Алине Аллайн
Разница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пытаюсь вспомнить, когда мне хоть кто-то хоть что-нибудь запрещал. Даже в детстве - не было такого. Я была предоставленным себе ребенком. Ну ладно, 99% окружающих меня людей после слов "я тебе запрещаю" сейчас будут отправлены в пешее эротическое путешествие в такие сказочные дали, что... далеко короче, отправлены. Да и я как-то всегда позиционирую себя как взрослого человека. Но - кому-то не всё равно, что она курит. Ему всё равно, что меня уже почти нет.
   - А мне наш "падре" запрещает курить. - говорит мне эта полузнакомая девица, которой на вид лет побольше, чем мне, улыбаясь чуть почерневшими зубами. Я выпадаю в осадок куда эффективнее любого химического реагента. Нет, положим, будь у меня такие зубы, умоляющие о том, что хозяйке пора не только бросать курить, но и бежать к стоматологу - я бы сама себе запретила курить. И даже "падре" меня не удивляет, ибо хохмы на данную тему я слышу не в первый раз. И тоже считаю, что Черному человеку пошла бы сутана. Хотя данная картинка вызывает у меня дикий хохот, несмотря на общую гармоничность и эстетическую привлекательность. Но "запрещает курить"? Мне не больно, не обидно, никак, и я даже продолжаю беседу, сворачивая на тему странных прозвищ. Но - цепляет. Пытаюсь вспомнить, когда мне хоть кто-то хоть что-нибудь запрещал. Даже в детстве - не было такого. Я была предоставленным себе ребенком. Ну ладно, 99% окружающих меня людей после слов "я тебе запрещаю" сейчас будут отправлены в пешее эротическое путешествие в такие сказочные дали, что... далеко короче, отправлены. Да и я как-то всегда позиционирую себя как взрослого человека. Но... Ульрих когда-то отбирал у меня двадцатую рюмку "Егермейстера", так как считал, что мне уже хватит, хотя бы в ближайшие полчаса. И Ульриха я слушала. Он имел на это право. Если не запрещать, то хотя бы ругаться. Ну, потому что Ульрих был Ульрихом и этим всё сказано. Даже Сержа я вряд ли бы послушала, а вот Ульрих - он ухитрялся понимать. Понимать и то, как я смотрю в пролет с крайнего этажа в "Галерее" и что я при этом думаю. И говорил правильные вещи. Теперь я думаю - и жаль мне не у кого теперь спросить - а что же ты такое пережил, Ульрих, что стал так хорошо понимать, что так научился слышать и видеть? Какой такой перелом, какая такая ломающая ситуация произошла с тобой, на каком краю ты побывал, что стал видеть таких же и понимать их? Но цепляет не это. То есть, когда я вспоминаю об Ульрихе - конечно и больно, и радостно, но дело не в этом...
  Черный человек позвонил мне сегодня впервые, спустя месяц с лишним с того разговора в сентябре, в кафе. Тогда мы пили чай, и я пыталась говорить об Ульрихе, он пытался говорить о работе, а я всего лишь хотела сказать только одно: "Помоги мне. Пожалуйста. Я падаю и мне так страшно. Помоги..." Но зовы о помощи были не к месту, Черный человек всё больше говорил о делах, а мне всё более становилось пусто. И это - в пределах нормы - я не умею просить о помощи, Черному человеку в таких делах не достает элементарной проницательности и простоты. Но... Я вспоминала о нем за эти два месяца - потому что по сути, это единственный живой человек, которого я честно и откровенно могла попросить о помощи, и чью помощь я готова была принять. Не потому, упаси Боже, что он дал мне понять, что поможет или что готов выслушать, или что ему не всё равно. Нет, Черный человек всегда как-то как раз стабильно держал дистанцию, что бы я с этим не делала. Да и помню я его "хороший человек и хороший сотрудник?. Я никогда не была ни тем, ни другим, но это поставило точку в одном из наших нелегких разговоров. Дело было в том, что в той бездне, в которую я падаю и продолжаю падать, он оказался единственным из тех, за кого я могла зацепиться. Но... Черный человек позвонил мне сегодня впервые, спустя месяц с лишним с того разговора в сентябре, в кафе. Позвонил, как водится, по работе. Впрочем, спустя месяц молчания я и не надеялась на что-то другое. Просто потому что я бы на его месте позвонила девочке, у которой умер близкий хотя бы спустя неделю после того разговора, чтобы спросить "как дела?". И не сказать ведь, что не умеет он спрашивать - спрашивал же когда-то... Теперь - нет. Я это поняла еще в сентябре. Это не плохо и не хорошо. Это просто - равнодушие, на которое Черный человек без сомнения, как и все, имеет право. Он позвонил по работе, назначил встречу, посидел со мной в машине, угостил печеньем и отправил делать дело. Никаких вопросов о том, как я вообще себя чувствую. И да, я на этой встрече я накрашена - и нет, милый, совсем не ради тебя, ты меня всякой видел - просто я с собеседования. С того собеседования, на которое надо краситься нужно ярко. Маска, моя вечная приветливая маска на сей раз не трескается под брошенным вскользь взглядом черных глаз. Она не трескается даже, когда я смотрю ему в глаза - и это уже впервые. Я ему доверяю, но... ему всё равно, ему не интересно, что там - под маской. Ему неинтересно - и здесь я абсолютно бессильна. Это больно, но предсказуемо. Вдыхаю холодный осенний воздух и иду играть в игру, в которой больше не нахожу прелести и не испытываю азарта.
  Сижу в зале, слушаю идеологическую болтовню выступающего. Мне хочется свернуться калачиком, накрыться одеялом, и кричать, кричать, кричать, потому что мне больно, мне страшно, мне больно, что нет Ульриха, мне страшно от своих планов, мне страшно от того, что мне не за кого цепляться. Я улыбаюсь и слушаю. Рядом со мной сидит девочка, с которой свел меня Черный человек. Он обращался по телефону к ней на "ты", но он так со многими говорит. Не со мной. Со мной видимо - так - никогда. Хотя, казалось бы - ну неужели то, что я когда-то была влюблена в него, мешает просто общаться, просто обращаться на "ты", спрашивать "как дела"? Мне ведь не надо много - просто знать, что именно ему не всё равно. Ведь не мешали же наши неловкие разговоры когда-то ему проверять построчно почти сто страниц моего диплома, не мешали помогать перевозить вещи, ходить со мной в театр? Почему же сейчас, когда мне это нужно больше всего - этого нет? Или дело только и всегда было в работе - и всё это - лишь странная благодарность за сделанное? Или это было любимое мною лишь на словах взаимоиспользование? Я понимаю, давно понимаю, что ему всё равно и всем, будем честны, всё равно. Жива я, мертва, делаю что-то или лежу на диване - никакой разницы. Ульриху было не всё равно - но его нет. Но мне и не нужны все. Совсем не нужны. В той бездне, в которую я стремительно лечу из возможных стабильных точек пространства остался, пожалуй, лишь Черный человек, которому всё равно. А я, я не хочу жить, но от выполнения принятого решения меня удерживает лишь чисто практическая, злая логика. Если я готова умереть - то надо бы это провернуть с пользой. И если уж можно еще немного потерпеть, то какая разница, что придется сделать, чтобы заработать необходимые деньги? Я не могу помочь семье Ульриха ничем, кроме денег. Мы - не знакомы. Да и какая от меня другая помощь? Я не могу вселить свет в человеческую душу или дать немного утешения. Я сама-то напоминаю перегоревшую лампочку. А деньги... "Деньги - грязь, но без них никуда". Я помню.
  С того страшного известия я живу на грани, будто до сих пор выбираю - шагнуть за край или остаться тут. И планы мои становятся всё страшнее и страшнее - и всё продолжительнее, длиннее, изощреннее. На самом деле я падаю. Я буду падать, падать и падать, пока не достигну дна. И если к тому времени мое тело будет еще живо - что ж, наверное, я смогу разобраться и с ним.
  А еще мне сняться чужие смерти. Ульрих во снах приходит редко - и всегда живой. Зачем ему приходить во сне, если он всегда есть за спиной у меня? А мне сняться чужие смерти. Я видела мертвым Черного человека. Я не проснулась от этого в слезах или крике - просто было страшно, потому что я понимала во сне, что мне придется пережить двое похорон. Мне снилась Ира, погибшая у меня на глазах, которую я не смогла спасти. Я не люблю ее, наша дружба давно сгинула где-то в пучине интриг и безразличия, но... Но я не хочу ее хоронить.
  Какая разница, что мне творить с собственным телом, если в конце пути всё равно маячит Вечная леди? Но мне доставляет удовольствие продумывать свои странные планы, такое же странное удовольствие как тогда, когда я оставляю очередной порез у себя на коже. Но мне нельзя сейчас резать себя - собираясь зарабатывать внешностью, я не могу намеренно ее портить. Но мне доставляет удовольствие знать, что я сделаю с собой эту странную работу - никакие шрамы на руках и теле не сравняться с задуманным мною. По сути, Черный человек - единственный из живых, кто смог бы сейчас меня остановить в моих жутких планах. При условии, что я всё-таки желаю быть остановленной. А я желаю - потому что мне страшно. Мне так страшно, что я почти не сплю. Но на лице моем навечно, намертво приклеенная улыбка. Мне страшно даже не от того, что я обираюсь сотворить - мне страшно, что меня некому останавливать. Раньше всегда кто-то был, кто вмешивался - Серж, Ульрих, сама судьба... Сейчас же - никого нет. И мне, наверное, было бы проще знать, что Черный человек так равнодушен ко всем - это значило бы, что я ничем не хуже, просто - не лучше других. Но...
  Но эта милая девочка произносит фразу:
   - А мне наш "падре" запрещает курить.
  И мир, превращенный в мою личную черную бездну, холодный и немой, становится еще холоднее. Ему не всё равно, что она курит. Ему всё равно, что меня уже почти нет. Меня убивает эта разница.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"