Аннотация: Вам было интересно, чья это ломка описана в самом первом эпизоде второй части "Нуара"? У вас есть шанс это узнать, прочитав восьмой эпизод.
* * *
Господин был неплохо одет, крупен телосложением и имел окладистую светлую бороду. На его ногах красовались лакированные штиблеты, которыми он изредка попинывал проложенные по переулку рельсы. В руке вертелась трость из черного полированного дерева - ею он, давая выход дробному нетерпежу, легонько барабанил в мостовую. Голову его венчала кожаная треуголка, из-под которой на спину свешивались длинные концы головного платка.
Он ждал. И не кого-то, а бежевую фигуру, сведения о которой до него дошли с разочаровывающим запозданием. По наводке от своих людей он знал, что эта фигура должна была вот-вот появиться, но вопреки жарким заверениям наводивших почему-то никак этого не делала.
Стоит заметить, что "неплохость" одежды господина в значительной степени заключалась в цене - большой. Пошито все было из хорошей ткани и чуть-чуть по прошедшей моде, что в идее символизировало принадлежность к буржуа и этакую лихую щеголеватость. Внимательный же взгляд мог заметить всякие досадные огрехи, вроде одной не застегнутой пуговицы на небольшом брюхе или какие-то незначительные пятнышки, слабо блестящие запыленным маслом. А если всматриваться еще детальнее, то могло возникнуть чувство, что дорогое платье оказывалось господину не совсем в пору. Оно выглядело так, будто рассчитывалось на более упитанного человека, а тот, уже приняв его в гардероб, внезапно и очень быстро лишился отнюдь не лишнего веса.
Очень шедшая господину борода была в целом ухожена и стрижена ровно, если бы не пара клоков на одной стороне, которых он регулярно касался. При этом его колоритное лицо посещали тени глубокого неудовольствия, и походило на то, что он не дотерпел до окончания косметической процедуры и теперь серьезно злился, но вряд ли на себя.
На обувном лаке щегольских штиблет тоже отыскивался недостаток - корявые царапины, но они, к счастью, оказались скрыты налетом подсыхающей грязи и поэтому видны не были.
В совокупности перечисленные мелочи испортили бы взыскательному собеседнику все впечатление о бородатом господине. С другой стороны тот привык иметь дело с очень, очень-очень невзыскательными персонажами, так что об промахах мог догадываться лишь сам.
С изнурительным ожиданием складывалась отвратная погода, и господин поминутно протирал лоб кистями головного платка, в результате чего те совсем промокли и потемнели. Одновременно он следовал привычке делать все с засученными рукавами и неосознанно сдвигал манжеты, из-под которых показывалась красная набухшая экзема.
Однако удача ему улыбнулась, и под самый занавес терпения искомый человек в бежевом плаще таки объявился. Интерес к своей персоне он заметил очень быстро, после чего остановился на расстоянии, намеренно превышающим дальность прицельного выстрела из некоммерческого оружия. Поза его была чем-то средним между боевой стойкой и напряженно-агрессивным наблюдением.
Пересекшись с ним взглядом, господин нацепил под бороду медовую улыбку и, бодро приподняв треуголку, стал приближаться.
- С кем имею честь? - с превентивным холодом сказал человек в плаще, не позволив ему первым раскрыть рот.
- Как меня зовут - неважно, - весело отмахнулся бородач, - Важнее, что у меня к вам дело.
- Ошиблись, - быстрый взгляд над очками обдал его физическим импульсом неприязни, - С кем говорю?
- Давайте не будем, - голосом, сладким как повидло, предложил господин, - Я же не спрашиваю про ваше имя.
- Оно вам известно.
Значительно выпятив губу, бородач оценил логическую цепочку.
- Как и мое - вам, - заметил он в итоге, - Так по поводу дела: я хочу вас предостеречь. И кое-что предложить. Понимаете ли, вы влезаете в то, что вам не по зубам, что вам опасно. И для решения вам может понадобиться услуга.
Бежевая фигура молча начала удаляться, но дорогу ей преградила трость. Менее вежливо, чем господин пытался изобразить лицом.
- И вы ее получите в обмен на другую услугу, - все еще с участием договорил он.
- Прощайте, - обладатель бежевого плаща грубо отодвинул трость и продолжил путь. Напущенный им вид, что слова господина его раздражают, оказался настолько убедительным, что улыбка в бороде последнего хорошенько перекосилась, а приветливость вспучилась оттенками натуги.
- Кажется, я объяснил недостаточно четко, - продолжил он слащаво, но почему-то сквозь зубы, - Видите ли, вы наверняка знаете местную хозяюшку, милостивую сударыню Талера. Старуха очень гордая! Ее чувство собственной немеряной значимости очень тешит факт королевского родства. Через три манды колено расстрельному императору, но сколько гонору!
Бородатый господин издал усмешку, символизирующую снисходительную светскую иронию.
- И все бы ничего, если бы гонор этот не был бы подкреплен кое-какой властью. И дело даже не в ее подельничках - она сильна и без них. Большую часть влияния она, конечно же, просрала. Революция, хе-хе, она поимела и ее. Но оно, это влияние, что называется, было ... - он внезапно замолчал, на лице появилось тяжелое умственное напряжение, - как его... Политическим, во! Да, политически-то ее лишили, ох она страдает! Однако ж деньги от заморенного муженька-то сохранились! И не все еще распродристаны. Возьмем хотя бы бардачок, из которого вы возвращаетесь, - господин выдержал выразительную, по его мнению, паузу и теперь ожидал реакции. Не получив ее, прикинулся, что не обижен, - О, да! Этот бордельчик - корона в ее жемчужине, ну, то есть наоборот. Он приносит ей феерический доход. На одно это можно нанять армию. А вы знаете, что можно сделать с помощью армии?
Его собеседник не знал, так как не проявил положенных эмоций. На пару секунд в голову бородатого господина закралось недоброе подозрение, что кожаный плащ с модническими ботинками - всего лишь необыкновенное совпадение, а перед ним стоит не тот, кто ему нужен. В противном случае четко выверенная речь давно бы попала в цель! Альтернативой могла быть только ошибка "своих" людей, подсунувших пустышку, за что они неизбежно поплатятся половыми принадлежностями.
Либо, осенило бородача, этот тип хитрее, чем кажется! Ну, конечно, на госслужбу же не всегда берут законченных дураков! Обрадовавшись догадке, он решил задействовать артиллерию самого большого калибра.
- Давайте я поведаю вам одну очень поучительную историю, - сказал он, вернувшись в едва не упущенное настроение, - Был, значит, у госпожи Талера недавно юный любовничек, лет девятнадцати, как она любит. Поэт и дворянин, ранимая душа. Мальчик, выращенный на молоке. Стихи ей посвящал, чуть ли не бабочками гадил и духами мочился. А она уж денег на него не жалела. Что хошь у него было. И белье шелковое, свежее, и ванна минеральная, сладкая-вонючая, и сортир золотой. Сказка, в общем. И было лишь одно условие: ебет он только ее и никого более. А организм-то молодой, даром что кисельный. Ну, так вот, надоело ему эту клячу размалеванную натягивать, и завел он себе девку на стороне, себе по возрасту. И как бы на человека стал похож. Но ведьма почувствовала неладное. Ты не смотри, что у нее во все дыры линкор пройдет со свистом. Ее башке это варить не мешает. Выяснить, куда и на кой ее пассия бегать повадился, было не столь сложно.
Увлекшись монологом, он упустил момент, когда красные очки перестали испускать одно презрение. Глаза за ними внимательно обыскивали его, цепляясь за недочищенную полу дорогого сюртука, подозрительно оттопыренную под мышкой, за платок на голове и видимую часть узора на нем - черепе без нижней челюсти.
- Что с девкой стало, пес его знает, - господин сладко почесал в бороде, - Может в этом борделе и служит, и даже охаживал я ее. А вот поэтика какая судьба постигла известно. Скрутили его и в одних панталонах к ней приволокли. Ты видел швейцара ее, который чернокожий? Ну, так вот у нее их два таких, один другого огромнее. Кликнула она их и хитро как-то приказала, устройте, мол, ему то же самое, что обычно мне. Негры воспитанные, сказано - сделано. Нагнули они его, портки спустили, и на двоих, так сказать, познали, - господин в усмешке сглотнул слюну, - В рот и в жопу, как говориться, меняясь по очереди. Выносливостью их природа не обделила, так что дрюканили они его от души и долго. Карге аж на это смотреть надоело, ушла она по неотложным делам, обратного приказа не отдав. А они - люди исполнительные, сказали взъебсти, значит будут отрабатывать до победного. Ну и не вынесла поэтская душа позора, да так прямо во время процесса на небеса и отошла. И тут дошли мы до главного - что стало ведьме? - бородач значительно воззрился на собеседника, - А ничего! Зарыли его в какой-то канаве. А та себе нового поэта нашла, но в этот раз умного. Улавливаете?
Этот в плаще не улавливал и только угрюмо глядел исподлобья.
- Надеюсь, вам ваш рассказ доставил удовольствие, - смотря господину в глаза, сказал Доине.
Он что, совсем тупой?! - заскрипел зубами бородач, - Вообще ничего не понимает? Все! Хватит говорить загадками!
- Короче, - сменив тон на самый прямой, сказа он, - Если еще не просек - не шути со старой блядью. Это касается всего. И возвращаясь к моему предложению...
Цепочка ассоциаций с тем, что может иметь в виду бежевый тип медленно, по колечку, по звеньицу доковыляла до головы господина, сразу же потерявшего лоск. Он замолк. А потом побледнел от гнева.
- Ах ты, курва трущобная! - он едва не подавился воздухом, - Ты, падаль гнойная, за кого меня держишь?! Это я-то пидор?!! Да я тебя щас!
- Прощайте, - повторил агент, получив именно ту реакцию, которую ожидал от убежденного бандита, и снова сделал вид, что уходит.
- Нет, погоди-ка, - бородач, забыв о напускном псевдоприличии, вцепился ему в воротник, одновременно выхватывая из-под сюртука трехствольный пистолет.
Его руку выломали, прежде чем он успел прицелиться. Изрыгая потоки грязнейших проклятий, он согнулся в отвратительной позе, лишь через несколько мгновений поняв, что скрутил его тот самый тип в плаще, только что стоявший к нему спиной.
- Я тебе ноги повыдираю, сука обоссанная! - зарычал он, - Ты свои яйца сожрешь, говноед поганый!
Доине стал силой наводить пистолет на хозяина, но не разжал намертво сжавшей тот хватки. Переломать пальцы не успел, так как еще через секунду бандит высвободился. Но распрямился он только для того, что бы в упор встретился с тяжелым стволом агентского "Мессершмитта".
Мигом проглотив язык, бандит попятился. У него в голове не смогло сойтись, как с ним такое случилось. Как этот легавый посмел не то что сопротивляться, а вообще не выслушать его! Такого великодушия от него не получал никто! Он никогда никому ничего не предлагал! А это мудло неблагодарное...
А потом на него сошло озарение:
- Ты тоже заодно с ними! - выдохнул он, начав отступать, - Вы все с ними! Так запомни, ищейка, я все о тебе знаю! Знаю, кто ты и зачем ты здесь - по мою душу! Да, я - тот самый Грильяр! - в ярости он скинул с себя треуголку, чем чуть не заставил агента выстрелить, - Всем известно, что этот сраный бардак был моим любимым местом! Что ты на это скажешь, блевота?
Бандану на его голове украшали узоры из черепов и топоров.
- Ты от меня не уйдешь! - извергал угрозы он, - Ты меня умолять будешь, понял! Умолять!!! Тебя найдут! Никуда ты не денешься!
Его свободная рука непроизвольно потянулась к правому боку, стала его тереть.
- Франко Доине, бывший офицер, - брызгая слюной, шипел бандит, - Известный, знаменитый "Ледокол". Благородной семья, чертова голубая кровь! Запомни, выруби себе на лбу - на хую я вертел всю аристократию, и хуй я клал на все ваше благородство! Мразь так и останется мразью, хоть ты ее в шелка обряди! А вы - мразь!!!
Бандит продолжал отходить, только чудом не спотыкаясь о шпалы узкоколейки.
- Как же я хочу выпустить вам всем кишки! - его ногти свирепо чесали бок, царапали его в неуправляемой, как нервный тик, ярости. Рубаха под этим местом начала краснеть, - Спалить ваши сраные особняки из золота! Смотреть, как ревете над заграничными коврами, как бьетесь у портретов ваших говнопредков - такого же мусора, что и вы, если не большего...
Сзади агента окатило химическим светом, мостовая под ногами завибрировала от катящихся колесных пар. Увидев людей на путях, машинист паровой дрезины отчаянно затрезвонил в сигнальный колокол.
- Вали к своим хозяевам, шавка! - прокричал бандит, - Скажи им, что они от меня больше ничего не получат! Ничего!! Что они сами приползут ко мне на коленях! Будут рыдать, а я еще поссу на них сверху!
- Стоять! - приказал агент, отходя с путей так, чтобы они ни в коем случае не оказались по разные стороны поезда. Готовясь выстрелить при любой его попытке к бегству.
- И передай им, что их потрошитель им не поможет! Я не боюсь его ножей! Он не смог достать меня в первый раз, не достанет и впредь!
Доине снял палец со спускового крючка.
- И никто до меня не доберется! - проорал Грильяр, когда проносящаяся дрезина окутала его клубами пара, - Ни в ком я не нуждаюсь!
Невидимый в белом облаке, он зацепился за подножку последнего вагонета и скрылся. На мостовой от него остался только головной убор и перебитая стальным колесом трость.
Где он свалился с дрезины и что сделал с машинистом, он не помнил. То, что произошло, просто не могло произойти. С кем угодно, только не с ним. Как какой-то вшивый полицейский шпик мог его провести?! Да он их всех в рот ебал! В гробу видал и на могиле отплясывал пьяным в говно!
В голове у него начало туманиться. Сновали неясные желания - замучить проклятого шпика до смерти, замучить кого-либо просто так, напиться и изнасиловать что-нибудь беспомощное, что-то сжечь или разломать, уколоть себя в вену и выключиться...
Последний позыв, только появившись, вырос до размеров аэростата, выдавив все остальное. Со скоростью эпидемии он заполонил собой все тело, которое теперь жаждало только добраться до заветного порошка. А если не сделать этого, то...
Мир превратиться в океан боли, которая погрузит в себя, просочится через поры, разъест и прожжет изнутри. Он чувствовал, как она приближается, та боль, что при каждом движении будет терзать, а при каждой мысли - терзать адово. Он слышал, как она заряжает микроскопические молнии, которые вонзятся в позвоночник, поползут вверх, а потом обратно. Он ощущал ее влажную поступь и знал, что она близко, гораздо ближе, чем утром, днем или вчера, когда он смутно предчувствовал ее появление.
Путь до логова стал для бандита истязанием, дорога удлинилась в три раза, стала неровной и ухабистой, вспучилась жестокими подъемами и вертикальными обрывами. Кажется, он падал, и не единожды.
Заболела нога, бок над которой кровил, и теперь он мучительно хромал. Но боль, от которой в голове плыло, а зрение застилалось мутными слезами, раскрыла ему глаза на единственно верную причину его мучений. На его боку была не просто рана, это была дьявольская язва, оставленная изогнутым ножом умалишенного извращенца, и именно она виновата в приближении его личной преисподней. Сквозь эту рану из Грильяра высасывают душу. Она не заживает! И чешется так, что нельзя этому противостоять. И все равно не заживает, как бы он ее не тер, как бы не теребил!
Да, это она виновата во всех его страданиях! Из-за нее по неумолимому расписанию к нему приходит ад. Точно! Почему же это было невозможно понять раньше?! Только рана! Если кажется иначе - врешь сам себе, как он врал в перерывах между приступами. А коричневый порошок - он средство. Он лежит в тайном месте, завернутый в красное сукно, и ждет. Он - ласковый, теплый повелитель боли, горький на вкус. Он поможет, как помогает всегда.
Внезапно Грильяра проткнула ненависть. Они! Те самые "они", эти гнилюки, что предали его, теперь лишают и последнего лекарства. В его голове даже всплыли доказательства, поднявшиеся из омута воспаленной памяти как что-то вонючее и более легкое, чем вода.
Окружающий город на время исчез, а перед внутренним взором бандита встал давнишний диалог с отвратительным злым гномом в толстенных очках и огромном цилиндре. Переговоры, быстро сошедшие на ругань, хотя Грильяр только требовал справедливо полагавшееся ему вознаграждения, в ответ на что уродливый коротышка плевался, оскорблял и отказывал.
"Какие, к дьяволу, гарантии? - гном кашлял, вытирал губы платком, - Тебе недостаточно того, что мой товар - его львиная доля! - идет через тебя?! Что ты сам глушишься им сколько хочешь?! Мне прекратить это?!"
"Это оплата моих дел! И оплата недостаточная! Я хочу больше! И важнее! Хочу отношения как к равному!"
"Что за спектакль, Грильяр! Ты и так получил в разы больше, чем заслуживаешь! Ты вообще понимаешь, что для тебя сделала старая ведьма?! Такого удостаивались лишь высшие аристократы! Императоры!! Недостаточно, что тебя, грязного безродного каторжника, поставили с ними в один ряд?!! Киприано, успокойся! Я кричу не на тебя, болван неуклюжий!"
Именно тогда он понял всю суть, всю подноготную. И стал искать новых союзников.
Ноги начали вихлять, в мышцы c коварной медлительностью лилась тонкая струйка колкого крупного песка.
Ворвавшись в свои покои, Грильяр расшвырял пособников по грязному ремеслу, которые, увидев главаря окровавленным, бросились к нему со всех ног.
Прочь! Прочь, - металось у него в голове, - Где мой топор?! Почему зеркала?! Я же приказал их все разбить!
Прижимая к груди оружие, он влетел в личную берлогу. Перед ним возник шкаф - бандит почти сорвал его дверцы с петель. Гора вонючих потных шмоток - выкинуты к черту. Рундучок на самом дне - сдернутый без ключа замочек жалобно звенит переломленной дужкой. Красное сукно. Внутри - завернутое в папиросную бумагу бурое сокровище. Быстрее. Еще быстрее. Иначе опять начнет ломать, обгладывать печень, спиралями высверливаться из почек...
...Накатила первая волна тепла, укравшая кости из ног, сделавшая их мягкими, как нагретый воск.
"Мы все - грязь. В грязи родились, в грязи умрем. Единственные, кто вне ее - наверху". Он увидел свою мать, так как это были ее слова. "Мое место там. Я своего добьюсь. Что делать тебе - решай".
Она улыбалась гордо и высокомерно, смотря на него сверху вниз. Это пока не была высота эшафота, а на шее ее еще не краснели следы палаческого узла. В руках ее лежала реликвия, нечто сакральное, священное, почти святое. Положенное как акт величайшего прижизненного признания, великолепное настолько, насколько может быть прекрасна вещь, подтверждающая право убить кого-то ничтожного и мелкого.
"Сын мой, это - первый шаг туда, где солнце. Скоро я поднимусь со дна".
"Это", о котором она говорила, называлось "Юнкерс" и было мастер-оружием, трехствольным седельным пистолетом. Оно, украденное у офицера и дворянина, стало для нее символом той привилегированности, в которой она видела смысл жизни. Которую, как смысл жизни, вдалбливала в детскую головку своего дитя.
За воровство вешают? Нет же, тюрьма, яма, но не шибеница. А по закону Гильдии? За кражу у избранного дважды - по рождению и заработанному праву? Критическая масса. Подрыв. В Гильдии тоже аристократы, только другие, без голубого киселя в жилах, но с желтым металлом в бронированных сейфах. За своих они не простят, не пощадят.
Мать, красивейшая из женщин, которых он когда-либо видел, шлюха и блудница как раз для них, избранных. Куртизанка. Она не успела спиться, не иссушила себя опиумом. Даже не растеряла всей привлекательности. И в момент, когда ее под ногами раскрылся люк виселицы, проклятое оружие перешло к нему, уже тогда вору и преступнику. Стало насмешкой над всей кликой "элиты" и одновременно драгоценной связью с их миром - единственным, к чему надо стремиться. Мерзкое сокровище, любимое больше всего остального. Запятнался. Уже не оттереться.