Я подхожу к краю крыши. На дворе тридцать первое декабря, вечер. Зима в этом году не удалась - снега нет, внизу блестит мокрый после недавнего дождя асфальт, в котором отражаются рыжие огни уличных фонарей. Хорошо, что сегодня чердак не закрыли. Мне нужно сделать всего один шаг - и всё закончится. В моём доме - чужие люди, и я не знаю что делать. Я не знаю, что делать вообще. Я не знаю, как жить - слишком много страшных проблем для моих семнадцати лет. Где взять деньги на жилье? У мамы нет работы и у меня тоже ее нет. А еще учеба, которую нельзя бросать. Я не знаю что делать. Я не знаю где и на что жить. Я сегодня сделаю шаг с крыши. Только я очень боюсь высоты. Я зажмуриваю глаза...
Мне двадцать один и шаг с крыши я тогда так и не сделала. Испугалась в последний момент. Раз в несколько месяцев я стабильно об этом жалею. Я живу в рабочем общежитии. Мать умерла. Я выжила, да. Впрочем, мне на память осталось несколько шрамов. И полная неопределенность в будущем. Я одна. Я жажду отомстить. Я хожу в церковь и прошу о смерти. Я боюсь высоты.
Мне двадцать три. Визг тормозов убитой "шестерки". Чудом пролетает мимо меня. Я судорожно вдыхаю ледяной январский воздух. Это очень странное чувство, когда дама с косой, в который раз разминулась с тобой на пару миллиметров. В церковь я больше не хожу. У меня неплохая работа. И лабиринт улиц города. Я скоро получу диплом. И я свободна, абсолютно свободна. Мне не хочется умирать.
Мне двадцать пять. Я не иду, я бреду по улице, медленным-медленным шагом. Цокают каблуки по асфальту. Теплая ноябрьская ночь. Я бреду по улице. Мир пуст и на душе тоже абсолютно пусто. Внутри меня пустота. И странное спокойствие. Я одна на этом свете и мне даже не страшно - мне просто пусто. Не всё равно, не больно, не как-то еще - мне пусто. Мне некому верить и не на кого надеяться. Не хочется уже ничего. Но я обязательно выживу, назло всем.
Мне тридцать. Позади много выигранных судебных заседаний - ах, да, я - адвокат - позади много-много пройденных улиц, лиц, людей. Я иду по улице. Домой. В свой - личный - дом. Не в съемную комнату в коммуналке, а в свою квартиру. Я иду одна. На улице темно и в душе кажется тоже. У меня есть многое для моих тридцати - квартира, работа, успех, свободное время, друзья, хобби и время в хороших компаниях. И запутанные улицы моего города, сверкающие отблесками стертых воспоминаний. Почему мне иногда кажется, что в двадцать лет я была счастливей? И я всё еще боюсь высоты.
Мне тридцать пять. Переговоры, переговоры, переговоры. Мой враг - оттуда, из моих семнадцати лет - напротив, за столом переговоров. Мы договариваемся. Мы делаем общее дело. И разговоры, переговоры, схемы - работа, одна сплошная работа. Иногда я мечтаю уехать всё-таки из Петербурга. А лучше - улететь. Но я всё еще боюсь высоты.
Мне сорок и у меня ностальгия. Я брожу по улицам и вспоминаю тех, кто был со мной. Вспоминаю, как мы бежали за троллейбусом, вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю... Вспоминаю как вдвоем набирали мелочь на стакан пива и горечь "Кэмэла" после наших посиделок в честь лейтенантских звезд Иры. Но у меня - дом, машина, квартиры, бесконечная игра интриг и бумаги в портфеле. У меня - есть почти всё. У меня нет только себя, той, в растянутом сером свитере под дешевенькой курткой-дутиком, в раздолбанных кроссовках, так счастливо и беспечно бегавшей по улицам и проспектам за мелкими преступниками. У меня нет той себя, что была стажером адвоката и брела по улице на каблуках, жалея о невзаимной влюбленности и так радостно игравшей во взрослые игры. У меня нет той себя, что в семнадцать лет запоем читала книжки. У меня нет той себя, двадцатипятилетней, так отчаянно пытающейся приобрести внешний лоск, такой правильно сдержанной и вежливой. У меня из всего того остался разве что страх высоты.
Мне сорок пять и я, наконец, свободна. Улочки Амстердама ничуть не напоминают серые петербургские улицы, а мое отражение в стекле - ту сорокалетнюю деловую даму из бизнеса - ее образ размылся как акварель под дождем за полгода свободной жизни здесь. У меня есть свобода, деньги, обеспечившие мне эту свободу и счастливо не привязывающееся ни к кому больше сердце. У меня есть жизнь - яркая, вкусная, каждое мгновение. Небо здесь высокое и какое-то очень голубое, а я готовлюсь выйти из самолета с парашютом. Пора переставать бояться высоты. Подо мной - синева моря и игрушечные красные крыши города. Я зажмуриваюсь, делаю шаг, и лечу. Открываю глаза в полете, чтобы увидеть эту потрясающую красоту - Амстердам, да что там - весь мир с высоты птичьего полета. Перед глазами медленно, но неумолимо промелькивают окна девятиэтажки, чье-то белье, развешенное на незастекленном балконе, а внизу сверкает мокрый асфальт, в котором отражаются рыжие огни уличных фонарей... Мне семнадцать и я падаю.
Иногда государыня Смерть, вечная леди, дарит свой последний дар умирающим - мгновения, в которые укладывается целая жизнь, годы и десятилетия, люди, события, которые взблескивают ярким, мистическим блеском, перед тем как навсегда растворится в темноте. Утешительный дар для тех, кто уже фактически мертв. Сказка на ночь, когда утру не суждено сбыться. Утешительный дар государыни Смерти.