Советский футбол никогда не вмещался в стандартные рамки "стиль-школа", слишком он был разнообразен, что б не сказать, эклектичен. Места хватало всем - не на пьедестале, конечно, который не резиновый; а в самой палитре, где наличествовали свои бразильцы и немцы, французы и англичане.
Грузия и Армения подкупали техническими изысками и сочными индивидуалистами, Украина натиском и скоростью; смещаясь же по карте к северо-западу, болельщик натыкался то на ажурно-изысканный контроль мяча, а то и на очищенную от архитектурных излишеств бойцовскую хватку; систему ценностей, где уход от стыка приравнивался к преступлению, а за желание умереть на поле болельщик прощал команде чрезмерный технико-тактический аскетизм.
Было же время, когда понятие "брутальность" встречалось куда чаще обозначаемого им слова.
Таким был московский "Металлист". Не всегда, нет; в славные шестидесятые в клубе солировали маэстро, при одном касании мяча которыми восторженно рукоплескали самые завзятые снобы. Но со временем команда изменилась, таскальщики роялей и сами исполняли недурственные фуги, а железная игровая дисциплина замыкала эти мелодии сама на себя, как лента Мебиуса. "Металлист" обрел новое лицо, и если бы тогда снимали имиджевую рекламу, его символом стал бы молчаливый парень с грубоватыми чертами лица, незамысловатый и честный.
И тренер был такой же, Владимир Сидоров, "Володька суперправая", "Володя-из-стали". С пятнадцати лет у станка, заводская команда, успешная карьера в сборной с уймой заколоченных голов, преданность клубу, которую по нынешним временам так и тянет назвать нечеловеческой. Играл за "Металлист" с пятидесятых, тренировал с начала семидесятых, выигрывал, проигрывал, матерился в кабинетах, в которых иные герои и шепотом стеснялись слово молвить. Прилюдно стоял за своих при любых раскладах, но наедине был суров, и что там говорить, не всегда справедлив - по своей мерке мерил. Ему прощали, "Металлист" был его семьей, и это уравнивало все. Трижды Сидорова "уходили по собственному желанию", и он отсиживался до времени в футбольном подпространстве как разведчик-нелегал; предложения других клубов были для него пятым измерением - он их просто не замечал.
К концу восьмидесятых страна затянулась запахом свободы, так что и выдыхать не захотелось. Из чемпионата СССР сбегали поодиночке и группами, переставший быть запретным плод запада манил заработками, которые сегодняшним игрокам покажутся неумной шуткой - несколько сотен немецких марок (испанских песет, шведских крон, греческих драхм), но и эти деньги на фоне рублевых договоров казались "манной небесной"; этимологию выражения футболисты не знали, но смысл притягивал. Пошли подкрепленные свидетельскими показаниями "поуехавших" слухи про вольные нравы стран с давным-давно победившей свободой; и пива, дескать, им тренер чуть не лично наливает, и о сборах предсезонных там и не слыхивали - мечта, а не жизнь. Сидоров тему понимал и пожелавшим уехать палки в колеса не вставлял, но оставшихся гонял как следует, следил за дублем, который ежегодно выдавал пригоршню "молодой шпаны" - "Металлист" стабильно шел в пятерке, да и в Кубке УЕФА страну не позорил.
В августе девяносто первого в этой самой стране жахнуло по-взрослому, клубы союзных республик покидали чемпионат стремительно, как парашютисты, что радовало болельщиков "Металлиста" и других российских команд - шансы на возрождение былой славы и все такое.
Судьба, как обычно, решила по-своему.
В сентябре двое не последних игроков "Металлиста" предложили коллективу еще раз отметить победу демократии; они считали, что отмечаний, как и самой демократии, много не бывает. Дело было на базе, что усугубляло - по всем понятиям парни перегнули палку. Сидоров понял, что вирус эйфории, который его пацаны приняли за торжество свободы, уже рванул на волю, а давить его угрозами и увещеваниями поздно - либо "резать мясо", отчислив полкоманды, либо признать, что дальше поедут без него. После говорили, что Степаныч дал слабину, но сам-то он понимал, что ничего он борцам за демократию сейчас не объяснит. Парни готовы защищать свой личный "Белый дом", им надо все и сейчас, нет для них слово "завтра", а для него, шестидесятипятилетнего бойца исчезнувшей страны, это слово есть.
На собрании правления клуба, в котором по новой моде участвовали все футболисты, включая дублеров, он с грустью послушал пламенные речи про свободу, равенство и братство, послушал заикающихся от волнения юнцов, читающих свежеотпечатанный текст, сам митинговать не стал: "всем спасибо, все свободны".
***
Превращение "Металлиста" в самую демократичную команду высшей лиги, даже вкупе с реальным ослаблением уровня некогда союзного, а теперь российского первенства, команде не помогло - барахтались между одиннадцатым и восьмым, а для тренеров впору было устанавливать вращающуюся дверь. Часть бунтарей уехало за кордон, кое-кто удовлетворился местными контрактами с набирающими силу клубами российской глубинки - серьезно из той команды заиграли единицы.
Три года спустя загибающийся от безденежья завод продал клуб холдингу с незатейливым названием "Росинтерспорт", который представлял структуры, связанные с миллиардером Кавуном - так писали в прессе. Буквально тут же в "хрущевке" Сидорова зазвенел телефон - Степанычу предлагали вернуться.
Сидоров покивал в звенящую позитивом трубку, договорился о встрече и, подумав с минуту, набрал номер старого приятеля, трудящегося в РФС, мол, надо бы встретиться.
- Разводят они тебя, Володька, - сказал приятель после того, как выпили не чокаясь - за ушедших друзей, как полагается. - Под твое имя пацанов хотят подписать, Трубникова и Малых. Они же к кому попало не пойдут, даже за бабло - воспитал, педагог херов. И так уже трижды покаялись, что тебя слили в девяносто первом. Подпишут с ними контракты - тебя на боевые потери, повод найдут. Нихельман тренера уже нашел, молодой, новому руководству в рот смотреть будет.
Сидоров налил по второй и широко улыбнулся, как не улыбался давно.
- Ты что ж, Васька, думал в печаль меня вогнать? Я "Металлисту" пятьдесят с гаком лет отдал, если я хоть что-то могу, что бы они с этого гребанного одиннадцатого места... Лешка Малых, он же звонил мне...да и Труба тоже... эх, пацаны...
Они выпили еще - за шестьдесят шестой, за молодость, за кораблик воздушный, который "махал крылом и был светел, никто и не заметил, как он исчез".
***
"Кавуновцы" поменяли в клубе все, включая название и стадион - новые менеджеры знали толк в ребрендинге и пиаре, но с футболом их финансово-промышленная суперартель так и не подружилась. Покупались стареющие иностранные звезды, все так же активно менялись тренеры, а воз был и ныне там - на верхние этажи турнирной таблицы набитый деньгами лифт ехать отказался.
Владимир Степанович Сидоров этого этапа "развития" клуба уже не застал - обширный инфаркт, кладбище, венки и огромное количество людей, молодых и не очень молодых - да и совсем юных тоже.
Два старика еще из той, первой команды, сдержанно обнялись, перекинулись парой фраз и подошли к вдове, они помнили ее еще девчонкой. А женщина смотрела на совсем молодого парня в плохо сидящем черном костюме, который плакал громко, по-детски, не обращая внимания на быстро узнающих его репортеров.