью и уважением, Виктор
  

***

   Прошло две недели, а Виктор так и не позвонил. Женя ловила себя на чувстве всё усиливающейся досады. Какой-то сопляк, на которого свалилось неожиданное счастье (а она была уверена, что дарит счастье людям, которым благоволит), посмел обращаться с ней, как с подстилкой. Ни благодарности, ни обожания... Теперь у неё возникла навязчивая идея вернуть упрямца и заставить его понять, что он - ничтожество, случайно удостоенное царской милости. Повод у неё был. Она переговорила с отцом, чтобы подкинуть работу Виктору и вот, спустя две недели после их внезапного расставания, она набрала телефон общежития.
   - Я обещала тебе найти халтуру и нашла. Если ты не раздумал, давай встретимся на Арбатской в центре зала через час и заедем к моему отцу. Я тебя сведу с ним, получишь материалы на дом. Если хорошо исполнишь, получишь еще и так далее. Станешь богатым, вспомнишь меня добрым словом, - она рискнула осторожно пошутить.
   - Хорошо, - ответил Виктор и повесил трубку.
   - Нахал, не имеющий представления, как следует обращаться с женщиной, - подумала она. Вот что значит - провинция. И к власти у нас приходят такие же бесцеремонные провинциалы. Мы, изнеженные интеллигенты, ничего не можем противопоставить их наглому напору. Они даже не догадываются, что у человека могут быть разные, мешающие жить комплексы...
  
   Отец Евгении сидел за работой. Увидев вошедших, он встал и протянул Виктору горячую, энергичную руку: "Герциг".
   - Так, - сказал он через пару секунд, - у меня куча дел, готовимся к международному симпозиуму. Вот, Виктор, пара статей, которые нужно перевести за неделю. Желательно, конечно, сделать на компьютере, но как я подозреваю, у вас его нет, так что найдите машинистку, пусть она отпечатает текст, а я оплачу работу. Такса у нас такая: печатный лист стоит сто восемьдесят рублей, ввиду того, что работа срочная. Согласны?
   - Согласен.
   - Да, кстати, возьмите для переводов электротехнический и физический словари, чтобы не было ошибок с терминологией. Если трудность - звоните, - он протянул визитную карточку. Евгения, там мама наготовила тебе сумку продуктов, не забудь забрать. Если хотите перекусить, найди что-нибудь в холодильнике. - Отец погрузился в расчеты, не обращая внимания на пришедших.
   Женя взяла тяжеленную сумку с продуктами и бесцеремонно протянула её Виктору: "Держи, донесешь до дома. Женщине не положено таскать такие тяжести. Папа, мы пошли. Пока. Я позвоню вечером."
   В метро они почти не разговаривали. Виктор просматривал текст статей и прикидывал, где взять время на перевод. Лето кончалось. Совмещать занятия с исследованиями и приработком было чрезвычайно трудно. Он решил, что урежет свой сон на час и таким способом выиграет семь часов в неделю. Если не растекаться мыслью по древу, можно всё успеть во-время.
   - Если успеешь сделать перевод в срок, позвони мне - она словно прочла его мысли. У нас будет встреча с нашим любимым бардом Казбеком. Меня уже пригласили, и я могу взять тебя с собой.
   Перед подъездом Виктор попытался при прощании задержать руку Евгении ради поцелуя, но она не позволила ему сделать рыцарский жест, лишь холодно отдернула руку и схватила сумку, добавив лишь: "Спасибо, что донёс. Звони, если любопытно познакомиться с Казбеком".
  

***

   В огромной гостиной на четвертом этаже старого, наверное, еще дореволюционной постройки дома, что стоит в переулке с загадочным для непосвященного названием Сивцев Вражек, собралось человек тридцать, не менее. Когда Женя с Виктором вошли, общество уже разбилось на группки. Многие курили, в том числе и женщины. Дым стоял коромыслом. На столе, придвинутом к стене, стопками громоздились тарелки, бутерброды с килькой пряного посола, с ломтиком крутого яйца и перышком зеленого лука, нарезанные маринованные огурцы и моченые яблоки составляли нехитрое угощение. Бутылки водки разных сортов стояли здесь и там, видно гости захватывали их по дороге, где придется. Хозяин, огромного роста с копной непослушных волос и внушительной бородой (ну прямо вылитый Волошин) обнял новоприбывших за талию и подвел к столу, сопроводив свое "Угощайтесь!" щедрым взмахом руки. Женя положила на тарелочки по два бутерброда и соленья, приказав Виктору наполнить водкой рюмки.
   - Я водку не пью, - вполголоса сказал Виктор. - Я с детства её ненавижу, когда еще отец приходил домой с завода на бровях.
   - Не хочешь, не пей - ответила Женя, просто держи рядом. А я с удовольствием глотну для улучшения настроения. А вот, гляди, стакан и бутылка минералки. Налей себе, пока не выпили.
   Они подошли к одной из групп, уловив обрывок цитаты из Солженицына: "...Вот до чего мы озверели".
   - И до чего мы озверели? - спросила Женя.
   - Тут Александр Борисович привел отрывок из "Архипелага Гулаг", - охотно пояснила небольшого роста женщина в тяжелых круглых очках. Из-за сильной близорукости она напоминала рыбку-телескоп, которую любители часто разводят в аквариумах. - Молодежь, конечно, уже давно прочла "Архипелаг" в зарубежном издании, не так ли?
   - Я эту книгу Солженицына не читал, - ответил Виктор. Я знаком лишь с публикациями в "Новом мире".
   - Не читали! - всплеснула руками близорукая. - Как можно, быть интеллигентным человеком и не жаждать прочесть эту книгу, тем более живя в Москве.
   - Откуда вы, молодой человек? - со снисходительной насмешкой спросил Александр Борисович, случайно не из Урюпинска?
   - Такого города я не знаю - спокойно ответил Виктор, заметив на лицах окружающих веселое оживление. - Меня больше интересуют не современные политические проблемы, которые стареют и уходят в прошлое, меня интересуют проблемы вечного и отношение временного к вечному.
   Желая помочь Виктору справиться с ситуацией, Женя сказала: "Виктор - филолог. Он сейчас работает с трудами Новалиса, Ницше и других немецких философов. Готовит работу о проблемах афористики..."
   - Ницше, оказывается, философ? - неожиданно перебил Женю Миша Галантер, известный в этом кругу, как выдающийся физик-теоретик и даже претендент на Нобелевскую премию.
   - А разве нет? - озадаченно спросило сразу несколько голосов. А как же расценивать его знаменитую книгу "Так говорил Заратустра"? Разве это не шедевр философской мысли?
   - Разумеется не шедевр! Более того, это пародия на Библию, причем пародия жалкая. Вместо всемогущего Врага человеческого какой-то полоумный учитель натурфилософии, прибавляющий частицу "не" ко всему положительному человеческому опыту. Хотите пример?
   "Поистине (Узнаете голос Христа: истинно говорю вам...?)...Поистине люди дали себе всё добро и всё зло своё. Поистине, они не заимствовали и не находили его, оно не упало к ним, как глас с небес". Банальность на банальности!
   - Я знаю цитаты куда сильнее, - парировал Виктор:
   "И не иначе умели они любить своего Бога, как распяв человека!...Знаками крови писали они на пути, по которому они шли, их безумие учило, что кровью свидетельствует истина.
   Но кровь - самый худший свидетель истины, кровь отравляет самое чистое учение до степени безумия и ненависти сердец". - Не есть ли это предсказание гражданских войн, сопровождающих все великие революции? Да, он анти-Христос в том смысле, что рай и ад находятся на земле, а не на небе, и в силах будущего Человека установить на земле рай.
   - Опять банальность, - перебил Галантер. - Кстати, спутниковая связь в направлении будущего рая уже сделала в миллион раз больше, чем все ваши болтуны-философы вместе взятые.
   - А я не согласна, что вы называете Ницше анти-Христом, - возразила рыбка-телескоп. Он был поэт и музыкант, он был очень чистый человек и очень ранимый, как Кафка.
   - Причем здесь его личные качества? - возмутился Галантер. Важно, что он написал про Христа: "И он сам недостаточно любил: иначе он меньше сердился бы, что не любят Его".
   - Миша, давно ли ты стал апологетом христианства? - спросил Александр Борисович. Ты же, в лучшем случае, монист!
   - Не шейте мне монизм, господин Венявский, не шейте. Я простой советский физик и больше всего на свете люблю дилетантский трёп.
   - Ладно, оставим это, - сказал Александр Борисович. У меня, вот, только один вопрос к молодому человеку. Вас ведь Виктором зовут? Вы сказали, что вас больше волнуют проблемы вечного. Это вызывает уважение к вашему увлечению, но кажется странным, если учесть ваш возраст.
   - Ничего, с годами этот недостаток проходит, - бросил кто-то, проходя мимо с полной рюмкой.
   Александр Борисович досадливо поморщился.
   - Так вот. В вашем возрасте скорее понятно было бы желание восстать, идти на площадь. Вы смогли бы выйти на площадь?
   - В 1825 году лучшие люди России уже выходили на площадь.
   - И что же! Слава им! Они ведь от освобождения крестьян только проиграли бы. А слава ведь такая сладкая штука!
   - Я считаю, что им повезло, что они проиграли, - ответил Виктор.
   - Ну, это уже ни в какие ворота! - развел руками Венявский. - Не затруднитесь ли пояснить, что вы имеете в виду.
   - А то, что если бы Пестель сел диктатором, то пролил бы моря крови в духе Французской и Октябрьской революций. Ничего, кроме диктатуры такой переворот не сулил. И никаких свобод он народу не дал бы. Да народ и не взял бы свободу из его окровавленных рук. Это был бы Бонапарт с азиатскими замашками.
   - А вы, случайно, не толстовец? - спросил с ехидством Галантер.
   - Нет, я просто студент МГУ - спокойно ответил Виктор.
   - Ты - молодец! - прошептала Женя ему на ухо. - Ты сражался на равных с этими яйцеголовыми!
   Но вот, наконец, раздался долгожданный звонок и хозяин полетел к двери, приговаривая "это он! это он!". Знаменитость вошла с устало презрительным выражением лица, вяло возразила против жалкой закуски и так же вяло опустилась в деревянное полукреслице, осторожно прислонив к нему чехол с гитарой. Тотчас избранные среди приглашенных обступили гостя с заискивающе нежными лицами и стали полушепотом задавать сладкие вопросики о творческих планах. В разгар этой интимной беседы из кухни появился хозяин с открытой бутылкой "Алазанской долины" и хрустальным бокалом в поднятых руках. Кружок расступился и хозяин заискивающим тоном спросил: "Казбек Акакиевич, не откажите отведать вина...". Казбек поднял глаза и едва заметно кивнул. Хозяин торжествующе наполнил три четверти бокала, пока одна из дамочек подбежала с тарелочкой, а её друг подбежал с табуреткой. И вот, блюдечко легло на табуретку, Казбек пригубил вино и поставил бокал на тарелочку.
   - Суетятся, как у постели умирающего, - процедил Виктор.
   Разумеется, он не раз слыхал записи знаменитого барда и некоторые ему нравились, но возникшая на его глазах суета вызывала отвращение, а холодно-презрительный взгляд барда воспринимался им, как вызов.
   - Зачем приходить к людям, которых презираешь, - думал он. - Что тобою движет? Жажда популярности? Так ты уже давно считаешься классиком. Даже романы пишешь. Интересно, твой князь Мятлев и поэт Мятлев это прототип одного и того же лица или авторская выдумка с известной фамилией?...
   Тем временем гитара была торжественно-медленно извлечена из чехла, кружок опекающих растаял, и Казбек бегло прошелся по струнам, приникнув большим волосатым ухом к поющей подруге. На его худощавом лице вдруг возникла нежность и он запел вполголоса песню о Высоцком. Пока он пел, хозяин сердитым шепотом передал по кругу, чтобы никто не смел апплодировать, Казбек этого не любит. Песни следовали одна за другой. Казбек неторопливо пригубливал вино, время от времени, задумчиво перебирал струны. И Виктор внезапно понял смысл строк "Ты - царь, живи один...". Он понял противоречивое желание творца не смешиваться с толпой и в то же время досадное чувство его зависимости от толпы.
   - Как верно сказал Ницше: "В мире самые лучшие вещи ничего не стоят, если никто не представляет их...".
   - Ты это о ком? - спросила шепотом Женя.
   - Так. Пришло на ум.
   - А все-таки?
   - Понимаешь, у Казбека, как я думаю, много хороших добрых друзей, почитателей, которые вот уже двадцать с лишним лет популяризируют его творчество. Он, как бард, никому не перешел дорогу, не захватил место, главную роль в спектакле, не был соперником. Поэтому богема его любит, а в тайне чувствует своё превосходство. Его песни это ведь не выдающиеся арии из опер, а его стихи - это не пастернаковские шедевры. И после его смерти, которая уже близка в силу его возраста, друзья быстренько поставят ему памятник. А вот, у Ахматовой до сих пор нет памятника и, наверное, еще не скоро будет.
   - Ты ему завидуешь что-ли?
   - Я не завидую ему. Я смог бы написать стихи не хуже, если не лучше. Про романы не скажу. Я завидую тому, что у него есть друзья, а у меня никого почти нет. Чистенькие и благополучные мальчики и девочки общаются со мной только на занятиях. Я плохо одет, плохо подстрижен, от меня, может быть, пахнет, как от мужика после сенокоса. Я некрасив и небольшого роста. У меня нет своего угла. Я им не ровня...Я иногда задумываюсь о том, как сложилась бы судьба великого поэта, скажем, Лермонтова, будь он так же беден и неприкаян, как я...
   - Что-то я слишком разболтался сегодня...
   Тут Женя почувствовала, как в её горле закипают слезы сострадания к такому умному не по годам парнишке. Женская щедрость на сочувствие заставила её обнять его за плечи, прижать к себе, и так они, обнявшись, и вошли в подъезд её дома. И всю ночь она была с ним ласкова, словно мать, и ублажала его всей щедростью своего молодого, горячего тела.
   - Знаешь, когда мы смотрим в прошлое, это все равно, как исследовать объект под микроскопом. Верхний слой виден четко, а дальше всё размывается, вот уже и контуров не видно, только цветовые пятна,... - он сидел за кухонным столом и ждал, пока она приготовит омлет с сосисками. - Я вот к чему. Смотрел один интересный журнал и там датировка скульптур. Так вот, первые примитивные скульптуры датируются от двадцати восьми тысяч до двадцати трех тысяч лет до Рождества Христова. Представляешь, - пять тысяч лет разница в датировании. А скульптуры с натуральным размером головы и реалистическими чертами лица датируются семь-шесть тысяч лет назад, то есть разница в тысячу лет. Дальше, стоящие фигуры из Месопотамии со стилизованными бородами и увеличенными глазами относят ко времени 2700-2600 лет до нашей эры, то есть разница всего в сто лет. Римский скульптурный портрет уже датируется в пределах одного столетия, а, скажем, работы Микельанджело мы можем датировать с точностью до одного года или даже месяца. Ну, тут уже пошла письменная история...
   - Ничего удивительного, - она уже нарезала хлеб и пододвигала ему тарелку с омлетом. - И в жизни так же. Сегодня и вчера помним ясно, неделю назад уже неточно, а десять лет назад - одно событие из тысяч и то, если выдающееся. Тоже как бы не в фокусе.
   Они разбежались по делам на станции Арбатская, и Виктор подумал, что ему здорово везет с девчонками.
  

***

   Сентябрь выдался теплым. Елена Владимировна уже планировала побродить в выходные дни по паркам, но в четверг Андрей вернулся с работы и сказал, что в понедельник едет в Москву на неделю и тут же предложил ей взять отпуск за свой счет и поехать с ним.
   - Давай остановимся у моей двоюродной сестры Тони. Повидаешься с Виктором, сходим в музеи...Говорят, в Доме Художника регулярно идут прекрасные персональные выставки, там же и новая Третьяковская Галерея. Есть что посмотреть.
   - Ты знаешь, я бы хотела сделать подарок Ввиктору, например, купить ему хороший костюм. Я уверена, что он ходит в обносках.
   - А как у нас с деньгами?
   - Денег у нас скопилась куча. Больше двух тысяч.
   - С ума можно сойти! Откуда?
   - Разумное ведение хозяйства. Знаешь, что такое экономика? В переводе с греческого это означает умение вести дом, то есть хозяйство.
  

***

   "Красная стрела" отходила в первом часу ночи. Школьно-студенческий сезон уже был в разгаре, так что с билетами проблем не было. Елена Владимировна проснулась в купе в шестом часу утра, когда еще весь вагон спал, и тихонько скользнула в туалет, пока там было относительно чисто.
   - Ну, как там? Умыться можно? - спросил Андрей, когда она возвратилась.
   - После меня можно. А вот, после других - не гарантирую.
   - Помнишь, я два года назад ехал в Уфу? С нами в купе оказались две пожилые дамочки из Бостона. Они состояли в какой-то международной экологической комиссии. И вот, одна из них утром, часов в девять прогулялась в туалет и вернулась в панике, повторяя: It's dangerous! dangerous! то есть, не просто грязно, а опасно. Опасно для жизни!
   - Это что! - отозвался сосед сверху. Я вам анекдотик расскажу, не отличите от правды. Один интеллигент, вроде вашего мужа, вот так же сидит в купе внизу и страдает от того, что у матроса наверху ноги воняют. Потом говорит, чуть не плача: "Товарищ, вы носки меняете?" - и сверху хриплым басом: "Только на водку!"...Что же вы не смеетесь? - обиделся рассказчик на воцарившуюся тишину. - Когда мне рассказали, я очень долго смеялся, потому что прямо, как в жизни.
   - Что же ты не восхитился анекдотом? - улыбнулась Елена Владимировна, когда они вышли на площадь трех вокзалов. - Человек так обиделся на нас, что даже не попрощался.
   - Да я уже слышал его много раз. Солдатский юмор.
   - Вот за это вас-очкариков народ и не любит. Вам утонченный юмор подавай. Слушай, давай возьмем такси. И время сэкономим, и не устанем.
   - Конечно же такси. У нас ведь впереди очередная медовая неделя!..
  
  

***

   Многоэтажный дом Тони внутри выглядел так, словно там хозяйничала нечистая сила. Цветная кафельная облицовка была наполовину содрана со стен, в штукатурке зияли зловещие дыры, словно некий помешанный бил по ней кувалдой, на сохранившейся местами оштукатуренной поверхности теснились похабные надписи и рисунки. В лифте тоже не было живого места. Потолок был заляпан пятнами копоти, а двери и стенки изрезаны теми же матюками.
   - Бедные жильцы - простонала Елена Владимировна. Каково же им каждый день видеть этот кошмар! С каким же настроением они выходят на улицу, идут на работу?
   - Вот видишь, а на четвертом этаже значительно чище. Так. Квартира двести тридцать девять.
   Едва он успел нажать кнопку звонка, дверь распахнулась и Тоня, протягивая ключи, выпорхнула на лестничную площадку:
   - Убегаю, опаздываю, простите, - щебетала она, захлопывая лифт. - Вечером увидимся. Пока-пока!
   - Куда это она. Интересно, а если бы мы поехали не в такси, а на метро?...
   - Всё хорошо, Андрюша. Сейчас я позвоню Виктору и назначу встречу, а если его нет, позвоню вечером. Всё остальное время есть наше богатство, которым мы должны хорошо распорядиться.
  

***

   То самое важное лицо, которое властно подвело когда-то черту под результатами секретного заседания в Президиуме Академии наук в Москве двадцать лет назад, теперь занимало один из высших постов во всемогущей организации. Лицо сидело в генеральских погонах в огромном кабинете и размышляло о том, что в стране намечаются перемены, которые могут привести к падению авторитета власти и любимой всемогущей организации. С уходом Андропова мечты о наведении порядка в стране становились всё дальше от реальности. Никакого доверия вышеупомянутое лицо к нынешнему главе государства не испытывало. Последние полгода оно ощущало некую потребность завершить ряд повисших дел, и в памяти как раз всплыло дело о неудавшемся эксперименте по выращиванию советских гениев. Нажав кнопку, лицо затребовало папку с делом и после краткого ознакомления затребовало свежую информацию о действующих лицах.
   Через день средних лет подполковник доложил, что в данное время, к счастливому стечению обстоятельств, воспитанник и воспитатель находятся в Москве и, более того, у них назначена встреча в центре.
   - Отлично. Пора это дело закрывать. Грядущие измененеия во внутренней политике заставят нас писать бесконечные отчеты о проделанной работе, отвечать на жалобы, и понапрасну растраченные миллионы тоже будут поставлены нам в упрек. Схема прекращения дел вам известна. У меня всё.
   Полковник козырнул и вышел.
  

***

   Если случается в жизни счастье, торопись его просмаковать, торопись допить бокал до дна, чтобы не было запоздалых сожалений, что откладывал, откладывал наслаждение и дождался, что вино жизни в бокале прокисло или кто-то другой подскочил и выпил вместо тебя. Сегодня Елена Владимировна была счастлива, как никогда. Они встретились с Виктором, затащили его в магазин мужской одежды и купили превосходный темносерый шерстяной костюм югославской фирмы. Потом купили пару полуботинок мягкой кожи, которая прекрасно подходила к костюму. И вот они шли по улице втроем и улыбались друг другу. Андрей сказал, что такое событие необходимо отметить в ресторане, и они поднялись на второй этаж ресторана "Прага" и заказали бутылку сухого вина и много разных вкусных вещей. На выходе из ресторана к ним подошел веселый рослый парень, который столь радушно предложил им сесть в такси, что они просто не могли отказаться
   - Вам куда? - спросил веселый парень.
   - Нам к метро Первомайская, - ответил Андрей.
   - Отлично! - если вы не против, я поеду через шоссе Энтузиастов, там мне нужно отметиться. Отвезу вас - и свободен до завтра. А счетчик я выключу. Дадите трешник - и хорошо.
   - Для машины семь верст - не крюк, не так ли? - пошутил Андрей.
   - Точно! - Водитель развил хорошую скорость и через пятнадцать минут они уже приблизились к огромному зданию, которое протянулось на целый квартал. Водитель круто развернул вправо и поехал мимо огороженных колючей проволокой территорий, где то там, то тут высились кучи шлака, песка и железного лома. Увидев в зеркало недоумевающее лицо Елены Владимировны, водитель усмехнулся, подмигнул ей и сказал: "Еще минуточку, и мы на месте". После этого он рванул машину влево и по наклонному бетонному коридору въехал в какое-то непонятное сооружение.
   - Я вас буквально на шестьдесят секунд оставлю. Не беспокойтесь. Вот я включаю специально для вас хорошую музыку. Шестьдесят секунд, не больше! И едем в Измайлово.
   Парень хлопнул дверью и исчез. Он быстро выбежал из коридора, повернул вправо, пробежал еще десять метров и, укрывшись за кучей песка, вытащил миниатюрную коробочку с кнопкой. На счете "шестьдесят" он нажал кнопку взрывателя и после раздавшегося в коридоре громкого хлопка неторопливо встал, закурил папироску и вразвалку отправился на остановку троллейбуса, идущего в сторону площади Дзержинского.
  
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"