И случилось с ним несчастье. Изумляющим единством всех замеченных явлений потрясённый, заболел он, и была необычайна та болезнь. Она прозренье доводила до безумья, этим разум обновляла, увлекала мысли в бездну, за кулисы мира, в вечность и кончалась неизбежно смертью. Мук не приносила, кроме неизменной, острой одинокости душевной от сознанья: ты умрёшь. Говорили, если кто-то ото дня, недели, года в жизни мог бы отказаться, то на год, неделю, на день жизнь больному бы он этой
жертвой подлинной продлил.
- Дайте мне отсрочки смерти, скиньтесь каждый сколь не жалко, вас же много! - обратился человек к друзьям, которых он созвал, чтобы они для него собрали время. Думали друзья, жалели вместе, порознь, а помочь удручённо отказались: так им сразу полюбились обеднённые уютом кончики своих удобных длинно вычисленных жизней. Но такой отказ нежданный был изменой.
Ежечасно
сокращался срок до смерти.
Умирающий с надеждой
к населению планеты
просьбу крикнул: - Дайте, люди!
Что секунда вам? Пустяк!
Дайте только по секунде.
Вы спасёте человека!
О беде его услышав, соболезновать ему сразу многие достойно поспешили, но при этом были все жизнелюбивы,
и хотя они больному чрезвычайно сострадали, ни мгновенья своей жизни обречённому не дали. Вскоре умер человек.
ПОЖЕЛАНИЕ
Т.
... и повторяй себе я гений гений гений
авансом повторяй поверь что ты могуч
заставь себя свои почуять силы
трудом ищи свой выраженья ключ
найдёшь его тогда уже красивы
как девушка природной красотой
пойдут слова а ими строки живы
желаю обладать душевной простотой
и с нею выразить сложнейшие порывы
желаю брать от жизни только свет
по темноте шагать не замечая
вставая ощущать как свеж рассвет
ложась же отстранять налёт отчаянья...
* * *
Всегда тебе гневная ревность за козни любви платежом, ты всегда с бою взятая крепость, объятая мятежом.
Измены твои иллюзорны и в плену твои гарнизоны, а смутьяны в толпе, в народе о бесправье гласят, о свободе.
Заяви крепостной тиран: ты свободна, толпа мирян, низлагай, коль угодно, власть! - и крепость ему бы сдалась.
* * *
Ты вся казалась в яркий миг
незаменимой, долгожданной.
Глазами я в тебя проник
до глубины твоей желанной.
Ты лгунья. Облик безучастья
под ясноликой красотой
был очевидно скрыт тобой.
Не лги. Без правды нет и счастья.
* * *
Смешливая, серьёзная, печальная, жестокая и щедрая на дар, извечно похоронно-обручальная, другой звездой не повторённая звезда, крупинка истины в глубинах монолита, единая в палитре разных дней, для всех одна - непостижимостью сокрыта, является для каждого своей.
* * *
Собака с детским выражением лица и волчья морда предводителя собаки.
* * *
Творенья сердца наилучшие, талантом истинным отмечены, мужчинам удаются женщины - шедевры одиночества и случая.
* * *
День я нищим на морозе выстою, протягивая шапку в скрюченных пальцах, лишь бы дали мне прохожие как милостыню повод ими залюбоваться.
* * *
Реченья вечные полны неторопливой старины; они хранят за простотой всемирный опыт и покой; безбрежный смысл великих фраз облагораживает нас.
* * *
Не мчусь я в даль, и на погост я с горя не спешу, но в деле я могуч и прост, я многое свершу.
* * *
Художник этот неуклонный ещё в незрелый свой период один и тот же правил холст, его и в зрелости он правил и старость отдал полотну. От юных лет игра осталась, а сильные цвета живые спокойный опыт уточнил. Из каталога мы узнали: сей мастер умер молодым.
* * *
Прости, мой друг. Я вырос из тебя. Ты стал мне короток, и узок, и понятен. Я, погрустневший, отдаляюсь. Не грубя. Не возвышаясь. Ты прости, приятель.
* * *
Прими прощально ты на память обо мне лишь эти, в огорченьи, для былого друга мной без утайки составлявшиеся строки:
я в отношений наших новизне
стать не хочу твоим судьёй жестоким,
но, воскрешая давние слова, беседы прежние по-новому сплетая, здесь убеждаюсь я: привязанность мертва, влекут нас разные нездешние края,
не место нам в одной летящей стае.
* * *
Друг изучал людей манящих, сам нераскрытый, как фискал, он их разведывал - и в ящик о них заметочки влагал.
Бумажный ворох накоплений наш друг оформил - графоман создал, из светлых побуждений, карикатуру на роман.
Жаль друга. Рукопись явила бесстрашье мнений столь простых, что мы боимся: вдруг проныра в свой час опубликует их?
ЗАПИСКА БОГА НА ВРАТАХ РАЯ
Ступай! Познай свою отчизну, до лаконизма путь пройди, из смуты выдели причину и фразой краткой в суть войди,
лишь после постучися в Небо,
в рай Божий - зряче, а не слепо.
* * *
Смирному, восприимчивому читателю приятно вживаться в подкрепляющую книжку, возбуждаться достиженьем автора, без унынья замечать в это время своё ничтожество.
* * *
Шутила вроде. Кажется, потом
на что-то обижалась. Замолчала.
Ну наконец! Утихло всё кругом,
и прояснился мир, и зазвучало
стихотворенье. Господи! Я к ней,
ещё полубезумен, - поскорей
читает его пусть! Она читала
и, чай прихлёбывая, чавкала пирожным.
Она мещанка. С ней пора быть осторожным.
* * *
Судьбу клянём, без дела скучно,
а в спешке - тяжесть на душе, уже не можем равнодушно взирать на подлость - и уже всерьёз идёт пустяк любой, пустячной кажется любовь.
* * *
Копя тут опыт заурядный,
свой голос мы осознаём
как мудрый глас, чей звук отрадный
в пространстве ширится, изрядный
слабеет, гаснет в шуме злом
подобно благовесту днём.
* * *
Дневное маленькое солнце
легло на волны в час вечерний,
и морем дальним поглотился
его огромный силуэт.
Уж тьма по тихим побережьям
ходила, собирала звёзды
в пустую амфору Вселенной
в ночь августа, на южном небе.
* * *
Прислуга бледная науки, скупая муза грамотея, припрятав чудные все звуки, скучает ныне без Орфея.
СОНЕТ С УЛЫБКОЙ
Любовь, удачу и работу
желаю в мире вам связать
блестящей лентой новогодней,
чтоб никогда не разделять.
Громоздкий слон земного счастья
на триединстве сил,
будто на маленькой площадке,
по-цирковому балансирует.
Слону желаю дрессировщицу,
ей - свадьбу с юным божьим сыном,
ему - скорей взрослеть, знакомиться
с директорами всяких цирков,
развить общенье, дружб сады
хранить от засухи вражды.
* * *
Скалы познанья цельный камень,
уже расколотый страстями,
ему казался островами
у жизни прежней в океане.
Любил он женщин, воевал,
войну звал шлюхой, убивал
рыб и зверей, хотя душой
бывал к ним добр, - и в жизни той
свои накапливал он раны,
пил, рисковал, писал романы.
Романы крепкие, как столб
незыблемых ворот.
Кто знает творчество как долг,
бессмертен тот.
Самоубийство. Нет надежд.
Таков Хемингуэй Эрнест.
ЭЛЕГИЯ
Кивни добру, на зло не сетуя,
пойми, ты был ли счастлив здесь,
в краю с твоими же приметами;
тебя к познанью интерес
питал корнями, обогретыми
недолгим солнцем этих мест, -
великолепный летом, проповедует
ушедший в осень обречённый лес.
Внезапной страстью зависть - к людям,
которые свой труд не судят,
плодят неяркое, считают
удачной каждую поделку,
живут не ради достиженья,
но выживанья достигают.
Природе, видимо, угодно с тем соглашаться: ежегодно