Я рисую портреты людей, с которыми встретилась два месяца назад. Рисую по тем немногим фотографиям, что успела сделать, прежде чем сел аккумулятор.
Рисуя секретаря, я испытала чувство омерзения. Разумом понимая, что к ней оно имеет не совсем прямое отношение, я все же не смогла его побороть.
Рисунок Элен получался быстро и живо. Словно ее изображение, как и она сама, все время куда-то торопилось.
***
Серое, низко нависшее над землей небо походило на ватное одеяло. Под ним было тепло и уютно, несмотря на накрапывающий временами дождь. Где бы ты ни находился в такую погоду, кажется, что мир сжимается до размеров того места, где ты есть. Весь воздух будто пронизан скукой. Скукой неопасной. Обыденной, ординарной скукой. Как скучают люди в дождливые дни, получая истинное удовольствие от вынужденного бездействия.
Я бродила вокруг полуразрушенного особняка. Заброшенный уже лет 100, он представлял собой странное зрелище. Со стен кое-где обвалилась штукатурка. Крыльцо, поддерживаемое двумя греческими колоннами, выглядело почти новым. Что-то вроде башни было пристроено сбоку. У этого сооружения высотой в два этажа не было крыши. То ли так задумал архитектор, то ли так решило время. Часть окон на втором этаже была разбита, на первом же они вовсе отсутствовали. Я обогнула дом в поисках удачных кадров. Пасмурная погода придавала снимкам какую-то пастельную мягкость.
Из-за угла выглядывала практически разрушенная хозяйственная постройка. Может, она была летней кухней. Может быть, складом нужных и ненужных вещей. Или домом для прислуги. А может быть, хозяева так и не успели найти ей применение. Построенный в середине девятнадцатого века, дом потерял своих хозяев в революцию. Его забросили очень быстро: он находился вдали от всех мало-мальски значимых центров, поэтому, когда из него забрали все сколько-нибудь ценное, он оказался забыт.
За спиной послышался шорох осыпающихся камней. Я вздрогнула и обернулась.
- Извините, что напугал вас, - молодой человек спрыгнул вниз. - Я оттуда чуть не свалился. - Он махнул в сторону полуразрушенной стены.
- А зачем вы вообще туда полезли?
- Не знаю, - он пожал плечами и улыбнулся, отчего лицо его сразу стало каким-то нескладным: слишком большие глаза, слишком тонкие губы, слишком узкий подбородок. - Я уже все здесь обошел. Не понимаю, зачем надо было забираться в такую глушь.
- Я только что спросила у вас тоже самое, - усмехнулась я.
- Я хотел заранее посмотреть место съемок. Понимаете, пока я не увижу место действия, текст останется неживым. Куча бессмысленных слов, за которыми ничего нет, - он заглянул мне в глаза.
Уже позже я заметила за ним эту привычку - заглядывать в глаза, даже если собеседник на него не смотрел.
- Так вы актер?
- Да, - он немного смутился.
Появившийся было страх постепенно уходил. С первой минуты его лицо действительно показалось мне знакомым, теперь это все объяснило.
- Меня зовут Глеб, - запоздало представился он. - Надеюсь, я вас не сильно напугал? Здесь такая глушь. Мертвая зона.
-Глушь, - согласилась я. - Зато красивые места. Почти нетронутые человеком. Меня Марина зовут. И ради этих мест я проехала 200км.
Мы медленно шли вдоль заросшей стены, почти обвалившейся от тяжести времени.
- Полюбоваться?
- Не совсем. Я фотограф. На мою голову у нашего редактора где-то здесь знакомая живет. Она и рассказала ему про это место. Даже прислала несколько фотографий. Тогда он и загорелся идей с этими снимками. Теперь я воплощаю ее в жизнь. Хотя на самом деле не люблю старые дома.
- Почему?
- В старых домах чувствуешь то, что в них происходило. Дома с историей, которую они расскажут, просишь ты или нет.
- Забавно, но это именно то, за что я люблю такие дома, - улыбнулся Глеб.
- Мне проще с новыми домами, - я пожала плечами. - Они - чистый лист, tabula rasa. В них только ты со своей собственной историей, которую ты рассказываешь, и никто тебя не перебьет. Если история окажется достаточно увлекательной, то останется записанной на стены дома.
С неба упали несколько крупных капель.
- Черт, фотоаппарат, - я попыталась прикрыть камеру полой куртки.
- Пойдемте под крышу?
Мы успели забежать на крыльцо до того, как с неба хлынул сплошной водяной поток. Воздух мгновенно пропитался пряным запахом дождя.
- Интересно, можно попасть внутрь? - пробормотала я.
- Попробуем? - лукаво улыбнулся Глеб и дернул дверь, которая легко поддалась и открылась с сухим скрипом.
В нос ударил запах старости и сырости. Мы переглянулись и вошли внутрь. Там было темно, свет проникал только через открытую дверь. Повсюду валялся какой-то хлам: старые доски, обломки мебели, куски штукатурки. Кое-где слышался шорох падающих капель. Дырявая крыша уже почти не сдерживала потоки дождя.
- Удивительно, что здесь нет окон, - проговорил Глеб. - Странно как-то.
- И жутко, - добавила я.
- Зато люк имеется, - удивленно заметил он.
***
Рисовать доктора было просто и приятно. Сам он внушал удивительное чувство надежности и нормальности - и его изображение получалось точным и правильным.
А портрет финансиста получался безликим, каким-то среднестатистическим. То ли он и правда был таким, то ли таким казался мне...
***
Глеб открыл крышку люка и спрыгнул вниз.
- Идите сюда. Здесь невысоко, - он протянул мне руку.
Мы очутились в квадрате света, падающего сверху. Глаза еще не привыкли к полумраку, и все, что я могла разглядеть, - это полусгнивший пол под ногами. Вдруг крышка с треском захлопнулась, мы очутились в кромешной тьме. Послышался глухой удар и какое-то шипение. Глаза резала боль дыхание перехватило, я судорожно пыталась вырваться из рук, которые меня куда-то тащили. Сквозь пелену слез я смутно различила, что стало светлее. Меня бросили на пол.
- Кто вы? Что вам нужно? - сквозь кашель пробормотала я, разглядев стоящую рядом фигуру с чем-то наподобие дубины в руках.
- Где ключи? - прошипел он.
Не понимая, что происходит, я выдохнула:
- Какие?
- От люка. Не разыгрывай дуру, - он замахнулся.
Кто-то остановил его руку.
- Хватит уже рукоприкладства!- Человек кивнул куда-то в сторону:- Если б вы ударили чуть сильнее, то проломили бы ему череп.
- Тогда били бы сами, гуманист наш, - огрызнулся первый. - Вам, кажется, еще не надоело здесь сидеть.
Я понемногу приходила в себя. Пока они пререкались, я успела оглядеться. Глеб сидел неподалеку, держась рукой за голову. Какая-то девушка совала ему под нос склянку, источающую удушливый запах нашатыря. Испуганным голосом она спросила:
- А он здесь не умрет?
- Кто знает,- пожал плечами мужчина. - От сотрясения - вряд ли.
Человек с дубиной оказался мужчиной лет 40-45, коренастым и немного полным. Второй был примерно одного с ним возраста и роста, но казался выше из-за более худощавого телосложения.
- Как крышка снова захлопнулась? - нервно спросил высокий.
- Я, кажется, ее палкой задел, - неуверенно проговорил толстяк.
- Палкой? Да, да. Этого следовало ожидать, - раздраженно кивнул он..
Низкий потолок помещения, в котором мы находились, давил с успехом многотонного пресса. Тусклый дневной свет проникал сюда из дверного проема, уходившего куда-то вверх. При таком освещении я могла разглядеть только стену, у которой сидела, но сама комната была, видимо, немаленькая. Первый словно вспомнил обо мне и подошел ближе.
- Ну, что? Сами ключ отдадите?
- О чем вы? Какой ключ? Мы... Мы здесь гуляли... просто, - сбивчиво объясняла я. - Там дождь пошел... Зашли внутрь, тут этот люк. Он открыт был, мы спустились...
Подошел второй и испытующе уставился мне в глаза. Он внушалкакое-то странное доверие, насколько это было возможно в таких обстоятельствах. Я обратилась к нему:
- Вы что-то перепутали, я не знаю ни о каких ключах.
- Она же уже сказала, что мы просто гуляли, - наконец добавил Глеб. - Какие ключи вы все время требуете от нас?
- Ключи, чтобы выбраться отсюда, - проговорил он.
- То есть?
- Вы как сюда попали?
- Через люк...
- Он снова заперт. Ключей у нас нет. Замок на люке захлопнулся.
- А может, не они нас заперли? - запоздало предположила девушка. - Не похожи они на похитителей. И его я, кажется, уже где-то видела, - носком туфли она пнула Глеба.
- Здравая мысль, не находите? - пробормотал он. - Марина, где мы? Я почти ничего не вижу.
- В подвале, куда и спускались, видимо, - отозвалась я.
Высокий быстро направился к Глебу и с профессиональной ловкостью повернул его лицо к свету.
- Вы и ему брызнули в глаза этой гадостью? С него вполне бы хватило и удара по голове. Дайте воды, - он сердито оглянулся на девушку.
Он окунул платок в протянутый стакан с водой и дал его Глебу.
- Промойте глаза. Что сидите? - обратился он ко мне. - Идите сюда. Вас-то никто не бил.
Я поднялась и подошла ближе к нему.
- Платок есть?
Я кивнула. Он посмотрел на меня, как на нерадивого ученика.
- Так намочите и протрите глаза.
- Зачем вы их лечите? - спросил толстяк, все еще не выпуская из рук импровизированную дубину. - Они нас, поди, выпускать не собираются.
- Я боюсь, при всем желании, они этого сделать не смогут, - холодно ответил наш врачеватель. - Хотите убедиться, обыщите их, - равнодушно продолжил он.
Первый с энтузиазмом подошел к нам и отдал свое орудие "врачу". Тот брезгливо осмотрел отданную вещь и, не найдя ей применения, отбросил в сторону. Приступив к обыску, толстяк утратил свою живость и уверенность. Несмело похлопал по моим карманам, заставил Глеба подняться и повторил процедуру. Затем с облегчением принялся за наши сумки.
- Как вы? - шепнула я Глебу.
- Собираюсь жить дальше, - улыбнулся он. - Кто они? На террористов не тянут, с таким вооружением...
- Похоже, их самих тут заперли. А нас они принимают за своих похитителей.
Тем временем толстяк радостно извлек из моей сумки ключи от номера. Девушка оживилась и подошла к нему, протянув руку:
- Проверим?
- Я сам схожу. Смотри лучше дальше, - и он направился в темноту.
Через несколько минут он вернулся разочарованный.
- Не подходит? - усмехнулся "целитель", не пожелавший принимать участие в этом действе.
Ответа не последовало, человек лишь продолжил копаться в моих вещах. Еще несколько раз он и девушка по очереди ходили примерять найденные ключи к люку. Сначала - мои от московской квартиры, потом - связку из сумки актера. На этом осмотр был окончен.
Девушка, явно разочарованная, мерила шагами пространство, периодически пропадая в тени. Толстяк все еще уныло перебирал наши вещи. Я и Глеб старались сидеть тихо и не привлекать к себе внимания, не совсем понимая, на каких правах мы здесь находимся.
Вдруг девушка быстро направилась к нам и протянула руку.
- Елена, журналист. Вообще обычно меня зовут Элен. Мой псевдоним, если хотите.
Я неуверенно пожала ее руку.
- Марина, фотограф.
- Глеб, актер.
- Точно, - прищелкнула пальцами Элен. - Я же смотрю: лицо какое-то знакомое.
Несколько секунд она молчала, потом раздраженно добавила:
- Ну, представьтесь же,- она обращалась к остальным. - Они теперь наши, - кривая усмешка, - товарищи по несчастью.
- Беркутов Николай Алексеевич, врач, - нехотя кивнул наш недавний спаситель.
- Игорь Владимирович, заведующий финансовым отделом, - чинно представился толстяк.
- Еще есть Лариса Федоровна, - почти перебила его Элен. - Но ей было плохо, и доктор ей что-то вколол. Теперь она спит, - она указала куда-то в темноту.
Теперь я действительно заметила, что там что-то лежит.
- Она еще и нас переживет, если выберемся, - усмехнулся врач. - Обычная истерика.
- Как вы вообще сюда попали? - спросил Глеб, вставая. - Неужели нельзя отсюда выбраться?
- Попробуйте, - ехидно ответил финансист. Первый вопрос он проигнорировал, видимо в душе надеясь, что мы должны знать ответ.
Его взгляд и интонация не оставляли никаких надежд на успех. Тем не менеемы кругом обошли нашу неожиданную темницу. В этом мрачном паломничестве нас сопровождала только Элен. Доктор так и стоял, прислонившись к стене, скорее напоминая статую. Стекло очков убивало всякую присутствующую в нем жизнь. Финансист с надменной усмешкой наблюдал за нашими поисками. Но то, что он вздрагивал и поворачивал голову всякий раз, когда нам казалось, что стена непрочно сложена, выдавало интерес куда больший, чем он пытался показать.
Местом нашего заточения оказалось большое подвальное помещение, разделенное перегородками на три зоны. Комната, в которую мы попали сначала, была самой большой и располагалась в центре. Проем слева открывал путь в комнату поменьше, с глубоким проломом в деревянном полу, в который я благополучно чуть было не свалилась. Правая комната была точной копией левой, только полу в ней удалось уцелеть. Странной задумкой архитектора была бескрышая башня, вход в которую располагался в центральной комнате и служил единственным источником света. Три ступеньки наверх отделяли это сооружение от подвала. То ли как результат действия времени, то ли по сумасшедшему желанию архитектора, но у помещения полностью отсутствовала крыша. На высоте второго этажа виднелись два замурованных по чьей-то прихоти окна. Следов двери я не заметила. Видимо, попасть сюда можно было только из подвала. Для каких целей служило это помещение, оставалось только догадываться.
Я стояла, запрокинув голову, и разглядывала квадрат облачного неба, служивший нам крышей. Не самая страшная темница, если подумать. Вдоволь воздуха и пространства. Сырость, но много дерева, чтобы от нее избавиться. Могло быть много, много хуже...
Елена все время была рядом с нами и, кажется, постоянно что-то говорила. Глеб ей изредка кивал. Первая из сказанных ею фраз, смысл которой я осознала, была произнесена, когда мы вернулись в первую комнату:
- Давайте разожжем костер? У кого-нибудь есть спички? Зажигалка?
***
Я считаю, что у каждого есть история, которая, будучи рассказанной, ничего из себя не представляет. Редкий слушатель сможет заметить в ней что-нибудь особенное. Но она навсегда врезается в память человека, ее пережившего. Почему? Чаще всего это остается загадкой.
Пожалуй, я и начну.
Приключение (Марина)
Ей было лет 12. По давней традиции всех детей, только начинающих чувствовать себя взрослыми и потому всесильными, они собирались пойти ночью на кладбище. Тогда им казалось, что они -первые, кому пришла в голову эта идея. Кажется, так будет думать еще не одно поколение.
Марину остановил какой-то мальчик:
- Не ходи.
- Почему?
- Просто не ходи.
- Не понимаю. Это же приключение, - ее глаза лихорадочно блестели.
- Пойдешь -- я никогда больше не буду с тобой разговаривать.
- Ну и не надо, - разозлилась она. - Все равно я пойду с ними. Я хочу приключений.
***
...Шел второй день нашего вынужденного затворничества. Приступ паники первой ночи прошел, оставив головную боль и невыносимую усталость. Почти сутки лил дождь. С его помощью мы кое-как пополняли свои запасы воды. Из еды осталась пачка быстрой лапши и несколько ампул глюкозы у доктора. Вообще доктор оказался незаменимым человеком. Точнее, его уколы успокоительного.
Первой ночью мы сидели у костра, пытаясь хоть немного согреться. Честно разделили на шестерых пачку лапши и шоколадку. Но есть почти все отказались: еще никто не перестал надеяться, что нас вот-вот спасут. Надежда стала угасать ближе к полуночи. Тогда кто-то предложил лечь спать. Кажется, финансист.
- Идите, если можете,-презрительно бросила ему Лариса.
Она источала удивительное спокойствие. Как будто стоит в пробке и, конечно,ужасно не хочет куда-то опаздывать, но ничего серьезного в этом бездвижном потоке ей не угрожает. Она раздраженно отказалась от еды и сказала, что мы сидим тут, как олухи, что нужно выбираться. Но сама не двинулась с места.
Лариса сказала это тогда, когда Элен, наконец, замолчала. Та говорила почти непрерывно. Рассказывала что-то, о чем-то спрашивала и снова говорила, не дожидаясь ответа собеседника. После слов Ларисы Федоровны она прервала свое непродолжительное молчание. Казалось, за эти несколько минут в ней накопилась целая лавина слов. Сначала они звучали более или менее осмыслено, потом перешли в крики и оскорбления, потом она зарыдала. Не то что бы ее никто не пытался успокоить, но самым действенным опять оказался укол доктора. Когда Элен заснула, он предупредил, что у нас в запасе есть еще 3 нервных срыва. Дальше будем выкручиваться сами.
Я очень надеюсь, что та ночь оказалась самой плохой. Временами мне казалось, что я исчезаю, вижу все это со стороны. А то впадаю в бессмысленное оцепенение. Я достаточно пришла в себя, чтобы осмысливать действительность, только к 4 часам утра. Тогда я впервые посмотрела на часы. Финансист, Лариса и Элен спали. Доктор что-то читал при неровном свете костра. Глеб сидел рядом и задумчиво смотрел на огонь.
- Вы бы поспали, - шепнула я.
Актер вздрогнул.
- Я уже спал, - тихо ответил он. - А вы, кажется, так и нет?
Я отрицательно покачала головой.
- Так поспите. Ждать нам пока нечего, - грустно усмехнулся он. Потом добавил: --Правда, поспите. Ничего интересного не пропустите.
Я чувствовала себя смертельно усталой, но спать в этом месте казалось мне совершенно невозможной вещью. Будто сон здесь окончательно утвердит власть над нами этого места. Но я сняла плащ, благо помещение достаточно прогрелось, и положила его под голову. Почти мгновенно я провалилась в небытие.
Теперь был вечер второго дня, и я одна сидела в колодце, как с легкой руки Элен окрестили бескрышую башню. Небо немного прояснилось. Северный ветер сменился, и изредка сюда доносились теплое дуновение. Усталость брала верх, и я ощущала необычайное спокойствие. Сквозь серые облака стали видны темно-синие лоскуты осеннего неба. Снаружи доносилось стрекотание запоздалых сверчков. Аккумулятор в фотоаппарате еще работал, и я с тоской просматривала сделанные снимки. Глядя на это здание снаружи, я с трудом могла смириться с мыслью, что нахожусь внутри него. Здесь был другой мир. Было странно сознавать, что снаружи ничего не изменилось: день сменялся ночью, ветер колыхал траву, опадали листья. Временами мне казалось, что всех нас занесло в какое-то совершенно неизвестное и очень далекое место. На другую планету, в другую Вселенную, в параллельный мир, в чье-то воспаленное воображение.
На нас никто не нападал, за нами никто не следил. Напротив, царило удивительное спокойствие и безмолвие. Ночью Элен сказала, что ей было бы намного легче, если бы ее пытали, мучили, но она бы видела того, кто это делает. С непоколебимой уверенностью она твердила, что тогда бы точно нашла выход, тогда бы точно выбралась. После этого с ней случилась истерика. Для того чтобы выбраться, нам нужно было знать врага в лицо.
Иногда я представлялась себе сумасшедшей, ловя себя на мысли, что временами чувствую себя здесь как дома. Это место меня не пугало, скорее убаюкивало и успокаивало. Но было в этом спокойствии что-то неестественное. Оно мешало нам выбраться больше всяких замков. Было в этом всем что-то бессмысленное, вроде насмешки. И никак было не разобраться кто же, наконец, над кем подшутил.
Чтобы чем-то занять мысли, я в сотый раз пыталась понять, почему мы попали сюда и кому это было нужно. Все мы узнали об этом месте от людей, которым более или менее доверяли. Доктора сюда вызвала бабка, которую, по его словам, он знал достаточно долго, чтобы поехать в такую глушь. На резонный вопрос, зачем, приехав сюда, он полез в какой-то подвал, последовал достаточно логичный ответ: она сказала, что сломала ногу, когда гуляла здесь, и не может выбраться. Тогда врач еще не знал, что связи в этом месте нет, и звонить, лежа в подвале с переломанной ногой, она никак не могла. Секретарь и финансист поехали сюда по приглашению начальника. Видимо, такие поездки были для них не в новинку, но объяснять подробнее никто из них не стал.
Все эти люди жили относительно недалеко, в городе Т., в двадцати километрах. Сложнее дело обстояло со мной, Глебом и Элен. Она приехала сюда из Петербурга, я и Глеб - из Москвы. И у каждого из нас имелась вполне адекватная причина ехать в такую даль. Элен проверенный, по ее словам, человек пообещал какой-то сенсационный материал -- то ли про очередную подземную секту, то ли про то, что бездушные селяне держат в этом подвале каких-то детей. То, что она поехала одна, Элен объяснила тем, что не собиралась пока выводить кого-либо на чистую воды, а только хотела встретиться со своим "осведомителем".
Так что у каждого был свой повод оказаться здесь. Но общее во всех историях мы все же нашли. Каждая из них начиналась с телефонного звонка. Звонили люди знакомые, но разговор был только телефонный. Исключением оказалась лишь я: мой редактор самолично и весьма основательно объяснял, куда и зачем я еду. Объяснял не один раз, по причине того, что сначала я отказывалась ехать. Правда, когда я уже сошла с электрички, он позвонил и сказал, что перепутал номер автобуса. Из-за плохой связи я едва могла разобрать смысл, а голос определить было практически невозможно. Тем не менее даже если это был не он, то все равно это был знакомый мне человек: вряд ли редактору было настолько не о чем разговаривать, что он рассказал о моей поездке кому-то не из редакции.
Но кто бы нас здесь ни собрал, мы не могли найти сколько-нибудь подходящую для этого причину. До сих пор мы не знали друг друга и едва ли встречались раньше. Сначала мы не могли вообще ничего придумать. Потом пошли разговоры о бывших мужьях, женах, друзьях, коллегах, собутыльниках и проч. Но ни один из них не годился на роль похитителя. По крайней из тех, кого каждый из нас смог вспомнить. Предположений не строил только врач, с раздражением сообщивший, что живет и работает здесь всю свою сознательную жизнь и вряд ли мог сделать что-то настолько примечательное, чтобы появилась объективная причина запереть его здесь.
Так что, по всей видимости, мы никак не должны были тут оказаться.
Начался дождь. Крупные холодные капли больно били по коже, принося странное облегчение. Дождь был живой, дождь был из другого мира, от которого мы оказались отрезаны. Хотелось сидеть так бесконечно, слушая шорох дождя и чувствуя прохладные капли. Но в мозгу красной лампочкой вспыхнула мысль: "Простуда". Я было попробовала от нее избавиться, а потом вдруг ужасно обрадовалась: такая обыденная, такая банальная, такая повседневная была эта мысль, что я ухватилась за нее, как за письмо из далекого дома. Я встала и чуть ли не вприпрыжку вернулась под крышу.
- Вы как раз вовремя, - усмехнулся Николай Алексеевич, помешивая в импровизированной кастрюле какое-то варево.
- А может не очень вовремя, - полушутливо добавил Игорь, - нам бы больше досталось...
***
Галстук (Глеб)
Поток машин со свистом проносился мимо. Стоять посреди дороги с оживленным движением представлялось абсолютным самоубийством. Тем не менее, именно там стоял человек и тщетно пытался перебраться на другую сторону. Кто-то сигналил, кто-то беззвучно выкрикивал что-то невразумительное из-за стекла автомобиля. Перепуганная суматохой,на дорогу едва не выскочила собака. Какая-то старуха с другого берега проклинала движение, водителей, государство и самого пешехода. Особенно пешехода. Особенно за то, что всколыхнул окружающее ее. Новая обстановка позволила ей наконец вернуться к своей привычке, отчего она даже повеселела.
Несчастный снова оказался на суше. Казалось, что он действительно только что вынырнул из воды. На несколько секунд он задержался на тротуаре. Этого хватило, чтобы старуха вспомнила о своей работе.
- Купи галстук, - она схватила еще не пришедшего в себя прохожего.
- Что?
- Хорошие галстуки, качественные. Натуральная ткань, посмотри, - она помахала перед ним разноцветной связкой.
- Мне не нужно, извините. Я опаздываю, - он попытался выпутаться из ее цепких объятий.
Его ошибкой стало то, что он заговорил с ней. Теперь, считает она, контакт налажен. Теперь она своего не упустит. Теперь у него обязательно будет новый галстук.
- Милый, тебя прям под глаза. Синий. Возьми. - Старуха уже с живостью прилаживала пронзительно бирюзовый галстук ему на шею. - 100 рублей, нигде дешевле...
Глеб сунул ей деньги и, запихав покупку в карман, бегом кинулся прочь.
- Беги, беги. Это сегодня последний автобус, - напутствовала вслед старуха.
Потом она окончательно утратила к нему интерес и принялась высматривать новую потенциальную жертву. Но приезжих сегодня было мало, а местные или старались обходить ее стороной, или подходили с разговорами, но никто не покупал кричаще яркие куски ткани, которые, казалось, продавались уже не впервые.
Глеб успел вскочить в закрывающуюся дверь автобуса.
- Поймала-таки вас? - усмехнулась кондуктор, проплывая к нему.
- А? - он вздрогнул и поднял на нее глаза.- Да. Чуть было не опоздал.
Кондукторша смекнула, что с таким не поговоришь. Не умеет разговоры заводить или не считает нужным, поди разбери таких. Скучно.
Ее поразило какое-то выражение потерянности в глазах молодого человека. "Неместный, - сразу отметила она. - Нашим некогда теряться. А эти... сами себя загоняют, а потом от мыслей мучатся".
- Докуда вам?
- До конца.
***
Мы снова сидели в колодце, только там создавалась странная иллюзия, что мы все еще связаны с внешним миром.
- Как же все это глупо и бессмысленно.
- Самое странное... страшное, что ничего не происходит. Как будто действительно все просто так, без смысла. - Я повернула голову: - Смотрите, у нас намечаются перемены, - и показала на противоположный угол, где паук начинал плести паутину.
Глеб задумчиво посмотрел на ткача.
- А выбраться отсюда больше никто не пытается?
- Это уже не в моде, - лениво усмехнулась я. - Вообще все, кажется, совсем ужасно. Только я этого почему-то больше не чувствую.- С минуту я молчала. - Нет, правда, не чувствую. Иногда и вовсе становится все равно, выберемся мы или нет.
- У всего должен быть смысл?
- Что? - удивленно переспросила я.
- Думаешь, у всего есть смысл? Вот у того, что здесь сидим и ничего не можем сделать, есть смысл?
- Может быть, - я пожала плечами. Лопатки больно уперлись в холодный камень. - Почему бы ему не быть? Наверно, с точки зрения какого-нибудь высшего разума все имеет смысл. Может, смысл в том и есть, что мы здесь и именно сейчас?
- А зачем? - Глеб внимательно посмотрел мне в глаза. - Нас здесь собрал какой-то псих. Была у него какая-то цель. Но это же его цель. Ему она может и важна, но... - он запнулся. - Хотя, да. Да. Если ему важна, то есть у всего это смысл. Ведь тогда действительно есть! - Глеб с восторгом повернулся ко мне. - Поразительно, но есть. Интересно, что он хотел нам показать? Зачем ему мы?
- Может, хочет почувствовать себя всесильным. Вот он, такой неподражаемый, способен управлять нашими жизнями. А может, его самого где-то запирали. Детская травма, детская месть.
- Почему детская травма? Может, он жил счастливо до этого момента?
- Не похоже. Когда человек чувствует себя счастливым, он живет нормально. Он совершает нормальные поступки, ходит на нормальную работу¸ читает нормальные книги, живет в нормальном доме.
- И где же они, эти нормальные? Среди нас таких нет.
- А их вообще нет, - неожиданно ответила я. - Каждый просто такой, какой он есть. Все разные. Ничего не попишешь.
Мы замолчали. Над нами вместо крыши было все тоже серое небо. Пара стрижей с пронзительным криком пролетела мимо. Каждый задумался о степени своего сумасшествия. А может, просто вспоминал, как все было раньше. Прошлое: все под таким же небом, но совсем другое. Я закрыла глаза, через несколько минут почувствовала где-то на границе сознания, что голова склоняется на что-то мягкое. Небо опускалось и накрывало нас, как ватное одеяло. Спокойно, снова спокойно.
В 500 метрах от этих стен у чьей-то машины лопнуло колесо. Машина с хлюпаньем угодила в грязь. Проклиная этот объездной путь, себя и погоду, мужчина выволок из багажника запаску. Потом достал телефон и тщетно слушал тишину в трубке. Сигнал сюда не доходил. Он достал инструменты и попытался сам поменять колесо. Но через 20 минут снова втащил перепачканные инструменты и запаску в багажник. Сел за руль и медленно потащился вперед.
***
- У вас сигарет не осталось? - в колодец заглянул доктор.
Глеб порылся в карманах и достал пачку.
- Кажется, есть, - актер встал и протянул ему сигарету.
Но тот не обратил внимания и присел рядом с девушкой, которая так и осталась сидеть у стены.
- Эй, - доктор похлопал ее по щекам.
Она безвольно повалилась на бок.
- Держите ей голову. Да бросьте уже свои сигареты!
Николай Алексеевич развязал Марине шарф и ослабил ворот куртки. Снова похлопал ее по щекам. Наконец она открыла глаза и с какой-то блаженной улыбкой посмотрела на них. Потом глаза Марины вдруг стали испуганными и она судорожно вздохнула.
- Что с ней? - взволнованно спросил Глеб.
- Голодный обморок, - спокойно ответил Николай.
Он уже встал и поднял оброненную актером сигарету.
- Идите, погрейтесь. Скоро разожгут костер. Теперь его жгут по часам, чтобы дольше продержаться.
Глеб помог девушке подняться, и они, держась друг за друга, побрели к выходу. Около проема Марина обернулась:
- Спасибо.
Врач вздрогнул и повернулся к ним.
- А... Да, - рассеяно кивнул он.
В "гостиной" уже горел костер.
- Как же странно смотрится костер в помещении, - поморщилась Марина.
- Пора бы уже привыкнуть, - отозвался костровой. - Никто сигнал не поймал?
- Пора бы уже выучить ответ, - огрызнулась она и печально добавила: - Нет.
- Вы, я смотрю, уже пришли в себя, - усмехнулся врач.
Все вздрогнули и посмотрели на неожиданно появившегося доктора.
В этом месте каждый появлялся бесшумно, как призрак: фигуры скрывал полумрак, а шаги заглушал слой земли на полу. Кажется, мы и на самом деле стали призраками самих себя.
***
Первая любовь (Николай Алексеевич)
В то время она зачитывалась литературой девятнадцатого века и болела романтизмом. В то время он мечтал стать врачом и уехать отсюда. Они сидели в саду на скамейке. Ей это нравилось и казалось жутко романтичным. Ему было тошно видеть один и тот же пейзаж шестнадцать лет подряд.
- Мне абсолютно наплевать на окружающих людей, - начал он, - на их мнение, на их чувства. А с тобой почему-то так не получается... - Слова давались ему с трудом, и здесь он на мгновение умолк. - Наверное... Я люблю тебя.
Она улыбнулась. И в этот момент он почувствовал себя оскорбленным. Ему показалось, что, кроме слов "я люблю тебя", она ничего не поняла. Для него это все было ново и странно. Он не понимал, что изменилось, почему ему стало не наплевать. Он был удивлен. Он ждал объяснений. Или хотя бы того, что она разделит его удивление. Но она просто наконец услышала то, что хотела. То, что ждала услышать.
Он резко встал и пошел прочь.
- Кока...- растеряно пролепетала она.
- Хватит меня так звать! - крикнул он, не оборачиваясь.
***
Третий день, как у нас кончилась последняя еда. Даже костер казался каким-то нелепым и совершенно бесполезным. Но тем не менее мы все сидели вокруг него. Никто не разговаривал, молчала даже Элен. Всё вокруг казалось окутанным какой-то смутной дымкой и становилось всё менее и менее реальным. Не было сил заставлять себя воспринимать действительность, тем более, что она совершенно не менялась вот уже пять дней. Даже не знаю, надеялся ли еще кто-то. Финансист ковырял палкой в костре, невидящим взглядом смотря на пламя. Доктор снова курил. Лариса беспокойными глазами оглядывала комнату. Посмотрев на нее, я приготовилась к новому приступу раздражительности.
Странно, но недавний обморок придал мне сил. После него стало как-то спокойнее, будто кто-то рассказал, чем закончится эта история. Но я решительно не помнила, что же будет дальше.
- Невозможно!- взорвалась наконец Лариса Федоровна. - Опять сидите! Как олухи.
- Что вы хотите? - устало спросил доктор. - Оставьте всех, наконец, в покое.
- В покое здесь можно сидеть вечно!
- Но что вы хотите делать? - не выдержала я.
Казалось, исходящая от нее злоба затопит все помещение. Элен поспешно поднялась в колодец. Все уже давно запомнили, как происходят эти бури: сначала Лариса обвиняет нас в бездействии, потом кто-нибудь не выдерживает и отвечает ей, потом начинается обычный среднестатистический скандал, после чего все, еще более истощенные, расходятся по углам.
- Вам не надоело? Зачем вы все это делаете? - с отчаянием спросила я. - Мы все устали. Никто не знает, выберемся ли мы вообще! - Руки у меня дрожали, не хватало воздуха.
- Пойдем, - вдруг ожил финансист и взял Ларису под руку. - Хватит уже нервы трепать. Без тебя тошно.
- Куда ты меня тащишь?! - возмущенно прокричала она. - Скажешь, я опять не то говорю? А я права, права!
Ее раздраженный голос постепенно удалялся. Я открыла глаза. Игорю все-таки удалось отвести ее в другую комнату, и оттуда теперь долетала приглушенная ругань. Я почти без сил опустилась на пол.
- Зря ты с ней спорила, - вяло проговорила вернувшаяся Элен. - Толку...
Я промолчала.
- Ее стоило, наконец, поставить на место, - ответил Глеб.
- Думаешь, для нее это что-то изменило? Я даже ничего не сказала, - пробормотала я. - Я даже мысли свои с трудом формулирую. Даже... Впрочем, все совсем неважно. Уже ничего не важно, не находите? Все бессмысленно, бесполезно, - бормотала я. - у нас нет выхода, ничего нет.