Аннотация: Вот и девятый эпизод второй части "Нуара". Агент работает с бумагами, находит закономерности и прячет подальше в себя все немногие доступные ему эмоции. И, кажется, он неправильно понимает, что есть его le seul et dernier espoir.
* * *
Скрипучий храп распорядителя гулял по гостевому дому сухим ветром. Управляющий полицейским имуществом заснул прямо за своим служебным местом, растекшись по жесткому стулу и выронив из обезволевших пальцев бутылку дешевого консервированного пойла. Из криво раскрытого рта сочилась слюна, розовая от красителей и чего-то еще, а раскатывающиеся на пол-этажа извилистые рулады то и дело прерывались хриплым бульканьем. Звук говорил, что с носоглоткой и легкими у него было сильно не в порядке, что являлось чем-то неудивительным при нуарском воздухе. А кроме того еще и безразличным, так что Доине просто прошел к себе.
Жилье агента оказалось заперто снаружи, а в дверь просунута истрепанная картонка с надписью "Проверил, ничего не сперла, запер", накарябанной рукой того же распорядителя, страдающего, видимо, в тот момент от тремора.
Вошел Доине быстро и, не оглядываясь, несколькими шагами пересек всю комнату. Убеждаться в написанных словах он не помышлял, а то, что кроме него внутри никого нет, принял за нечто разумеющееся само по себе. Однако те несколько следов, напомнивших ему о почти целой ночи, когда он был не один, вызвали в нем гнетущее чувство. Локализованы они не были и расползлись по всей комнате, выразившись в том, что стол освободился от слоя насмерть въевшейся грязи и чернильных клякс, полу вернулся максимально возможный блеск, и что даже на тресканной отделке стен немного сдали позиции невыводимые серые пятна - его вынужденная гостья, перед тем как безымянно исчезнуть, прибрала за собой с бережной, опасливой, чисто женской прилежностью. Усилия эти были не нужны Франко, побуждения - непонятны и не разделены.
К выложенным им деньгам бывшая гостья прикоснуться не решилась, оставив вокруг них боязливый пятачок нетронутой пыли. После этого она ушла, навсегда покинув его жизнь.
На секунду Доине вспомнил убитую в борделе, ее странно-теплые глаза, цвет кожи и волос. То, насколько маловероятны совпадения ее внешности с тем, как выглядела его недавняя сожительница. Вспомнил профессию убитой - ведь та могла стать ответом на то, почему бывшая заложница пошла за ним и почему осталась. На все его "почему". Давало иллюзию облегчения - знать, что причина всего лишь в нежелании оставаться в должниках и привычке расплачиваться только одним. И та медная мелочь, что он отсыпал, точно ей не нужна. Теперь ее убили. Логичный, верный итог.
Он положил очки на стол, не найдя силы прикасаться к глазам даже затем, чтобы выдавить из уголков нагноение. Снял плащ, отстегнул пистолетную портупею. Болезненно потер левую руку, жжение в которой никак не унималось.
И только потом позволил дать волю наполнявшей его эмоции.
Да что это, все огни ада, было?! Что за необъяснимый маразм твориться с ним в течение всей ночи?! Что с ним произошло в "сраном барадке" и что это был за взгляд чужими - и почему-то своими же! - глазами? Что за ересь нес тот сумасшедший убийца?! Что сам он, холодный стальной Франко, чувствовал?! И самое главное - как, дьявол дери, все это связано?!! С темными, с Грильяром, со всем этим проклятым городом!
Выплескивая льющую за край злость бессилия, Доине с размаху врезал кулаком по стене, и в комнате кто-то вздрогнул. Заметив нечеткое движение, он быстро вернул линзы на место.
Та, что по его разумению должна была уйти, сидела на том же месте на постели, точно так же вжав себя в угол и испуганно обняв подтянутые колени. На ней было то же самое льняное платьице, но чиненное теперь в местах разрывов неподходящей по цвету ниткой. В момент, когда их взгляды соприкоснулись, вселенная внутри девушки пережила тепловую смерть.
Ничего не случилось. Мысль о допущенной ошибке проскочила во Франко на удивление легко, а вид постороннего человека напомнил ему, что на его состояние есть средства. Работа - главное из них. Она позволит отодвинуть злость за кулисы сознательного и туда же разрешит упрятать размышления, что теперь с этим посторонним человеком делать. Она даст право разбираться с обеими этими вещами потом, в неопределенном когда-нибудь, если появится время.
Не ответив ей, пропустив ее тяжелое от ожидания катастрофы дыхание, Франко сел за стол. Отвернулся, чтобы к прочим вещам материального мира его не возвращало вообще ничего. Разложив записи, ушел в них, ища, что он мог интерпретировать неправильно или не интерпретировать вовсе. Новая задача медленно остудилп его потоком мутным, но достаточно холодным, что бы выстроить мысли в правильные линии и на какое-то время отстраниться от глазной боли, питаемой недостаточным светом тусклой лампы.
Итак, он имел темных, Грильяра и предполагаемого Нуарэ сразу и в одном месте, которое к тому же является домом порока, что делает пересечение символичным. Подход, при котором эти три дела можно рассматривать по одному, считая независимыми, дает сбой, так как при наложении событий ночи на известную информацию о каждом из них в отдельности, ничего толкового не выходит. Сведения, и без того обрывающиеся на середине, путаются окончательно и до нераспознаваемости. А для того, чтобы начать разрабатывать их одновременно, в них следует выбрать точку отсчета, базис, от которого можно толкнуться.
В первую очередь следовало бы задуматься о бандите. Он, вместо того, чтобы подослать пару доверенных людей, явился лично; он уверен, что агент ищет именного его, да еще и с убежденностью параноика твердит "они", что непрозрачно намекает на намеки Боннэ. С другой стороны, сейчас он - чистой воды непредвиденный дестабилизирующий элемент, выскочивший, как черт из табакерки, и плеснувший в огонь своего личного керосина. Подвести к нему какую-либо теорию опять затруднительно.
А также, - признался себе агент, - существует некоторая скользкая выгода от того, что связанная с ним тропка будет пройдена до конца не сразу... Ведь он - это отличный, неоконченный, долговременный след к искомой столичным командованием контрреволюционной гидре ( опять-таки по словам некоторых местных начальников полиции). К этому следу всегда можно будет вернуться, если для отчета о главном расследовании понадобится больше текста. И идти по нему надо будет основательно, а значит долго, что дает время - такое недостающее и столь ценное.
Так что... Темные? Стоит ли взять за приоритет их - неясной природы хищное зверье? Официально - да, об этом говорят сопроводительные бумаги агента, да и по мнению мужей от государства они являются угрозой этому государству и следовательно и им самим. Именно темные первоначально привели в шлюший замок, что косвенно стало катализатором всех сегодняшних ночных приключений. И именно они, подземные монстры, нужны лично тебе, Франко.
И все бы отлично, почти правдоподобно, да только культ разгромлен, а сами мутанты разогнаны по канализациям. Ясно, что не истреблены до конца и тянут последние щупальца, но много ли это дает?
Остается только возможный мифический убивец, обладатель приписанных потусторонних свойств. Он посетил то же заведение, что первый и вторые; о нем заикнулся Грильяр, а старая знакомая химера вообще ошивалась в той же комнате, что и он. Стоп, почему "убивец" только "возможный"? Нет же, без всяких сослагательных, он - это Нуарэ. Совпадает все: внешность, цвет волос, оружие. Пустой от ясности взгляд. И то, что... "Его нельзя убить" - снова Жан-Пьера. Жан-Пьер, с идеальной точностью попадающий в самую цель. Жан-Пьер, глупый и бестолковый настолько, что сам не может понять своей бесценности.
Однако агент не будет агентом, если не перепроверит сие утверждение еще разок. В последнее время что-то лепиться им ошибка за ошибкой, так почему бы ему тогда не промахнуться несколько раз подряд при стрельбе в упор? Темно, кресты в глазах, плохое состояние самих глаз - и исход не столь уж невероятно, как он привык считать.
Успокоил себя? Молодец, болван, вернись к борделю, точнее к его прецеденту. К тому, что он вдруг оказался популярен у городской нечисти. Не было ли чего подобного до этого? Не объявлялся ли маньяк и раньше вблизи мест, которые почтили вниманием темные и разбойники? Ты же не сравнивал эти дела. За независимостью оных.
В ход снова пошла карта. Рядом с ней лег блокнот, в который Доине предусмотрительно отфильтровал факты из полицейских сводок. Повторная пляска со схемами и точками срезала несколько часов. Бандиты были отметены почти сразу, далее он еще доказал систему, в соответствии с которой мутанты выходили обедать, но зато полностью опроверг любое ее отношение к Нуарэ. Последовательно были вычеркнуты связи между тем, где были найдены жертвы, между тем, где он жили, чем занимались, а так же между чем угодно и чем угодно, что могло их потенциально объединять.
На кого покушался маньяк? Шлюхи, алкоголики и наркоманы, высокородные особы и бывшие дворяне, работяги и торговцы, трактирные девки и лавочники, дельцы и магнаты, уважаемые господа и безродные преступники. Полный срез общества. Срез - буквально.
Капало время, заоконная темнота текла, меняла консистенцию, трансформируясь из отмирающей ночи в рахитическое утро. Лениво продирала глаза несносимая уличная духонь, жмущая к мощеной земле густо замешанный сплав смога и прелых масляных паров. Бессонно проведенные часы не приносили плода, карта не соглашалась выдать и подобия некоего порядка. Затраченный труд не вскрыл ни единого стоящего совпадения, хотя таких совпадений, как сегодня ночью, не бывает.
Доине пробовал подойти с другой стороны, снова прогоняя перед мысленным взором свое неожиданное рандеву с Нуарэ, пытаясь отыскать в нем упущенные детали. Восстанавливал в памяти то, как они увидели один другого, и что было перед этим; то, как маньяк исчез и как на это прореагировали; то, что белые галлюцинации совпадали с изображениями крестов в замурованной конуре; то, что после контакта с убийцей под резиновым рукавом взорвалась боль. Все, что находилось вне адекватных объяснений.
Нет, вскоре решил он, это поиск порядка в бессистемности, структур - в хаосе, а подобное отношение к маньяку близко к навязчивой идее. Мигом равняет с рядовым нуарским обывателем, который суеверия решительно предпочел чему-то сознательному.
Чтобы не дать этому получить право на существование, агент решил сделать дополнительный шаг назад и разобраться в корнях. Вопрос: почему сумасшедший расчленитель так важен? Почему адъютант начальника полиции без сомнений относит его к самым тяжелым проблемам города наряду с заразой внешней, мутантской, и внутренней, бандитской? Наряду с бурой чумой наркотика. Ответ: маньяка боятся до потери рассудка и расслабления сфинктера, чему - первому из чего - агент был свидетелем лично.
А почему он вызывает такой ужас? Ключ в непредставимой жестокости, варварском зверстве того, что он оставляет после себя, а другие - находят. И, конечно же, в мифе, у которого было довольно времени завести леденящие дух подробности: промышляет-то убийца давно, и поймать его не могут; он умеет уклоняться от пуль и проваливаться сквозь землю; пользуется какой-то дрянью - токсином или химией - которая вызывает разложение в ранах. А если ею надышаться, то получаешь помутнение и визуальные эффекты. Либо не ею, но сути это не меняет, так как где одна отрава, там и вторая.
И, наконец, помимо иллюзий, на счету маньяка больше семи десятков трупов. Среди них - люди известные, а порой и влиятельные, и чтобы перечислить их, пальцев одной руки может не хватить. У него же в заслугах и как минимум один недобитый властелин городской клоаки - именно таким образом можно понять слова самого Грильяра.
Можно ли пойти дальше? Например, допустить правдивость того, что заставило Доине не отстреливать бандитскому главарю какую-нибудь часть - фразы о том, что потрошитель не сам по себе, а "их". Это заставит внимательнее отнестись к тем из убитых, которые обладали известностью. Может ли в них остаться что-то недооцененное? Смерть каждого из них подобна бомбе, а насильственная - взрыву пороха под парламентом. Да и сомнения в том, что полиция Грегуара Боннэ обойдет их вниманием, более чем беспочвенны.
Особенно с учетом количества мертвых "хозяев жизни". А так же того, - внимательно задумался Доине, - что отношение численности подобного им высшего сословия к общему населению города составляет не то что не одну десятую, но и не одну сороковую или сотую. Другими словами, при бессистемности жертв маньяка, но в соответствии с пропорцией, их число в списке зарезанных обязано бы стремиться к нулю, а оно - нет.
Вот теперь ему точно не хватало информации. Он сложил материалы и стал собираться - смысла ложиться спать на пару часов не было, а у дежурного полицейского есть ключи от всего, что нужно.
Вместе с ним со своего места на кровати быстро поднялась и его невольная гостья. Она тоже всю ночь не смыкала глаз, неотрывно наблюдая за его действиями, боясь упустить нечто важное в свой адрес. Но сейчас, когда она внезапно увидела, как хозяин комнаты готовится уйти, снова оставив ее в неведении, удивление овладело ею гораздо больше, чем испуг: все, к чему она собирала силы во время обреченного ожидания в одиночестве, не сбылось. Пытаясь узнать хоть что-то, она шепотом спросила:
- Кто вы?
Ее голос напомнил Доине, что материальный мир невозможно запрятать от себя слишком надолго. Ему захотелось вспылить на неуместный вопрос, но еще больше он пожелал, чтобы тот и в самом деле был неуместным. Однако мотивация той, что провела подле него вторую ночь, была ясна, и более того - спровоцирована им же самим. Поэтому нехотя он выложил на стол удостоверение, жестом дав понять, что в нем указано все необходимое.
- Вы - полиция? - услышал он в спину.
Четвертьмера, недошаг, - агент обругал себя, - Нужно нечто более законченное. Нечто такое, что разрешит ему не принимать неактуальных - для дела - решений о ее судьбе. И не задерживаться, стоя как идиот на месте и выдумывая что-то бесяще не относящееся к работе!
- Тебе понадобятся деньги, - сообщил он утвердительно, - Я рано ухожу. Ночью могу не возвращаться. Ты - вольна в перемещениях.
В подтверждение, он сгреб со стола мелочь и вынул из бумажника три широких ассигнации по пять крон. Видя, насколько он хочет торопиться, девушка рискнула поднести ему плащ.
- Прислуга не нужна, - не дал закончить ей он, отодвинув ее и надев тот самостоятельно. Слишком грубо и поспешно, чтобы это выглядело натуральным.
Смотрела она на него долго, напрягая всю силу чувств, чтобы распознать истинное значение услышанных слов. Потом коротко кивнула, отходя с дороги.
Улица как обычно не пустовала, по ней понуро шли бесцветные силуэты тех, у кого имелись причины вернуться на завод раньше необходимого. Дорассветная промглезь стирала их черты, делала неотличимыми друг от друга. Они неприкаянно брели, вдыхая дымы травящих их фабрик, плыли над мостовыми камнями, как нелюбимые пасынки-тени великой Черной горы, имеющей монополию на закрытие своим силуэтом земли от солнца и ревниво мстящую всем, кто пытался ей подражать.
Погода пытала жителей с фантазией. Обыкновенного штиля ей больше не доставало, и она изобретала новые способы превратить город в забродившее болото. Запахи набухшей известки и сырого шлака объединялись ею с застойной канавной вонью и незаметно проталкивались во все обитаемые и необитаемые уголки. Как гарнизон карателей, она захватывала смирившееся население в стальные клещи. Ей не оказывали сопротивления покрытые испариной стены, на ее милость сдавались подвалы и чердаки, ей предательски помогали котлы поездов и фабричных машин, сбрасывающие пар в давящийся им город. Банки и почта, вокзалы и городские учреждения - все за единственную ночь выкинули белый флаг. Управление полицией тоже было завоевано и с молчаливого согласия коптящих в нем ламп обращено в вязкий компот, сваренный из людей в бетонно-кирпичном сосуде.
Когда явился Доине, никто из ночной смены не спал, все были на постах, хотя вид имели откровенно замученный. Так как на агента не обратили внимания, он понял, что сам выглядит не лучше.
В архивном подземелье он натолкнулся на хранителя, который на этой неделе сменял дедулю-архивариуса. Делал он это лениво, пытаясь остаться в запое хоть одной ногой, хоть мизинчиком, из-за чего на службе в такую рань оказался только потому, что не сумел покинуть ее вчера. Дрых он прямо на столе, а когда агент скинул его с новоявленной "постели", он с невнятной руганью разлепил оплывшие глаза... и те немедленно округлились до размера двухкронной монеты. Затыкая ладонью рот от прущего перегара, он промычал что-то неубедительное и поспешил убраться поглубже между стеллажей. До конца недели имитация им неотложных занятий Доине не беспокоила.
...Быстро выяснилось, что полиция нужных сведений не имеет, а убитые, прежде чем стать таковым, будто бы жили честно и чисто. Детали имелись в картотеке ратуши, но в нее пришлось бы отправиться через четверть города. Не сорваться самолично стоило агенту некоторых усилий, но, рассудив, что рабочие и холостые движения можно совместить, он впервые затребовал помощника-посыльного. Добровольцев не выискалось, карабинерам не полагалось по инструкции, а адъютант Грегуара Боннэ помочь не смог, сославшись на занятость, но вполне реальную. Поэтому для похода был схвачен первый же полицейский из коридора, подвернувшийся в тот момент без дела. На вид оценив, достанет ли у него интеллекта, чтобы ничего не завалить, Доине получил для него письмо, разрешающее отвлекать городских чиновников. Подписал то Жан-Пьер, а не его начальник, что удивляло, но не сильно.
Время, пока выполняли задание, агент провел в экспертном отделе, расспрашивая Карла Трагэ про галлюциногены. Интересовали его те, что вызывают ассоциативные видения и нарушают восприятие движений. Главный эксперт о таких слышал, но заметил, что следующим шагом отведавшего их обычно становится смерть, а уважаемый агент-де при нем, жив-с и невредим-с. С веществами, которые ведут к очень быстрому разложению трупа, старший эксперт знаком не был, но с удовольствием повозился бы с примером, да.
Засланный полицейский вернулся многим позже, чем агент закончил с химией. И не один, а с парой чиновников, замызгавших по дороге форменные сюртуки. Они тоже тащили на себе кучу томов, папок и отдельных документов, и были поэтому злы, как бесы. Старший в паре, кому выпало несчастье стать ответственным за уведенные из ратуши материалы, немедленно объявил о категорической недопустимости и потребовал безотлагательно по окончании. Доине не проявил ожидаемого страха с уважением и ушел на середине гневной отповеди, оставив того выражать недовольство стенам. Выбранный агентом полицейский смылся еще раньше и поэтому не мог сообщить, что заказчик безобразия - Тайная Канцелярия. Что было к счастью для чиновника, так как бояться и уважать пришлось бы ему. По должности и роду занятий.
С красивых гербовых бланков, заполненных быстрым писарским почерком, посыпалась новая информация. Прямых досье не было, зато присутствовала деловая биография, акты купли-продажи имущества, смена фамилий, регистрация предприятий и налоговые отчеты. Влиятельные жертвы занимались заводским делом, были совладельцами фабрик и как один оказались бывшими дворянами самых благородных кровей.
Молодое, враждебное недавней истории государство таких представителей экс-высшего сословия, кстати, не преследовало. Среди них, бывших и вчерашних, не осталось опасных лидеров, так как слишком верных успешно истребили, а их собственность "национализирована" цехом новых бюрократов во имя Свободы, Равенства и прочего. Те же, у кого здравый смысл был обратно пропорционален принципиальности, массово присоединились к победителям, показательно скидывая форму имперской гвардии, и своим примером доказав, что при выборе между честью и просто жизнью, первая никого еще не спасла, зато погубила без счету. Тем более практику содержания "чуждых имперских элементов на плечах трудового народа" Республика прекратила - ей надо было кормить свои классово верные элементы из властного аппарата.
В потоке текста агент зацепился за фамилию Фруассар. Это была не простая фамилия - императорская, означающая отношение к семье скинутого монарха. Не прямое отношение, конечно же, так как всех прямых претендентов на вакантный престол таки угробили...
А далее, издав аккомпанемент проклятий в свой адрес, Доине нашел, что едва ли не вся его подборка является Фруассарами. Экс-августейшие отпрыски стряхнули титулы, поменяли имена и не заикались о прошлом, что скрыло их в документах от первоначального обнаружения. Но никак не оправдывало агента, сделавшего эту находку теперь, да так бездарно, поздно и случайно.
Родней покойники были ну очень дальней: за время Империи правящее семейство расплодилось, пустило множество отростков в виде толпы всяких внучатых племянников дядьки кузины по прабабкиной линии - а почему бы и нет, за счет казны-то. Многие выцвели, потеряли королевский отблеск. Сколько их ходило среди победившего класса и выражающей его волю республиканской администрации - неизвестно. Почему власть их не тронула? Императорских-то родственничков, читай наследников проигравшего режима. Опять сыграли товарно-денежные отношения. Совсем мелких - бессмысленно, только рукава зря закатывать. А этих? Да они собственники, некоторые имели долю в общем переделе и если и не поддерживали Революцию, то приняли правила игры и подчинились. Выжили из них не все, но это закономерно.
Точно так же было понятно, почему они переселялись в Нуар. В чем еще держать активы, если деньги и долговые обязательства могут завтра превратиться в бумагу? В недвижимости! Да не в той, которую из зависти сожжет подстрекаемый охлос, а в той, что производит товары его же руками. Выбор сверхпромышленного города в качестве объекта экстренных инвестиций очевиден. Где жить? Там же. Ширнармассы припаханы к делу, им платят кое-что, чего достаточно, чтобы они не брались за факелы и вилы. Их начальство знает о творящихся в стране прелестях, и притоку чужих денег громко возражать не станет. Все заинтересованы в спокойствии и стабильности.
Тем более понаехавшие царевичи-королевичи имели очень разные способности по управлению вынутым из революционной полыньи капиталом. Кто-то разорился и был вынужден передать его в руки местных талантов, кто-то более одаренный - приумножил и органично влился в их число.
Маньяк убивал их всех, безотносительно к успешности, без ценза по имуществу, проявляя аллергию просто на фамилию.
Агент стал обводить места их убийств на карте другим цветом. Порядка в расположении не прибавилось, но картина приобрела оттенки сюрреализма. Что он мог забыть? Точно-точно, не указал инцидент в борделе - себя-то он не считал ни жертвой, ни пострадавшим. Просто по инерции, так как под рукой была именно эта тушь, обозначил точку тем же цветом, что и мертвых аристократов.
Что-то искронуло в том участке мозга, который бьет тревогу, когда задача уже решена, ответ известен, но еще не обрел формализованного вида.