Annotation

     Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Доминика О`Брайан

     

     Сижу я на уроке истории, - мой любимый предмет. Я пытаюсь быстро делать конспект со слов учителя, быстро и напряженно скачет моя ручка по бумаге, оставляя за собой уродливые буквы. Но суть не в этом, - просто когда прописываешь, информация откладывается в голове, и перечитывать свою писанину уже незачем, - у меня довольно таки хорошая память.

     Меня прервала дверь, ведущая из кабинета в коридор, которая заскрипела, приоткрылась, а затем остановилась. Учительница, миссис Б. вдруг перестала говорить и устремила взгляд в коридор, вид на который оголила дверь. Если приглядеться, то можно было заметить у окна в коридоре чей- то силуэт. Наверное, кто-то опоздал – сейчас ведь первый урок. Обычно миссис Б. злится на опоздавших – она дает задание в виде доклада, а покуда «опоздун» не произнесет заветные слова, а то есть «извините за опоздание, разрешите войти?», она и вовсе не впустит в кабинет. Обычно «опаздунов» начинают оправдывать их быдло-друзья, дескать, «нет-нет, он все сказал, просто вы не слышали!», но учителей не так-то просто обдурить…

     Но этот загадочный тип просто стоял вдали. А может быть, его только я вижу?.. Я ведь сижу на первой парте первого ряда.

     - В., а ты видишь во-он того чудика?.. – спрашиваю я своего соседа по парте. Он сидит ближе к двери, а я – ближе к окну.

     - Не-а. А где он? – спросил тот. Меня это разочаровало, - может, это мне показалось?

     - Эх, все ясно… - вздыхаю я и отворачиваюсь.

     И тут миссис Б. повернулась со словами:

     - Ребята, а сейчас… отложите все, и прыгаем в окно. – Эти слова прозвучали максимально убежденно, словно она призывала нас к выполнению какой- то работы.

     Соответственно, в классе поднялась паника. Все начали переглядываться. И тут один наш одноклассник встал на парту, прошелся по ней, а затем шагнул на подоконник, и… Да, он сделал это. Я отвернулась, чтобы не видеть этого.

     - Ну-у, чего вы ждете? – повторила она снова. Паника поднималась еще больше, все уже начали кричать. А миссис Б. была словно… Она не была похожа на себя.

     - В., В.! А может быть, это террорист?! – предполагаю я. Но В. как раз уставился туда…

     А потом он вскочил и попросил меня подвинуть стул, чтобы он смог пройти к окну, - вы ведь поняли, зачем, да? И я сделала это.

     Смирившись с мыслью о том, что это вполне может быть террорист, я тоже перебираю такую идею. Но прыгать с третьего этажа опасно…

     Меня полностью охватил ужас, а с ним пришла и растерянность. Дышать становится все сложнее, а руки трясутся. Ничего не остается делать, кроме как вставать с места и удирать, что я и делаю.

     Вот уже выбегаю я из кабинета и бегу к большой лестнице, как слышу голос за своей спиной «Беги куда хочешь, тебе не удрать!»

     Я не могу сказать, мужской или женский это был голос, я не могу определить его интонацию, - словно это был мой внутренний голос. Словно моя совесть. А еще я чувствую леденящий взгляд. Все это дико напугало меня своей психоделичностью, и я обездвижена от страха: я обернулась, замерла и расфокусировалась. Ветер из окна в коридоре трепет мои волосы. В коридоре совсем темно. Почему-то несмотря на то, что сейчас апрель, утром еще темно. Совсем темно. Лишь льется слабый свет в коридор из открытых кабинетов.

     И в этом слабом свете я вижу все ту же темную фигуру в коротком пальто и шляпе. Я чувствую, что этот человек развернулся и смотрит прямо на меня, а я смотрю на него ответно. Дико и жутко мне делалось от его взгляда. От страха я не могу пошевелиться, хотя понимаю, что мне не то чтобы надо, а просто необходимо бежать что есть силы.

     Но я осмеливаюсь только закричать. На мой крик откликнулась миссис Б. Она вышла из кабинета и приблизилась ко мне:

     

     - Чего кричишь-то?

     - Вы… Вы видите этого человека?.. – указываю я на того странного типа.

     Она подошла ко мне ближе и шепнула:

     - На деле я знаю, что происходит, но объяснить не могу. Беги. Беги и берегись этого человека.

     Сердце колотилось нереально быстро – и от бега, и от страха, а дыхание мое было слышно за километр. Главное – тряслись все

     конечности, но настолько страшно было мне, что это почти не ощущалось.

     И я ринулась из школы. Прочь.

     

     

     Вот я и снаружи. Я перебегаю дорогу. В след мне прогудела машина, едва не сбив меня. Споткнувшись о бордюр, я ударяюсь коленом о мостовую. Дом, к которому я только что перебежала дорогу, стоял нерушимой стеной; в соединении с еще несколькими такими же по конструкции, но различающимися по цвету домами, они образовывают улицу.

     Мною было принято решение заскочить в магазин, дабы попроситься в уборную и промыть рану. А еще я все еще чувствую себя небезопасно. Страх и тревога не хотят покидать меня. А после надо тикать домой.

     Я заглядываю за прозрачную пластиковую дверь книжного магазина, который только что открылся. Там монотонно роптал маленький телевизор. И тут в сцене фильма, который показывали по тому телевизору, раздались такие слова:

     - Беги куда хочешь, от судьбы не убежишь!

     Меня заколотило еще сильнее. Нужно поймать попутку и ехать домой.

     Подъехал красный автобус и остановился, хотя остановки здесь сроду не было. Я влетаю в автобус и быстро плачу за проезд – у меня было немного денег в кармане пиджака. И я бегу по салону в самый-самый конец автобуса и сажусь в левом самом дальнем углу. Вдаль. В темноту. Здесь я чувствую себя более... Более защищенно.

     Я слышу будто тот же голос:

     - Чего так пыхтите? От кого-то убегаете? – я бы испугалась, но повернулся с сидения впереди мой попутчик. Почему-то он не был замечен мною сразу. Это был молодой человек, одетый в черное пальто и черную фетровую шляпу, из-под которой виднелась каштановая челка. Я так и не ответила ему.

     Меня несколько успокоил его взгляд: он посмотрел мне в глаза своими черными глазами, зрачков которых не было видно.

     - Так что же случилось? – вопросительно смотрел он, а я словно нахожусь под его гипнозом. Но нельзя ведь все так просто рассказать, иначе меня примут за сумасшедшую.

     Он отвернулся, залез в карман пальто, достал платок, а после протянул его мне. Мне показалось это странным.

     - Зачем? – спрашиваю я.

     Он указал взглядом на рану на колене. Я принимаю платок. Он был белым, а на уголке вышиты три красные розы гладью. А еще мелким аккуратным шрифтом на нем была вышита надпись «Du können nicht weglaufen von Schicksal». Жаль, что не знаю немецкого. А вытереть кровь у меня так и не вышло: она запеклась. Я протягиваю платок его владельцу, но тот ответил:

     - Не стоит, оставьте себе.

     - Спасибо, - улыбаюсь я, - А как вас зовут? – уже ничуть не стесняюсь я.

     - Дэмиен МакГроуэн.

     - А я Доминика О`Брайан. Очень приятно. – улыбаюсь я вновь.

     Он пожал мою руку, а после отвернулся к окну. Я тоже отвернулась, а потом спросила его:

     - Дэмиен, а вы на какой остановке выходите?- но почему-то я не увидела его на прежнем месте, и было испугалась, но заметила, что теперь он сидит справа от меня.

     - А вы?.. Вы ведь неосознанно сюда прыгнули. – словно он все знает и ждет, когда я ему все расскажу.

     Я неглубоко вдыхаю и снова отворачиваюсь к окну.

     - А куда это он все мчит да мчит, да еще быстро так?.. Кажись, много уже проехали, но ни разу не остановились… - на деле меня это не волнует, но я чувствую себя спокойнее, когда веду с ним диалог.

     - А вот… - он чуть вздохнул и уставился на меня, - А чего это вы.. в одном платье и пиджаке? Погода не располагает. – будто он так и хочет, чтобы я ему все рассказала. Я оставила куртку и сумку в кабинете. При себе у меня лишь было немного денег и телефон, да и тот разряжен.

     - Дэмиен…

     - Да?.. – и он уставился опять. Он даже вопросительно раздвинул брови, словно ожидал, что я ему все расскажу.

     

     Так я и сделала. Все то время, покуда он слушал меня, он не отводил от меня взгляда. Он даже ни разу не моргнул!.. И чуть улыбался, загадочно так…

     - Весьма впечатляет. Вам бы книгу написать. Однако, я разделяю ваши эмоции. Что ж, порой и такое бывает.

     - А давайте… На

     «ты»?

     - Давай. А приходи сегодня вечером в 7 в школьную библиотеку. Ты учишься в школе ZZ, как я уже понял?

     - Обязательно.

     - Доминика, разреши задать тебе странный вопрос. – кто-то другой был быть чуть растерянным, задавая такой вопрос, который сам по себе является странным, но Дэмиен сохранил свой упорный взгляд.

     - Конечно, - улыбаюсь я.

     - Ах, нет. Ничего-ничего. Прости. – меня дико испугало то, что он и здесь сохранил свою убедительную физиономию.

     - Нет-нет, спрашивайте!

     - Угу. Только «спрашивай», - поправил он.

     Далее мы молчали. И он продолжал пялиться.

     - Ты не забыла про библиотеку? В 7.

     - Помню. Приду. Библиотека у нас большая, красивая…

     - Знаю. Все знаю. – он чуть улыбнулся, произнося эти слова.

     Уехали мы совсем далеко. И тут автобус впервые остановился. В совсем незнакомом мне месте.

     - Мне пора, до свидания! – и я направляюсь к выходу.

     - Ага…

     Выйдя, я вижу впереди лишь дорогу и зеленые деревья. На обочине стояли двое хиппи (это было видно по их прикиду) возле машины – один с дредами, а у другого были простые длинные волосы. Надо бы узнать у них, где я. Приближаясь к ним я поняла, что они испуганно смотрят на меня. Мандраж снова вернулся ко мне. Я подхожу к ним и спрашиваю:

     - Все в порядке?.. Эй!

     Парень с дредами ответил мне:

     - Это у тебя надо спросить, - а затем он обратился к своему товарищу:

     - Этот автобус... Красный, без номера… Крис, все сходится!

     А Крис спросил у меня:

     - А кто с тобой ехал? С тобой небыло, случайно чувака… Его, кажется, зовут Дэмиен, если мне не изменяет память…

     - Было такое. А что?.. – и меня заколотило еще сильнее.

     - Садись, - сказал Крис, открывая заднюю дверь машины. И я сажусь.

     Крис был за рулем, а его товарищ, выяснилось, его зовут Боб, сидел слева. Они разузнали, где я живу и мы поехали в сторону дома.

     - Боб, а чего это он так?.. – спрашиваю я.

     - Боб, расскажи ей… - нервно шепнул Крис.

     Он растерялся. Каждую секунду, пока они тянули, мне становилось все страшнее и страшнее… Наконец-то я решаюсь выложить им свою историю. Весь мой рассказ они перешептывались, кидаясь фразами, типа «Все сходится!», «Все так!».

     Боб спросил меня:

     - Ты ведь учишься в школе ZZ?

     - Да, верно.

     - Так вот, слушай. Мы оба закончили эту школу. У нас был одноклассник – Дэмиен… Фамилию забыл, у него ирландская фамилия… МакГроуэн, да? Не в этом суть. В этот день, 20 апреля он прыгнул из окна в библиотеке школьной.Семь лет назад это было. Жаль чувака, чего в голову взбрело?.. Он был таким тихим и молчаливым!.. Но интересный был парень... Однажды мы собрались ехать в школу на нашей машине, и обнаружили его на заднем сидении: он лунатик и забрел к нам... Да-да, мы нашли его на том сидении, где сейчас сидишь ты. Но это неважно. А теперь он возвращается каждый год 20 апреля и мстит. Три человека из окон выпрыгивают. Он даже вроде как… Вербует учителей, и те сами просят учеников прыгать в окна, как это было сегодня… А еще говорят, его можно встретить в красном автобусе без номера. Мы довезем тебя до дому, и ты никуда не ходи. Как бы там ни было, он не в праве лишать людей жизни…

      И я вспомнила одну сцену. Мне было тогда лет 10, кажется... Я задержалась в библиотеке. И тут я заметила этот звук, - кто-то открыл окно. Я сразу же подбежала посмотреть. Сейчас я понимаю, что там стоял именно он. Дернула его за полу плаща и сказала:

      - Не прыгай!

     И следующий эпизод надолго застрял в моей памяти, - я долго не понимала, был ли это сон или было это наяву - он долго смеялся страшным истерическим смехом и скрёб стекло, а потом будто пересилил себя, повернулся и сказал мне:

      - Уйди. Я окна мою.

     И я убежала, а он долго смотрел мне вслед - я это чувствовала.

      Но его самоубийство, видимо, небыло оглашено, чтобы не наводить панику.

     Машину остановили прямо у моего подъезда. Оказывается, в моем телефоне хватило зарядки и я сразу открываю переводчик и забиваю фразу с платка. «Ты не можешь убежать от судьбы». Я достаю тот самый платок из кармана. Он почернел. Был белым, а стал абсолютно черным. Ранее у меня была другая позиция и не смогла бы поверить во всю эту мистику, но сейчас… Это знак. Я должна идти в библиотеку.

     

     

     Генри был соседом Доминики. Рассказ о нем стоит начать с описания его комнаты: он любил вешать всякую всячину на стены – репродукции картин других художников (Почему «других»? Потому что Генри и сам был начинающим художником ), свои работы, фотографии, которые он делал, работы Доминики. Да, они оба любили рисовать… Хотя, как любили?.. Мало сказано! Они отдавали себя этому делу почти полностью. Интерес к мировой художественной культуре, безусловно, сближал их. Они познавали труды Великих Мастеров, в процессе с тем и самих себя.

     Если войти в комнату Генри, то мы увидим его кровать – она стоит изголовьем к правой стене. Над ней висел балдахин, на который этот затейливый рыжий очкарик повесил светодиодную гирлянду, а за нее прищепками прицепил фотографии. А на центральной стене расположено окно: из комнаты Генри открывался чудесный вид из окна – очень душевная чаща, где можно увидеть сосны, березы, липы, осинки, клёны… Он всегда знал, что за ними есть озеро, но никогда не бывал там. А напротив кровати он оборудовал свое рабочее место. Там были разложены железные коробочки с карандашами (они просто завораживали его своим видом!),пеналы с маркерами, акварельные наборы, которые редко использовались… У него в коллекции был даже набор для каллиграфии!..

     И Генри, и Доминика любили заниматься графикой. Но в остальном у них были сплошные разногласия!.. Доминика ничего не признавала кроме масла, акварели ( она негативно относилась даже к акриловым красками и гуаши, именуя их «жалкой пародией масла), так же она предпочитала пастель, графические материалы… Она была консервативна, можно сказать так – не выходила за рамки техник, которыми пользовались все великие художники. Она писала пейзажи, портреты, натюрморты…

     Генри, пусть уважал живопись и графику и знал основы, пользовался, как было вышесказано, совсем иными материалами. Он был концептуалистом. Еще он предпочитал абстракционизм. Он был большим поклонником абстракционизма.

     Но они никогда не ссорились. Доминика не была противником взглядов Генри, хотя не понимала взглядов Генри. А Генри говорил, что понимает все – просто на данный момент его душевное состояние такого – хочется побыть эдаким типичным современным художником.

     Обычно, когда они обсуждали предстоящие работы, они давали советы, вписываясь в рамки вкусов друг друга. Все же, Доминика не понимала сути интересов Генри – она считала, что это все изрядно просто и недалёко, несколько легко. «Пустая мазня» - если заглянуть глубоко в ее душу, то именно это понятие будет точным.

     Но часто один момент может все изменить, как это случилось ранее.

     

     Тучи бегали по небу, дожди то переставали лить, то возвращались вновь, - вот так можно описать этот вечер. Время уже перевалило за восемь часов вечера, а Доминика все же не явилась в библиотеку.

     Наши товарищи, а именно Генри и Доминика проводят этот вечер в его комнате. Они сидят на кровати, развернувшись к окну. Как обычно, они рассматривают всякую всячину, которую он развесил на стенах. Это отвлекло Доминику окончательно.

     Зашел разговор о творческом кризисе – Генри говорил, что для избежания его нужно изменить художественное направление кардинально. И вообще – перемена, по его мнению, - есть самое важное начало в жизни. С чем согласилась Доминика:

     - Да, Генри, ты прав. Но у меня этого не выходит. Такова моя натура... – эти слова словно возбудили Генри. Он дёрнулся так, будто ему предстояло крупное публичное выступление, и сказал:

     – Посмотри… Посмотри на ту картину, – он указал пальцем на репродукцию картины неизвестного, увы, художника, на которой по темно-синему фону было сделано несколько мазков лиловым и немного салатовым цветами, и были сделаны капли белилами; такая картина заведомо не понравится его подруге, - Я нашел эту картину здесь, когда мы переехали сюда. Я даю тебе время, чтобы подумать и рассказать, что ты видишь на ней…

     - Космос! Это космос. Я вижу космос. Нечего думать – там изображён космос! Это довольно недурно… - спешно ответила Доминика, сею секунду увидев на лице своего собеседника разочарование:

     - И все?!- эти слова Генри замешкали Доминику.

     - Ну… - начала суетиться она. И тогда Генри начал свой рассказ:

     - Абстракции… В них тоже есть смысл! Он есть! Так же глубок он, как и в картинах Сальвадора Дали, например! Ты ведь любишь сюрреализм?.. Просто абстракцию сложнее прочесть. Задача любого абстракционистического произведения в том, чтобы заставить увидеть каждого то, что на душе твориться непосредственно у каждого. Когда я смотрю на эту картину, - снова указал он на вышеупомянутый шедевр именуемый Доминикой космосом, - я вижу бесконечность времени. Я вижу смерть и жизнь. Я вижу вечное движение галактики. Я вижу отчаянье. Мы настолько маленькие, что то, что мы делаем неважно. От каждой ряби в озере не изменится будущее вод…

     Доминика слушала Генри с открытым ртом. Она хотела что-то сказать, - неудивительно, если ее товарищ натолкнул ее на какие-либо мысли своими красноречивыми словами. Но их прервал отец Генри – он вошёл, и сказал, что звонила мать Доминики, - нужно что-то сказать, и она побежала в коридор к телефонной тумбочке.

     Взяв трубку, она слышит:

     - Алло… Ха-ха…Алло… - этот голос небыл голосом ее матери. Это был явно некто иной – словно она знала этот голос всю свою жизнь. Это небыл женский голос или мужской. Это звучало будто интуитивно. Но можно сказать одно – это звучало несколько угрожающе.

     - Кто это? – спросила она.

     - Человек, - коротко ответил оппонент так, что Доминика сразу поняла, кто с ней разговаривал. Она, безусловно, была напугана, но решила не подавать на то виду:

     

     -Да-а-а?.. Ничего себе! А я то думала, обезьяны научились говорить. Представьте себе, по телевизору показывали – шимпанзе научились телефоном пользоваться!.. А мне, кажется, звонила моя мама.

     - А вы поменьше телевизор смотрите, Доминика. Не всем ведь угождать вам…

     - Но и тебе никто ничем не обязан, а в особенности… - но она была прервана:

     - Ха-ха… Прыгайте из окна! Ха-ха-ха! Прыгайте из окна! Прыгайте из окна! Ха-ха-ха... Уйди, я окна мою!.. Ха... - Тот самый истеричный смех. А после раздались долгие телефонные гудки. Даже они звучали зловеще.

     После такого, ясное дело, сделалось мерзко, и Доминика убежала назад к Генри.

     Генри, увидав ее испуганную физиономию, спросил:

     - Что стряслось? Кто звонил?

     - Да так!.. Один придурок…

     

     - Извини, Я чую, у тебя проблемы. Могу я чем-то помочь тебе? – взволновался Генри. Доминика только вздохнула в ответ. Генри не любил, когда игнорировали его желание помочь, но все же был настойчив:

     - Тебе нужно отвлечься. Мы можем устроить настоящее творческое приключение! Помнишь, как мы вмести поехали в горы на пленэр? А потом пытались успеть хоть что-то нарисовать, дабы воспроизвести закат, покуда солнце не зашло? Вот так экстрим!..

     - Да, ты прав. Что ты придумал на этот раз?..

     - Мы вылезем через окно и направимся к озеру, которое в сердце чащи, что за моим окном, чтобы сделать фотографии.

     - Почему-же через окно?..

     - А как же? Ты не думаешь, что нас хватятся? Мы закроем дверь. Родители подумают, что мы уснули. Я не знаю, как долго мы будем в пути. Я никогда не видел этого озера.

     - Ничего себе!.. Никогда не видел озера, которое недалеко от твоего дома, при этом ты был во многих неведомых долинах, о которых не знает почти никто.

     - Да!..

     Генри быстро встал, схватил рюкзак, смёл туда барахло со своего стола единым движением руки, на верх положил камеру.

     

     - Генри... А почему ты не берешь с собой мобильник?..

     - Зачем это? Родители могут заподозрить, что нас здесь нету. Они решат проверить, и позвонят мне. И мой мобильник заиграет здесь, в комнате. Они поймут, что мы с тобой просто прикорнули, раз уж я не беру. Дернут дверь, дескать, свет в комнате выключить - а нет, она на задвижку закрыта. Ну, да и черт с ней. Подумают - пусть уж спят, не ломать же замок...

     -Генри! А у меня телефона вовсе нету с собой. А вдруг мы заблудимся?! Или тебя съедят волки?!

     -Почему сразу меня? Есть еще ты. Заблудимся - будем учиться выживать.

     

     Генри открыл створки окна и обернулся назад, пристально посмотрев на Доминику:

     - Разве у вас не образовалось некой телефонофобии, Доминика О`Брайан?

     И она узнала этот голос. Будто Дэмиен вселился в него. Внутри нее словно поднялось пламя.

     - Генри?!

     - Что такое? Полезай!.. Все будет чики-пуки!

     И она успокоилась, подумав, что это была лишь галлюцинация от переутомления. Она последовала за Генри.

     Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Дэмиен МакГроуэн.

     

     Знаете, как ужасно тянулись дни за днями, покуда я был жив?.. Каждый день я стоял в кругу одноклассников, потупив глаза на стену, покуда они вели свои беседы. На душе было мерзко и паршиво. Они говорили... Они говорили о своей личной жизни, о житейских проблемах... Их житейские проблемы были крайне банальны. Например, у кого-то дома в уборной плохо закрывалась дверь. Или у кого-то не сложились отношения с родителями из-за того, что те не отпустили их в непристойное заведение...

      А ты... Твой мир выглядит иначе. Ты живешь чем-то инным. Чем-то прекрасным. И в этой рутине ты чувствуешь, что ты вот-вот заплачешь и убежишь прочь. Ты чувствуешь, что твой мир растворяется. Он теряется. Он пачкается об быдло-мир Бездуховных Мразей. Они не способны на чувства. Они не могут любить. Они говорят, что могут, они уверены в этом. Но эта любовь без жертв. Среди них ты теряешь надежду на то, что возле тебя окажется хоть кто-то, кто сможет тебя понять.

      Марионетка никогда не сможет узнать о том, что ей управляют! Она всегда будет думать, что она - уникальная живая кукла. А все почему? Все потому, что она может думать только тогда, когда ее дёргают за нити!

      Все знают тебя как умного человека, для всех ты авторитет тем, что не такой, как они. Некоторые говорили, что я могу гипнотизировать. Может-быть, я могу брать под контроль разумы. Но не умы! Они считают тебя безумным, но все же признают, что ты выше. Потому думают, что ты достоин того, чтобы быть ввязанным в их ужасный быт. Но ты просто не хочешь портить этих отношений. Единственные прекрасные моменты бывали только на уроках, ибо там могли по-достоинству оценить меня. Не всегда, конечно. Не все учителя видели во мне потенциал, - я был слишком творческим человеком, мой интеллект было трудно вписать в рамки схем и таблиц - он безграничен. Были учителя, которые будто боготворили меня, - как миссис Б. Для меня было важным знать это. Мне было важно знать то, что кто-то в этом мире думал, что я не только безумен, а ещё и гениален вместе с тем. Но в моей жизни кое-что лучше.

      Это бывало, обычно, после семи часов вечера и вплоть до глубокой ночи. Ты падаешь от чувства, что твой внутренний мир никому не нужен... Ты чувствуешь себя так низко от того, что тратишь в себя впустую на пустых людей. Тебя и твой внутренний мир никто не поймет, а все потому, что твой уровень развития выше. Да!.. И ты закрываешь глаза. Как раз в этот момент происходит нечто... Самое прекрасное, что может быть в этой жизни. У тебя в голове рождается какое-то изображение... Пейзаж, взятый из той планеты, что внутри тебя. Из той планеты, на которой ты никогда не побываешь, но в своих работах ты соберёшь ее по кусочкам. За всю жизнь. Она дана лишь для того. И ты достаешь все необходимое и рисуешь. Пишешь. Нет. Это все пустые слова. Ты выносишь свой внутренний мир на холст. На бумагу. Мне иногда было все равно, на чем рисовать. Главное - быть в гармонии с ним. В полной прострации. В полном одиночестве. Планета, известная только мне. А может, через столетия люди смогут освоить эту планету... А может и нет. Главное, что о ней знаю я.

     И ты проводишь остаток ночи пребывая в своей прекрасной прострации, ага. Ты творишь. Пока ты творишь, ты есть.

     

     А утром все начиналось снова. Бесконечная цепь. Цепь питания, ха-ха...

     

      О, я помню свой последний вечер. В деталях. Я вернулся домой в час пик. Ненавижу это время. Солнце начинает светить ярко-ярко. Мелкие людишки бегают-туда сюда, суетятся, решают свои мелкие проблемы... Полная рутина. Ужас.

      Я был отвратительно уставшим. В моей голове небыло никаких мыслей. Абсолютно. Я не мог думать о чем-либо. Это сводило меня с ума. Красные круги под глазами не сходили с моего лица уже давно. Ага. Ещё ледяные руки. Мои отличительные черты.

      Когда я вошёл в дом, грязь скрипела под ногами. Ненавижу своего отца. Директор клининговой компании, у которого весь дом вверх дном. Уважаемый человек на работе, и грязная тварь в доме. Он снова в запое. Что-то не ладится. Мне все равно, что именно. Абсолютно. На днях они подрались с матерью, в результате чего та ушла к любовнику. Чики-пуки, ага.

      Отец, наверное, отсыпается . Иначе как завтра он пойдет на работу?.. Молли, моя младшая сестра, наверное, не слышала того, что я вернулся домой.

     

      Я опустил проклятую тушу на кухонный стул. Да, именно. Куча костей и мяса. Я мог бы быть человеком, если бы в голове моей были мысли... Покуда я не могу мыслить, apriori меня нет. И это делает мне больно. Потому что я хочу жить. По-настоящему.

      Я не пойду наверх в свою комнату. Там везде стоят холсты.

      Там пахнет маслом. Это будет напомнить мне о том... О том, что недавно я буквально жил, а не существовал. А здесь, на столе есть следы непосредственного существования моего папочки: полупустая бутылка виски, опрокинутый стакан, доска с ножом, на которой лежала луковица, гора немытой посуды в раковине. Я достал из внутреннего кармана пальто пачку сигарет и швырнул на стол. Прекрасный натюрморт. Закурил и любовался. Глядел с омерзительной ухмылкой на лице. Истеричский смех подступал. Можно написать картину и назвать ее "существование". Но я не могу. Меня будто не существует вовсе. Я не могу сейчас жить. Во мне нет чувств. И во мне нет рутинных дум о быте. Я ни живу, ни существую.

     Когда искусство мертво, нечему больше посвятить своё творчество, кроме как теме того, что искусство мертво. Вот он - постмодернизм. Не жизнь, а воплощение постмодерна, ха...

     

      Я решил продолжить начатое своим отцом дело. О, да. Я увлекся опустошением бутылки. Если по ней постучать, можно услышать звон. Она пустая изнутри. Прямо как я. Людям свойственно приближать вещи к своему состоянию. Я становлюсь таким же, как и мой отец. Я этого так боюсь. Всегда боялся. Ужасное будущее меня ждёт. Я прекрасно осознаю, что мое безумие берет свои корни у моего творчества. Но бросить его не могу - выхода нет! Эти понятия неразлучны.

     

     Вы, наверное, слышали о стереотипе, сложившемся о художниках – мол, каждый художник – непременно пьяница, в доме которого есть только мольберт, столик для натюрморта, весь дом испачкан в масле (даже стены), кухня заставлена бутылками, а единственное, чем он занимается – пишет шикарные картины и пьянствует. Когда-то я не верил в это. Теперь я сам качусь в эту яму, полностью оправдывая стереотип. Самое страшное - мне было все равно.

      А потом я устремил взгляд на нож, лежавший на столе. Нет, я вовсе не хочу заглушить боль. Я хочу ее чувствовать. Я хочу чувствовать хоть что-нибудь!.. Я схожу с ума. Абсолютно.

      И я отчётливо помню, как встал и шатаясь пошел к дивану, прихватив с собой нож. А потом несколько минут я был занят тем, что несколько раз чиркнул по правой руке ножом, рисуя красные полосочки. А потом я надвинул рукав бежевого пальто. Пятна нельзя избежать. Но меня это не волновало. Совсем. Абсолютно.

      А потом я отрубился.

     Очнулся поздним вечером. От того, что моего плеча кто-то коснулся.

      - Дэмиен... Почему ты в крови?!

     Это была Молли. Я сел. Думал, что ей ответить. Но я просто посмотрел на нее.

      - Все чики-пуки, Молли. Я просто порезался.

      - Было больно?.. - она смотрела на меня наивными детскими глазами. Этому взгляду нельзя противостоять. Было больно. А я был рад. Я хотел чего-то. А сейчас снова пусто. Я снова ничего не хочу. Нет ничего. Снова. Я просто вздохнул в ответ и перевел тему. Я прикурил, а через секунду уже выдохнул дым. Вместо ужина. Не могу больше есть или спокойно спать. Зачем, если нет цели?..

      - Ты сделала уроки, Молли?

      - Да, я все сделала. Но...

      - Но... Что "но"?

      - Мне нужна твоя помощь.

      - Пора учиться самостоятельности. Нужно надеяться только на себя.

      - Но Дэмиен!..

      - Но Молли!..

      - Но Дэмиен!..

      - Так и быть. Тебе я не могу отказать. Что тебе нужно?

      - Мне нужно нарисовать кое-что на конкурс. Учительница говорит, что я отлично рисую.

      - Ага... - я устало, но искренне улыбнулся. Я помню, как помог нарисовать ей космос, а Молли показывала учительнице рисования и говорила, что хочет посвятить свою жизнь космическим путешествиям, в другой раз - романтичное зелёное поле... А потом учительница рисования говорила мне, что у Молли такой же великий потенциал, как у меня.

     

      И мы с Молли рисовали весь вечер в моей комнате. Я забылся. Я вошёл туда. Я чувствовал, что у меня порой пропадали силы рисовать. Техника есть. Опыт есть. Но нет самой важной силы, которая руководит нашей жизнью. Вдохновения нет. Абсолютно. Все могло быть чики-пуки. Могло быть. Была бы мотивация. А ее больше нет. А для творца это страшно. Я руководил Молли, указывал, что делать. А сам смотрел в бездну. Когда небо затянулось черной пеленой, я отвёл Молли в ее комнату и уложил ее спать.

      А сам вернулся к себе. И некто 180см/52кг опустился на кровать. Я не знаю. Я не знаю, кто это был. Абсолютно. Это не Дэмиен. Дэмиен, вернись!

     

      Утром я проснулся таким же пустым. Ничего не изменилось. Только вот... Мне удалось продлить ночь. Ночь, полную вдохновения. Мне удалось исполнить свою мечту. Я продлил эту ночь. Она стала... Длинною в смерть.

      Снова чертов автобус. Красный автобус. Еду в нем каждое утро... Как мне надоели все его пассажиры. Мне так хотелось сесть однажды в этот автобус и встретить приятного собеседника!.. Но люди просто косо смотрели на меня, когда я садился в дальний угол, чтобы почитать.

      И одноклассники мои в то утро были ужасны. Они всегда ужасны. Они даже читают по слогам. Знаете, как это? Они опускают голову вниз, и тихо-тихо читают слова. Членораздельно. Прочитает слово, и пауза. Прочитает, и пауза. Я с первых секунд видел людей, которые не читают. С одного лишь приветствия. Они излучают особую Ауру Недалёкости.В то утро они стояли и лепетали о какой-то ерунде. Я расфокусировался, чтобы не смотреть на землянистые лица и ни о чем не думал. Зелёная стена!..

     - Эй... Дэмиен... Эй! Чё молчишь?.. Как дела?

     - Все чики-пуки.

     Не выходит даже сказать что-то обоснованное. Не хочу им говорить, как мне надоело их лицезреть. Как мне хочется... Уйти туда, где не будет эдаких людишек. Можно бесконечно искать того, кто будет виноват в существовании таких людей. Родители. Правительство. Родители правителей. Адам и Ева. Господь Бог. Это будет бесполезно. Ты тратишь впустую абсолютно все, находясь рядом с ними. Потому что они сами пустые. Во Всевышнего не веровал, но в ту минуту был готов молиться на коленях ради того, чтобы провести ночь в полной гармонии с самим собой и набраться сил до тех пор, пока не смогу игнорировать весь диссонанс мира сего...

     

     Внезапно меня настигла мысль о том, что переход в мир иной - есть сплошной порыв вдохновения.

     

     Я помню лишь то, как шел в библиотеку. Это было удачное место. Там очень малолюдно, в обычный день меня это огорчало, но не сегодня. Своего полёта из окна я не помню. Человек не помнит своего рождения. Смерти тоже. Многие, кто умер своей смертью, даже не знают, как это произошло. Если рассуждать стоически - значит, таковое не положено.

     

     Получилось так, что я оказался в странной крепости... Она вымощена серым громоздким камнем. Вы когда-нибудь видели Виндзор? Она идентична.

     

     Стала ли смерть вечным порывом вдохновения? Смотря какого. Находясь здесь, я совсем не знаю времени, я даже не знаю, какой год длится на данный момент, но я могу сказать, что времени начиная с семи часов вечера до глубокой ночи... Его будто нет. Будто эти часы вырезаны. Здесь нет ни бездуховности, ни чего-то прекрасного.

     Но в один момент оно пришло ко мне. Эдакое озарение. Я решил, что там, за пределами... Там много таких людей, живущих в муках, как я. И раз в год я возвращаюсь, чтобы избавить их.

     

     

     

     

     

     

     Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Дэмиен МакГроуэн

     

     

     

     Знаете, у меня была кошка. Одноглазая, бесхвостая черная кошка. Я нашел ее на улице. И с тех пор она стала единственным существом, которое понимало меня. Я рассказывал ей обо всем, что происходило со мной, а она сидела и внимательно слушала меня, смотрела на меня единственным зелёным глазом... Наше расставание с Мёрфи было недолгим. Видимо, она отмучалась сразу после меня. Я спрашивал ее, пытался узнать, что случилось... Но она только мяукала в ответ.

      Это часто делает мне очень больно до сих пор. Ты можешь сказать ей все-все, и она поймет тебя. И ты чувствуешь, что она сочувствует тебе и поддерживает. Это даёт какой-то стимул к жизни. Но она не наделена речью. А ведь у нее тоже есть какие-то проблемы!.. Она тоже о чем-то переживает.

      Поэтому я пытался искупить вину природы, стараясь обеспечивать ей полный комфорт, раз уж она не может пожаловаться и сказать мне о чем-то. С момента нашей смерти мы больше не расставались. Она всегда ходит за мной по пятам, но когда я возвращаюсь в мир людской, я оставляю ее с Гарольдом.

     Гарольд - мой сожитель по крепости. Я так же мало знаю о его прошлом. У него тоже очень интересная внешность, его отличные черты - длинные рыжие сухие волосы и косые глаза: левый глаз смотрел на нос, а правый был направлен ввысь. Он обычно одет в непонятные лохмотья, а на голове его была шляпа-котелок. Иногда он одевает фиолетовый пиджак, но я причислил его к лохмотьям. При жизни он совершил много убийств, но сейчас он даже не подозревал, что он мертв. Но я не говорил ему, что он, как и я, когда-то умер и попал в мир иной. Потому что он всегда помогал мне.

     Пусть жизнь в этой странной крепости протекала, будто сон, а одиночество брало своё. Нельзя было сказать, что Гарольд О'Коннер был хорошо образован... Но я рассказывал ему о многих книгах, которые читал. У меня это получается отлично - Гарольду казалось, будто он прочитал их сам. Я обучил его языкам, которые знал. Я много рассказывал ему из истории... Часто говорил с ним о политике, хоть я и не смыслил о том, что происходит в мире на данный момент. Я рассказывал ему о основах живописи. А Гарольд внимал, и нам было о чем поговорить. Подобно Робинзону Крузо.

     

     Ранее я упоминал, что не смыслю о том, что происходит в мире. Крепость была некой прострацией. Не той прекрасной прострацией, которая вдохновляла меня. Она была пустой. Абсолютно. В этой жизни... В смерти, ха... В этой жизни после смерти... В ней небыло ничего плохого. И хорошего тоже. Мне хотелось чего-то, но я не понимал, чего... Мне все ещё хочется прыжка в мир вечного порыва вдохновения. Это - мой главный долг перед Мёрфи. И Гарольд тоже хочет. Это знали все, но никто никогда не говорил об этом.

     Доминика и Генри проделали внушительный путь. Лес в тот вечер был прекрасен. Правда, их лёгкая обувь вязла в грязи, а одежда промокла под дождем, что немного напрягало. Все же, это того стоило! Множество деревьев - рябины, ели, осины, липы!.. Часто встречались кусты волчьей ягоды. А один раз им встретился на пути цветущий куст сирени. Особо радовали своим нарядным видом цветущие яблони. Деревья расцвели сравнительно рано - апрель был тёплым. Генри не видел лес в деталях из окна. Он вовсе не держал эти природные ландшафты за лес - ему казалось, что это всего лишь жиденькая роща. Все же, он всегда находил ее привлекательной.

      Дождь был тёплым, но надоедливым. Права, когда Генри и Доминика только-только вышли из дома, им казалось, что определенно стоило жить ради того, чтобы попасть под этот дождь! Сам по себе чудесен запах весеннего дождя, а особенно когда веет запахом цветущих деревьев вперемес с ним!.. Это неописуемо.

      Генри веселил свою подругу, рассказывал ей разные забавные истории, шутил, иногда они вспоминали свои былые приключения.

     

     Наши товарищи точно знали, что домой они вернуться, может быть, под утро, но зато они будут полны творческих сил и вдохновения.

     

     Брели они по лесу, не зная времени и пространства, забыв обо всем, иногда останавливаясь и делая фотографии, обсуждая предстоящие работы.

     

      А тем временем стемнело. Дождь закончился. Так Генри и Доминика не заметили сами, как забрели вглубь леса. Там не найти деревьев, какими восхищались они некоторое время назад. Лишь старые высокие деревья с необъятным сухими черными стволами. А листьев на них небыло, эти деревья были давно мертвы. Местами пролетали совы, издавая жуткие звуки.

     Доминика начала паниковать. Она стала понимать, что сегодня ей не остаться в живых - все пути вели к этому выводу! Ей стало так страшно, что она решила рассказать все Генри.

      Тот внимательно выслушал ее, а после облокотился спиной на старое дерево, поправил очки (его фирменный жест, к слову) и сказал:

      - Да это ведь здорово! Вдохновляться нужно от всего, что видишь. Это ведь тоже часть жизни. А сейчас... Расслабься и не беспокойся! Тебе нечего бояться в этом лесу.

     И вдруг раздался жуткий вой. Ни то зверский, ни то людской. Самое странное - откуда-то сверху. Впечатлительная Доминика тут же закричала:

      - Генри, Генри! Это волки! Волки! Ты говорил... А я доверяла тебе! Я ведь доверяла тебе! Что нам теперь делать, Генри?!

      Генри не успел ничего сказать, как вдруг с ветки дерева, на которое он облокотился, спрыгнул человек, встряв между Генри и Доминикой.

      - Добрый вечер! Волков нет, но есть Гарольд. - его внешность, надо сказать, поражала. Если увидеть его один раз, то забыть его будет невозможно!.. Одет в непонятные лохмотья и потрёпанный фиолетовый пиджак, на голове грязная шляпа-котелок, волосы, будто солома, и глаза... Зелёные косые глаза. Они будто светились в темноте.

      Доминика дышала так, что это было хорошо слышно. Генри был спокоен.

      - Здравствуйте! А меня зовут Генри Скотт, - улыбался Генри.

      Доминика закричала:

      - Генри! Генри! Очнись! Нас... Нас ведь убьют... Это маньяк!

      - Не правда!.. Никто не намеревался. Вы ведь заблудились, а я лишь увидел вас в дали. Я не могу бросить вас здесь, - ответил Гарольд.

     

      - Ого? Гарольд, ты живешь неподалёку? - поинтересовался Генри.

      - Да, а вы оба, замёрзли, наверное? Я могу проводить вас в свой особняк! - предложил Гарольд.

     Генри ратовал за любые приключения, как и всегда. Он спросил свою подругу, и она, на удивление, согласилась.

     И уже совсем скоро перед ними открылся вид на большое мощное здание. Читатель, я думаю, ты догадался, что это и есть та самая "обитель неупокоенных душ"?

      Гарольд остановился и сказал:

     - Ну вот, мы почти пришли!.. Подождите одну секунду, я скоро вернусь. - и ушёл.

     Не успели Доминика и Генри оглянуться, а Гарольда будто и вовсе небыло!

     Генри принялся осматривать здешние виды. Его весьма впечатлил этот мрак и величие. Доминике, быть может, не пришлось такое по душе, но она была готова на все, чтобы отвлечься от стресса.

      - Вот, видишь? А ты противилась, в-о-о-о-лки, в-о-о-о-о-о-лк-и-и-и!.. Как хорошо! Божья благодать!.. - воскликнул Генри.

      - Генри, если честно, то меня не впечатляет подобная гнетущая обстановка... Но я хочу отвлечься от мыслей о нем... - произнесла Доминика.

      Тут же она почувствовала прикосновение холодной руки с своему плечу и услышала голос:

      - Простите меня за излишнее любопытство... От мыслей о ком вы так стремитесь избавиться? Могу я облегчить это?..

      Она знала, кто говорит с ней, необорачиваясь. Ах, какой скачек адреналина! Доминика так и замерла на месте.

      Дэмиен вышел вперед.

     - Добрый вечер, Генри! И тебя приветствую, Доминика.

      Глядя на особняк складывалось впечатление, будто перед строительством его каждый кирпичик окунули в котёл со средневековым смрадом. Глядя на него можно было вспомнить о инквизиции, о эпидемиях чумы... Он навевал мысли о боли и страданиях. О физической и моральной боли.

     Дэмиен прошел вперёд к особняку, который все ещё скрывался за деревьями. Жестом руки он позвал товарищей за собой. Генри пошел за ним, - он ничуть не внушал ему страха. Доминика осталась стоять на месте. Она крикнула в след Генри:

      - Генри! Он ведёт тебя... Прямиком на тот свет!.. Не ходи!..

     Генри вернулся, он побежал назад к ней, вселяя в ее сердце надежду. Дэмиен остался стоять, обернувшись и пристально смотря на них.

      Но Генри сказал Доминике:

     - Да чего ты брезгуешь?! Он хороший чувак. Подумаешь, умер лет семь назад!.. С кем не бывает. Ему просто скучно... Пошли!..

     Но та лишь выпучила глаза. Тогда Дэмиен подошёл к ней, сказав:

      - Как бы там нибыло, куда деваться хрупкой девушке в лесу... Одной... Ночью... Пойдём с нами. Я думаю, здесь все же есть волки... - ему удалось убедить ее. Втроем они пошли по тропинке. Позже к ним, откуда не возьмись, присоединился Гарольд.

      Дэмиен мялся. Он не знал, о чем можно было бы поговорить с Доминикой, как начать разговор с ней... Он чувствовал, что та была зла на него. Но ему нехотелось этого.

      - Доминика, вы... Ты не обижаешься на меня?.. - но она ничего не ответила.

     

     Прим. автора: повествование в данной главе ведется от первого лица, которым будет являться Дэмиен МакГроуэн.

     

     Мы вошли туда... Все вмести. Доминика все ещё молчит. Как неловко вышло!.. Но я начинаю понимать, что мой долг - унести ее на тот свет. Она слишком прекрасна, чтобы там существовать... Если бы Мёрфи была человеком, она была бы Доминикой. Я не говорю с ней, но чувствую что-то общее внутри нас.

     

     Мы идём по винтовой лестнице самый верх башни особняка. Там всегда это и случается. Не стану объяснить что, - без того ясно.

      - Доминика... Я извиняюсь. - я впервые проронил это.

     Теперь я осознаю весь свой эгоизм... Как низко.

      - Ничего. Я ничуть не обиделась, - ответила она.

      - Значит, все чики-пуки?.. - улыбаюсь я, пытаясь разрешить обстановку. Она лишь неодобрительно смотрит на меня в ответ.

     Я всегда был невозмутим, но в конце концов, мои нервы начали сдавать . Я хотел даже грубо оттолкнуть ее к стене и объясниться.

      - Доминика... Я умоляю вас... Тебя...

      - Не стоит. Я правда не злюсь. - она была убедительнее.

     - Ты ведь художница?.. Поведай о своем ремесле...

     - Об этом нельзя рассказать в двух словах...

     - Понимаю. Это глубокий духовный процесс. Труд не столько физический, он нематериален...

     - Согласна. Для этого нужно не столько денег, сколько вдохновения!..

     - Доминика!.. Все, что нужно для жизни - это вдохновение и время. Кто вообще посмел сказать, что миром правят деньги?! Ведь это неправда. Миром правит вдохновение, мотивация... Ибо это нужно даже для того, чтобы эти деньги вовсе добыть... Чего там добыть - печатать!

      - А ты, я вижу, смыслишь в этом. Увлекался?

     - Увлечение - грубое слово. Есть увлечение художеством, а есть - любовь к нему... Каждый принимает своё увлечение за любовь... Но оно ею редко является. Любовь - это высоко. Нужно абсолютно жить этим, нужно отдать себя полностью своему делу. А на это готов не каждый.

      - Согласна... Мне нравится, как ты мыслишь. Я даже не могу возразить.

     

     

     Если бы не случилось того, что несколько лет назад я прыгнул из окна, пытаясь сбежать от гнета, то я бы смог понять, что все счастье и есть в безумии! Я бы мог смотреть на суету обывателей, усмехаясь над ними. Я мог бы радоваться тому, что мне не нужно многого для счастья - тому, что мою душу может согреть свет люстры в моей комнате. Я бы мог творить, самосовершенствоваться и смотреть на мир с высока.

     Но я посмотрел однажны на мир с подоконника - ничего не исправить! Неочем жалеть.

     

      И тут я понял, что ей место не здесь. Она должна ещё творить... Она должна познать многое!.. Она будет удивлять людей. Она сделает то, что я неуспел.

      Гениальность и безумие у нее только впереди. Гениальность и безумие. Это синонимы. Они обоюдно связаны. Я даже не знаю, что рождается в человеке вперёд. Это будто право и государство. Курица и яйцо. Когда в свой последний вечер я сидел на кухне, я проклянал их. Теперь же я готов боготворить обстоятельства, создавшие меня таким. Я все исправлю. Все.

     

     Наши товарищи поднимались вверх по винтовой лестнице. Ничего небыло видно, кроме ступеней, которые были ужасно кривыми. То и дело кто-то оступался. Был слышен скрежет когтей, - рядом шкандыбала Мёрфи, но ее никто не видел в кромешной тьме.

     Не смотря на то, что Доминика уже обрела доверие к своим попутчикам, ей было очень страшно, ее пугал этот скрежет. Ей казалось, будто с обоих сторон лестницы тянется к ней множество безжизненных рук с ужасными когтями, они стремятся схватить и унести ее... Они, как ей казалось, и скребли ступени. Даже Дэмиен не отвлекал ее от этого странного чувства.

     

      Гарольд и Генри шли позади и молчали. Генри казалось, что здесь множество крыс. Здесь ужасно мрачно. Будто бы это была тюрьма. Дэмиен согласился бы с этим, ибо пробыв здесь семь лет ему не могло казаться иначе. Генри думал не о крысах. Он размышлял о том, зачем же во вселенной нужны люди, если она до того велика, что наш любой наш вклад в вечность незначим. Что там, наверху? Галактика.. Она бесконечна! Если сесть в ракету и полететь туда, лететь можно бесконечно? Как это?..

      Неожиданно Генри понял, что жить вовсе бессмысленно. Все его старания тщетны, он абсолютно незначим. Его деятельность никак не повлияет на мир. Безысходность. От каждой ряби в озере не изменится будущее вод. Ему стало настолько досадно, что он поделился эти с Гарольдом, и те остановились на ступенях, разговорившись; их товарищи оторвались далеко вперед, их было недогнать, путь никто и не собирался.

     А Дэмиен, тем временем, окончательно увлекся Доминикой, и это было взаимно. Они разговаривали, незаметно переходя с одной темы на другую. На самом деле Доминика не была общительной, но она умела слушать и слышать собеседника.

      Лестница уже не казалась ей такой страшной.

      - Дэмиен... Сперва, когда мы были здесь, мне было так страшно!.. Будто я видела руки мертвецов, которые хотят утащить меня.

      - Я им не позволю, - улыбнулся тот в ответ. Как-то само это вырывалось. И тут он понял, что вовсе не хочет совершать то, чего так боялась Доминика во тьме.

      Пусть у нее был большой потенциал, ей предстоит ещё многое познать. И потом - если все, у кого есть талант будут мертвы, то кто же будет удивлять остальных? Кто своим примером будет толкать людей на подвиги?! Он понял, что больше не хочет, чтобы кто-то повторял его ошибку.

     

      Неожиданно для Доминики он встал к стене и резко толкнул ее, а потом он будто отодвинул что-то громоздкое. Вот льется слабый свет. Жестом руки Дэмиен позвал ее за собой.

      Последовав за ним она поняла, что они вышли из-за шкафа и оказались... В комнате Генри! Доминика была удивлена. Она плюхнулись на кровать, не переставая удивлённо смотреть на Дэмиена. Он улыбнулся и развел руками в ответ, а после сделал несколько шагов и сел рядом.

      - Доминика, я желаю тебе всего самого лучшего. Я желаю тебе продолжать самосовершенствоваться не смотря ни на что, чтобы потом испытать вечную эйфорию, когда настанет должный для этого момент и ты станешь... Абсолютным идеалом. Я не хочу, чтобы ты была обречена на существование, подобное моему. Я больше никогда не вернусь сюда. Это было глупо и низко. - после своих слов он несколько минут смотрел на Доминику не отрываясь, а потом сказал:

      - Если мы играем в гляделки, то я проиграл. Если нет... Я все равно проиграл. Как это было глупо!.. - и они обнялись.

     Доминика даже загрустила. Дэмиен несколько минут смотрел на стену. Именно на "Космос", которым восхищался Генри. Он вглядывался, а потом сказал:

      - Доминика... Откуда это?

      Она засуетилась:

     – Это... Генри... Он нашел это после переезда. Я не знаю, чья работа... Но она впечатляет его.

     Дэмиен улыбнулся и монотонно произнес:

     – Это моя работа... Единственная в этом роде. Единственная абстракция. Одна из последних, ха... А моя комната изменилась. Скотт славный чувак. Как это приятно... Все было не тщетно.

     

      Дэмиен улыбнулся и монотонно произнес:

      - Это моя работа... Единственная в этом роде. Единственная абстракция. Одна из последних, ха... Я публиковал ее где-то, кажется... Да. Иначе, как бы он ее нашел... Как это приятно... Все было не тщетно.

      Теперь он понял, что все было не просто так. Его охватило чувство, будто его блудная душа раскололась на тысячу кусочков и воплотилась в каждую частичку этого мира! Он вечен.

     

      - Конечно!.. Ты однозначно был способен впечатлять. Чёрт! А где же Генри?! А Гарольд?!

      - Правда! И Мёрфи пропала. Это... Моя кошка. Ты ее не видела во тьме.

      Наверное, Мёрфи услышала, что хозяин произнес ее имя и вышла из-за шкафа. Доминику напугал ее вид. Мёрфи села перед кроватью и уставилась на них. Потом она встала и развернулась в направлении шкафа, она уходила и оглядывалась.

      - Доминика, я думаю, что Мёрфи хочет показать мне, где мы оставили Генри и Гарольда. Я покину тебя не на долго, ведь ты не против?

      - Конечно...

     Дэмиен встал и ушёл за ней. Его небыло около минуты. Доминика начала волноваться.

      И тут он выглянул из-за шкафа, сказав:

      - Прощай!

      - Куда ты?..

      - Ха-ха! Навстречу вечной эйфории!

      И он скрылся.

     Доминика проснулась. Было светло. Она лежала поперек кровати, рядом был Генри. Все было на своих местах.

      Генри тоже вот-вот пробудился и потянулся за очками.

      - Генри, Генри! Что вчера произошло? Ты тоже это помнишь? - спросила Доминика заспанным голосом.

      Генри сел на край кровати, потянулся, лениво зевнул и ответил:

      - Разве можно такое забыть?! Я все помню. Я помню, как подумал о том, что вселенная на самом деле бесконечна, и любой наш вклад незначителен. Будто мы - меньше муравьев. Да, это так! Но Гарольд убедил меня в том, что пусть мы лишь пылинки, но пазл становится единой картиной, когда его собирают по кусочкам. Слова, по отдельности, не значат ничегошеньки, но собираясь вмести они выстраивают нерушимые стены. Так и мы. Иметь влияние на самого себя прекрасно. А когда ты научишься этому, то можно влиять и на массы.

      - Генри, куда они делись?..

      - Куда? Они поняли то, что должны были понять, перед тем, как уйти на вечный покой. Не всем хватает для этого жизни, им дана была жизнь после смерти. А теперь они ушли в вечность.

      - Сказать честно, Генри? Я безумно скучаю по всему тому, что было вчера.

      - Ты можешь туда вернуться!.. В любой момент. Понимаешь, есть пути к прошлому, есть машина времени. Ты можешь вернуться туда в любой момент. И другие потом увидят.

      - Это... Это любой вид творчества, Генри.

      - Верно, Доминика. Вечны все, нужно лишь выбрать путь к вечности. А вечность - это мы сами...