Холодное утро октября какого-то года. Для меня это было очень странное утро. Стоял тяжёлый густой туман и, если вытянуть вперёд руку, её невозможно было увидеть. Воздух был невероятно тяжёлым, влажность была очень высокой. Вероятно, ночью прошла гроза - я не помню. Было ощущение сырости, вакуума. Вдруг, непонятно откуда, вылезло солнце. Оно было не яркое, а болезненно- бледное и продиралось своими лучами сквозь туман. Оно было похоже на человека, у которого есть один- единственный шанс, он хочет его поскорее использовать и тянет за ниточки, а иначе погибнет. Но...ему суждено погибнуть.
В это утро я шла по улице какого-то города, неизвестно откуда и куда и, не зная, кто я такая. На мне была чёрная футболка с потёртым рисунком, шорты и розовые тапки-шлёпанцы. Одета я была явно не по погоде. Ведь была осень, и было сыро. Первые прохожие кутались в куртки, а некоторые и в шапки, при этом недвусмысленно на меня косились.
Я наступила в большую лужу. Стало мокро, холодно и противно, грязная вода залилась в тапок, я сняла его и, стоя на одной ноге, принялась трясти им в воздухе. И почему-то стало очень жалко себя. Хотя я не люблю испытывать чувство жалости. Жалость убивает. Чтобы помочь себе или другим, нужно быть хирургом с твёрдой рукой. А сейчас я жалела себя, жалость смешалась с неизвестностью и безысходностью, отчего стало совсем не по себе. Захотелось плакать, но я силилась не делать этого. Чтобы привести себя в порядок, я села на обочину и принялась размышлять.
Мысли текли в моей голове беспорядочно и с невероятной скоростью так, что невозможно было за ними уследить и, уж тем более придать им какой-то смысл. В голове моей царила невообразимая жуть: вот меня при всех отчитывает какая-то женщина,... потом я еду в трамвае... кто-то хватает меня за руки и уводит... со мной долго о чём-то беседуют, ... потом провал... я иду по просёлочной дороге ночью... мокро и грязно, ... потом выхожу на трассу... и вот я здесь! УРА!
Поток моих мыслей прервал гомон прохожих. Они сбились в кружок вокруг меня и одновременно что-то говорили. Я не сразу сообразила, что их беспорядочный гомон относится к моей персоне, но постепенно до меня начал доходить смысл некоторых их фраз: "Из психушки, видать, девка сбежала"... "Наркоманка... Нелюди, вечно всякой дрянью накачаются! Тьфу!" (далее следовал смачный плевок в мою сторону)... "А, может, с ней беда какая случилась?"... "Или из дома убежала!"...
От их шумного одновременного разговора у меня разболелась голова. Я вскочила и побежала прочь от этих людей. Хотелось свободы и воды. А ещё тёплой постели и горячей еды. А ещё любви, много-много. И человечности, понимания. Было ощущение, что мне всего этого недодали. А для счастья мне больше не нужно было ничего. Честно.
Не знаю, сколько по времени я бежала, но остановилась передохнуть, когда уже можно было задавать вопрос: "Далеко ли до Таллинна?", не забыв про неподражаемый эстонский акцент. Неподалёку от того места, где я остановилась, обнаружилось летнее кафе. Туда я и направилась.
Приземлившись на холодный пластмассовый стул, я почувствовала, как ни странно, минимальный комфорт. "Всё на свете из пластмассы, и вокруг пластмассовая жизнь..." да уж, действительно пластмассовая. Или она только у психов такая? Просто за то время, пока я шла, сидела, бежала и думала, я окончательно убедилась в том, что я ненормальная. Интересная картина: полуодетая девушка идёт по улице утром, незнамо, откуда и куда и кто она, собственно, такая. Да...тяжёлый случай. Хотя, наверное, мне это не впервой. Я не знаю. Совсем ничего не знаю.
Стало жутко. Я поднялась со стула, и опять пошла, куда глаза глядят. Ужасно хотелось пить и спать. Пить было нечего, денег не было. Значит, будем спать.... Так как я не знала, где я живу, спать придётся на улице. Нет, лучше в метро.
Прогоняя мысли о том, что придётся встать в одну шеренгу с бомжами, я направилась к ближайшей станции метро. Благо было оно не очень далеко, и это не могло не радовать.
В метро было не очень много народа. Значит, это не Москва и не Питер. Жаль, оба эти города мне нравились, и каждый по-своему.
Я нашла себе угол подальше от людских глаз. Оглянулась по сторонам - было немного стыдно. Глаза слипались, сон неумолимо подступал, стало легко и свободно. Я легла в углу в позе зародыша, упершись коленями в подбородок. Мной овладел крепкий безмятежный сон...
12 октября.
Я проснулась оттого, что мне приснился ужасный сон. На меня осуществляли психологическую давку совершенно не знакомые мне люди, больно раня меня словами. Что конкретно они говорили, я не могла разобрать, до меня доносились только обрывки фраз. Мне говорили о моей семье, о том, что если я не сделаю что-то (по всей видимости, меня толкали на преступление), то все мои близкие и друзья просто сгинут, а я плакала, кричала. Сначала со мной говорили по-хорошему, потом кричали, чтобы я прекратила истерику и трезво оценила мои возможности (какие?!). Не добившись разумных слов, они просто выкинули меня на улицу ночью, в дождь, грозу и град. Внезапно меня затрясло, яркий свет больно ударил по глазам, и я проснулась...
Проснувшись, я поняла, что я нахожусь не в том месте, где заснула. Честно говоря, я не совсем понимала, где нахожусь. Ну, вот...Вопросы накатывают, как снежный ком. Снова я не понимаю, что со мной происходит.
Я лежала в светлом помещении прямоугольной формы на железной койке, застеленной пожелтевшим постельным бельём. Рядом с койкой стояла маленькая тумбочка. Стены были выкрашены в бледно-жёлтый цвет. В воздухе пахло сыростью и лекарствами. Я лежала на койке в положении лёжа на спине. Сильно хотелось пить, я попыталась подняться с койки и пройти к раковине, которая располагалась в углу, метрах в трёх от меня, но с ужасом обнаружила, что я не могу этого сделать! Я... я лежала в длинном белом балахоне с такими же длинными рукавами. И самое страшное, что я была пришита намертво к койке этими самыми рукавами!
Ужас объял меня в ту секунду. В то же время меня порадовал тот факт, что сейчас я хотя бы понимаю, где нахожусь. Боже мой, я находилась в психушке!
Психиатрическая лечебница... психушка ... "жёлтый дом"... сколько ещё интересных названий у этого "заведения"?.. Врачи с наигранно-участливым взглядом, словно церберы. Гетто. Принудительное лечение, издевательства. Обезличивание людей и нежелание разобраться в проблемах. Ужасное отношение. Дорожки лекарств, ужасающие аппараты, издевательские процедуры, бессмысленные разговоры...
Так я представляла себе психбольницу всегда. И никогда не могла себе представить, что окажусь здесь. Но я здесь! Как? Каким образом я сюда попала? Никто не может объяснить?.. Никто не может...
20 час. 45 мин.
Никто не приходил, даже врачи, хотя я лежу здесь уже, кажется, часа четыре. Они что, забыли про меня? А, может...может быть, это сон? Я всё ещё сплю, а, когда проснусь, всё будет хорошо? И не будет загаженных больничных туалетов и противных лекарств, процедур, похожих на пытки и жестоких взглядов, пронизывающих тебя насквозь, в которых можно прочесть: "Ты теперь не такая, как все. Ты сумасшедшая, теперь тебе никто не поверит, что бы ты ни говорила", и насмешки.... Этого не будет?..
В ту же минуту вошли мужчина и молодая женщина в белых халатах очевидно, врачи. Они ввели в палату молоденькую девушку лет восемнадцати в таком же балахоне, как у меня, только с завязанными на спине рукавами. У этой девушки было очень милое лицо с мелкими чертами, что придавало её образу некую детскость, тёмно - карие глаза, глубокие, зрачков почти не было видно, а длинные густые светлые волосы без признаков окрашивания не спадали мягкими волнами, а были очень прямыми, ровными. Девушка была с виду обыкновенная, но было в её облике что - то такое, что непременно притягивало, с ней хотелось общаться и наверняка она - довольно приятный человек. Но мне не дано было с ней поговорить, потому, что она не подавала признаков жизни. Нет, она не была мертва, просто её накачали снотворным и привели спать.
- Значит так, это кто у нас? - спросил врач молодую медсестру.
- Филатова Инна, 1985 года рождения, - отрапортовала медсестра тонким противным голосом так, что я невольно поморщилась. Врач, вздохнув, продолжил:
- Она проснётся только завтра утром. Я на это надеюсь, - он зло усмехнулся. - Но если произойдёт что - либо непредвиденное, сразу доложите мне, посадим её в карцер.
Медсестричка энергично закивала головой, а врач довольно заулыбался. Мне сразу не понравился этот грузный мужчина лет сорока с небольшим, высокого роста, с презрительной гримасой на лице. Эмоции портили этого человека - если он улыбался или же хмурился, на лице его отражалась ужасная гримаса. А вот медсестра, несмотря на противный голос, произвела на меня совсем иное впечатление. Девушка, вероятно, совсем недавно закончила университет, и во всём старалась угодить начальнику. Хотя в целом она ничем не привлекала внимание, но и не раздражала.
Врач и медсестра уже собрались уходить, но я решила подать голос - неизвестность меня томила.
- Простите....
Врач обернулся и просиял:
- Проснулась, родная моя? - меня передёрнуло. - Маша, она проснулась.
- Простите, Николай Александрович, - я прочитала его имя на бейджике. - Не могли бы вы сказать, как меня зовут?
Николай Александрович наигранно удивился:
- Ты разве не помнишь?!
- Нет. Совсем не помню. Честно.
- Что ж, Мария, разберись с этой больной, а то у меня нет времени на идентификацию личности. - Николай Александрович ухмыльнулся, крякнул и, насвистывая песенку, гордой походкой вышел из палаты. Маша с огромной папкой в руках подошла ко мне и, присев на край койки, покачала головой. У меня на глаза навернулись слёзы, ком подступил к горлу. Еле слышно я попросила её:
- Маша, помогите мне, прошу вас. Я не знаю, кто я такая и как здесь оказалась. Умоляю вас, Маша, скажите, что происходит?
Маша потрогала мой лоб, ещё раз вздохнула и покачала головой:
- Вы хотите пить? - спросила она, и её вопрос прозвучал на удивление искренне.
- Да, - ответила я, и Маша принесла мне стакан воды, который я жадно выпила.
- Вы спали, когда машина привезла вас, - начала она, но я перебила её:
- Маша, пожалуйста, скажите сначала, как меня зовут?
Маша, снова вздохнув, открыла папку, достала карточку и стала зачитывать:
- Альтенгоф Эльза Владиславовна, дата рождения - 1 декабря 1983 года, место рождения - город Рига, Латвия. В данный момент проживает в городе Новосибирске. Адрес вам сказать? - она подняла на меня глаза.
- Да, конечно, - я была рада любой информации.
- Ленина, 90. Квартира 7. Поступила в психиатрическое отделение клинической больницы с диагнозом: маниакально - депрессивный психоз. - Дальше, почувствовав мой ужас, она стала не читать, а рассказывать. - Вас привезли сегодня в половине второго дня. Нам рассказали, что вас обнаружили спящей в метро пассажиры, вы очень странно вели себя во сне - дёргались, бились в истерике, бредили.
У меня снова пересохло в горле, начала подкатывать тошнота. Я слабым голосом спросила Машу:
- Что я говорила?
Маша поправила очки в строгой чёрной оправе и изрекла:
- Честно говоря, никто ничего толком не разобрал. Правда, было в вашей речи что - то о преследовании, каких - то справках, стенограммах, исследованиях. Вызвали психиатров. Вы стали плохо себя вести - вырывались, кричали. Вы то смеялись, то плакали, что - то доказывали. Мы дали вам галаперидол, вы уснули. А теперь говорите, что ничего не помните.
- Но я действительно ничего не помню. А откуда у вас мои данные?
- В кармане ваших шорт была бумажка с вашим именем, фамилией и телефоном. Дальше уже дело техники.
- А в той бумажке больше ничего не было написано?
- Кажется, да. Но она была мокрая и, видимо, это был кусочек большого послания.
- Час от часу не легче! - мне уже надоели загадки. - Маша, я прошу вас, помогите мне.
- Но что я могу для вас сделать? - удивилась она.
- Хотя бы помогите мне выбраться отсюда, я прошу вас. Я отблагодарю, только помогите.
- Сначала вам нужно пройти курс лечения!
- Маша! Я сейчас к вам обращаюсь как человек к человеку, а не как пациентка к медсестре. Машенька, поймите, я хочу знать правду. Я не псих. Разве сумасшедшим нужна правда? - я заплакала, Маша смягчилась.
- Я что - нибудь придумаю. Обещаю вам.
- Маша, вы хороший человек, я это чувствую. Спасибо вам. Но, прошу вас, не обманывайте меня. Ведь если вы расскажете Николаю Александровичу, плохо будет нам обеим.
- Что вы! - Маша испугалась.
- Маш, а какое сегодня число?
- 12 октября, время 21:20.
- Спасибо большое, Маш.
- Я не буду колоть вам галаперидол и реланиум. Выпейте 15 капель корвалола и ложитесь спать. - Маша накапала мне лекарство и, предупредив, чтобы я не шумела, ушла. Я снова осталась наедине со своими мыслями.
21 час. 30 мин.
- Николай Александрович, к вам можно?
Врач оторвался от трапезы:
- Проходите, Мария.
Маша вошла в его просторный кабинет, в котором пахло не сыростью и лекарствами, а смесью из запахов дорогого парфюма и сигар, и Маша невольно принюхалась. Главврач Николай Александрович Горинштейн довольно потянулся в своём кожаном кресле и указал Маше на кресло напротив:
- Присаживайтесь, Мария Юрьевна.
Маша опустилась в мягкое кожаное кресло, доктор Горинштейн раскурил сигару.
- С чем пожаловали, Мария Юрьевна?
Маша откашлялась и начала:
- Больная из тридцать восьмой по фамилии Альтенгоф идёт на поправку. - У Маши дрожал голос. - Её положили не в то отделение. Её сильно продуло, кажется, у неё менингит, поэтому она и бредила.
- Менингит? - Николай Александрович нахмурился. - Возможно, конечно. Мария Юрьевна, время позднее, идите-ка вы домой, поговорим об этом завтра.
Маша поняла, что ей просто закрыли рот и, развернувшись на каблуках, пулей выскочила из кабинета главврача.
" Боже, что он из себя возомнил, этот старый самовлюблённый человек? Затыкает мне рот, не выслушав! Нет, всё-таки права Эльза. Это я ненормальная, а не она. Бедняга!"
"Странно всё это, очень странно. И Маша что-то чудит. Менингит? Не похоже. Хм, я знаю, знаю, в чём дело. Но никому не скажу..." Николай Александрович открыл в компьютере папку "Сотрудники", в файле "Старшая медсестра" стал читать информацию:
Павлова Мария Юрьевна;
10 апреля 1979 г.;
г. Новосибирск, Кирова,6, кв.28;
не замужем, детей нет;
образование - Новосибирский Медицинский Университет.
Характеристики:
- имеет склонность к невротическим реакциям;
- чрезмерно чувствительна;
- внушаема;
Проходит курс тренингов у психолога.
23 часа 45 мин.
Я спала совсем немного. Около часа, наверное, я не знаю. Маша меня не освободила от смирительной рубашки, я не могла шевельнуться, поэтому лежала, тупо глядя в потолок и думая о своём.
Значит, так. Меня зовут Эльза, мне 21 год, я родилась в Риге, а живу в Новосибирске. Интересно, с кем я живу на улице Ленина, в доме номер 90, в квартире номер 7? Учусь ли я? Или работаю? Господи, я не сумасшедшая! Возможно, у меня временные провалы в памяти, частичная амнезия? Столько вопросов и ни одного ответа. Я так мало о себе знаю...
Внезапно мои мысли прервал приятный женский голос. Сначала голос мурлыкал весёлую песенку, а потом начал декламировать стишок:
"Белые рубашки задом наперёд,
ручки на спине в узелок завязаны,
вкус овсяной кашки нас уже не прёт..."
Я прервала декламацию, очень ёмко отражающую действительность, в которой мы с Инной сейчас находились. Да, это была Инна. Она проснулась.
- Инна...
Инна перепугалась, подскочила на койке, натянув одеяло до подбородка:
- Ты кто? Кто здесь? Уходи! Сгинь!!
- Инна, не бойся. - Я постаралась говорить максимально мягко и дружелюбно. - Я твоя соседка по палате. Меня привезли сегодня днём.
- А-а. - Инна расслабилась. - Хорошо. Всё веселее. Вдвоём, ведь правда?
Инна вскочила с койки, прыгнула на мою. Я увидела её лицо - оно выражало детский интерес и лёгкий страх. Я невольно улыбнулась - Инна улыбнулась в ответ.
- Ой, это кто же тебя пришил? - Обеспокоено спросила она, ощупав моё одеяло.
- Врач, наверное.
- Давай мы тебя освободим? - Радостно проговорила она.
- Как?
- Очень просто! - Сказала Инна и вынула откуда-то гвоздик. - Из койки вытащила.
Она быстро начала орудовать гвоздем, аккуратно освобождая меня. Ей хватило пяти минут, и я почувствовала себя необыкновенно легко. Инна захлопала в ладоши. Я была права тогда, когда увидела её впервые - было в ней что-то детское. Но она наверняка не была инфантильна. Просто в ней присутствовала чистота и неподдельность эмоций, которые она не боялась выражать. Этого качества, на мой взгляд, не хватает сегодняшним людям.
Инна удобно устроилась на моей койке и принялась расспрашивать:
- Как тебя зовут?
-Эльза.
- Ой, какое имя редкое и красивое. А когда ты родилась?
- 1 декабря 1983 года, мне 21 год.
- А я родилась в ноябре. Третьего числа, мне 19. Ты училась ТАМ?
- Где, прости?
- Ну, ТАМ. В обычной жизни?
- А я не знаю.
- Как это?!
- Так. Я не знаю, за что я сюда попала. Я не знаю, кто я. Я заснула, а проснулась здесь. И теперь ничего не помню.
- Так значит у тебя частичная амнезия, ты не псих! Эльза, ты здорова! - Инна принялась меня обнимать.
- Да, Инна, я знаю. Но я не могу ничего поделать.
Инна подумала пару минут, потом громко воскликнула:
- У меня идея!!!
В ту же минуту в палату к нам ворвалась дежурная медсестра - суровая тётка лет сорока и громким контральто крикнула:
- Успокоиться и спать!!!
Мы тут же разбежались по своим койкам. Мне даже удалось уснуть...
15 октября.
Маша шла домой по грязной дороге. Эльза в очередной раз оказалась права - Маша была очень приятным человеком как внешне, так и внутренне.
Маша Павлова.... Маленькая и хрупкая Маша. Она совсем не выглядела на свои 25, скорее на 20 или даже на 18 лет. Тонкие интеллигентные запястья - её мама - пианистка, а папа - хирург. Поэтому Маша подходила к своей работе творчески. Она слишком любила свою работу. Правильные черты лица, римский профиль, ясный взгляд светло-голубых глаз. Она была слишком доброй и чувствительной, эта Маша. Ангел во плоти. Как и сама Эльза...
Маша шла по дороге домой и думала. Думала о том, о чём её попросила Эльза. "Она не сумасшедшая. Я знаю их слишком хорошо, чтобы перепутать здоровую девушку с психически неуравновешенной. Она хорошая. Она мне нравится. И имя у неё красивое. Только что-то здесь явно не так. И доктор Горинштейн странно себя ведёт. То он говорит о скорейшей выписке, то просит подождать с ней, так как хочет что-то уточнить. Что он уточняет? Постоянно роется в каких-то бумагах, ему звонят и к нему приходят какие-то странные люди. Вчера он сказал одному из таких людей: "У меня на счёт этой Эльзы планы. Она не совсем обычная. Я тебе сейчас кое-что покажу..." А дальше я не расслышала. Надо скорее что-то решать с Эльзой, а то это может плохо кончиться. Тем более у нас палаты переполнены" - с такими мыслями Маша поднялась на шестой этаж и открыла дверь своей квартиры...
Все эти три дня я провела как на иголках. Машка пообещала мне помочь, но, похоже, что-то там не ладится. Машка всё время какая-то обеспокоенная ходит, думает о чём-то, постоянно в себе. А Инна.... Ей постоянно в голову лезут какие-то бредовые идеи, детские, неосуществимые. Я поняла за время общения с ней, что она не сумасшедшая, а душевнобольная. Не буйная, радостная всегда. Наивная...
Вот что она мне рассказала вчера ночью:
- Я ведь детдомовская, - говорила она, сидя на койке спиной к стене, - мать меня бросила, а отца я никогда не видела.... Мне три года тогда было.... Я плакала, к маме хотела.... А она.... Себе мужика нашла, а меня - в детдом. Со мной там плохо обращались, били меня там.... Психолог там был.... Плохой дядя.... Он, если я не выполняла его заданий, привязывал меня прыгалками к стулу на ночь.... Били нас там.... Я даже не выучилась там толком.... Я к маме хочу.... - И она заплакала. Негромко, уткнувшись в колени и обхватив голову руками. Она еле слышно всхлипывала и вздрагивала. И повторяла: "Мамочка.... Мама, зачем ты так со мной поступила?". Мне так хотелось в эту минуту обнять её, но я не могла - я снова была пришита...
Меня пришил главврач. Он устроил грандиозный скандал, узнав, что я свободно разгуливаю по палате. Я сначала не хотела выдавать Инну, но она сама проболталась. Начала что-то объяснять Николаю Александровичу, лихорадочно доказывать. Она кричала срывающимся голосом: "Это жестоко! Доктор, она нормальная! Вы не имеете права!" На что доктор Горинштейн сквозь зубы ответил: "Замолчи, Филатова. Без тебя разберусь". Инна стала громко плакать и топать ногами, за что доктор Горинштейн посадил её на сутки в карцер, а меня пришил к койке собственноручно.
- За что вы со мной так? - спросила я его. В ответ Николай Александрович посмотрел на меня так, что мне расхотелось его о чём-либо спрашивать.
Я поняла, что здесь вообще лучше молчать. Многие больные не понимают, что что-то доказывать здесь бесполезно. Остальные приспосабливаются: соглашаются с врачами, выполняют их глупые жестокие процедуры, спускают таблетки в унитаз и не едят больничную еду, потому, что в неё могут что-нибудь подсыпать. Конечно, от уколов больные не имеют противоядия, но, в принципе сообразительным больным удаётся выйти из психушки живыми. Одна женщина по имени Рафида из соседней палаты сказала мне: "Знаешь, Эльза, в тюрьме все заключённые - жертвы судебной ошибки. А здесь все - жертвы клятвы Гиппократа, понимаешь? Я тут уже два месяца живу. Сначала тоже пыталась, как и все новички, доказать, что я здорова, что они ошиблись. Через две недели я поняла, что всё это напрасно. Конечно, есть здесь и настоящие ненормальные. Но и "ошибочных" тоже немало. Меня, например, муж сюда положил. Напоил и привёз сюда, сказал, что у меня шизофрения, дал врачам денег, они и "поверили". Так что мы тут приспосабливаемся. Для этого нужно немножко разобраться в методике их лечения и врачебной психологии. Большого ума для этого не нужно. Делай всё, что они тебе говорят, но только у них на глазах. И молчи, слышишь? Никому ничего никогда не говори! Тогда, может, и выживешь". Вот я и приспособилась. А Инна не понимает, как можно молчать...
17 октября.
В половине второго, когда Инну увели на тренинг, ко мне в палату зашла Маша. Она принесла мне чаю с сахаром и две таблетки глицина.
- Глицин успокаивает и повышает работу мозга. Совершенно безобидный препарат, у нас его для лечения не применяют.
Машка в этот раз была чем-то обеспокоена. Она хотела мне что-то сообщить, но не решалась, и тогда я решила её разговорить.
- Послушай, Маш. Зачем вы Инну Филатову здесь держите?
- Ой, - Маша вздохнула, - я не знаю зачем. Честно. Она в детдоме выросла...
- Я знаю, - перебила я её.
- Росла она там до шестнадцати лет, а потом мать её забрала обратно. У Инны уже к тому времени была истощена нервная система, и она сильно отставала в психологическом развитии. В шестнадцать лет умственные способности у неё были как у тринадцатилетней. Это от плохого, очень плохого обращения в детском доме. Там царила невообразимая жестокость, диктатура. - Маша снова вздохнула, протёрла очки, потом продолжила. - Мать у неё хроническая алкоголичка. Она пыталась лечиться, но всё без толку, Инна ей была помехой. Сейчас Инне девятнадцать, она лечится здесь месяц...
- Её мама сюда сдала?
- К несчастью, да. Девочка до сих пор не может понять, зачем её мама это сделала. И не поймёт никогда.
- Маш, выпустите Инну вместе со мной. Пожалуйста. Она будет жить у меня.
От моих слов Маша вздрогнула:
- Ты что, как?!
- Очень просто. Ты ведь сможешь? Или мы сбежим.
- Нет! Отсюда невозможно сбежать.
- Возможно, Маша. Очень даже. Если нет, то устроим всё легально.
- Хорошо. Но есть одна проблема...
В это время в палату ввели Инну. Она была неестественно бледной, измождённой. Её втолкнули в палату, она рухнула на койку, тяжело дыша. Инна дрожала всем телом. Я посмотрела на Машу:
- Дай ей воды.
Маша поспешно принесла Инне стакан воды, та залпом выпила его. Маша заботливо укрыла её одеялом, а меня переполняла злость и обида за эту беззащитную девочку.
- Так вы лечите людей, да? Маша...
- Я всё сделаю! Я обещаю.
- Маша, оставь нас, пожалуйста.
Маша ушла. Я была пришита. Инна мучилась. Российская медицина...
22 час. 50 мин.
Посредине дороги, прямо на асфальте лежал человек. Человек лежал на спине, закинув одну ногу на другую. Он был весь в чёрном. Наверное, это был молодой мужчина. Скорее всего, это был молодой мужчина. Нет, определённо.... Он лежал и улыбался, одновременно поглядывая на часы, будто кого-то ждал. Проехала машина.... Человека не стало.... Он исчез. Кажется, я слышала его смех. Или мне показалось?..
- Эльза! Эль-за!!! - Инна тормошила меня изо всех сил.
- Что? В чём дело, Инна?!
- Ты кричала во сне. Громко.
- Мне приснился нехороший сон. Всё так странно. Я очень хочу встать, но...
- Ты ещё встанешь! Я уверена! - Инна была, по обыкновению, жизнерадостна.
- Инна...
- Что?
- Что они с тобой сделали? На тренинге?
Инна тут же сникла.
- Инна, пожалуйста, расскажи. Не держи в себе.
Она расправила плечи, откашлялась, на её лице была слабая улыбка, она силилась, чтобы не заплакать.
- Они плохо со мной обращались.
- Это всё, что ты мне скажешь? - я посмотрела на неё сурово.
- Нет.... Меня накачали психотропными веществами. - Голос Инны дрожал. - Они хотели выяснить что-то про документы....
- Какие? - мне стало не по себе.
- Там что-то связано с генетическими исследованиями. Твой анализ ДНК.
- Мой?! - мне стало совсем нехорошо.
- Да. Просил доктор Горинштейн. Он кричал, что я обо всём знаю.
- Боже, о чём ты можешь знать?!
- Приходил ещё какой-то странный мужчина, в очках, весь в чёрном....
- И....?
- Они говорят, что ты знаешь, где проход....
Если бы было, куда падать в тот момент, я бы упала. Я устала от загадок, а они накатывали, как снежный ком. Я что, особенная?!
- Инна, мне нужна информация о нашем главвраче. Срочно!
Инна посмотрела на меня испуганно:
- Где я её достану?
- В файле. В компьютере.
- Ты предлагаешь мне влезть в главный компьютер?! Но этого нельзя делать!
- Послушай, сейчас нельзя играть в "саму честность"! Ты осторожно пройдёшь в кабинет Горинштейна и распечатаешь мне о нём ВСЁ.
- Эльза.... - Инна покачала головой, я начала злиться.
- Послушай, мне надоела неизвестность. У нас проблемы, мы в опасности!
- В какой?
- Я точно не знаю. Но мы можем погибнуть, здесь что-то не так. Ты хочешь отсюда выйти?
Инна закивала головой, улыбаясь.
- Тогда марш в кабинет!
Инна мышью побежала в кабинет главврача.
В это же время...
Николай Александрович попивал коньяк в ресторанчике.
- Андрей, я тебе говорю - эта девчонка всё знает. Она не такая, как все.
Андрей почесал затылок - это значило, что он сомневался. Николай Александрович барабанил пальцами по столу - это значило, что он злился.
- Господин Горинштейн.... Я не понимаю, что в ней особенного?
- Всему своё время, молодой человек. Я тебе покажу её анализы, томограмму мозга, ДНК и прочее, ты всё сам поймёшь.
- Откуда у вас всё это?
- У нашей медицины длинные руки, - захихикал Горинштейн, - но наша медицина безалаберна, друг мой. Все её данные хранятся в архиве Диагностического центра.
- А вы тут при чём?
- Кое-кто имеет туда доступ. Так что пара дней - и всё!
- Хорошо. Но я требую аванс.
- Не вопрос....
23 час. 30 мин.
Инна просочилась в палату так же неслышно, как и вышла. Я нервничала.
- Инка! Что ж ты так долго возилась?!
- Это сложно....
- Ладно, давай сюда. - Я принялась читать, а Инна - терпеливо ждать.
Я свернула лист бумаги и попросила Инну положить его мне под подушку. Она ёрзала на койке от нетерпения.
- Ну что?
- Не нравится мне этот тип, Инна. - Я задумалась. - А ты, из какого детдома?
- Я из детдома N 7, а что?
- Так, ничего. Интересно просто.
- Я спать хочу!
- Спи. А я пока подумаю....
Да, много чертей водится в этом докторе...
20 октября.
Я проснулась рано утром. Мои зрачки упёрлись в потолок - он показался мне незнакомым. Он был серым, а теперь стал бледно-голубым. Странно.... Пока я спала, его что, перекрасили?
Потом мои зрачки поползли вниз по стенам - стены были оклеены симпатичными зелёно-голубыми обоями. Ещё одна неувязка.... Я попыталась пошевелиться - свобода! Я не была пришита! Доктор Горинштейн что, сжалился надо мной? Я села на кровати...и поняла, что нахожусь не в больничной палате. Если не в палате, тогда где?..
Я лежала в тёплой мягкой постели, в небольшой, но довольно уютной, комнате. Кровать, на которой я лежала, стояла боком вплотную к стене, слева было большое окно, на окне висели красивые белоснежные шторы с нежно-голубой вышивкой, перевязанные голубыми шёлковыми лентами; у окна стоял деревянный стол, на столе царил идеальный порядок: письменные принадлежности стояли в специально отведённой для них подставке, рядом возлежала белая бумага формата А4, компьютер был накрыт салфеткой. У стены напротив стояли два шкафа - платяной и книжный. Далее следовала деревянная дверь со стеклянными вставками, небольшой участок рядом занимало кресло. Мне здесь нравилось. Явно здесь живут состоятельные люди - мебель и аксессуары, по всей видимости, были весьма дорогими. Только кто здесь живёт? И кто и зачем меня забрал из больницы? Я не на шутку перепугалась.
В эту минуту в комнату вошла женщина. Я, привыкшая всё и всех анализировать, тут же принялась её разглядывать: на вид ей было лет тридцать пять, но, наверняка она была гораздо старше, чем выглядела. Ухоженная, красивая. Она, наверное, и в юности была красавицей, а с возрастом совсем не утратила своей красоты. Одета она была по-домашнему, но весьма опрятно и элегантно. В целом она произвела на меня отнюдь не отталкивающее впечатление, но кто знает, что скрывается за приятной наружностью этой интеллигентной дамы?..
Дама несколько замялась, увидев, что я её внимательно разглядываю, но потом надела на лицо улыбку.
- Эльзочка, ты проснулась?
Мне совсем не понравилось, как она ко мне обратилась.
- Простите, а вы кто?
Дама удивлённо вскинула брови, на глаза её навернулись вполне искренние слёзы.
- Эльза, я...твоя мама...
Мама?! Моё сердце учащённо забилось, голова закружилась.
- Я нахожусь на улице Ленина, 90, квартира 7? - слабым голосом спросила я. Женщина в ответ кивнула, а я продолжила допрос:
- Если вы - моя мама, в чём я пока что сомневаюсь, скажите мне, как ваше имя-отчество, и как я здесь оказалась?
Женщина стала рассказывать, глотая слёзы:
- Меня зовут Елизавета Андреевна. Я узнала, что ты лежишь в психиатрической лечебнице, и решила тебя забрать. Устроила скандал там и увезла тебя домой.
Я разозлилась:
- А нельзя было меня разбудить и устроить всё по-человечески?! - Срываясь на крик, говорила я. - Мне нужно помочь одному человеку, она без меня погибнет в этом гетто! Если вы называете себя моей матерью, то вы обязаны мне помочь!
В ответ на это женщина принесла зачем-то старый фотоальбом и положила мне его на колени.