Аннотация: Про судьбу пианино, и оставленного им следа в душах людей. О том что у каждого старого инструмента есть своя история, своя душа.
Теплое нутро придорожной таверны, в полумраке зала, шумели посетители. В тесный зал из-за не погоды, их набилось достаточно. За маленьким окошком бушевала стихия, яростно били капли дождя по кривому стеклу, стремясь разбить такое хрупкое препятствие.
За моим столом сидела, закутанная в плащ фигура, а из под капюшона, торчал, простуженный красный нос. До меня постоянно доносились шмыгающие звуки. На квадратном столе стояла одиноко свеча, в треснутом старом глиняном блюдце, как и восемь ее товарок на соседних столах, пламя свечей дрожало, отбрасывая замысловатые тени на стены и потолок. Наконец принесли мой скромный ужин за пару медяков, каша с мясом и кислое дешевое вино. Моему соседу принесли куриный суп. И он, не снимая капюшона, стал есть. Вздохнув, принялся поглощать и свой ужин.
Через десяток минут я сыто осматривал зал, попивая кислое винцо. В левом углу ближе к стойке, занимая аж целых три стола, сидел купец с охраной, около купца еще сидела очень худая девочка, лет двенадцати или тринадцати. Монотонно окуная ложечку в бульоне, так и не притронулась к еде.
За соседними двумя столами сидели шумно что-то отмечая, компания из ближайшей деревушки. На столе было достаточно пива, и расторопная пухленькая девушка не раз уже уносила пустые кружки.
На нашей стороне зала находилось еще четыре столика, один у окна был свободен, в правом углу возле стойки сидела молодая пара. Нас как раз разделял свободный столик. Нежно ворковала, ни на что, вокруг не обращая внимание. "Молодость!". Улыбнувшись подумал я. В углу у двери сидело трое наемников, они методично поглощали всю принесенною выпивку. От них ощутимо несло алкоголем. Осмотрев зал еще раз, нашел то, что упустил в первый. Пианино. Черное. Очень старое. Потресканное. Краска и лак местами облупилась. Хм. Возможно, даже уже и не работает. Точнее, скорей всего, не работает. Оно стояло рядом со столиком у окна, и в полумраке зала сливалось со стеной.
И почему хозяин не выбросил такую рухлядь?
Допив вино, обдумывал идею заказать что-нибудь покрепче. В такую погоду не грех прогреться. Принесли стакан самогона. Выпил. Чувствую, как тепло распространяется по замершему телу. Пригрелся. Задремал.
Скрип двери и порыв холодного ветра. Молния осветила фигуру в проеме двери. Он шагнул в зал, и сразу стихли все разговоры. Закрыв дверь, он прошел в сторону стойки, с его плаща стекали крупные капли, и пол стал моментально мокрым. Подойдя к хозяину и заказав горячий ужин и бутылку чего-нибудь горячительного. Хозяин сразу же выдал бутылку, и получил мелкую серебряную монетку. А мужчина направился к единственному свободному столу. Прежде чем усесться он вытащил, гитару из-под плаща и бережно, как драгоценность, поставил у стены. Бард!?
Он сел прям, напротив, у меня была отличная возможность рассмотреть его. Бледная кожа. Узкое лицо. Черные волосы, из-за длинной челки не увидеть глаз. Губы, тонкие полоски. Нос, формой напоминает клюв ворона, да и облик... весь в черном... на водит на ассоциации. За его спиной находилось пианино. И он иногда оборачивался и зачем-то смотрел на него. Даже прошелся ладонью по краю крышки. Хозяин сам принес его заказ. Горячий мясной суп и куски мяса с картошкой. Мужчина о чем-то спросил хозяина. Он пожал плечами и ответил: "если он сможет из этого хлама извлечь, хоть одну нормальную мелодию он бесплатно отдаст ему комнату наверху, и накормит утром, хотя он сомневается что это возможно". Мужчина кивнул и начал есть.
Я начал думать, что он отказался от идеи сыграть на этой рухляди. Оно даже на вид кажется что вот вот развалится. Но он, поев, придвинул стул к инструменту, и ласково касаясь, поднял крышку. Клавиши, желтые и стертые местами, для него не имели значения. Его пальцы просто касались инструмента. Это было похоже, на что-то личное и очень интимное. И я не поверил своим глазам. Под его пальцами словно раны под руками целителя, затягивались трещины, восстанавливалась краска, клавиши побелели не оставив и следа от потертостей. Став словно новым. И ОН, наконец, заиграл. И зал замер. А инструмент словно живой, издавал звуки, под пальцами барда. Пианино плакало и рыдало. Оно как будто ожило и рассказывало свою жизнь от самого создания. И картины прошлого, словно живые ставали перед глазами. Вот эпизод, как, мастер с любовью делал каждое свое творение. Как гордился каждым изгибом, каждым рисунком. Вкладывая в каждое мгновенье свою душу. Все моменты вставали красочной картиной перед глазами. А он играл, закрыв глаза, и музыка, словно залечивая раны старого инструмента, рассказывала о его судьбе. А оно рассказывало дальше... вот маленькая девочка, богатые родители которой купили пианино, для ее занятий... как оно было счастливо, что хрупкие девичьи пальчики порхали над клавишами, выводя детские мелодии... о переезде семьи, и продаже дома... и как оно переехало в здание театра. Там оно пробыло пятьдесят с лишним лет, чуть больше чем пол века. Рассказывало о людях, что на нем играло... вот смешной усатый мужчина, что играет на нем, словно дерется на шпагах... вот уже худой, молодой юноша, что с робостью играет, боясь испортить дорогой инструмент... Вот прекрасная девушка, играет, бросая вызов высокому, с черными кудрями волос мужчине, что облокотившись стоит рядом и внимательно смотрит на любимую.... Их было много, оно помнит всех... Как все закрылось. Продажа. Переезд. В обычный трактир, для дочери трактирщика. И снова юные пальчики заскользили по пожелтевшим клавишам. Почти забытые детские мелодии, старинные баллады под детский голосок, смех и радость веселой и озорной девчушки, приводили его в восторг. Картины уже подросшей красивой и улыбчивой девушки. Ее пальцы, порхающие бабочками. Подпевающий трактир. И много раз потом, будучи уже девушкой играла на радость публике. Вечно смеющийся и гордый отец. Так продолжалось довольно долго. Потом скорое замужество. Девушка уехала с мужем ненадолго к его родным. Инструмент с надеждой мечтал, что скоро его хозяйка уже с детьми будет играть на старом инструменте. Она не вернулась. Никто не вернулся. Закрытый на долгое время трактир. Чуть не утонувший в спиртном хозяин. Звон бутылок и проклятья в темноту. Открытие трактира. Никогда больше не смеявшийся трактирщик. А пианино медленно разрушалось, старело, под тяжестью лет. И ждало, что хоть кто-то услышит ее последнюю песню. Длинные бледные пальцы выводили последний аккорд на клавишах. А зал все еще слышал отголоски тех лет. По морщинистым щекам трактирщика текли слезы, а губы что-то не слышно шептали. Бард встал, прешетал как будто обращаясь к инструменту "Пора!", молча встал, взял гитару, и поднялся наверх. А мы все не могли придти в себя. Пианино оглушительно треснуло по корпусу. Проводя окончательную черту своей жизни. И я мог бы поклясться, на что угодно, что в этом инструменте точно была душа. Я ощущал, как будто притронулся к сокровенной тайне доверенной нам всем. Долго не мог придти в себя. На следующий день. Бард позавтракав, так же молча уехал.
Прошло много лет, а я так и не мог забыть тот день. И не раз снова бывал в том трактире. А пианино стояло там же. Для хозяина это стало единственной памятью о дочери, святыней, что осталась после нее. И всегда, если я где-то видел старый инструмент, всегда задумывался. - "А какая история у него?"