В этом очерке остановлюсь cначала на тех работах, которые сам отобрал в шорт, но которые, увы, не попадают в мою заветную шестерку.
Работы, не отобранные мною ранее прокомментированы в первой долгой дороге.
Виноградова Юнона:
тоже...
Последняя строчка этого стихотворения является и самой лучшей характеристикой художесвенного подхода его автора. Описать мир через осязание, пропустить весь мир под кожу, да так чтобы он зашевелился под кожей у читателя, а что там внутри за чувство родится из этого подкожного мира - не знает ни автор, ни читатель, заглотивший наживку. Надо сказать что в случае со мной-читателем автору это удалось - внутри меня, из меня вырос этот мир где звук без звука и движение без движения - потому что не в них суть, а в томлении и полете души - через и из эти въевшиеся до боли ракушки, жару, и подобно волне, которая накатит и отхлынет, этот выстреливший мир тут же втянулся-собрался в одну точку, центр, потому что все внутри и изнутри. Вот за этот нервный пульс я отобрал стихотворение в шорт. Но выбрал в заветную шестерку все же другие стихи. Или этого мира-пляжа мне оказалось мало, или неосторожное "волнами тоже"
врезалось похуже ракушки, либо еще несколько досадных неточностей, которые засчет тактильности стихотворения тоже ощущаются почти физически. В любом случае, понимаю что этот мой выбор очень субъективен, и стихотворение, безусловно, заслуживает внимания.
Сошенко Александр Федорович:
"Света клин пробивается серый..."
Очень больная тема поднята в стихотворении. И автору удалось с достоинством эту тему пронести и передать эстафету боли читателю, не навязываясь, не срываясь на крик там, где надо шепотом - это уже очень много. Тем не менее этот текст для меня останется в заветных 12-ти, но не 6-ти. Выбор исключительно субъективен, но мне кажется, что тут уже начинают играть роль очень мелкие детали - неуклюжие инверсии, о которые в таком кажущеся-спокойном повествовании спотыкаешься, если не сознательно, то под-сознательно (Подремать бы и мне часик тоже, Тело рвет и сознание в клочья, Глаза я закрою), неточные слова (как будто реально), сбой ритма (Вспышка! Мрак... И боль отпустила. - причем, этот сбой легко устраняется на мой взгляд). А вот закольцовка (Света клин пробивается серый - Света клин пробивается пыльный) по-моему очень к месту и засчет нее и первые и последние строчки запоминаются. Если бы еще и в середине все было так же безупречно. Но, безусловно, это очень небольшие придирки к очень хорошим на мой взгляд стихам.
Есликова Ольга: другие произведения.
"На дворе метель..."
Прежде всего стихотворение поражает и заражает внутренним задором, какой-то невероятной отвагой и оптимизмом, это магия не текста,а жизненной позиции, умения остаться собой и именно это противопоставить любой метели. Лучше всего это жизненное кредо удалось передать в последнем четверостишии,с его замечательными зонтиками-островами(особенно мне мил тот что трын-трава, конечно) и тропическими птицами, которые уже своим присутствием и хорошим самочувствие бросают вызов вьюге. Но в этом задоре, в этой своей самобытности наперекор всему автор несколько небрежно отнесся к окружающей реальности, Не знаю в чем тут дело - может вследствии того что стихотворение является откликом, автор внутренне принимает описание, данное в другом стихотворении, а на оставляет лишь беглый пересказ (ну не чувствую я, не вижу, не слышу как 'метель глумится поперек и вдоль', да и следующая строчка, вроде бы переполненная действием (швыряет, рвет) для меня остается неподвижной) но для меня первые два четверостишия - это беглый карандашный набросок, в котором линия становится все уверенней, и только в третьем четверостишии рисунок расцветает красками, да еще какими, но тут-то все увы и заканчивается. Отсюда и люди - точки на фоне 'в-небе-топоров' которые как-бы являются декорациями, статикой. Возможно так оно и нужно по авторской задумке - показать, что невзгода, обыденность, суета - лишь декорации, а самое важное - мы, какие есть на фоне этой декорации. Но тогда мне по крайней мере не хватает еще одного-двух красочных и живых четверостиший, таких как третье (ну хотя бы еще одного). Много ли я хочу от автора? В любом случае стих несомненно удачный, хотя в свою заветную шестерку я его и не возьму.
Кривчиков Константин:
Вспышка справа, вспышка слева...
Автор изменил стихотворение, что во многом пошло ему(стиху) на пользу. Во многом, но не во всем. По крайней мере мне кажется, что ирония "И ага. И снова -друг..." не удалась, это самое "ага" смотрится нелепо, и вызывает у меня лишь недоумение (из песни, говорят, слов не выкинешь, но всю песню целиком и не обязательно цитировать) - оно перебивает и линию и настроение первых двух строк (прекрасных, точных, эмоциональных) и не выводит их к последней, подобно Вергилию, а уводит в сторону, в стеб, в глухую защиту. Поэтому и следующая "дантовская" строка не звучит в полную силу. И это жаль, ведь на перекличке с этой строчкой построено окончание стихотворения, довольно удачное этим своим пронизывающим и задыхающимся Х (хруст-хрип-хвоя - образная и звуковая картины накладываются и как-бы усиливают друг-друга, вот только хмарь на мой взгляд несколько выбивается, но все же не сильно). В этом мое самое главное расхождение с автором стихотворения. Второе - все же не укладываются у меня в одну лодку и Всевышний, и Харон с монеткой в рот - они все-таки живут в параллельных мирах. Хотя это может быть и простой перебор вариантов тем, кто по большому счету ни во Всевышнего ни в Харона не верит. Но тогда эта последняя точка уже не звучит таким зловещим аккордом, очищения души через трагедию не выходит, получается грустный, эмоциональный, противоречиво-образный и все же достаточно приземленный рассказ-репортаж... Лично мне кажется, что в этом стихе скрыто гораздо больше, просто не все еще удалось освободить от шелухи.
Гадкий Утенок: другие произведения.
мои шта...
Эти стихи мне все же больше напомнили Платонова, нет, даже скорее Бабеля с его красноармейскими рассказами. Эта поэтическая искра высекаемая столкновением грубой (и это подчеркнуто натуралистическим ее описанием) обыденности с неосязаемым полетом души (который и подчеркнут оторванными от земли словами-сочетаниями вроде "гармония нагой печали"). Там где они проникают друг в друга действительно происходит чудо: обыденность воспаряет (таковы, например две первые строки), а полет души материализуется и обретает формы (рассвет седеющих штанин). Но и там где не проникают хотелось бы некоего балланса. Как мне кажется, балланс все же заметно сдвинут в пользу обыденности, и вот тут нечинаются придирке к форме и образам. Во-первых, повторения (штанин и льда) не вполне кажутся оправданными (понятно что со льдом во втором случае идет игра "в лед" - "влет", но игры не получается, стихи не хотят отрываться от материи - какие уж тут игры. Во-вторых, логика: почему гамма полутонная, почему простейшее мажорное трезвучие - тремор. Как пальцы становятся нотами? Человек идет босиком по холодному полу, а замерзшие пальцы стучат о него? В-третьих: этот прыжок от голых ступней до гармонии нагой печалит как раз в гармонию и не дает верить, тут все скорее потрясает своей дисгармонией...В общем, именно потому что стих интересный, необычный и выделяется несомненно, к нему столько вопросов. И эти возникшие вопросы, пожалуй являются самой большой его удачей.
Суренова Юлиана:
Календарь
С удовольствием слежу за перетеканием образов, логичным, красивым, как воду из бокала в бокал(никаких стаканов)... или как в фен-шуйских фонтанах на батарейках. Журчание и непрекращающееся движение завораживают, вхожу в медитативное состояние, почти засыпаю... Что мне видится в этом почти сне?
Четко вижу облетающий календарь, очень уж запоминающеся прописан образ и родство (двойное) с лиственным деревом врезается в память (хотя мне и непонятно почему с березой и ясенем, а не, скажем, с кленом и дубом, есть ли что-то символическое в этих деревьях или они просто обобщаюший образ).
Очень смутно мне видится этот самый гонец с благой вестью(ведь так?) похоже, что календари он путает под новый год - ведь в любой другой день "от рождества до рождества" их никак не спутаешь. А он их не просто путает, а путает хронически (опять) и я все никак не могу понять чем это плохо - опоздает ли он к католическому рождеству, не прилетит ли вообще?
Хуже всего, конечно с лицами - с ними во сне какая-то путаница. Они, конечно, та дверь, через которую открывается сердце (для вести, которую гонец не донес, потому что календари опять попутал), но они сначала заржавели, а потом вообще ключ потеряли (нет, этот образ можно додумать - но читается именно так: "были заперты" и "потеряли", при додумывании очарование сна рассеивается и как раз возникают вопросы о породах деревьев и свойствах отрывных календарей). И по какой дороге этот ключ потеряли? Ведь и в дорогу еще никто не позвал.
Пробую относиться к этой части текста не буквально-формально-логически, а как к заговору. Сонному заговору. Или заговору зубов? Чтобы за всем этим медленным и изящным перетеканием мысли, за точными подсчетами якобы мистических чисел и за неточностью (намеренной?) построения некоторых фраз спрятать последние строки, совсем не такие красивые, гораздо более банальные, как бы брошенные наспех и невзначай. Но это главные строки об одиночестве и надежде. Ведь кто мог опоздать прийти в Рождество?
Ощущения от этого стихотворения у меня сложные и противоречивые. Я не выбрал его в свою шестерку (опять квази-мистика чисел). Но над вопросами, которые задаю себе при его чтении буду думать еще долго.
Дальше будут добавлены комментарии к 6-ти работам, отобранным мной на финальном этапе.