Он приехал в город у моря глубокой ночью. На станции почти никого не было. Он никого здесь не знал, но его это не волновало.
В своем городе он тоже никого не знал за пределами своего детдома. Он был самым тихим и незначительным из всех воспитанников. У него можно было легко отнять игрушку или конфету, он никогда ни о чем не просил, не плакал, когда его обижали, и не жаловался. Он почти не разговаривал, его считали тихим бесполезным дурачком.
Он был сиротой неизвестного происхождения с жуткой и странной историей. Его нашли на городском пляже, когда он был младенцем. Ребенок сидел рядом с телом молодой красивой женщины, которую, похоже, убил кто-то из бродяг, ночующих на пляже. И женщина, и ребенок были без одежды, лишь длинный клок мокрой ткани валялся поблизости, и осталось неизвестным, служил ли он набедренной повязкой матери или пеленкой для малыша.
Ребенок был странно спокойным. Он выглядел здоровым, хотя и хрупким. Он попал к профессиональным нищим, которые увезли в другой город, где носили по поездам метро и электричкам, чтобы разжалобить его видом пассажиров и вытянуть у них побольше милостыни. Вскоре ребенок заболел от плохого обращения, и его выкинули в безлюдном месте в холодное время года. Но он не умер, его организм оказался выносливым. Стая бродячих собак согревала его и заботились о нем, а немного погодя его обнаружили местные жители и вызвали полицию. Об этом удивительном случае выживания писали в местной газете и сообщали в теленовостях, но потом о нем все забыли. Полиция задержала попрошаек - с их слов и выяснилась его история.
Его определили в детский дом. Он вырос в нем, никому не нужный, как и остальные брошенные дети. Директорша детдома с самого начала наблюдала за ним с корыстными целями: ее привлекала его безропотность, безотказность и исключительная молчаливость. Когда он стал совершеннолетним, местные власти выдали ему небольшое жилье, которое директорша легко выманила, заставив его подписать дарственную взамен на смехотворную сумму.
- Обдурили тебя! Ты хоть понял, что она тебя обдурила? В суд надо идти? В суд, понимаешь? - втолковывала ему детдомовская уборщица, единственная из персонала, кто иногда проявлял сочувствие к этому тихому подростку.
- В суд сходи, скажи: "я сирота беспомощный, у меня жилплощадь выманили, помогите мне"! - уборщица почти перешла на крик, считая, что ее слова дойдут до его сознания, если она прокричит их как можно громче.
Он молчал. Взгляд его прозрачных серых глаз невозможно было понять. Казалось, он одновременно был грустен и странно весел.
- Эх, ты горе луковое, - безнадежно сказала нянечка, потеряв надежду достучаться до него, - Ведь ты пропадешь! Что ж ты теперь делать-то будешь?
- Поеду к морю, - неожиданно ответил он. Он иногда что-то говорил именно тогда, когда уже никто не надеялся его услышать.
На деньги, полученные от директорши, он купил билет на поезд и уехал в тот город, где его нашли в младенчестве.
Он стоял на пустынной платформе и вдыхал всей грудью свежий морской воздух, прислушиваясь к чему-то с полузакрытыми глазами, словно пытаясь восстановить какие-то воспоминания.
Море притягивало его, он точно знал, в какой оно стороне. Он чувствовал, куда надо идти, но немного заблудился в сплетениях улочек и тупиков "частного сектора", хаотично заполнявшего пространство у береговой линии. Не зная, как выбраться, он растерянно остановился под одиноко горевшим фонарем.
- Эй, мальчик! - окликнул его из-за ограды какой-то старик. - Ты ведь идешь к морю? Зайди-ка ко мне.
Он молча вошел в калитку, открытую перед ним стариком. Он знал, что тот не сделает ему ничего плохого: он с раннего детства мог определить, с какими намерениями люди обращаются к нему.
- Я сразу тебя узнал, - сказал старик, внимательно оглядывая его. - Ты один из них. Мой внук был очень похож на тебя. Пойдем, я тебя накормлю. Ты, я вижу, приехал издалека.
Он пошел за стариком вглубь сада к обвитой виноградом беседке. Внутри нее на столе, накрытом потрескавшейся клеенчатой скатертью, стояла сковородка с жареной рыбой, лежали грубо нарезанные ломти хлеба, луковицы и помидоры. Голая электрическая лампочка, свисавшая с железного каркаса, просвечивала насквозь виноградные листья, из-за чего беседка со стороны напоминала волшебный фонарь, заполненный веселым желто-зеленым светом.
- Совсем не спится в последние годы, - сказал старик. - Старость... Сна ни в одном глазу, особенно, когда рассвет близко. Все спят, а я, вот, рыбу жарю. Садись, поешь со мной. Наверное, человеческая еда вам не очень по вкусу, ну да все равно надо подкрепиться. У тебя долгий путь впереди.
Старик наложил в помятую миску куски получше и подал гостю, а сам сел напротив на шершавую дощатую скамью. Вокруг него колыхались виноградные листья, кружилась ночная мошкара.
- Мой внук был такой же молчаливый. Но он всё понимал, как и ты. Мой внук прожил со мной пятнадцать лет. Я надеялся удержать его здесь, но он все-таки ушел к своему народу. Его звали Адриан. Адриан - греческое имя. Мы из греков. Соседи до сих пор гадают, чей он был сын. Это всё из-за того, что мы живем совсем близко к морю. Моя дочь взяла моду купаться под обрывом по ночам и встретила там его отца - тот иногда выходил на побережье в пустынных местах. Они виделись некоторое время. Когда родился ребенок, дочь оставила его мне, а сама уехала. Сейчас живет в столице с каким-то богатым хлыщем.
Старик помолчал, глядя, как ест его гость, и продолжил:
- Я думаю, вы так мало говорите потому, что привыкли читать мысли друг друга там, в глубине. Слова вам кажутся лишними. Я все еще надеюсь, что мой внук когда-нибудь вернется. Мне бы хватило, если бы он хоть раз заглянул ненадолго. Но вы не возвращаетесь. Видно, жизнь на земле кажется вам несладкой. Однако, вы тоже люди, как и мы. Просто вы - другая раса, которая когда-то в древности навсегда ушла в море. А может, сначала мы все жили в море, но потом мы вышли на сушу, а вы остались.
Старик говорил о внуке, о морских глубинах и живущей в них загадочной расе. Пришелец молча ел; казалось, еда занимает всё его внимание, но старик знал, что это не так.
- У тебя должны быть особые отметины под мышками. У некоторых из ваших их нет, и тогда путь на глубину им заказан, как бы они туда ни стремились. Эти просто бросаются в море и погибают, когда в их легких кончается воздух. Уж сколько я нагляделся на таких за свою жизнь... Дай-ка я взгляну, - старик встал, подошел к юноше, приподнял край его грубой хлопчатобумажной рубашки.
Немного ниже правой подмышки между верхними ребрами выступал небольшой рубец.
- Как я и думал, - сказал старик. - Тебе повезло. Точно такой же должен быть на левом боку. Это не шрамы. Ты ведь знаешь, что можешь ими дышать в воде?
Юноша знал об этом. В детдоме считали, что это следы от ран, нанесенных ему в раннем детстве. Врачи, видевшие эти рубцы на медосмотрах, возмущенно качали головами и говорили что-то о жестокости его мучителей. Но все они были равнодушны к нему, ограничивались беглым осмотром, и никто не догадывался, что эти рубцы начинали медленно раскрываться, когда на них попадала вода.
- Видимо, там, откуда ты пришел, жил ты бедновато. Если хочешь, оставь свои вещи здесь - на случай, если когда-нибудь надумаешь вернуться. Я сберегу.
Гость аккуратно поставил на стол пустую миску, поднялся со скамьи. Его лицо по-прежнему было непроницаемым, то ли грустным, то ли веселым.
- Да. Я знаю - пора, - сказал старик. - Пойдем, я покажу, как спуститься к морю.
Они прошли через заросли в самый дальний конец сада. Дальше был обрыв, отделенный от сада невысокой каменной стеной. В стене был проход на деревянную лестницу; ее узкие шаткие ступеньки вели, судя по всему, прямо на пляж.
Они остановились у прохода, за которым в темноте дышало море.
- Дальше иди сам, - сказал старик, - Когда спустишься - пройди еще немного вправо между камней. Там будет небольшая бухта, где легче всего выйти на глубину. Как ты найдешь своих, я не знаю, но знаю, что наверняка их найдешь. Вы чувствуете друг друга на расстоянии. Если встретишь моего внука, передай, что его дед все еще ждет его. Адриан, моего внука зовут Адриан.
- Адриан... - тихо повторил юноша. Он ступил на лестницу, немного постоял, неотрывно глядя туда, где шумело море, и начал спускаться вниз. Вскоре он исчез в темноте.
- Да да - Адриан. Он, как и ты, тоже жил среди людей. Удачной дороги тебе, мальчик... - пробормотал старик ему вслед.
Начался рассвет. Когда старик доплелся до беседки, она уже не казалась сияющим волшебным фонарем. Свет электрической лампочки потускнел на фоне разгоравшегося неба. На скамейке лежал рюкзак ночного гостя. Старик сложил стопкой миски, подхватил рюкзак и, не удосужившись взглянуть, что было внутри, потащился к дому - старой беленой развалюхе в четыре окна.
Когда он снова вышел, чтобы забрать из беседки пустую посуду, его окликнули с улицы.
- Константин Адрианыч, я вам отдыхающих привез! Две студентки на постой. Примете? - бодро спросил мужчина через спущенное окно автомобиля.
Старик поковылял к калитке, не спеша отпер ее.
- Приму - отчего ж не принять? Если условия подойдут, пусть живут, сколько хотят. Заходите, осматривайтесь.
Он толкнул калитку нараспашку и пошаркал, не оглядываясь, к беседке.
- Ну вот, я же говорил - вариант отличный, самое то, - весело сказал водитель своим пассажиркам - двум юным студенткам, собиравшимся снять жилье вскладчину, - Старик не жадный, много не запросит. И море - рукой подать. Там лесенка есть к берегу. Пляж отдельный, можно сказать - частный; купайся не хочу, хоть днем, хоть ночью. Но есть одна особенность: старик немного сумасшедший. Немного, совсем чуть-чуть. Он не опасный, бояться не надо. Много лет назад утонул его внук - с тех пор он слегка тронулся и теперь рассказывает всем, что внук ушел к морскому народу, который, якобы, живет где-то там, в глубине.